Зорчие

***

      Сырая влага стекала с кончиков ушей и носика львицы. Она обрела сознание в небольшой пещере, где было тепло и сухо, и лишь по отдалённому эху можно было понять, что небесная стихия продолжает свирепствовать.       — Ты не убил меня, — теперь Тали смогла явственно рассмотреть очертания стража, мирно лежавшего напротив, — Даже не позволил умереть. Почему?       — А следовало? — лев хранил прежнюю невозмутимость, словно и не случилось ничего, словно весь их день пронёсся в одном лишь праздном разговоре.       — Ну да, — зорчая никак не могла понять, где именно ошиблась, — Я ведь… узнала твою… вашу тайну. Вы ведь убили ту львицу с Вершинного, верно?       — Да, — кивнул самец.       — И?..       — Узнала и узнала, — тот потянул лапы вперёд и облизнулся, — Что дальше?       — Но разве не положено наказание за нарушение законов прайда? — Тали даже приподнялась, силясь справиться с возбуждением под сердцем.       — И какие законы я нарушил? — задумчиво посмотрел на неё Граур.       — Ну… Во-первых, — зорчая нервно облизнула нос, — Вы убили львицу Нонденаи…       — Не убил — сбросил вниз, — поправил её страж, — И не львицу — шпионку. Ту, что выслеживала, вызнавала тайны прайда.       — И всё же, — не сдавалась Тали, — Это всё ещё львица Амстандена, и ваша клятва…       — Я не давал клятвы Амстандену, — чуть раздражённо оборвал её лев, — Моя клятва — сынам и дочерям Вульсваи, ей и следую.       — Но вы не рассказали никому о случившемся. Почему?       — Зачем? — во взгляде стража мелькнуло искреннее недоумение, — Растревожить остальных?       — Но это же убийство! — отчаянно топнула лапкой кошка.       — Талиэль, — лев тоже приподнялся, требовательно поманил к себе, — Знаешь, каков страж с дикарями, шакалами, гиенами, прочим отребьем, что преступает границу?       — Ну… он… рычит?.. отпугивает их? — сглотнула Тали, чувствуя себя неловко в новой близости с седогривом.       Самец издал едва различимый смешок и снисходительно пригладил львицу за ушком:       — Да. И просит, почтительно: «Пожалуйста, не знайте больше этих земель». Ты видишь так?       Зорчая промолчала, ощущая, как испытывают её шерсть необычайно острые когти стража.       — Дикий лев не знает слов, Талиэль, — низкий, вибрирующий рык самца заставил кошку стройно подчиниться, — Но знает кровь. У него нет ильсивы, что залечит раны — значит, всякая из них смертельна. И раз так, в бою путь один — до конца, до седой гривы, до разорванной шеи. Словила?       Самочка кротко муркнула. Тёплое дыхание Граура и успокаивало, и тревожило, заставляя шерсть чуть дыбиться.       — Всякий страж убивает. Убивает постоянно. Льва, шакала, гиена — не важно. Эти когти, — он провёл ими по нежному плечу зорчей, — Созданы, чтобы рвать на части, внушать смерть. Потому всякий из нас по гриву в крови, своей и чужой. Я такой же, следую пути.       Тали совершенно потерялась в этой близости. Все умные и стройные мысли решительным образом ускользали, оставляя лишь странную дрожь и сбивчивые чувства: желание сорваться вниз, в этот поток, во власть этих крепких лап. Пытаясь отогнать это липкое ощущение, она робко изрекла:       — Как-то это неправильно всё…       — Неправильно? — Граур на мгновение словно растерялся с самой сути этих слов, — Талиэль, мы — львы. Мы живём так. Иначе не можем. Такова природа. Ты же знаешь, — он провёл лапой по её спине к самому крупу, — Есть вещи сильнее тебя, сильнее всего, на что способен твой ум.       Тали не стала спорить, и лишь когда почувствовала тяжесть позади, попыталась тихо возразить:       — У меня есть мой Старший.       — А у меня — весь Вульсваи.       Этого было более, чем достаточно, и она послушно вжалась в камень, ощущая как шипованный клык стража небрежно прокалывает её лоно.       — Раньше я не ведал тайн вальсавийцев, считал это недостойным стража, — Граур был спокоен и размерен, предпочитая не тратить время на одно лишь бездумное совокупление, — Эта львица изменила всё. Нутром вызнавала тайны старейшин, хвостом бралась за охранителей. Так я понял: важно любое знание — и нет стыда, лишь обязанность, если речь о судьбе прайда, — его толчки были редкими, но резкими и глубокими, стягивающими так, что Тали приходилось вжиматься да острить клыки, — Было лишь одно исключение — правящая пара. Альса имела тёмные дела, я знал о них, но терпел. До вчерашнего дня. Ты показала, что я был не прав, ты дала мне новый опыт. Теперь знаю — дело стража не знает исключений, — он довольно быстро кончил в неё и небрежно перевернул на спину, желая пронаблюдать умную и сообразительную морду зорчей сверху.       — О-о-о-а… — простонала та, дурашливо вытянув язык. Была она мягка и податлива, как мягка и податлива была пещерка, покорённая стражем.       — Пришлось поймать доверие нонденайки. Она сторонилась, боялась, боялась не зря. Сблизились к полной луне. Оказалась острой на ум, как ты, — самец пристроился у безвольных лап и приободрил Тали новым смачным толчком вглубь, — Послушной, как ты. Внутри тоже напоминала тебя, — лев облизнулся, — Помню, как её породистая, пушистая дырка обволакивала член. Не стыдись, твоя обволакивает лучше. И на вид куда свежее. Пока что.       — У-у-у-м… — Тали закатила глазки от избытка чувств. Терпеть такой тучный и колючий ствол внутри казалось почти нестерпимым мучением.       — Тогда я ослабел, испытал жалость — большая ошибка для стража. Рассказал, что знаю, всю её знаю. Что давно наблюдаю, что пощажу — если прекратит вызнавать тайны, станет сестрой прайду — многие львы Вульсваи уже успели взять её тепло, взяли бы и кровь. Но она отказалась.       Седогрив насадил молодую самку во всю плоть и обмер. Тали прикусила губу и инстинктивно обвела хвостом его мускулистую лапу. Персиковое лоно зачавкало, полнясь от новой порции тёплого семени, сама же зорчая терпеливо жалась внизу, выжидая продолжения истории и новой волны страсти.       — Она солгала, сбежала на дикие земли. Стала куда осторожнее: вынюхивала и выискивала издали. Думала, никто не достанет. Наивная, верно? — лев резко выдернул из Тали свой безжалостный клык и приподнял за хвост, чтобы ни одной млечной капли не вытекло из её пышного бутона.       — А это… необходимо? — отдышалась зорчая, указывая коготком на свой задранный круп и чуя некую унизительность во всём происходящем.       — Необходимо? — неодобрительно прирыкнул на неё самец, — А ты думала, пустой разговор проведём? Взяла время старшего стража — дай ему потомство.       — Хорошо… — тихонько пискнула Тали, мгновенно мирясь с такой правдой жизни.       — Так-то, — Граур приткнул сочащееся лоно пальцем, — К той нонденайке уже имел чувство, и потому не смог взять и придушить лапами. От жалости решил натравить стаю гиен. Дело было нехитрое: выследили ночью, прокусили лапы, оттащили к логову падальщиков. Вернулись через день — думали, всё. Но та оказалась живой. Лапы почти зажили, прокушенным было лишь междулапье — его-то гиены и облюбовали.       Граур с глухим звуком вытолкнул палец из Тали. Та смотрела на него не мигая, впитывая слово и семя, не веря собственным ушам.       — Какой ужас…       — Да, — лев отряхнул лапу и уложил попу зорчей обратно на камень, — Неудобно вышло. Нонденайка заметила нас, взвыла, попыталась сбежать — глаза были, как у тебя сейчас, — страж усмехнулся, приглаживая и пожмякивая пышное бедро кошки, — Поймали снова. Решили сбросить ко дну ущелья: грифы поклюют, а лапы чисты, верно?       Тали громко выдохнула, начиная чувствовать некоторое беспокойство от сильной близости с этим слабоватым на эмпатию львом. По счастью, тот хотел от неё лишь одного. Невольно сжавшись на боку, львица оказалась избавлена от необходимости видеть его пугающе-бесстрастную морду. Всё было в общем-то неплохо, разве что колючая и тянучая любовь промеж лап да жаркое дыхание на шее по-прежнему заставляли её вздрагивать и тихонько постанывать.       — Оставили под пеклом, на дне ямы. Высота — прыжков семь. Вернулся через пару дней: жива. Вся обсохла и облезла, глаза впали. Питалась соками тела, лишь бы уберечь жизнь. Смотреть было больно, даже мучительно. Решили больше не мучить — утопить в Тихой…       — О небеса! — сжала клыки от боли и возмущения зорчая. — Как долго вы пытались от неё избавиться, прежде чем добрались до Вершинного?       — Хм, — страж как будто бы призадумался, и на мгновение даже перестал мучить своим дрыном, — Знаю счёт до девяти. С ней ходили больше. В конце напоили соком — его взяли у старшей ильсивы…       — Госпожа Ларза была в курсе всего этого? — всхлипнула Тали.       — Нет. Вызнали тайно, нужно было довести до видений. Жижу нашли быстро, название не скажу. Какие-то высокие лазы.       — Алые верхолазки, — выдохнула ильсива, — Манийские цветы.       — Не важно. Важно, что до краёв отпоили панцирем…       — Вы заставили её выпить всё?! — глубоко царапнула пред собой камень молодая львица.       — Да. Там был панцирь. Зачем нести обратно? Бросили, — прикусил её за шею страж, намереваясь вновь наполнить своим наследием.       — Шакалья нора…       — Нора вполне львиная, — основательно вздёрнул её круп седогрив, нещадно обдирая шипами упрямящееся нутро, — Хоть и своенравная. Нонденайку оттащили к Вершинному, напоили, что не помнила лап. Выдрали напоследок — влечение и чувства оставались. Выглядела плохо, но желанно. Странно, но такова уж тайна самки, понимаешь?       — Не понима-а-аю, — скулила Тали, принимая в себя новую порцию липкого семени.       — Она была уже копытным, не львицей — не соображала, глаза знали пустоту, лапы косило. Тогда я обхватил за морду, сказал: «надо подняться, на верх, на самый верх». Она: «а зачем?». Я подумал и ответил: «должна найти его, его, понимаешь?». Она не поняла, растеряла ум. Любая львица ответила бы сразу: «да, хорошо» — потому как любит такие красивые, не значащие ничего слова. А эта нет: мордой трясёт, вырваться хочет, одно слово — нонденайка. Отчаялся, говорю: «найди смысл; смысл, что ты здесь, что я здесь, что так получилось, что так всё закончилось; заберись туда, отыщи его, поняла?»       — А она? — безжизненно поинтересовалась зорчая. Опустошённая под сердцем, наполненная под животом, теперь она лишь смущалась и сокрушалась, наблюдая как густая слизь самца медленно расползается по молочной шерсти на лапы и хвост.       — Сказала «хорошо» и взошла по тропе. Поняла, о чём я. Думали, не доберётся, сорвётся посередине, но она доковыляла до самого верха и начала искать. Пришлось лезть следом, прирыкнуть, чтобы оставила глупость, улетела вниз. Вот такая история, Талиэль, — лев приподнялся, разминая лапы и отряхивая петушок, — Как видишь, не пустил кровь несчастной, последовал сердцу — и каков итог?       Молодой кошке показалось, что её кто-то нещадно отлупил: так болезненно и мучительно отдалось тело, когда она перевернулась на живот и упёрлась в лапы.       — Ты просто чудовище, — скривив мордочку, она кое-как смогла усесться на заляпанное междулапье.       Старший страж Вульсваи нахмурился, даже будто разозлился, и зорчая поспешила смягчить тон:       — Я хотела сказать «вы просто чудовище»… простите, господин Граур.       Теперь она смогла получше рассмотреть его морду, и волна облегчения тут же захлестнула душу:       — Издеваетесь, да? Не было же всех этих пыток.       — Не было, — Граур поправил гриву, с достоинством разглядывая львицу, которой отныне обладал, — Видишь эту седину? Не от бездельной жизни она. Некогда справить даже нужду, мучить нонденаек — и подавно.       — И к чему тогда всё это? — Тали уже немного подустала со всех откровений последних дней.       — Чтобы задумалась: не убийство делает подлым — мысли и намерения. Сморил бы нонденайку голодом — стал бы благороднее? А если бы отдал ей смерть без мучений?       Тали склонила морду и неопределённо кивнула:       — Хоть что-то из ваших слов было правдой?       — Да, — завалился на бок Граур.       — И вы не скажете, что именно? — львица впервые испытала к самцу нечто, вроде обиды, — После всего, что между нами произошло?       — А что произошло? — всё сильнее угасал к сути разговора страж.       — Как это… — Тали даже немного растерялась, — Ну… всё это, сейчас…       — Ты про семя, что в тебе осталось?       — Да… — зорчая нахмурилась, поджимая хвост, чувствуя себя очень неловко, даже оскорблённо.       — Талиэль, — седогрив смерил её выразительным взглядом, в котором был и укор, и недоумение, и немного — раздражение, — Ты же взрослая львица?       — Да. И что? — с достоинством парировала носиком Тали, едва не расплакавшись в тот же момент.       — Как что? Пора понять: твоё лоно — не сосредоточение мира. Ты далась, я взял. Право у тебя лишь одно — требовать львят. Инстинкты стары как мир, они сильнее и мудрее нас самих, и бороться нет смысла. Мы усмирили их, и время вернуться к своим обязательствам. Твой путь — тропа зорчей, мой — стража.       Он загадкою поманил к себе, и та последовала с любопытством и надеждой истинной львёны.       — Придёт время, узнаемся вновь — тогда проверю, что готова. И если так, дам новое знание. — он по-отцовски пригладил её подбородочек.       — Но ведь я же всё узнала, я всё поняла… — разочарованно пролепетала кошка.       — Что узнала?       — Про этого ночного льва.       — Да. Повезло оказаться в нужном месте, — согласился страж, — Считаешь, заслуга твоя? Не случай судьбы?       — Ну… А про эту львицу, это же я вызнала о ней…       — Талиэль, ты ублажила старых львов и выслушала их откровения — что хорошо. Но великого подвига тут нет.       — Я не стала шпионить за вами, сразу созналась во всём…       — Вынудил зорчий, ведь так?       — Но я могла продолжить этим заниматься, тайно…       — Да, — страж притянул её за мордочку вниз, — За что непременно поплатилась бы.       — Значит, — Тали сглотнула, осознавая, что так ничего и не поняла, — Если я вас подведу, вы меня сразу же скинете вниз?       — Верно.       — С Вершинного?       — Не знаю, — Граур задумчиво пригладил персиковую шерсть львицы, — А с какого хочешь?       — Наверное, всё-таки с вашего. Там хороший вид, — зорчая вспомнила, какие глупости сотворила, и ей стало жутко стыдно, — Вы ведь и вправду привели меня туда, чтобы просто поговорить?       — Да. Как ты заметила, обзор там отличный, видны все границы. Можно давать зов стражам. Вызнавать, всё ли хорошо, — самец перевернулся на спину, широко разводя лапы и приманивая к себе юную львицу, — Иди сюда.       — Хорошо, — Тали осторожно уселась на живот стража, пристраиваясь попой, выискивая своё место опоры. Острая плоть несколько раз угрожающе царапнула под хвостом, но по итогу вновь заскользнула в извлажнённые недра, — А здесь вы…       — Сплю. Укрываюсь от дождя и ветра, — лев облизнулся и чуть поправил её бёдра на себе, чтобы было удобнее насаживать дальше и глубже, — Даю львят говорливым самкам.       — Обычно я не такая говорливая, — муркнула Тали.       — Неужели? — красноречиво посмотрел на неё страж и тотчас мстительно кольнул внутри. — Шевели бёдрами, лгунья.       — Ой-ёй… простите, я хотела сказать, — самка начала осторожно крутить крупом, — Что обычно я не веду себя так, как на краю того… ух… утёса.       — И давно ты свелась с этой мыслью? — Граур откинул морду, дав шанс ублажить себя зорчей.       — Како-о-ой? — протяжно выдохнула та.       — Сорваться вниз.       — Не знаю, — Тали старательно скользила по стержню, его шипы уже успели немало изранить чуткое нутро, и оттого она сдавливала губы и щерила клыки всякий раз, когда они впивались сильнее обычного, — Там, под дождём мне казалось, что это самый подходящий момент. Да и не хотела я срываться. Я хотела схватить вас и поцарапать, а если бы не получилось, то сброситься вместе вниз.       Морда старшего стража Вульсваи расплылась в улыбке. Он с умилением посмотрел на восседавшую на своём острие самку.       — Талиэль, — он даже обвил её хвост, — Тебе бы панцирем кормить львов, а грудью львят, а не вот это всё. Ты не знаешь мира крови, не ведаешь жестокости. Мысль, что ты способна навредить стражу — тому, что легко придушит и самца — наивна и умилительна. Убил бы я тебя там, и всё закончилось: жизнь, мечты, надежды. И ради чего?       — Не знаю, — самка полностью приняла в себя раскалённое жало стража, створки её ракушки раскрылись до предела, — Я почувствовала… что должна это сделать.       — Вот как, — лев нетерпеливо двинул лапами, обтираясь о сладостную суть Тали, — Хотела уйти красиво, как яльсива, как легенда, что была пожрана миром?       — Вроде того… — зорчая заволновалась, когда её влажное подхвостье обдул пробравшийся из глубин ветерок.       — Разочарую: такого в жизни не бывает. Устроено всё иначе. Сперва смешивают с грязью, избавляют от чести, лишают сердца, — Граур стал со злобой тараниться в её лоно, — И в момент слабости и отчаянья появляется пропасть, куда не сбрасывают: туда спрыгиваешь.       Тали всхлипнула и устало склонилась, но тут же оказалась в цепких лапах самца. Тот прижал её к своей груди, алчно насаживая, яростно рыча в самое ухо:       — И полетишь вниз, но бесчестно: не вспомнят с восхищением и гордостью. Ты настигнешь дно, и скажут: «нашла шакалью смерть, поделом ей». Останешься с тьмой. Станешь никем и ничем, жалкой пылью, гррр!       Он оглушительно проревел, с гневом вбрызгивая в неё всё то немногое, что успело скопиться в пушистых яйцах. Продолжая сжимать плечи, он ещё какое-то время тёрся о жаркое нутро, заглядывая в самые глаза Тали, в её полнящиеся жаром щёки, а когда усладился вдоволь, щедро прицапнул за ушко.       — Львица, что носит моё семя, носит и отметину, — продолжал держать её на клыке Граур, — Готова принять её?       Зорчая сглотнула, ощущая как изводится дрожью тело, как устилает лапы безволие, как носятся падостные мысли на уме. И всё же, она вспомнила тот свет, которым живёт, которому следует, который носит карюю гриву. А вспомнив, смогла найтись со словом:       — Не надо. У меня Мраву.       — Уверена? — тихо прорычал самец, — След старшего стража — большая честь. Особый статус. Право на бессрочное Принятие.       — Я понимаю, — пробормотала Тали, всё ещё ощущая горячее дыхание льва у своей шеи, — Но я пришла в Вульсваи не за честью и статусом. Я пришла сюда жить. И любить.       — Боишься самца или новой отметины? Надорванное ухо не порок.       — Не боюсь, — призналась львица, — Просто не хочу расстраивать своего Старшего. Мой путь — с ним. Пусть он и надорвёт… что пожелает. Если пожелает… Да и отметин мне пока достаточно, — она инстинктивно провела лапой по расцарапанной щеке.       Седогрив ослабил клыки и медленно отстранился. На ушке осталась лишь небольшая царапинка его воли. Тали подумала, что лев рассердится, обозлится, даже захочет принудить, заставить, но морда и эмоции его остались неизменно бесстрастными. Лишь на мгновение во взгляде его сверкнуло нечто странное, незнакомое, и зорчей даже показалось, что это было удовлетворённое принятие, одобрение.       — Твоё право, — пожав плечом, измолвил лев, — Да и будет ещё время и возможность: сама придёшь, возляжешь под клык.       Едва почуяв свободу от чужих объятий, Тали предалась отчаянному умыванию: подобное монотонное занятие хорошо помогало привести сумбурные мысли в порядок. Страж устроился рядом. Хотя краем глаза он и продолжал поглядывать на молодую и красивую львицу, было видно, что ум его был обращён к своим непостижимым, потаённым мыслям.       — Ещё этим днём мне казалась, что я всё поняла, что я себя познала, — призналась зорчая, закончив со своими прелестями и обратившись к заляпанному петушку самца, — Теперь я софсем нифефо не фомню, — зачмокала она его кончиком, медленно продвигаясь вглубь.       Жало старшего стража оказалось до нестерпимого едким, почти ядовитым. Он быстро изжёг язык Тали своей приторной солью, а его сильный, предназначенный для всякого чужака аромат ударил по ноздрям, точно копыто антилопы.       — Не большая беда, — седогрив уложил лапу на её загривок, направляя нужным образом, — Твоё единственное достижение — быть красивой львицей Нонденаи — вполне сносно. Знаешь, почему спас?       Самочка что-то булькнула сквозь полные щёчки, её заслезившиеся глазки забавно свелись на острой плоти.       — Потому что совсем молодая: в молочных пятнах, тесная и чуткая, нерастраченная. Потому как совсем иная: с новой, странной, чуждой нам жизнью, — Граур сжал лапы вокруг шеи львицы, — Оставишь глупость, отдашь преданность, станешь вальсавийкой, вознаградим в ум и тело. А пока останешься такой, с пустым сознанием и полным чревом, — он фыркнул, оставляя новый густой ручеёк на языке кошки.       Тали облизалась и посмотрела в глаза стражу.       — И всё же, я избрала свой путь.       — Да, — погладил по измеченной щеке тот, — Теперь вижу.       — Вульсваи меня примет?       — Уже, — серые глаза Граура источали уверенность.       — Тогда я пойду… — зорчая осторожно обернулась к нему хвостом и нерешительно поковыляла к черневшему проходу пещеры.       — Там дождь, — навострил опытное ухо страж, — Хочешь, можешь остаться. Ты не мешаешь.       — Спасибо вам, господин Граур, — львица оставила ему должный поклон, — Но у меня ещё остались кое-какие дела. А вы… полагаю, вы оставили мне и так немало… поводов для размышлений, — она чуть улыбнулась самцу, и тот ответил ей одобрительным киванием морды.       — Знай осторожность, Талиэль. В ливень камень скользкий, — напутствовал седогрив, — И возвращайся вновь. Но не нонденайкой, а львицей Вульсваи.