Зорчие

***

      Тьма медленно сгущалась над землями Вульсваи, и где-то вдалеке начинал порыкивать гром. Стало душно и тревожно. За весь путь безымянный страж не изрёк ни слова, лишь поглядывал иногда, следует ли за ним львица, а когда та сбавляла ход, резко останавливался, терпеливо выжидая её, чуть хмурясь, и непонятно было, в раздражении или недоумении — столь сложна была его живая, красивая морда.       Находясь сзади, Тали сумела разглядеть его получше. Со стороны хвоста он выглядел самым преобыкновенным самцом, худоватым и скромным на излишки гривы, но необычайно подтянутым и собранным, точно молодая охотница. Поджатое достоинство его было скромнее всех прочих львов, что она познала, и словно в смущении пряталось за линией хвоста, тогда как всякий прочий самец не уставал демонстрировать его при всякой возможности. Куда интереснее казалась его попа. Стройная и мускулистая, она сразу привлекала внимание своей особой, подчёркнутой изгибистостью, а таящаяся посреди неё упругая плоть казалась необычайно яркой и ухоженной, довольно свободной и как будто бы немного влажной, почти как у Раши. А ещё от него очень сладко тянуло душистыми финиками — верными помощниками всякой ильсивы, голубыми плодами, способными обратить всякую неприятную и пресную жижу в весьма вкусную и аппетитную эссенцию, которую можно будет скормить даже самому капризному львёнку.       То поглядывая на столь завидный круп и завидуя, то принюхиваясь к томным ароматам и фантазируя, молодая львица и сама не заметила, как выбралась на горбатую тропу Тёплогорных пещер, и лишь чей-то резвый и знакомый голос, окликнувший со стороны, сумел привести её в чувство:       — Талишка!       То была дикая охотница Вульсваи. Шустрая и коварная, она ловко скакнула вперёд, преграждая подруге путь.       «Стоило только вспомнить, и вот она тут», — мысленно улыбнулась зорчая, принимая объятия львицы.       — Раши, мне надо идти, — она махнула лапкой в направлении уже осевшего на хвост самца, — Старший страж зовёт.       — Вот как? И зачем ты ему понадобилась? — вздёрнула надкусанное ушко охотница.       — Не знаю… Может, нужда какая… — Тали уже обвыкла жить обстоятельствами.       — Какая у него может быть в тебе нужда?       — Как стража, или как самца, да мало ли чего, Раши, — зорчая повела плечом, не видя смысла в праздных уточнениях.       Вальсавийскую хищницу такой расклад дел не особо устроил:       — Вот что, — она уложила свою когтистую лапу на плечо подруги, — Если он решит тебя обидеть, или ещё чего похуже, ты сразу рычи. Громко так рычи. Я буду тут…       — Талиэль, — вкрадчиво позвал желтогрив.       — Сейчас! — недовольно прирыкнула на него Раша и вновь обратилась тихим говором к зорчей, — … и тебя услышу. Прибегу и помогу. Поняла?       — Поняла, — улыбнулась и лизнула её в благодарности Тали, — Спасибо, сестра моя.       — За что? — боднула её загривком львица.       — За то, что ты есть. За то, что нашлась. За то, что теперь рядом, — дочь Нонденаи отвечала нежностью и мурчанием.       — А, ну это всегда пожалуйста, — согласилась Раша, — И кстати, — она заговорщицки склонилась у дымчатого ушка, — Я тут отыскала парочку пухлых, жутко подсоленных петушков. Твоя помощь и пися будут очень кстати. Сможешь завтра, в полдень?       — Разве ж я могу отказать? — улыбнулась ей кошка.       — Да кто ж знает, какие у тебя ещё могут быть загоны, кошечка…       — Талиэль! — громче и требовательней проурчал страж.       — Ну всё, ладно, — боднулась в бок дикая подруга, — Давай, беги. И помни — тётя Рашасси здесь, и она всегда готова спасти эту ненаглядную потаскушку из Нонденаи.       — Раши!.. — Тали фыркнула и незамедлительно причмокнула пряные губы охотницы.       Та ответила ей своим шершавым языком.       И хотя зорчая и полагала, что подъём будет небыстрым, ей и в ум не могло прийти, до какой невозможности здешние старогривые обитатели способны изогнуть прямые тропы. Десятки пещер и уютных лазов остались позади, а мышцы плеч до жути растомились в усталости, когда они наконец выбрались на очередную вершину, которая оказалась самой вершинной среди всех остальных. Здесь же и обрывалась их тропа: дальше было лишь небольшое пустынное плато, посреди которого покоился в неподвижности сам Граур.       — Господин, — желтогрив выгнул спину и низко поклонился, предлагая самцу Тали.       — Спасибо, Ла́лу, — мягко кивнул тот, — Отдыхай.       Лев вновь припал к земле и тут же исчез, оставив после себя лишь едва различимый, сладковатый аромат.       — Подойди, — страж приманил к себе когтем Тали.       Та подчинилась, уже и сама инстинктивно склонившись перед сильнейшим львом Вульсваи.       — Знаешь, зачем здесь?       — Нет.       — Завтра уходят нонденайцы, — седогрив смотрел прямо в глаза. Голос его был тих, но въедлив, своей настойчивостью он забирался глубоко под шерсть, — Что ты решила?       — Остаюсь… если Вульсваи меня примет, — Тали вспомнила об отметине крови на своём плече, и место это, исцарапанное когтями, снова ожило и слегка обожгло.       — А если не примет?       — Уйду прочь, вернусь своими лапами в Нонденаи, — сглотнула львица.       — Тебя изорвут в первый день, — устало переложил хвост страж, — Изнутри и снаружи.       — Значит, таков мой путь, — с вызовом вздёрнула носик самка, чувствуя, как подрагивает от возбуждения и тревоги всё тело, — Я взяла клятву стать частью вашего прайда, разве я могу её нарушить?       — Можешь, — не извёл ни единой эмоции Граур, — Клятва — лишь слова.       — Получается, клятва стража — тоже лишь слова? — выпалила зорчая, запоздало понимая, что немного перешла черту приличия.       — Талиэль, — седогрив посмотрел на неё очень выразительно, — Ты ведь знаешь, кто я?       — Да, — она облизала губы, — Вы старший страж Вульсваи.       — Верно. И я не тот враг, что тебе нужен.       — Понимаю. Простите, господин, — Тали виновато поджала ушки, ожидая какой-то мести и злой силы от самца.       Но ничего из этого не последовало.       — Моё слово — и ты дочь Вульсваи. Без клятв, без ритуалов, — лев кивнул на измеченное плечо зорчей, — Моё слово — и у тебя нет будущего здесь. И не поможет никто и ничто. Поняла?       Тали кивнула. Конечно же, поняла. Старшие стражи всегда были вторыми львами после правителей прайдов. Довольно часто, пусть и негласно, они даже оказывались первыми, ведь именно за ними таилась вся сила, все самцы, способные бороться и защищать. В конце концов, что может противопоставить даже опытный круг охотниц против пары стражей, увитых густой гривою, истомлённых лишь опытом боя, засыпающих всякий день с безупречным знанием законов крови, законов обращения в смерть? Разве что свои лона. Да и есть ли какой-либо смысл в подобному протесте, если по итогу не останется самих защитников, тех, кто должен оберегать сон всякой самки, всякого её львёнка?       — Тогда моя просьба не дразнить, отвечать строго, по делу. Хочешь вступить в бой со врагом — вызнай его повадки. Я вызнал тебя, Талиэль. А ты вызнала меня?       Львица переступила с лапы на лапу, чувствуя как влажнеют их подушечки:       — Ну, я знаю, что вы наблюдаете за всеми в прайде, забираетесь в чужие тайны, выясняете, кто чем занимается и где бывает…       — Я старший страж, — морда седогривого самца свелась в лёгком прищуре, — Всё это — моя ответственность.       — Разве? Я думала, ваша ответственность — следить за другими стражами и за безопасностью прайда.       — Ты не знаешь, кто такой старший страж, — Граур едва заметно покачал мордой, — Можешь признаться в этом сейчас.       — Хорошо, — сразу сдалась кошка, слегка кренясь на одну из лапок от необычайной слабости во всём теле: сопротивляться подобному льву было сродни потребности тащить в пасти целый куст манийских цветов, — И что же вы обо мне узнали? Что я из Нонденаи? Это вам скажет всякий вальсавиец. Что я ильсива? Это я могла и сама вам рассказать. Что я должна была шпионить за вашим зорчим, выдавать все тайны правителю Амстандена? Что ж, теперь это тоже ни для кого не тайна.       Страж раздражённо рыкнул и прикрыл глаза. Открыв их вновь, он подверг Тали своей привычной невозмутимости:       — С детства — лучшая ученица, на хорошем счету в прайде. Мать — охотница, разочарована дочерью-ильсивой. Отец — страж, поддерживает, из слабости и жалости. В целительстве рано познала опыт со старейшиной — и наставница запретила лечить самцов. Боялась, не пройти Принятие из-за случившегося. Сестра — охотница, ходит по львам, неоднократно утешали друг друга. Трижды желал правитель, не далась. Угрожал его советник, защитила наставница. Свелась в пещере со старшим стражем. Имела любовь ко льву, что разбился в Арстау. Здесь была с восемью самцами. Нашла дружбу с Рашассой. Солгала Старшей своей мены. Приняла путь зорчей.       Тали глубоко выдохнула, чувствуя одновременно и стыд, и горечь, и растерянность:       — Если так, то какие вопросы у вас могли остаться ко мне?       — Всего один, — лев поправил запавший локон гривы, — К тебе нет притязаний, хотел видеть в прайде. До прошлой ночи.       — А что изменилось? — безжизненно повела ушком кошка, заслышав приближавшийся раскат грома.       — Всё, — Граур поднялся с хвоста, — Тот лев, его род, — он провёл лапой по спине самки, — Вы очень похожи, Талиэль, — его когти царапнули подбородок, — До странного похожи.       — Но я не имею к нему никакого отношения, — пролепетала львица, вздрагивая от грубых прикосновений, — Он ведь даже не нонденаец, правда… У нас из общего лишь цвет шерсти. Или это теперь достаточный повод для ненависти?       — Это достаточный повод для подозрений, — вальсавиец отпустил её и поманил за собой, к краю уступа, — Особенно теперь, когда всё это не ново. Помнишь львицу с Вершинного?       Тали кивнула. Она чувствовала странное, болезненное ощущение, мышцы поддались волнению, сердце затрепетало сильнее прежнего.       — Ещё страж и молодая охотница — уже в Арстау. — Граур остановился у самого обрыва и обернулся. — Совпадение?       — Я всё ещё не понимаю, к чему вы клоните, — осторожно пробормотала зорчая, подобравшись ближе и стараясь не смотреть вниз, в огромную пропасть, где о колючие камни нещадно бились водопады Тихой.       — Мы утаили одну львицу, — страж разглядывал черневшие тучи, медленно наступавшие с юга, — Но не сможем утаить ещё трёх львов — теперь, когда об этом знают все. Кровь пролилась, Талиэль, — он снова обернулся к зорчей, и было видно, как находят в его тёмных глазах отражения далёких молний, — Пролилась здесь, в Вульсваи. Я не знаю, чего ждать, — его когти царапнули склон, и мелкие куски камня устремились в пропасть, — А потому подготовлюсь к войне.       — К войне? — широкие глаза львицы были исполнены искреннего недоумения, — С кем?       — С твоими братьями и сёстрами, — седогрив с печальной решимостью смотрел куда-то сквозь зорчую, словно и не было её рядом.       — Но разве… но как… — дочь Нонденаи пошатнулась, едва не завалившись в сторону пропасти, — Мы же Единство… Мы Амстанден…       — Единства и Амстандена нет, и уже давно. Есть несколько прайдов, друг против друга. Нонденаец разорвался о когти, но не отдался нам, не отдал тайн. Это плохо, Талиэль. Фанатизм и решимость ведут к мучительной, жестокой резне. Когда всё кончится — кого не убьёт, того изранит: в тело и сердце.       — Но может… — кошка всё ещё не доверяла услышанному, — Ещё получится как-то остановить всё это? Как-то объяснить?.. Может, всё обойдётся? Должно же обойтись?       — Может, да, — пожал плечом Граур, щурясь от яркой вспышки молнии, — Может, нет. Я страж, Талиэль, и действую наверняка: не мечтаю, не надеюсь. Что скажешь своему правителю? Взмолишь не шпионить в Вульсваи? — на морде седогрива впервые определилось нечто, напоминающее ухмылку, — Глупость это. Знал он, на что шёл. Знал, чего хотел. Всё очевидно. Осталась всего одна неопределённость — каков будет ответ: молчание или кровь. Если первое, значит, живём. Если второе… тогда ты окажешься на земле, раздираемой войной и местью. Знаешь, как говорят: «все тропы ведут в Вульсваи»? Все будут здесь. Это место, где всё начнётся и всё закончится.       Он медленно обошёл потерянную, надломленную львицу. Уселся с другой стороны:       — В Нонденаи львов больше. Вчетверо. И это только в нём. Шансов мало, — его лапа коснулась шерсти самки, — Потому и позвал тебя: хочу слышать ответ. Хочу знать, с кем будешь, Талиэль.       — Вы предлагаете мне уйти? — та лишь чудом смогла испустить из себя слова.       — Я предлагаю выбор. Непростой, за него придётся платить кровью. Но иначе никак. Быть преданной всем и везде не получится. Клятву придётся нарушить.       — И вы меня не накажете? — дочь Нонденаи задрожала: то ли от своего положения, то ли от первых капель дождя, настигнувших её шерсть. — Если я вдруг… — она глубоко сглотнула, — Не выберу Вульсваи?       — Мы не тронем, — страж тряхнул ухом, отгоняя от себя непрошеную влагу, — В этот раз. Даю слово.       — Мне… мне нужно подумать, — выдохнула кошка, ощущая как темнеет в глазах.       — Твоё время до рассвета. Мена уходит с завтраком. Думай, шанс может быть последним.       Ливень постепенно усиливался, но ни один из львов не спешил искать от него укрытие. Тали всё смотрела куда-то вперёд, перед собой, и в ушах её шумело, то ли дождя, то ли от неистово бьющей в висок крови. Страж сидел подле, разглядывая зорчую через плечо, выжидая какого-то решения, не на словах, так в чувствах.       — А что если, — львица сглотнула, — Что если я соглашусь остаться в Вульсваи, но сама сохраню верность прайду, где впервые увидела свет?       — Тогда я сброшу тебя, — терпел неистовую влагу на своей морде страж, — Прямо здесь.       Тали дрогнула, но не отступила, даже не отшатнулась от сидевшего в опасной близости самца. Обильные капли стекали по её носу, опадая то на камень, то в далёкие пучины Тихой. Её вдруг снова сковал этот странный озноб, под самым сердцем почуялась жуткая тяжесть, а ум словно окунулся на время в сон. Снова возвышенность и снова пропасть. Снова вопрос и снова выбор. Снова чья-то тень и снова чья-то…       — Вам ведь это не в первой, да?       Страж медленно развернулся к ней.       — Вы ведь единственный из стражей, кто имел выход с земель Вульсваи, кто хорошо знал местность. Единственный, кто знал о возможном предательстве со стороны Нонденаи. Единственный, кто имел достаточный опыт, чтобы тайно выследить, сбросить вниз, а затем умело попрятать все следы. Единственный, кто был готов пойти на всё ради родного прайда.       Граур не издал ни звука, всё так же рассматривая львицу, и лишь шум дождя да вой свирепеющего ветра полнили эти мгновения безмолвия.       — Это вы выслеживали тенью, когда мы с Мраву следовали по восточной долине. Это вы оказались рядом, когда мы вызнавали истину у Альсы. Это вы ничуть не удивились, когда я рассказала всем о том, кем могла быть та несчастная с Вершинного. И даже сейчас, когда вспоминали о ней, вы ошиблись, чудовищно ошиблись. Вы сказали «мы утаили львицу», говоря об этом, словно это была часть какого-то далёкого прошлого, но ведь правду вы узнали лишь сегодня. Вам пришлось скрыть это давным-давно, не так ли, Граур?       Страж оставался неподвижен, и разглядеть выражение его морды под проливным дождём было совершеннейшим образом невозможно. Тали же охватил истинный раж: ей вдруг раскрылись все истины, что прежде уносились от ума. Она словно познала великую тайну мира, и теперь не могла сдержать чувств и эмоций — все они вмиг обращались в слова:       — И позвали вы меня сюда не чтобы поговорить, верно? — её глаза отразились яркими лунами, со стороны она стала казаться немного одержимой. — Это же самое высокое место во всём Вульсваи! Если сорваться отсюда, уже ведь точно не выжить, да? Но как бы вы это объяснили остальным? О, да, конечно, ну это же очевидно! — она сделала шажок в сторону от стража, чувствуя как тяжелеют сыреющие лапы, — Вы бы всем сказали, что это была случайность, верно? Что Талиэль нинь-ильсиви сорвалась случайно, так ведь бывает, да? — в голосе львицы появились лёгкие нотки истерии. — А ваша тайна так и осталась бы нераскрытой!       Ливень ударил с ещё большей силой, и шум его был столь неистов, что самые отчаянные слова едва пробивались на расстояние прыжка. Дочь Нонденаи вдруг со всей отчётливостью осознала, что даже если она начнёт сейчас что есть силы рычать и звать на помощь, её никто не услышит.       — Талиэль… — голос самца был почти неразличим.       — Что? — она вжалась и ощерилась, отступая по влажному камню назад. — Вы не сможете это утаить! Мы здесь, и это точка конца, точка всего — для вас! Вот эта вершина, здесь же всё и закончится, верно? Закончилось бы! Но я вас вскрыла, я всё узнала. Я смогла, я сильна — я победила! — и она даже громко рассмеялась, чувствуя, как поскальзывают под ней когти.       Мышцы Граура ожили, обрели рельеф. Лев взволнованно приближался к ней. Но для Тали это был уже совсем не лев. Она видела его глаза: то были глаза зверя, того самого зверя, кто способен внушить истинный страх, способен убить и изорвать на части, тот самый, что не знал жалости и не ведал о пощаде.       Львица неопределённо завыла, прижимаясь ниже, готовясь к своему последнему прыжку. Она отвела лапу чуть дальше, и вдруг почувствовала, что позади нет ничего, совершенно ничего, что скользкий загривок Тёплых пещер не даёт за себя уцепиться, что образовавшиеся ливневые ручьи тянут её за собой вниз, в бурные и мёртвые объятия Тихой.       Тали поняла, что обыграла саму себя. Мир опять оказался сильнее, он победил её в поддавки, и вот она жадно царапается и истошно воет, предвидя своё скорое, позорное падение. Оглушительный раскат пронзил её уши, грудь затрепетала от ужаса, а перед нею, среди мрака озлобленных небес и безразличного серого камня остался лишь зверь и его неистовый взгляд. Он снова был сверху, а она жалась и молила под ним. И это было то последнее откровение, что предстояло ей увидеть.       Ильсива ощутила толчок и свободный полёт, странный и быстрый, какой-то неправильный, как всё её последние дни, и что-то больно и резко ударило, что-то царапнуло, а затем всё почернело, и вместе с этим утих и сам ливень. Тьма сковала глаза, а пустота уши. Осталось лишь чьё-то тяжёлое дыхание и отсвет диких, хищных глаз.