Зорчие

***

      Свирепая чёрная тень неслась по саванне, освещаемая лишь кроткими звёздами и молодой луной. От неё, всего в паре прыжков, неистово гогоча от страха и ужаса скакал на тонких и неуклюжих копытах довольно упитанный полосатый жеребец. Когда расстояние между ними свелось к двух хвостам, охочий зверь из всех последних сил напрыгнул на добычу, разводя когти и подминая тушу под себя, катясь с нею по земле, пока та не сдалась в последних попытках вырваться.       — Попался! — хищно зарычала золотистая кошка, игриво покусывая зебра за сочные бока.       — Иг… Раша? — взбрыкнул высоким голосом жеребец, вглядываясь во львицу. — Да т-трава с тобой, д-дурёха, я чуть д-душу не от-тдал.       — Испугался, да? — деловито пригладила истрёпанную чёлку охотница. — Видел бы ты себя со стороны: так дал дёру, словно в последний раз.       — Это и мог б-быть последний раз, несносная кошка, — пытался овладеть дрожащими копытами зебр, — Я с тебя даже заик-каться начал. Выпустишь м-меня?       — Ладно, — Раша сладко лизнула сочное бедро полосатого самца, спуская с него когтистую лапу, — Ты сегодня особенно вкусный, Зу-Ру.       — Ты г-говоришь так каждый раз, — отмахнулся зебр, — Сама знаешь от чего остался этот шрам на бедре. Только и думаешь о том, чтобы пож-жрать, — и он неодобрительно фыркнул, отряхивая морду от грязи и пыли.       — Ну, не только об этом, — сверкнула глазками львица, — К тебе я прихожу немного за другим.       — Да уж п-понял, — осмотрелся по сторонам Зу-Ру, опасаясь встретить других хищников, — Что, не х-хватает тебе твоих львов?       — Эх, будь у льва такой же огромный болт… — мечтательно закатила глазки золотистая самочка, — Я бы тебя загрызла ещё при нашей первой встрече, мррр.       — Вот уж действительно великая честь, — снова фыркнул уже совсем вернувшийся в чувства жеребец, — Что, прямо здесь?       — Ну не-е-ет, — в томном предвкушении оттолкнула его лапой Раша, — Пойдём-ка к тем большим валунам, там будет потише. А то мне Сазарра уши отгрызёт за такую страсть к добыче.       Пытаясь пробраться за большие камни они едва не перецарапали их краями шкуры, но запрятавшись среди массивных стен сразу же позабыли о всех неудобствах, безбрежно предаваясь своему естеству: Раша вылизывая свои сокровенные местечки и готовясь к главному лакомству этой ночи, Зу-Ру же устало припадая спиной к холодному валуну, разводя копыта и покачивая из стороны в сторону своим видным смолянистым отростком.       — Как обычно, или ты хоч…       — Нет, — решительно оборвала львица, устраиваясь у хвоста жеребца, — Просто закрой свою травоядную пасть, и дай мне наконец-то отсосать настоящий самцовый хер.       Зебр не стал возражать, тем более что эта странная кошка справлялась с этим куда лучше всех его кобылок. Её хищный, шершавый язык ощущался крайне непривычно, и оттого вдвойне волнующе. Всякое движение было резким и хлёстким, до безумия жадным и алчным, точно львица не ласкала его, но приготовляла, намереваясь затем отведать на клык, что только сильнее обостряло чувства полосатого самца. Туго обвив тёмными губами краешки его мясистого навершия, Раша чуть не замурлыкала от удовольствия:       — Ох, — она причмокнула, сглатывая густые капельки прекума с кожистого ствола, — Всякий раз, когда делаю это, начинаю течь.       И львица с новой силой сомкнула пасть в глубоком поцелуе на своей пряной добыче, стараясь сдержаться, чтобы не подавиться её обильными соками и не впиться в неё соблазнительную, пьянящую до одури плоть.       Зу-Ру подрагивал, сжимая зубы да пофыркивая от особенно опасных и кусачих объятий хищницы. Он всё разглядывал иссине-тёмное небо и думал о том, что, вероятно, он один из немногих, если не единственный травоядный на этой земле, которому по своей воле отсасывает настоящая львица. Единственный живой травоядный — ведь посмертные игры больших саванских кошек пережили уже многие его полосатые братья.       — Ты не задохнёшься? — встревожился он, наблюдая, как удивительно глубоко в горле львицы скрывается его пульсирующий дрын.       — За-моф-фи, — кашляя и давясь его влагой простонала Раша, опьянённо закатывая глазки, — Фыф!.. Мофё.       И она с чувствами продолжила и ещё довольно долго полировала стержень жеребца, пока наконец потоки слёз из её глаз не стали совсем уж нестерпимыми, а щедрой смазкой не переполнилось горло и закрома пушистых щёчек.       — Уф, — откашлялась она, сплёвывывая мутные ручьи зебрячьего соуса, — Вот это другое дело! Сразу и день как будто стал налаживаться. А то утром Старшая вроде все мозги и перетрахала, а удовлетворения — никакого.       — Ты всё? — Зу-Ру был не особо заинтересован делами кошачьего сестринства, передушившего половину его стада.       — Не-а, — улыбаясь широко и полубезумно прошептала молодая львица, — Теперь я хочу его глубоко под хвостом.       — Что? Опять? — забеспокоился полосатый конь, — Ни за что! Ты же помнишь, что было в прошлый раз! Я чуть не разорвал тебя!       — Да, новый опыт всегда непрост, — философски покивала изляпанной мордочкой Раша, — Но на то он и дан, чтобы стать началом чего-то большего. Да и вообще, разве я спрашивала твоего мнения, травоядное?       — Великие травы! — отчаянно простонал зебр, — И кто из нас после этого травоядное?       — Заткнись и бери меня, — львица нетерпеливо дёрнулась перед ним, прижимаясь к земле животом и до боли выгибая спину. Её хвост задрался высоко вверх, обнажая беззащитный, довольно сочный львятородный холмик и весьма свободный и тренированный ромбик истинного и искреннего порока, — Прямо так, как свою полосатую сучку. Давай уже! — и она даже зарычала, сгорая от предвкушения, злясь с нерасторопности этой саванской мясной туши.       — Ниже ложись, дурёха, — огрел её копытом по попе зебр, — Я не твой гривастый ушлёпок, чтобы наскакивать на тебя, как на камень.       — Сейчас я сама на тебя наскочу, — пригрозила кошка, но всё же поддалась, покорно прижимая круп ниже.       Зу-Ру осторожно повалился на неё сзади, пытаясь ткнуться своим дрыном во что-то, что напоминало бы уютный проход. Получилось это не сразу, да и ворочавшаяся от нетерпения львица мало чем помогала в этом. Нащупав уже знакомые пушистые лепесточки чуждых закромов, он неуверенно ткнулся им вглубь, вопрошая:       — Туда, да?       — Ах-ха! Да-а-а!.. Туда… Прямо туда! Давай уже, я сейчас с ума сойду!       «Как бы мне с тобой не сойти» — незатейливо подумал зебр, небрежным движением проталкивая свой хрящ в нутро львиной самки.       Её последовавший громкий рык даже ненадолго оглушил Зу-Ру, отчего он чуть пошатнулся, и по случайности протолкнулся ещё глубже в кошачье лоно, дербаня его, точно куст диких роз. Львица огрызалась, царапалась, рыла под собой землю, оглядываясь на своего мучителя так, словно намеревалась придушить его сразу здесь и сейчас. Зебр вздохнул, понимая, что если посмеет оставить её в таком состоянии, та и впрямь не замедлит с подобной местью.       — Ты в порядке? — просопел он, когда самка чуть поутихла, безвольно повисая на его толстом стволе.       — Да… — выдохнула та, сбиваясь в тяжёлом дыхании, — Ох… К этому никогда не привыкнуть… Это потрясающе… Ты как будто занял меня там всю внутри, до самой малейшей щёлки. И твой травяной херище… небеса, какой же он жаркий… Давай… — она обернулась, её глаза вспыхнули в новой жажде, — Бери ещё…       Осторожно двигая бёдрами, Зу-Ру уже не без удовольствия потягивал упругое и вместительное гнёздышко Раши, касаясь кончиком своего естества тех её дальних просторов, куда не мог добраться ни один лев, и где обыкновенно зарождались львята. В сравнении с полосатой кобылкой, ощущалась она необыкновенно тесно и уютно: её увлажнённая мокричка отдавалась теплом и лаской, а пушистые лепестки на краях бутона, жадно обвивали и массировали по всей длине, пока он скользил в ней то вперёд, то обратно.       Мучительные стоны кошки сменились привычными сладкими порыкиваниями и придыханиями, и когда та перестала вздрагивать от толчков, насаживаясь уже по своей воле, Зу-Ру понял, что ей стало так же хорошо, как и ему.       Едва упругий зебрячий червище угрожающе забрыкался и забился в своём экстазе, жеребец предусмотрительно одёрнул его на себя, не тешась в желании, изорвать бешеной струей семени свою хищную подругу.       — О да-а-а… — застонала Раша, осознавая всё происходящее, — На меня… под хвост… на лапы… везде… — она виляла бёдрами из стороны в сторону, пытаясь изловить побольше травоядного соуса.       Когда всё её междулапье было безнадёжно изляпано, а ручей зебрячьей жизни ещё не думал прекращаться, львица в страсти перевернулась на спину, разводя лапы пред самцом, желая ощутить его влагу на себе везде, где только можно было, принимая густую млечную слизь и на живот, и на грудь, и на язык, и на растерзанную норку.       — Небеса… — тяжело выдохнула она, вся сырая от пота, смазки и семени, с уважением поглядывая снизу вверх на огромный причиндал, гордо сплевывающей остатки своих нескончаемых запасов, — После такого и умереть не страшно… — она облизнулась, слизав с губ следы лакомого секрета.       Повалявшись и сладко помурлыкав, бессовестно посветив всеми своими прелестями перед глазами травоядного самца, она изумлённо сузила глазки, когда тот встал прямо над нею, тыкаясь кончиком ещё сочившегося дрына в её влажные губы.       — Раз уж ты любишь все эти игры… — Зу-Ру и сам не понял, откуда нахватался подобной дерзости, — Думаю, полюбишь и не оставлять после них следов.       Раша возмутилась, но лишь на мгновение, и лишь для того, чтобы усладить и самца, и себя подобным непокорством.       — Однажды я тебя всё же загрызу, — довольно муркнула она, облизывая языком то слипшийся корешок, то морщинистую мошонку зебра.       — Полагаю, я порву тебя быстрее, — хмыкнул самец, властно топая копытом по земле, мечтая, чтобы весь мир увидел, как он укротил эту дикую охотницу саванны.       А львица все жалась к нему, смакуя и целуя пряную плоть уже белёсыми от семени губками, поджимая круп и лаская себя лапою там с новой силой, заталкивая когтистыми пальчиками остатки излитых соков то в одну, то в другую пламенную дырку, мечтая о том, чтобы прямо здесь и сейчас изродиться зебрятами.