Зорчие

***

      Голоса львов становились всё менее различимыми, а узкие пространства — всё более непроглядными, душными.       Тали оставила подругу позади и теперь хотела немного побыть одной, в абсолютной тишине и неприступности. По счастью, Тёплые горы очень этому способствовали: не столь приметные снаружи, изнутри они червились сонмами проходов да пещер, простираясь на необъятные расстояния, и уходя как будто под самую землю, к самому чернёному сердцу.       Ощущала она себя немного странно. Хоть тело и томилось в усталости, сил было столько, что хотелось рвать, бежать, жить. Лапы легко касались гладкой поверхности, скользя по ней, точно по воздуху, а сам нутряной камень, хоть и был холоден, отчего-то поджигал изнеженные подушечки львицы. Сильнее же всего горела исцарапанная щека — её тепло расходилось по голове, отдаваясь покалыванием в сердце.       Когда мир вокруг окончательно обмер, и не стало слышно ничего, кроме собственного дыхания, Тали вышла в весьма просторную и прохладную пещеру, освещённую тихим светом полной луны.       Посередине завалился набок небольшой камень. В сравнении с остальной частью каверны, он казался неестественно чёрным, словно вся смоль ночей скопилась в нём. Камень был не один. На нём сидела необыкновенно яркая, стройная львица, огненной шерсти и строгих черт.       — Простите, не хотела вас беспокоить, — и зорчая поспешила было уйти прочь, но тихое, предупредительное рычание заставило вновь встретиться взглядом с незнакомкой.       — Подойди, — велела та. Хотя голос львицы казался тихим, шепчущим, в нём было нечто такое, что взывало к бессознательному страху, такому, что всякая мысль ослушаться казалась попросту безумной.       Тали приблизилась и тихонько сглотнула, пытаясь упрятать всякую тревогу:       — Привет… Я Тали.       Ответом ей стала гнетущая тишина. Глаза незнакомки впились мертвенной хваткой, она не двигалась, даже не дышала, и от этого становилось ещё страшнее.       — Зачем пришла? — бесстрастно вопросила рыжая вальсавийка.       — Я… Я просто… — хотя львица и была одного возраста с Тали, юной зорчей не хватало никакой смелости говорить с ней на равных: она жалась и лепетала всем своим существом, точно перед мастерицей охоты, — Просто искала место для себя… и…       — Нашла? — глаза незнакомки вспыхнули.       — Да… то есть, нет… то есть… Не знаю, — потерянно пролепетала нонденайка.       — И чего тогда здесь забыла?       — Простите… я уже ухожу… — Тали отвернулась в облегчении, и тут же обмерла, осознав, что вместо прохода позади неё отныне глухая стена.       Её бросило в дрожь, в безумную панику. Она попыталась выискать спасение среди теней, но нашла там лишь сухую тьму.       — Не обернёшься — изожгу, — угрожающее шипение донеслось до её ушек.       Зорчая послушалась. Виновато склонила мордочку.       — Там был выход…       — Тебе отсюда выхода нет, — строго, жестоко высекла незнакомка, — Он принял тебя, но я тебя не принимаю.       — П-почему? — сглотнула львица, не желая вдаваться в подробности и имена.       — Потому что ты пришла в свой новый дом, что в сон, — чужие слова царапались, глаза терзали. Тали вознамерилась было отойти в сторону, но на пути к лапам эта мысль растерялась, рассыпалась. Лишившись последней власти над телом, она оказалась в воздухе, перед самой мордой рыжей вальсавийки, — И так просто ты уже не уйдёшь.       — Что вам нужно? — чуть не заплакала самочка. — Пожалуйста… позвольте мне вернуться!..       — Вот как? — обхватила её шею львица, — А может я тебя просто придушу?       — Нет! — Тали почувствовала, как обжигает шерсть, как сковывает дыхание, — Пусти! — она напряглась всем телом и сорвалась вниз, ударившись лапой о холодную твердь.       Вмиг подскочив, слегка прихрамывая, она бросилась в другой конец пещеры, выискивая потайной путь, спасение. Впившись когтями в показавшийся ей хрупким камень, зорчая попыталась что есть сил оттолкнуть его в сторону.       — Вздумала уйти от меня? — шипящий голос настиг загривок.       Тали взвизгнула, оказавшись откинутой спиной в стену. Незнакомка приближалась медленной неизбежностью. Задушенная отчаяньем, нонденайка рыкнула на неё. Рыжую кошку это немало позабавило:       — Будешь так мяукать, когда шакал на шип насадит, — она взревела тысячью избешённых буйволов, и ильсиву отнесло назад, перевернув через загривок.       Тело вскрикнуло в муках, в ушах засвистело, и очертания незнакомки вмиг расплылись туманом. Сводясь в жажде жизни, Тали едва нашла силы, чтобы приподняться на плечо и нащупать перед собой острый камень.       — Неверно, — вальсавийка брезгливо ощерилась, пропуская сквозь себя брошенный осколок, — Очень неверно, — она сделала пируэт лапой, и молодую зорчую сперва подкинуло вверх, а затем силою ударило о землю.       Львица всхлипнула, катаясь по земле и сжимаясь от чудовищной боли в груди.       — Чего, пореветь решила? — огненная кошка испустила клыки, готовая наброситься на свою жертву — и пасть её была черна, точно пропасть, — Я убью тебя, Талиэль нинь-яльсиви. Да, прямо сейчас, изорву на куски, оставлю навечно лежать здесь, никому не нужной, позабытой временем.       — Нет! — молодая львица отчаянно взвыла, набрасываясь на свою судьбу, но царапая когтями лишь пустоту.       — Я сзади, дочь бездарности, — жгучая боль сомкнулась на плече, то были следы когтей, рвущие плоть, — Чувствуешь? — хищница склонилась над самой шеей, намереваясь забрать жизнь бьющейся в исступлении зорчей.       — Нет… нет… — Тали сощурилась в выжидании смерти.       — Я всегда здесь, рядом, — тьма рычала над нею, с увлечением вспарывая шерсть, — Даже, если ты меня не видишь.       Совершенно нечаянно, царапаясь под собою, зорчая наконец-то заприметила свои голубые подушечки лап, и теперь внимательно рассматривала их, то сжимая, то разжимая. Всё вокруг вдруг перестало внушать страх, тревожить сердце и разум. Теперь она была вне мира, вне всех его законов и правил:       — Я знаю… — сдавленным шёпотом прохрипела яльсиви.       — Так чего ты здесь забыла? — сладостно испивала её тёплую кровь незнакомка.       — Хотела… сказать спасибо, — зорчая перевернулась, покорно укладываясь под рыжую кошку с кусачей пятнистой шерстью, — За всё то, чем ты меня одарила.       — Не одарила, но обременила, ведь знала, кто ты, — вальсавийка уже не кусала, но зализывала причинённую рану.       — А кто я?       — Ты Талиэль нинь-яльсиви, — кошка мягко оттолкнула её от себя, смакуя алые губы, — И тебе следует уйти, но позаботиться о моём прайде. О моём Вульсваи. О моём Мраву. Передай ему, скажи, что зорчий живёт, пока верит. Остальное он знает, он помнит.       Самочка кивнула и приподнялась на окровавленные лапы. Не было вокруг ни камня, ни пещеры — остались лишь она, незнакомка да сильная луна. Львицы прижались друг к другу, обмениваясь тёплым поцелуем двух сестёр. Тали ощутила, как эта близость наделяет её новой уверенностью, новым осознанием самой себя. Она навсегда останется дитём Нонденаи — и с этим ничего не поделать, ведь собственную кровь не смыть — но быть ей дочерью Вульсваи, ведь такова её тропа, как ильсиви, как яльсиви. Образы и ощущения проносились сквозь шкуру пятнистыми кошками: вдруг поверилось, что есть смысл, есть великое предназначение, и почти осязаемый, неисчислимый сонм когтей, державшихся и царапавшихся о шею, выжидавших спасения, полагавших, что она — и лишь она — способна определить всю их дальнейшую судьбу. Ослеплённая этими чувствами львица благодарно склонилась.       — Я принимаю тебя, Талиэль, — незнакомка провела по плечу там, где оставался невидимый след вальсавийской крови, где оставались следы чужих когтей.       Зорчая сглотнула и припала загривком вновь. Ощущая, как изнутри разливается тепло, она перевела взгляд с рыжей Ясси на млечную луну и сильно тряхнула мордой, как делала всегда, когда хотела поскорей проснуться.