Зорчие

***

      Поначалу никто особо не затревожился об исчезновении Архана и Улы. Ну уединилась парочка молодых львов где-то вдали от основных троп, не рассказав никому о своих истинных намерениях, ну и прекрасно, так и следует, так и до́лжно. Истинное беспокойство изловило Эланду лишь вечером последнего дня, когда уже следовало покидать Арстау.       Пересчитав все хвосты и убедившись, что ни страж, ни охотница так и не вернулись, ведущая группы с последней надеждой обратилась к старшему охранителю. Оказалось, тот и сам уже давно выискивает и зовёт своего Младшего, но не может найти ни следа, ни метки, что очень странно и совсем не похоже на весьма дисциплинированного молодого льва.       Так Эланда поняла, что случилось нечто крайне скверное. Вместе со стражем они направились к самым главным мордам Арстау, где им пришлось ещё очень долго выслушивать бесчисленные и раздражающие фразы, вроде: «да они просто где-то гуляют», «ещё вернутся, надо ли ради этого кого-то поднимать?» и «так, подождите, это же ваши львы? ну вот и ищите их сами». Наконец, сопротивление было сломлено, и с крайней неохотой арстанийцы всё же заделились с ними небольшой группой быстрых и ловких охотниц, что стали тщательно исследовать и вынюхивать все известные тропы и высокие скалы.       Их рвению, впрочем, была вполне расчётливая причина: потеряйся Ула одна, они никогда бы и лапой не пошевелили, сказали бы: «ну сбежала, спряталась ваша молодая львица, да мало ли такого случается?». Исчезновение же стража являлось совершенно исключительным событием, ведь в отличие от остальных хвостов прайда, у этих была клятва, которую никогда не нарушали, которой следовали до самой смерти. Такие львы не уходили никуда просто так, и о всяком, даже о самом интимном и тайном их деле знал старший в паре, или старший над всеми стражами. И когда такой самец не возвращался обратно, значило это всегда одно — случилось нечто такое, что силою помешало ему это сделать. А значит, на землях Арстау могли появится не только стаи падальщиков, но и целые группы диких львов.       Обыскав все ближние горы, и не найдя ничего, кроме молодой арстанийки, запрятавшейся от хозяйки охоты, они стали искать дальше и расспрашивать абсолютно всех, кто был поблизости, кто мог что-то увидеть. Им повезло: один местный львёнок, выскочивший без разрешения погулять под самый вечер, случайно заприметил двух незнакомых светлых кошек, поднимавшихся по извилистой северной тропе.       Место это изначально упустили. Арстанийцы там не особенно любили ходить: сама тропа была довольно скользкой и узкой, да и те горные хребты, к которым она вела, не баловали заботой — обитали и вились там лишь метели и ветра.       Первым они нашли Архана. Его закостеневшее, припорошённое снегами тело едва виднелось с высоты уступа, но запах и следы врать не умели. Поначалу даже попытались как-то спуститься, проверить, жив ли он, но когда хрупкий каменный уступ внезапно порушился, едва не прихватив с собой одну из арстанийских львиц, от этого намерения решили отказаться.       Улу нашли случайно. На самом деле, встретили её сразу, когда только поднимались наверх, но никому и в голову не пришло, что те останки редких, рассыпанных сильными ветрами костей могли и вправду принадлежать бойкой и молодой львице. Лишь когда перепроверили все пути, выступы и отметины, когда случилось найти клочки светлой шерсти да псиные метки, ужасающая ясность стала наконец-то пробираться в головы.       Никто не мог понять, что произошло. Какую бы теорию ни предполагали самые умные хвосты и гривы, все они разбивались о противоречия.       — Напали гиены? — то было высказано одной из младших арстаниек.       — На двух львов, один из которых страж? Не бывает такого, местные падальщики слишком трусливы, — не согласилась с ней другая, более старшая и опытная местная кошка.       — Может, дикие? — предположила сама Эланда.       — Были бы следы. А тут ничего. Ничего, — покачал мордой страж. Было видно, с каким трудом он сохраняет спокойствие, какая печаль завладела всеми его эмоциями. Архан был ему как младший брат, а любил он его как сына.       Сложив кости вместе и упрятав их на одном из больших уступов, львицы из мены немного поплакали, вспоминая задиристую и жизнелюбивую подругу. С ней и вправду бывало непросто, но без неё стало совсем уж невыносимо: удивительным образом молодая охотница становилась душой всякой вечерней беседы и источником новых, жарких интриг. Живая, клыкастая, яркая — всякий путь с ней давался легче, а мир становился понятнее и проще.       Каким-то неведомым чудом четверо львиц сумели убедить стража не лезть за Арханом. Обрыв там был страшный, и одна из арстаниек вполне справедливо заметила, что даже если и получится спуститься к телу, обратного пути уже не будет.       Так и прошёл последний вечер на чужой земле. Эланда поначалу даже захотела остаться ещё на ночь, чтобы её львицы да и сам страж немного попришли в себя, утешили боль, но большинство возжелало поскорее убраться с этих скверных и холодных арстанийских владений, чтобы оставить все тёмные воспоминания позади.       Вышли после заката. Никто особенно не провожал — у местных были свои заботы, пришлось усилить охрану границ, собрать и пересчитать хвосты, и на какие-то более праздные вещи, вроде прощания с нонденайцами, времени уже не осталось.       Разговоров не было: все устали, всех укрыла чернейшая печаль, та самая, что прячет свет жизни, что ставит саму её под сомнение. Когда очертания снежного прайда укрылись за горизонтом, измученная глубоким одиночеством Эланда решила нагнать бредущего в отдалении стража.       — Как ты? — старая львица с сочувствием вгляделась в очертания его пепельной морды.       — Как прежде, как всегда, — Хамату ступал так, словно пытался задушить под собой землю.       — Он был… хороший… очень хороший, — Эланда выдохнула, вспоминая молодого черногрива, — Я видела, ты тоже так чувствовал.       Лев поморщился, словно не желал отвечать, словно сами слова были напрасны и до безумия пошлы. Остановившись, он обратил взор вдаль, где брала начало просторная долина.       — Иногда забываю, кто я.       — Ты истинный и благородный сын Нонденаи, — задумала утешить его старая кошка.       Но тот лишь раздражённо отстранился:       — Нет. Я страж, — и резво последовал дальше.       — И лев, — тихо добавила ему вслед Эланда.       — Нет, — тот обернулся и выразительно покачал мордой, — Нет. Судьба льва принимать то жизнь, то смерть. Судьба стража — смерть, — его тусклые глаза блеснули при тихом свете звёзд, — Лишь смерть, и ничего больше.