Зорчие

***

      Тали вернулась в пещеру зорчих уже при первых звёздах и ясной, почти вызревшей луне. Влюбившись самым чистым сердцем в свою новую яркую подругу, она не могла не отметить, что в дружбе с дикой охотницей имелись свои преимущества. Сегодня это были крайне сочные и нежные куски мяса, что вкусом своим напомнили о совсем пятнистом львёношестве — в Нонденаи не полагалось столь изысканным образом кормить простых, взрослых кошек, даже если они были ильсивами. Помимо мяса, сочным с Рашей казалось и всё остальное: как в слове, так и в деле она не упускала возможности свестись то в резком, смачном изречении, то в остром, жарком поцелуе.       У молодой зорчей никогда не было таких чувств к чужим львицам в своём прайде. Была родная сестра, но с ней случалось побыть редко: Лана постоянно обиталась на охоте, Тали на ильсивских баобабах, и тропа судьба неизменно разводила их в стороны. Были сёстры-целительницы, но чувства там были ученические, исполненные сопричастности к чему-то значимому и важному. Была мать, но о ней и слова не велось: даже отец, былой страж, казался большим утешением и источником ласки.       А с Рашей всё оказалось не так. Тали пугалась, не понимала, не могла предсказать следующий шаг этой дикой кошки, но оттого всякое влечение становилось лишь сильней, и было тепло и уютно чувствоваться с нею рядом, да так, что на первую встречу их прощание изошлось навязчивой трепетной мыслью, а на вторую — уже истинной грустью.       Но теперь они были вместе, в одном прайде, и потому юной зорчей было хорошо и приятно следовать по тропам Вульсваи, ведь она знала, что этой ночью её ждёт любовь жадного самца, а утром — объятия игривой самки.       И всё же львицу немного тревожила та безрассудная близость со стражем. Она не знала и не понимала, как к этому относиться, ещё меньше догадывалась, как отнесётся к этому Мраву, и потому решила пока не упоминать об этом, сделать вид, что ничего не произошло. Хотя Раши и попыталась убедить подругу, что быть со львом — это не преступление, и даже не провинность, дочь Нонденаи всё же хранила под сердцем сомнение и страх статься плохой, грязной, и что ещё хуже — ничейной.       Зорчий валялся у самого прохода в пещеру, задумчиво нацарапывая заглоданную до блеска кость. Морда его казалась чуть потерянной, грива растрёпанной, петушок сморщенным. Увидев силуэт своей Младшей, он устало перевернулся на бок, размеренно почёсывая лапой живот.       — Что, нагулялась?       — Да, — с лёгким вызовом ответила Тали. Впечатлённая повадками своей подруги, она подзаразилась ими сама, — А ты?       — Я тоже, — лев забросил кость куда-то в кусты, — Как там Ларза?       — Жива ещё, — чуть улыбнулась кошка.       — Хех, — карегрив неохотно приподнялся, отряхивая затёкшую лапу, — Вижу, ты тоже вполне… жива сегодня, — он ткнулся носом в щёку Тали, — Хотел бы я похвастаться тем же.       — А что такое? — смешливо прищурилась львица, — Возраст, всё?       — Не переживай, на тебя пока хватит, — укусил в шею самец.       — О-о-о, — самочка и сама не понимала, откуда в ней проснулось это желание поиграть с хищником, — Хватить-то может и хватит, но почувствую ли чего?       — Для той, что спит со мной в одной пещере, — Мраву обошёл львицу, обхватил её хвост у основания и вздёрнул вверх, — Ты что-то слишком смелая сегодня, — он оценивающе ткнул пальцем в её пушистый холмик, пробуя его на прочность.       — М-м-м, — облизнулась Тали, чувствуя сильный жар с того, что все её беззащитные местечки бессовестно раскрыты злящемуся самцу, — Просто учусь быть львицей Вульсваи… ух-х-х… — она выдохнула, ощутив, как коготок самца царапнул её чувственное нутро.       — У тебя неплохо получается, — тепло львицы быстро разошлось по лапе Мраву, — Куда быстрее, чем я предполагал. Кто бы мог подумать, что честная, скромная и благородная дочь Нонденаи в глубине души окажется отъявленной шлюшкой?       — Гр-р-р! — поджала уши и попыталась оскалиться Тали, но вмиг простонала, когда толстый палец самца толкнулся дальше, вглубь, — Вот зачем ты это делаешь, это же унизительно! — сокрушённо добавила она, чуть выгнув спинку и закатив глаза.       — Слова или моя лапа в тебе? — уточнил зорчий, нащупывая неприметную щёлочку под самым хвостом.       — Всё это… ой… что… что ты делаешь, Мраву? — обернула к нему встревоженную мордочку львица.       — Ничего особенного, — он с интересом оттянул коготком розовеющий ромбик ученицы, — Просто понял, что ты уже готова к новым испытаниям на своей тропе зорчей.       К облегчению и лёгкому разочарованию кошки, он прекратил своё колючее угнетение и направился к панцирям и черепкам, расставленным по углу.       — Хорошо, что ты тут прибралась, Талиши, — высмотрев желанный плод со свежей смесью, он склонился и осторожно обхватил его клыками за краешек, — Тефефь фсё на фифу.       — Что это? — встревоженно принюхалась львица.       — То, что тебе поможет пройти этот путь, — он уложил панцирь на камень подле хвоста самки, — Давай, задирай.       — Ещё чего, — вздёрнула носик кошка.       — Задирай или задеру я, — попробовал на вкус смесь зорчий.       — Не хочу! — продолжала упрямствовать та.       — Талиэль нинь-яльсиви, — вкрадчиво провёл по её крупу самец, — Кажется, ты немного позабыла о своём обещании. Забыла про клятву. Забыла про то, что Нонденаи, — он ткнул лапой на юго-запад, — В той стороне. А ещё, — он чуть грубо обхватил и притянул её бедро к себе, — Забыла, что я старший зорчий прайда, а не простой молодой лев, с которым можно играть в капризную сучку.       Кошка обернулась к нему, пытаясь понять его взгляд. Мраву был неподвижен, морда его была недовольной, строгой, чуть свирепой, и во всех его мышцах, в повадках подёргивающегося хвоста ощущалась решимость, намерение утвердить свою волю.       Смущённо поджав ушки, она развернулась, опустилась на передние лапы и подзадрала хвост.       — Ну ла-а-адно… прости…       Жаркое дыхание самца смешивалось с редкими наплывами прохладного ветра, заскакивающего сквозь искромсанный камень пещеры. От всего этого было немножко неуютно и тревожно, но Тали уже хорошо знала своего льва, чувствовала его в любви, и подсознательно понимала, что тот не навредит ей. Во всяком случае, сильно.       Между тем лапа зорчего снова коснулась её под самым хвостом, но теперь на ней была эта странная смесь, и сперва немного обожгло, а затем стало приятно, прохладно. Молодая ильсива догадалась, что это дикая мята, а вот в чём таком её обмочили, и зачем вообще — не понимала совершенно, и это терзало даже сильнее, чем толстый, смазанный палец самца у сокровенной щёлки.       — Мраву?       — М-м-м?       — Что это такое? — от нового ледяного укуса Тали шикнула, поджав губу.       — А ты как думаешь? — лев упёрся коготком в тесный ромбик плоти и тот необычайно легко поддался, впуская внутрь.       — Это мята и… что-то… ух… — она простонала от очень необычных, волнующих ощущений под хвостом, — Что-то скользкое, липкое… Тёплые плоды?       — Почти, — зорчий медленно и осторожно проникал глубже, срывая с губ львицы новые изумлённые выдохи, — Ещё варианты?       — Жжёный корень? А-а-у!.. Мравушка, лапушка… — Тали сильнее вжалась грудью в землю, — Пожалуйста, не так быстро, умоляю, сжалься…       — От жжёного корня ты бы сейчас зарычала на весь Вульсваи, — продолжал увлечённо смазывать её изнутри самец, — Давай, последняя попытка.       — Яйцо грифа? — отчаянно сжала клыки самочка.       — Естественно, — лев вытянул наружу палец, позволяя Тали ненадолго расслабиться, — Мы с Ларзой многое перепробовали, но остановились именно на нём, с ним всех лучше скольжение. И не так больно, — он опустил в панцирь со смазкой свой возбуждённый стержень и блаженно прищурился.       — А ты говорил, что плохо разбираешься в травах… — заметила молодая львица, выдыхая всеми своими щёлочками.       — И это правда. Плохо — для целителей и ильсив. Сносно — для всех остальных, — когтистая лапа карегрива упала на её круп, — На живот, — приказал он своим привычным, не терпящим возражений тоном.       — Да, мой Старший, — обречённо пискнула самочка, уже догадываясь, какая участь её ждёт, — А ты… прямо туда… будешь?.. — её мордочка приняла крайне жалостливое выражение.       — Прямо туда, — мстительно ухмыльнулся Старший, — Ты же сама сказала, что боишься ничего не почувствовать со мной, верно? — обступив её, он склонился, жадно обхватывая клыками за загривок, — Не переживай, на этот раз я постараюсь оставить тебя впечатлённой.       Тали протяжно застонала, протягивая лапы вперёд. Первое ощущение было похоже на то, когда она, будучи совсем маленькой, неудачно уселась попой на антилопий рог, а потом до самого вечера носилась, поджимая хвост, чувствуя как жжётся и кусается внутри. В отличие от того печального дня, холод и колючесть грубой плоти Мраву быстро сменились странным ноющим теплом, хлипающим и тянущим, заставляющим то расслабляться, то отчаянно напрягать всё естество.       В одном лев был прав: ощущалось это куда сильнее обычного. Молодая самочка чувствовала себя антилопкой, которую насадил на свой огромный клык дикий зверь, и теперь то тянул, то отбрасывал от себя.       — Мраву… мх-м… — сдавлено выдохнула она, — Потише… не кусок же мяса рвёшь…       — Разве? — прикусил её за краешек ушка карегрив, рыча и сладко сопя под самой щекой.       — У-у-у… — прочертила коготками длинные дорожки кошка, ощущая как шипастый львиный пенис до предела растянул её аккуратное подхвостье.       Самец тихонько хмыкнул, но пыл поумерил. Теперь он жадно царапал её нутро, поталкиваясь в нём на полдревка. Нонденайка подрасслабилась, даже вобрала в себя когти, и по характерному жару и липкости шерсти можно было понять, что ей самой начала нравится эта новая, необыкновенная страсть. Лев понял, что это было самое подходящее время, что обвить её шею лапой, жарко лизнуть и вонзить — дальше и глубже.       — Мра-а-аву, — закатила глаза Тали, пронзаясь то чувством, то острым стержнем, — Мр-р-р… — не в силах терпеть всё это жгучее мучение, она сумела обернуть мордочку к самцу, впилась в его щёку своей лапой и потянулась в отчаянном поцелуе.       Лев принял его, и теперь он владел не только её сказочно-упругой ухвостной щёлкой, но и пастью, полной вожделеющей слюны. Язык самца жёг изнутри, он был требователен, уверен, осознававшим свою властность, своё право на то, чем обладает — и Тали от этого было и сладко, и стыдно. Пушистая мошонка задиристо шлёпала по её пустующей писе, срывая с извлажнённых лепестков слёзы мольбы и похоти. Мир замер: остался лишь долгий, бесконечно-жаркий поцелуй самца, острый, бесконечно-длинный дрын в попе и дикая, бесконечно-преданная любовь льва ко львице.       Она выдохнула, отчаянно забирая пастью уже позабытый воздух и вмиг вжалась мордочкой в камень. Её тело дёрнулось таким сильным спазмом, что болью свело мышцы лап. Когда хищный стержень льва вонзился в своём окончательном, утверждающем намерении, её лоно, прираскрывшееся от мучительной тесноты в уже сочащейся семенем впадинке, брызнуло обильной струйкой бесцветной влаги.       Извиваясь под самцом, сдаваясь ему под хвост вновь и вновь, Тали в запредельном восторге и совершенном ужасе испытывала оргазм за оргазмом.