Зорчие

***

      Вернувшись в Вульсваи под самый закат солнца, зорчие почти сразу же разделились.       — Пойду поищу Сази, надо рассказать ей о том, что восточная тропа снова открыта. Заодно поинтересуюсь, не пропадало ли у неё в последнее время охотниц, — Мраву потёрся о шерсть своей Младшей, — А ты давай покушай и сразу домой, совсем вся измученная.       Тали благодарно уркнула и ткнулась носом в гриву льва, желая заснуть прямо в ней:       — Ты тоже не пропадай надолго, — она сладко зевнула, — А не то займу твоё место, будешь спать снаружи пещеры.       — За такую наглость я тебя непременно покусаю, — лев улыбнулся, довольный тем, что самочка начинает потихоньку привыкать к здешней жизни.       — Ох, тогда точно займу.       Мраву игриво отскочил от неё, точно львёнок, его лапа хлёстко пришлёпнула пышное бёдрышко львицы.       — Ау… — рассержено поджала хвост и спрятала обожжённую булочку Тали. — Да как ты смеешь, драная грива!       Старший послал ей воздушный поцелуй и поскорее направился по своим делам, сверкнув блестящими орешками напоследок.       На Большой поляне уже собралось немало львов и львиц, преимущественно былых охотниц да самцов из совета. Все они выжидали остальных братьев и сестёр: в отличие от Нонденаи, в Вульсваи не начинали кушать, если рядом кого-то не было. Несмотря на все старания остаться незамеченной, молодая гостья почти сразу заострила на себе всеобщее внимание. Необычный светло-персиковый окрас самочки в сочетании с молочными пятнами вокруг живота, остро возбуждали интерес седогривов и плохо скрываемую зависть дымно-кофейных, монотонно-шерстистых вальсавиек: пока первые хищно посматривали и облизывались, вторые острили глазками и о чём-то неутомимо сплетничали. Сжимаясь под десятками взоров, Тали всё сильнее и сильнее поджимала уши, тихонько кланяясь и приветствуя всех незнакомых львов и львиц, стараясь как можно скорее спрятаться, скрыться, остаться совершенно непримечательной и забытой.       — Нежного вечера, дочь саванны, — поприветствовал её довольно видный и статный самец возраста поздней силы, густогривый, с мощными лапами и огромным шрамом, рассекающим нос и уходящим к самому подбородку.       — И вам сильного вечера… господин, — кротко муркнула и поклонилась Тали, вспоминая, как отвечают на подобное приветствие стража.       — Господин? — самец слегка хмыкнул. Острая морда его казалась загадкой: было совершенно невозможно понять, что он испытывает и чувствует, — Зови меня Гра́уром. Я старший страж Вульсваи, и берегу покой львицы, — он склонился над кошкой, исследуя и изучая, — А ты Талиэль?       — Да, — чуть изумлённо повела ушками ильсива, озираясь по сторонам. Кто-то из вальсавийцев уже вовсю болтал и про дела, и про охоту, и про погоду, но некоторые из них по-прежнему разглядывали незнакомку, и выражение их морд казалось весьма суровым, даже испытующим, — А откуда вы знаете? — она сглотнула и обернулась к самцу.       — Моя обязанность, — провёл лапой по её подбородку Граур, его въедливые серые глаза точно ощупывали душу юной нонденайки, — Знать, кого защищать. Или убивать.       Львица дрогнула, не в силах ни продолжить разговор, ни оторваться от взгляда старшего стража.       — Ты теперь наша зорчая, Талиэль? — голос самца вибрировал так, что лапы лишались всякой силы.       — Угу, — послушно кивнула кошка.       — Будешь помогать прайду, слушаться остальных?       — Да… — львица вновь боднула мордочкой.       — Хорошо, — седогрива эти ответы вполне удовлетворили; он пригладил Тали по плечу когтями, столь длинными, мощными и остро заточенными, что казалось, ими можно было разрезать и камень, — Служи Вульсваи, и Вульсваи услужит тебе.       Тали почти подсознательно поняла, что тут нужно низко поклониться. Граур уложил лапу на её загривок, оставляя знак старейшего стража, значащий «ты подо мной и моей защитой».       — Когда потребуюсь, ищи на вершине Тёплых. Когда потребуешься, отыщу тебя отовсюду, — определил лев, — Приняла меня, Талиэль?       — Да, — не отрывала от него взгляда молодая самка. Голос стража был разрушительно силён и одновременно по-родительски вкрадчив, и было в нём нечто такое, что словно сковывало, усмиряло изнутри, не позволяло воспротивиться, возразить. Тали с ужасом подумала о том, что в таком состоянии она готова ответить утвердительно на абсолютно любой запрос льва, каких бы последствий ей это не стоило. Наверняка, если бы тот прямо здесь и сейчас схватил её за хвост и поволок за собой, она не смогла бы что-то возразить. Да что там она — даже из присутствующих вряд ли бы кто-то на подобное осмелился.       Страж испустил её из своих объятий, позволяя продолжить путь. Если бы кто-то предложил Тали описать, как может ощущаться истинное изнасилование, она бы незамедлительно припомнила именно этот момент. Несомненно, некоторые души этого мира умели проникать в неё, минуя всякие нелепые условности, вроде языка или члена.       Излавливая ушками ехидные смешки сзади, ильсива поспешила найти хоть какое-то убежище, среди всех этих острых и кусастых львов Вульсваи, и оттого она даже выдохнула в облегчении, когда заприметила среди прочих бойких мордашек ту, что уже немного знала.       — Привет, сестра, — обратилась она к золочёной самке, завалившейся на камень и откровенно раскинувшей хвост, — Могу я лечь рядом с тобой?       Львица посмотрела на неё весьма холодным, даже жестоким взглядом. Немного подумала. Довольно жалостливый вид зорчей, равно как и плохо прикрытая мольба в её голосе всё же немного смягчили нрав вальсавийки, и она резко кивнула на место подле себя.       — Здесь.       Тали сглотнула, осторожно устраиваясь на бок и поджимая хвост. Она была бесконечно благодарна этой львице, хоть и ощущала её странное неприятие:       — Что-то случилось, сестра? — ильсива участвующее уложила лапку на её угловатую подушечку.       — Да, — небрежно откинула её чуткость вальсавийка, — Ты соврала мне.       — Соврала? — выдохнула Тали, чувствуя, как пронёсся холодок под грудью.       — Именно, — Раша обратила на неё свой хищный взгляд охотницы, — Ты и в жизни не была в Найнари. Ты дала мне свою подлую ложь, нонденайка.       — Ох… — вся неимоверная тяжесть последних дней легла на Тали, точно неподъёмный камень. Ей вдруг сердечно захотелось броситься в объятия этой незнакомой львицы и молить, умолять о прощении, соглашаться и просить обо всём, лишь бы та не оставила её, не охладела в чувстве. Но оставаясь умом опытной ильсивой и неопытной зорчей, Тали вдруг исполнилась слепым знанием и поняла, что эту кошку не убедить слезами и не разжалобить словами, она примет лишь чистоту и смелость, смелость львицы Вульсваи.       Молодая львица встала с камня, спустилась вниз и низко преклонилась пред кошкой:       — Это так. Я тебе солгала и очень об этом сожалею. Я обещаю, что никогда больше не оскорблю тебя своим обманом.       — Что мне твои обещания, нонденайка! — оскалилась Раша, — Ты поклянись, поклянись кровью!       Тали понимала, о чём идёт речь. Так обыкновенно давали самые сильные и верные обещания. Подняв лапу, она впилась в неё клыками. Не больно, но до самой крови, чтобы не случилось чёрного огня, но виделось намерение идти до самого конца. Несколько алых капель скользнули по нежной персиковой шёрстке львицы, демонстрируя первую её жертву. Вальсавийка вмиг подскочила и свершила такой же ритуал, но искусала себя нещадно, с чувством. Коснувшись грудью, самочки оставили друг другу след самого страшного долга и истинной преданности. Когда кровь впиталась в сердце, Раша сладко лизнула сперва щёчку ильсивы, а затем принялась бережно зализывать уже её рассечённую лапку. Тали засмущалась, стараясь отвечать тем же. Несмотря на весь кажущийся холод вальсавийки, её кровь отдавала теплом и пряностью. Было видно, что этот старый ритуал древнейших львов сильно изменил её отношение к лживой гостье из Нонденаи: она как будто бы вмиг позабыла о всяких обидах.       — Старой и лживой Тали больше нет, она только что издохла, — торжественно возвестила Раша, — Теперь предо мной другая Тали. Нелживая и верная. Истинная и непорочная львица Вульсваи, — она топнула лапкой и яростно оскалилась, — Верно же говорю?       — Верно, сестра, — прижалась к ней самка.       — Хорошо, — охотница сладко муркнула, — Теперь можно лечь да потрещать.       И они и вправду устроились друг против друга, хвост-к-хвосту — стройная да изящная дочь Нонденаи и острая, дикая хищница Вульсваи.       — Найнарийка, значит? — фыркнула и толкнула её лапкой Раша, — Вот ты выдумала! Почему так назвалась?       — Не знаю… — чуть смутилась Тали, — Мне показалось, о Найнари знают всех меньше, они уединённей, так что смогу сойти за их львицу…       — Да, у тебя неплохо получилось, — невзначай разглядывала гостью золотистая самочка, — А почему не сказала правду?       Дочь Нонденаи ненадолго задумалась.       — Ну?       — Испугалась, — выдохнула Тали.       — Чего? — призадрала бровки вальсавийская кошка.       — Ну… вас… тебя…       — А чего нас бояться?       — Я слышала, нонденайцы тут не очень в чести…       — Это ты верно слышала, сестра, — одобрительно куснула её за лапку Раша, — Приходят тут, врать начинают, нехорошо.       — Прости…       — Да ничего, всё старое, — охотница тряхнула рваным ушком, — Поняла тебя. И надолго ты у нас?       — Не знаю, — повела хвостом Тали, — Возможно… очень надолго.       Раша даже чуть привстала от изумления:       — Это как?       — Ну, мы теперь вместе с вашим зорчим, Мраву, и я…       — Беременна? — в восхищении приоткрыла пасть вальсавийка.       — Что?.. Не-е-ет! — вмиг замотала мордой ильсива, — Я и он — мы теперь зорчие. Ваши зорчие.       — Ты… его новая Младшая? — глазки Раши скруглились так, словно она увидела гривастого слона.       — Да.       — Ну ты даёшь… — с чувством села на хвост молодая охотница, чуть запрокидываясь обратно, словно намереваясь упасть, — Погоди, то есть… ты пришла из Нонденаи, чтобы стать зорчей в Вульсваи, я всё правильно поняла? Нонденайская зорчая? Ваши ж терпеть их не могут!       — Это ещё не всё… — слегка улыбнулась Тали, — А что если я скажу тебе, что я ещё и нонденайская ильсиви? И что я даже не прошла Принятие?       — Драный шакал, Талишка, — Раши даже подскочила от возбуждения, — Я знаю тебя первый день, а ты уже успела меня и разочаровать, и впечатлить!       Молодая кошка лишь смущённо поцарапала коготком землю.       — Значит, ты у нас надолго, — довольно рыкнула вальсавийка, — Так это ж прекрасно! Значит, будем подругами, да? — она пощекотала кончиком хвоста кисточку Тали, знак близких львичек, делящих все свои секреты.       — Ну… я с удовольствием… если ты готова меня принять… — осторожно муркнула нонденайка.       — Ты уже принята, — уложила на неё свою наставническую лапу Раша, — Ох, вот я тебе тут всё покажу и расскажу… И где лучше воду пить, и где лучше льва любить, а главное — какого. И местами для отдыха поделюсь, и много ещё чем, — заговорщицки подмигнула она своей новой подружке.       Зорчая нежно улыбнулась, радуясь тому, что нашла ещё одну близкую душу на этих строгих землях.       — Вот я тебя сразу заметила, Талишк, — ткнулась о неё плечом вальсавийка, укладываясь так близко, что в Нонденаи это посчитали бы уже совершенно неприличным, — Даже не так… — её глазки ожили, облизывая взглядом благородную мордочку львицы, — Я почувствовала тебя. Знаешь, бывает такое, что вот видишь кого-то — и сразу понимаешь, он свой, родной, близкий, твой — даже если это ваша первая встреча. И тут уж ничего поделать, приходится ловить его и любить! Есть в тебе что-то такое, Талиша, домашнее, уютное, словно ты мне и впрямь сестра, хоть и кровь у нас от разных прайдов, — она жадно потёрлась о кошку, обвивая всем телом и громко урча.       — Спасибо, — проворковала ильсива, нежась в объятиях, поражаясь тому, сколько воли и самцовости в этой хищной самке, — Ты мне тоже сразу показалась хорошей. Такой доброй, открытой… красивой, — почти бессознательно добавила она, опомнившись лишь когда слова были устремлены в ушки Раши.       Несомненно, та восприняла их самым ярким образом:       — И это ты мне говоришь о красоте, моя пушистая прелесть? — охотница жадно куснула львичку за лапу, — Да ты сама такая, что скоро все самцы Вульсваи будут к тебе хвосты жать. И не только хвосты. И не только самцы, — её глазки сверкнули огоньком, — Уж что-что, а упрекнуть в изящности вас, нонденаек, очень сложно. Хотя самцы у вас, признаться, так себе, — тут же добавила она, желая ублажить справедливость, — И на вид, и на характер, и на вкус. Слабенькие, не ощущают Жизнь, — возвела она коготок к небу, чем-то напоминая в этот момент старейшую вальсавийскую ильсиву.       Тали тихонько слушала, не вступаясь с лишним словом: так ей было приятно просто находиться рядом.       — Ну вот. А самочки у вас — самое то. Мягкие, стройные, податливые — вы словно созданы для того, чтобы вас хотелось съесть, — и словно в подтверждение своих слов Раша вновь куснула свою подружку, с удовольствием выслушав её тихий, сдержанный визг, — Значит, говоришь, ты ильсиви?       — Да, мррр, — Тали фыркнула, ощущая игривые прикосновения чужой кисточки, — Я нинь-ильсиви. Пока нинь-ильсиви.       — Ох… — вальсавийка изловила печальный оттенок в словах львицы, — Но ты же умеешь лечить, да?       — Ну, кое-что умею, да, — скромно кивнула кошка, — Я много лечила у себя в прайде… Правда, в основном самок.       — Талиши, это просто восхитительная новость, — возбуждённо ухватила её за шёрстку Раша, — И я в очередной раз убеждаюсь, что миром правят знаки.       — Вот как? Почему же?       — Потому что буквально этим утром мне… — молодая охотница вдруг приблизилась ко львице, голос её стал заметно тише, — Понадобилась… знаешь… определённая помощь и разговор с ильсивой. Но я не решилась, постеснялась идти с этим к Ларзе… Ты не подумай! — тут же вставила она, словно опасаясь, что самка осудит её за подобное непочтение к старой целительнице, — Она хороша в своих умениях, столько раз мне лапы лечила, но всё-таки уже в долгих лунах, да и любит рассказать лишнего, а у меня на этот раз кое-что… скажем так, весьма личное.       Тали взглянула на подругу — уже не наивным, чуть мечтательным взглядом молодой самки, но внимательным и серьёзным взором истинной ильсивы:       — Что тебя беспокоит, сестра моя?       Раша нервно осмотрелась по сторонам. Все остальные вальсавийцы уже давно растеряли последний интерес к новой гостье и активно обсуждали последние новости прайда, выжидая самого скорейшего начала ужина.       — Давай чуть отойдём, а?       Тали нахмурилась, но спорить не стала. Они шли довольно долго, пока не оказались у густых порослей высоких трав. Запрятавшись за ними, Раша выдохнула и облизнулась:       — Посмотришь меня там?       — О… — ильсива вмиг поняла, о чём речь, и облегчённо выдохнула, — Конечно, сестра. Лапки вожми в землю, круп и хвост кверху.       — Говоришь прямо как лев, — фыркнула охотница, но поступила именно так, как пожелала кошка.       Тали осторожно провела лапкой по бедру своей подруги. Ей нравилось, как много могло сказать тело самца или самки опытному глазу целительницы. В этом была особая, весьма интимная, до странного волнующая участь хорошей ильсивы.       Острые золочёно-кофейные булочки скрывали весьма видные таинства львицы. И прираспущенный бутончик, и мягкая, приоткрытая, совсем не капризная плоть ромбика, прячущегося под самым хвостом, вмиг поведали ильсиве о том, что у Раши нет ничего запретного, если речь идёт о наслаждении жизнью. Несмотря на явную популярность у самцов, тесный розоватый лазик выглядел весьма неплохо, даже эффектно. У нонденайских львиц он не особенно выделялся, стыдливо прячась под густой шерстью, у вальсавиек же обрисовывался явно, даже с вызовом, и по соблазнительности совсем не уступал лону, а даже наоборот, словно говорил: «да, возьми меня так, дико и неправильно, разорви все правила своей природы».       Тали сглотнула. Как воспитанная в строгости львица она никогда не пробовала туда, хотя немало слышала об этом от остальных опытных охотниц, и обычно те начинали с того, что всё это «было грубо и совершенно невыносимо», а в конце обязательно добавляли: «но как страстно, как волнующе».       Вернувшись к своему ответственному делу, самка вновь превратилась в ильсиву и теперь обратила внимание на главное украшение всякой львицы. За лепестками, повидавшими шипы и стержни, влажно поблёскивало алеющее чрево. На палец ощущалось оно чуть шире обычного, и Тали сразу же поняла, что её подруга не просто любит льва. Она любит… самца в целом.       Кошечка даже тихонько сглотнула от своего неожиданного открытия. Да, ей и в Нонденаи попадались очень разные львицы, но те обычно пробовали со стройными и тонкостволыми гепардами, и совсем уж в крайнем случае — с более видным и элегантным на своё острие леопардом, но тут… Тут было явно что-то интересное, даже интригующее.       Тали осторожно раскрыла створки опытной писечки Раши, вглядываясь внутрь. Всё это время охотница оставалась совершенно неподвижной, слегка одурманенная чуткими прикосновениями своей подруги.       «Несколько небольших царапин и ссадин, слегка раздражено, а так — хорошо, очень хорошо. Цветочек жизни заживёт и зацветёт, как раньше…»       — Чешется и горит тут, да? — Тали осторожно провела краешком мягкого пальца по нутру охотницы.       — Да-а-а, — завиляла бёдрами Раша, — Что там, совсем всё плохо?       — Ничего особенного, — ильсива бережно пригладила её тайную молочную шёрстку, — Пару дней пожжётся, а потом пройдёт. Тут нет ничего, с чем бы не справилось тело львицы. Особенно такой сильной львицы, как ты.       — Ох, сестра, — облегчённо выдохнула вальсавийка, поглядывая через плечо на продолжавшую осматривать её Тали, — Ну ты меня выручила, буду в долгу. Значит, само заживёт?       — Лучше, конечно, мазь поприкладывать, так быстрее залечится…       — А ты можешь такую сделать? — тотчас поинтересовалась Раша. — Талишка, пожалуйста, не хочу идти с этим к Ларзе, она всем растреплет!       — Думаю, что смогу, — нервно облизнулась Тали, — Поищу завтра нужные травы. Приходи вечером. А пока сделаем так… — и она прильнула к мокричке охотницы, глубоко и ласково скользнув языком внутрь. Там было тепло, кисло, и явственно ощущалось послевкусие травянистого семени, но это ничуть не смутило юную ильсиву — ей и раньше приходилось утешать истерзанных неловкими самцами львичек, таков был её долг.       — О-о-о… — громко простонала Раши, с восхищением оборачиваясь к своей подруге, — Тали, из-за шерсти меня часто называют золотой львицей, но знай, что истинное золото — это ты.       Нонденайская самочка фыркнула, облизываясь и инстинктивно поглаживая остристую булочку подруги — такова уж была привычка всех ильсив: давать ласку и тепло жизни. Просмаковав вкус на языке и губах, она с истинным изумлением выдохнула:       — Зебра?       — Ох, Талишка, — охотница ткнулась носиком в ильсиву, прежде чем приникнуть к ней глубоком поцелуе, — Да, — причмокивая, отметила она, — Ещё ощущается. Это мой старый полосатый приятель, Зу-Ру. Ох, и потрепал он меня прошлой ночью! Тебя тоже познакомлю с ним, вижу, глазки-то горят.       — Что? Не-е-ет! — тут же горячо запротестовала львичка, чувствуя, как наливаются огнём щёки. — Я просто хотела, я…       Её пасть была пленена с новой силой. Отлакомившись остатками самцовости, кошки чуть одурманено посмотрели друг на друга.       — Я так рада, что узнала тебя сегодня, Тали.       — Как и я, Раши.       — Знаешь, этим утром я впервые подумала о том, что у меня за столько лет так и не появилось подруги, которой можно было бы рассказать и показать всё, что меня тревожит. И вот вечер, и рядом со мной ты. Нет, Талиши, думай, что хочешь, но у мира есть знаки, точно тебе говорю.       Самочки жались и мурчали, то отдавая, то принимая ласку. Нежные касания чуткой дочери ильсиви чувственно встречали резковатые, но искренние в своей страстности царапания и кусания хищного дитя охоты. Заметив, как растомилась в её объятиях нонденайская киска, Раша взбодрила её горячим лизем в носик, улыбнулась и деловито уркнула:       — Ну вот, а теперь пойдём жрать, моё золотце. Я-то своё уже давно подъела, а ты, смотрю, голодная, что стая гиен.