Зорчие

***

      Тёмный и жаркий полумрак пещер застилал её глаза. Воздух напитался ароматом страсти: её, Раши и нескольких седогривых львов. Все они вольно валялись — и друг на друге, и друг в друге. Кто-то уже блаженно посапывал, томясь сладкими, жаркими снами; кто-то тихо рычал, обсуждая последние тревожные вести; а кто-то предавался гордым и безмолвным раздумьям.       Осознав себя в своём привычном, родном мире, Тали осторожно потянула лапы, стараясь никого не задеть. Тело отдалось приятной истомой, под хвостом было сладостно и влажно, а на сердце столь легко, что захотелось вновь потешиться в этой волнующей черноте, где не было морд, но лишь чувства.       Этот новый опыт внезапного, столь правдоподобного сна казался весьма необычным. Впрочем, всё то, что ему предшествовало, казалось куда более необычным, особенно для такой скромной и стыдливой львицы, как Тали.       Перевернувшись на бок, она приткнулась в чью-то худощавую грудь, и по одобряющему ожогу хлёсткого языка поняла, что это один из незнакомых ей самцов-старейшин.       «Впрочем, таких ли уж и незнакомых?» — подумала она, отвечая пристыженным мурчанием на непрестанное умывание за ушком. Ещё недавно эти шершавые прикосновения Тали испытывала везде и всюду, и особенно желанны они были там, где теперь ощущалось недозволительно пусто. Она вспомнила, как один из этих неугомонных седогривых котов вкрадчиво поцеловал её в самые губы, пока другой, более хитрый и смышлёный — коснулся языком уже под хвостом. И пока её морда пленилась светом одних алых глаз, обладатель других, не менее жадных и алчных, устал довольствоваться простыми, наивными любезностями, и ловко и бесхитростно вошёл туда, где было куда теплее и слаще.       «Интересно, это был он или нет?» — тряхнула изласканным ушком самка, трепетно обнимая колючую шею незнакомца.       — Ох, Талишка, проснулась, да? — муркнула откуда-то позади охотница Вульсваи, — Уф, ну и духотища! Это всё вы! — ощерилась было она на остальных львов, но оказавшись в плену их цепких языков и объятий, вмиг смягчилась, возмурчала. — Хорошие мои.       Сквозь тьму пронеслась возня и недовольное фырчанье. Зорчая почувствовала, как костистая лапа седогрива скользнула по животу вниз. Припав к нему невинным взором, она чуть слышно простонала, умоляя о пощаде. Тот ответил ей строгим и решительным светом ярких, нефритовых глаз.       — О, привет, пап! — бойкая кошка переступила через помятый бочок подруги и одобрительно лизнула самца в щёку. — Оу, я смотрю, вы уже познакомились, да? — она увидела как когти льва с любопытством обитаются под хвостом Тали.       — Твоими усилиями, — седогрив притянул к себе Рашу и с чувством поцеловал в ответ, — Хочешь присоединиться?       — Хочу, но уже не могу, — пожаловалась львица, — Излюбили вы меня, живого места не осталось. Так что давайте, заканчивайте, а я у выхода подожду, воздухом подышу, а то изнутри жар, что снаружи.       Чмокнув самца вновь, она и впрямь направилась прочь, ловко выскальзывая из ленных, но по-прежнему хищных лап остальных обитателей пещеры. Тали осталась один на один с жадно зажимавшим её зверем и тихонько сглотнула.       — Не волнуйся, — отец Раши ласково отстранил её хвост в сторону, закидывая сверху своё острое бедро, — Мы быстро. Я и сам уже без сил.       И всё же какие-то силы у него оставались. Самочка с приятным изумлением отметила, что силы эти были вполне завидные и для молодого льва. Даже будучи измученной и весьма помятой прежними вторжениями в своё лоно, она осталась совершенно довольной и удовлетворённой, ведь помимо нежности и ласки, свойственной едва ли не каждому старейшему льву, этот владел ещё и небывалой чувственностью, умело выискивая и ублажая самые слабые места Тали, доводя её до громких, надрывных стонов и неизбежного экстаза. Оказался он и немало заботлив: услышав тихую мольбу кошки, лев лишь рыкнул, спуская рвущуюся наружу страсть не в изящную юную писю, а в гостеприимно приоткрытую пастьку.       Они выбрались из пещеры вместе, с блаженством вдыхая ароматы тёплого вечера, исполненного сухостью обожжённых трав и испарённой речной влаги. Теперь молодая львица смогла получше рассмотреть этого самца. Седую гриву, поджарые бока и острый петушок она уже успела познать во тьме, и теперь к ним добавились надорванное ухо и жутко расцарапанные лапы. Тали вспомнила, что уже видела этого льва раньше — именно он вступился за неё в день Инициации.       «Что ж, вот и получилось сказать спасибо…» — подумала зорчая, облизывая клыки и нёбо, ощущая на языке сильную, необычайно крепкую солоноватость самца.       — Что, наласкались? — подскочила к ним дикая охотница, хлестаясь хвостом и едва не прыгая на лапах от счастья.       — Более чем, — улыбнулся лев, оборачиваясь к Тали и встречая её смущённую, чуть растерянную мордашку, — Значит, это твоя новая подруга, Рашасси?       — Ага! — с гордостью кивнула та, млея с явного одобрения в глазах отца.       — Хорошая она у тебя, — самец уложил лапу на загривок зорчей, — Нежная и ласковая как мать, тёплая и пятнистая как дочь. А какая тесная, гр-р-р, — он алчно прикусил персиковое ушко и восхищённо фыркнул.       Тали сжалась пуще прежнего, ощущая как отчаянно горят щёки. По счастью, лев и не думал её мучить: лишь чмокнул в шею да так и испустил на волю.       — Мы ведь так и не узнались, — он приложил лапу к груди, — Звать меня О́ргар. Я отец Рашассы, и это моё главное достижение. Когда-то был стражем, теперь — очередное бесполезное тело при Тёплых горах.       Лев беззаботно хохотнул, предлагая слово самке.       — Я Талиэль… — та на мгновение призадумалась, — Талиэль нинь-яльсиви. Я ваша зорчая и целительница. Хотя, полагаю, лев и сам всё это знает.       Оргар утвердительно кивнул:       — Ты сумела вернуть в старого и облезлого кота жизнь, Талиэль нинь-яльсиви. Такого я никогда не забуду, — в его глазах мелькнуло уважение и желание отблагодарить львицу прямо здесь и сейчас. По счастью, последнее довольно быстро угасло, — Не помню у тебя этот след раньше, — он мягко коснулся её щеки, — Надеюсь, тебя никто не обижает в нашем прайде?       — Нет… нет-нет, — поспешила успокоить самца кошка, — Это… поцарапалась… поранилась… в делах зорчих…       — Да, — тот понимающе тряхнул мордой, — У зорчих и впрямь непростой быт, опасный. Это ж только Тахаан считает, что вы просто лежите и нежитесь в пещере, — он снисходительно улыбнулся.       Рядышком с седогривом уселась сияющая Раша. Только теперь зорчая смогла заприметить, как много общего у этих двух львов. Те же изумрудные глаза, то же бойкое выражение морды, та же осанка. Даже у хвостов была похожая кисточка — короткая, толстая и кусачая.       — А сильно заметно? — Тали болезненно провела лапкой по израненному месту, — Плохо выглядит, да?       — Нет, ты что, — небрежно отмахнулся Оргар, — Наоборот, очень интересно, и как будто… — он задумался, — Как будто нечто подчёркивает в тебе… А эта форма — она напоминает мне молодую луну. Я ещё тогда, на первом сборе, едва заприметил, понял, что ты львица ночи: тихая, но тёмная.       — Вот как, — зорчая изумлённо вздёрнула бровки, сражённая столь премудрой речью самца. Она немного потерянно посмотрела на Рашу, и та ей хитро подмигнула, мол: «видишь, говорила тебе, хороший у меня он, не такой, как все», — Спасибо вам… за такие слова…       — Ой, да стоит ли, — довольно фыркнул лев, притягивая к себе за круп юную кошку, — Ты мне нравишься, Тали… быть может, не так сильно как дочь, — завидев ревнующую мордочку родной кошки, он обхватил свободной лапой и её попу, — Но ты и впрямь особенная, необычная. Я тебя уже немного познал изнутри, но чувствую, что истинные откровения ещё впереди.       Львица смущённо понурила носик, ощущая как под хвостом поигрывают коготки старого самца.       — Ты лучше скажи, моя радость, останешься у нас?       — Наверное… — переступила с лапки на лапку Тали, сглатывая от остроты внутри, — Если вы меня примете.       — Примем, — ничуть не сомневаясь, объявил Оргар, — Ты истинное украшение нашего прайда. Такая светлая, изящная, ласковая, желанная, ох… За всё великое время я лишь единожды встречал львицу, подобную тебе.       — Ох… А что это была за львица? — щурясь с похвалы мурлыкнула кошка, интересуясь лишь из необходимого приличия.       — Не знаю, — бесхитростно одёрнул плечо самец, — Приходила иногда к нам по ночам, мурчала да нежилась. Внимательно слушала наши бесконечные, бесполезные разговоры — и никогда не перебивала. А как любилась, эх! И ведь даже имени не узнал, а ведь сколько раз были вместе. Наверняка дикарка, свободное сердце, ни границ, ни страха.       — Как же её впускали, если она дикарка? — муркнула Раша, удобно прикорнув к отцовскому плечу.       — О, эта умела убеждать, — хохотнул лев, обвивая лапой пушистую шею дочери, — И простого льва, и самого важного правителя. Она и вправду была похожа на твою подругу, шерсть прямо точь-в-точь, дымчатая тут, молочная снизу, — указывал и ощупывал он светленькую кошку.       — И где же она теперь? — фыркнула от щекотки Тали, но с удовольствием позволила себя ещё немного поизучать.       — А не знаю… — вновь пожал плечом седогрив, — Всё была да была, и вдруг исчезла. Тревожусь, конечно. И всё же, надеюсь, с ней всё хорошо, — он посмотрел куда-то вдаль.       — Наверное, худая была, раз дикарка? — Тали приподняла бровь.       — Да не особо, хотя пышными боками тоже не славилась. Ну она ж сама виновата, приходила к нам уже с закатом, когда все куски мяса успевали растаскать. Приходилось кормить её тем, что имелось при себе, — блеснули озорством глаза самца, — Но разве ж этим насытишь взрослую львицу?       Раша громко хохотнула.       — А царапины у неё были? — нервно тёрла коготком о коготок зорчая. — Где-нибудь на лапах, на плечах… около морды?       — Да что-то не припомню… — Оргар задумчиво почесал гриву, — А впрочем, было у неё одно милое качество — она постоянно прижимала подбородок вниз, смотрела как бы насупясь, украдкой. Я ещё всё гадал, зачем так делать, жутко любопытствовал, а потом как-то раз, когда лежали рядом, без сил, чуть приподнял за мордашку — а там несколько шрамов, да таких себе, неприятных, опасных. Она тогда тут же ощерилась, обозлилась, обратно их запрятала — так уж больно ей было помнить об этом уродстве. А как по мне, так очень даже необычно, и тоже хорошо подчёркивало её облик, натуру. Тогда она, конечно, не послушала, зажалась, попросила никому не рассказывать. Вот и берёг по сей день эту тайну, хоть и не понимал, зачем такое скрывать — это ж знак самой судьбы, великая удача: чьи-то когти прошли так близко, но не забрали жизнь. Повезло ей.       — Повезло… — эхом повторила Тали, наблюдая пред собой лишь пустоту.