Зорчие

***

      Хотя изнутри пещера оказалась совсем небольшой, её хозяина нигде не было видно. У самого входа, в пыльном углу, освещённом каменным разломом, грудою валялись всякие черепки и кости, какие-то листья и даже нечто, отдалённо напоминающее зелья. Туда-то львица и направилась в первую очередь, осторожно стянув лианы с шеи да бережно уложив свой отмеченный панцирь рядом с другими, куда менее примечательными.       «Надо же… Зачем ему всё это, он же не ильсиви…» — она осторожно провела когтем по уже загустевшей чёрной жиже в одном из черепков.       Осмотревшись получше, Тали заметила, что пещера не так уж и проста: дальняя её часть уходила каменной тропою в сторону да выше, и приглядевшись, можно было даже заметить уступ, с которого начинался новый ярус.       Как раз с него на львицу и поглядывали чьи-то неподвижные карие глаза.       — Господин Мраву? — испуганно выдохнула львичка, сделав шаг назад.       Незнакомец не ответил, лишь медленно направился к ней, спускаясь со своего каменного возвышения.       — Вы же зорчий, верно? — она сглотнула, наблюдая, как пышный самец с подвыцветшей тёмной гривой вышел из тени, неумолимо сокращая прыжки между ними. — Господин Мр…       Она дрогнула всем телом, когда лев небрежно обхватил её подбородок, рассматривая из стороны в сторону, как будто бы оценивая.       — Ты из новеньких? — голос оказался довольно мягок, даже вкрадчив, впрочем, манеры незнакомца оставляли желать лучшего. — Дай угадаю, Ла́лиэн? — вспомнил он прайд, чьи львы хорошо ведались своим мастерством любви, — Случайно не Айша́ни тебя послала?       — Айш… — чуть смутилась Тали, чувствуя, как самец невозмутимо щупает её всё ближе и ближе к хвосту, — Я… нет!       Последнее было сказано в возмущённых чувствах, ведь лев добрался туда, куда самка не позволяла забираться просто так, из вежливого гостеприимства.       — Что? — чуть раздражённо похмурился незнакомец. — Так ты не из шлюшек?       — Шлюш… о небеса, конечно нет! — испуганно обернулась Тали, и впрямь страшась за свою честь. — Я к вам по делу, из Нонденаи!       — А, — как-то сразу поник и растерял весь интерес самец, — Жаль… А что, — он вдруг воспылал последней надеждой, — Прямо совсем никак? Я ведь много чего знаю и умею, разочарованной точно не уйдёшь.       — Я… я… — чуть не извелась в заикании благородная кошка, — Я здесь не для этого. Совсем не для этого! Меня к вам направили, и…       — Боль в клыках не лечу, — перебил её темногрив, отмахиваясь лапой и направляясь к своему прежнему месту, — С рождением львят тоже не помогу — умён только в зачатии. Тебе надо к нашим ильсиви, они чуть западнее.       — Да небеса, я не по этому делу! — даже рыкнула от отчаянья Тали, — Мне не нужны ильсиви, мне нужен зорчий! Зорчий! — она набралась смелости и нагнала незнакомца, встав прямо против его морды, что считалось жуткой бестактностью.       — Ну, — хмыкнул тот, с лёгкостью принимая вызов её пылающих глаз, — Ты его нашла. Зови меня Мраву.       — Уф, — в облегчении кошка даже запала на хвост, — Простите, — она тут же позабыла о всякой грубости и низко поклонилась, — Я Тали. Меня направил к вам Владыка Ворден ун-Амстанден. Мне велено стать вашей Младшей.       Сощурив бровь, зорчий крайне выразительно посмотрел на львицу, потом на свои лапы, задумчиво почесал гриву:       — Вот как, — голос его лишился прежней мягкости и будничности, теперь он стал бесстрастен и холоден в своей натуре, — В таком случае, возвращайся своей же дорогой, дочь Нонденаи, и передай Владыке Вордену ун-Амстандену, — глаза его блеснули вызовом, и львица сглотнула в волнении, — Что мне не нужна Младшая. А если и понадобится, я уж как-нибудь сам сведаю с её поисками.       И развернулся, обозначая всю непреклонность своих намерений.       — Господин Мраву… — взмолилась Тали, отбивая лапою невидимый камешек, — Пожалуйста, я…       Но зорчий лишь рыкнул: тем самым тоном, каким всякий самец обозначал свою крайнюю степень неудовольствия от самки. Он уже успел взобраться на уступ, когда его уши изранила чужая боль. Обернувшись, лев увидел, что незнакомка плачет. Плачет горько, навзрыд, уже не стесняясь ни его, ни себя, ни мира; плачет за все те мучения и унижения, что успела испытать в эти ужасные дни.       — Вот только не начинай, — потребовал самец, стараясь убедить гостью в напрасности подобной слабости, — Это недостойно львицы, даже нонденайской.       Но та лишь сильнее взвыла.       — Ну что такое, — зорчий прыжком оказался подле неё, прижимая лапой чужачку, не перенося сердцем всяких слёз, — Чего ты растосковалась? — он опустил морду ниже и горячо лизнув в шею.       — Я… — Тали вздрогнула, отдаваясь в безволии, позволяя самцу ласкаться, — Я не знаю, что делать… Я не могу уйти, господин Мраву…       — Отчего же? — тот вновь нахмурился. — Следуй к своему правителю, передай ему мои слова и живи дальше, своей жизнью.       — Я не могу… Просто не могу… — всхлипнула львица, — У меня больше нет пути домой…       И она сбивчиво и слёзно рассказала ему — и о своей жизни, и о приказе Владыки, и о своём пути, и о том, как её бросили до следующей мены. Умолчала лишь об истинных намерениях правителя Амстандена, полагая, что правда лишь сильнее обозлит зорчего.       — Значит, ты ильсиви? — уточнил лев, когда поток слов угас.       — Угу, — просопела Тали, утирая носик.       Он снова обошёл её, внимательно осматривая и принюхиваясь. Львица не противилась и даже не возмутилась, когда самец решил что-то исследовать у её хвоста: так ей было всё равно, так ей было нечего в себе защищать.       — Вот что, — вернулся к ней темногрив, вполне удовлетворённый всем увиденным, — Ты можешь остаться в прайде. Я поговорю с Нашим, вряд ли он будет против новой молоденькой львички. Раз ты ильсиви, поведёшься с нашими ильсивами — Ла́рза найдёт чем тебя занять. А как вернётся твоя мена, так скажу, что никак не подходишь, чтобы забирали тебя домой и ни в чём не винили. А там всё наладится, будешь и дальше лечить своих нонденайцев. Что думаешь? Согласна?       Он выжидательно завалился на хвост, выжидая своё «да» и очередной обыкновенный денёк в уединении. Однако уши его остались удивлены.       — Я не могу так поступить, господин Мраву, — сотрясалось сердце Тали, — Я должна стать вашей Младшей, или мне не дадут жить. Ворден ун-Нонденаи совсем не глупый лев, он выпытает мою ложь, и тогда мне оставаться обречённой, без будущего, без своей чести. Я погибну.       Зорчий устало провёл лапой по гриве, злясь и изводясь от мыслей.       — Ты не станешь моей Младшей, — наконец прорычал он, — Никто больше не станет моей Младшей, — он встал у самой шеи львицы, щерясь и обнажая клыки.       — Кроме меня, — упрямо ответила та, прикрывая глаза, чтобы не видеть свой страх.       — Неужели? — вздыбился шерстью самец. — А я сказал тебе — уходи. Не уйдёшь, и твоя судьба сомкнётся в моей пасти.       — Вы окажете мне большую честь, если так поступите, — как могла грозно пробормотала Тали, а сама едва сдержала дрожь и слёзы: тоска по своей несвершённой жизни, по своей обречённой молодости, по мордочкам любимых львов и львиц надрывала изнутри, — Я умру… но останусь верной себе.       Но славной смерти так и не последовало.       — Ну что за наивная нонденайская дурёха, — выдохнул самец, улыбнувшись с её слов, — Умирать в такой молодости — большая глупость. Тебе ещё цвести, любить… и рожать, — добавил он тоном, каким обычно определяет истины всякий седогривый лев, — А я просто пытаюсь уберечь тебя от всех тех опасностей, что присущи пути зорчего, — он провёл лапою по персиковой шейке Тали, но без когтей, так мягко, как мог.       — Прошу вас, дайте мне шанс, — взмолилась самка, чуя внезапную слабость льва, — Я не подведу вас, я… — она сглотнула гордость, — Я сделаю всё, что скажете, господин Мраву.       Темногрив тяжело выдохнул, сжимая лапы и изводясь ими из стороны в сторону.       — Чтобы быть зорчей, мало иметь красивую мордочку и писю, — с горькой смешливостью отметил он, — Нужно обучение, нужны опыт и знания. Ты ведь не начинала лечить, не заслушав длинных речей наставницы, верно?       Тали всхлипнула, не издав ни слова. Память об оставленной тропе ильсиви грызла её изнутри.       — Ты мне нравишься, ты не дурна, — продолжил лев, но уже спокойнее, бесстрастнее, — Но я не вижу в тебе свою помощницу. Вижу просто красивую львицу. Подругу, сестру, дочь, мать, жену, шлюшку — кого угодно — но не зорчую.       — Пожалуйста… — взгляд молодой кошки оставался упрям.       — Да что «пожалуйста»? Вот что «пожалуйста»? — рассержено тряхнул мордой лев. Его грива, отразившаяся в редких лучах солнца, теперь стала казаться Тали куда ярче и сочнее: изводясь из совершенной черноты в карие, даже медово-имбирные тона, она изредка разряжалась нестройными белёсыми копнами, выдавая возраст самца.       Зорчий ещё немного походил из стороны в сторону, то злясь, то утешаясь.       — Ладно, — он строго ударил хвостом, — Хочешь испытания? Вот тебе испытание. Ты же травница, да?       Львица кивнула:       — Ильсиви…       — Прекрасно, вот и принеси мне… принеси мне… — лев почесал гриву, — Мани́йские цветы. Знаешь такие?       Тали отрицательно покачала мордочкой.       — А говоришь, «ильсива», фы-х… — он скептично хмыкнул, — Ладно, неважно… В общем, есть у нас такие. Притащи их, ну… там… охапку, кучку, как вы всё это называете? — он нервно покрутил лапой, злясь с того, что слова не приходят сами, — И я подумаю. Подумаю о тебе, как о Младшей. Но ничего не обещаю.       — Спасибо, господин Мраву… — кивнула Тали, переступая непослушными лапами, — Ма-ний-ские цветы, — она повторила себе под носик, привычно запоминая незнакомое название, — А как они выглядят, какого цвета и где растут?       — Без понятия, — лев уже взобрался на свой излюбленный уступ, — Я же не ильсиви. Выясни и найди, а как — думай сама. И да, — добавил он, когда не сыскавшая определённости самочка уже направилась прочь, — Если не найдёшь, направляйся сразу к пещерам ильсив, они тебя примут, как родную. С правителем я обо всём договорюсь, не переживай.       Понуро кивнув, Тали выбралась наружу, безнадёжно вглядываясь в незнакомые просторы солнечной саванны. Искать травы да коренья и в родном-то прайде было не самым простым делом, ведь знания о месте их произрастания тайною передавались из поколения в поколение исцеляющих львиц. Здесь же, на чужих землях, выискать что-то новое, не представляя даже, как это выглядит, казалось злой иронией, непосильной задачей, чем-то таким, что дают скорее в наказание, не выжидая какого-либо успеха.       Однако иного выхода у Тали не было. Ей следовало вернуться с манийскими цветами, либо же не возвращаться вообще. Вспомнив наставления Анриэль, львица вдохнула носом и выдохнула пастью, пытаясь успокоиться да обратиться к уму, оставив все неуместные чувства и эмоции у хвоста.       «Как бы поступила в таком случае истинная ильсиви?» — она осмотрелась по сторонам, выискивая ответ. Заприметив в отдалении несколько небольших острых скал, львица вспомнила, как Мраву упоминал об обители целительниц где-то у западных пещер, и решила поперву направиться туда, рассудив, что лишь здешним ильсивам полагалось знать о нужных травах да о том, где их лучше искать.       Пара симпатичных львёнок, угревшихся клубочками да намешивающих нечто лапками у самой земли, привлекла её взгляд уже издали. Они были такие же кофейные, такие же остристые и диковатые, как и прочие вальсавийки, разве что сложены были мягче, округлее и пушистее, словно оживлённые фантазии самца, а не дикие и кровавые охотницы саванских равнин.       «Ильсиви», — мысленно улыбнулась Тали, осторожно подступаясь к ним.       Вокруг не было ни деревьев, ни кустов, и всяческие коренья и листочки сушились прямо на больших камнях, подле пещер. Сами пещеры были раскрашены всяческими узорами; кое-где даже виднелись выцарапанные когтями обозначения — известные памятные метки для нинь-ильсиви, в которых прятались знания о том, сколько нужно трав наставнице, кто в прайде болеет или ждёт львят, когда будет следующая полная луна. Самые же древние из них держались целыми поколениями, и рассказывали, как следует сушить всякие корешки, в каком сочетании смешивать их с водою, и всё то иное, что могло вывестись лишь долгим и горьким опытом.       Ощущалось всё это куда скромнее и проще в сравнении с величественным и эффектным домом ильсив в Нонденаи, но даже здесь можно было разглядеть какой-то особенный родной и тёплый уют, и Тали почувствовала, как в теле зарождается уже позабытая за эти дни надежда и вера во что-то важное, что-то куда более значимое, чем она сама.       — Светлого и ясного знания, сёстры по тропе, — она сделала лёгкий поклон маленьким вальсавийкам.       Львёнки вмиг оставили свои дела, облизывая лапки да приглядываясь к незнакомке. Теперь на их шёрстке можно было рассмотреть пусть и подвыцветшие, но вполне изящные узоры, спиральки и полосочки, а ещё солнышки на щёчках — такого Тали никогда ещё не встречала. Ростом кошечки не доходили даже до плеча дочери Нонденаи, их животики усыпались тёмными пятнами, а мордочки и лапки казались слишком нежными и хрупкими для тех клыков и когтей, что защищали их от самого рождения.       — Сёстры по тропе? — миловидно задрала бровки та, что была постарше, осторожно отставляя в сторону половинку кокоса, полного какой-то вязкой травянистой жижи.       — Оу, — изумлённо муркнула младшая, бросившись к Тали со смелым и вольным интересом истинной вальсавийки да принявшись её изучать, точно какое необычное растение или плод, — Посмотли-посмотли, она тоже ильсиви, Са́фи! — по-львёношески шепелявя, котёнка в истинном восторге пригладила лапкою уже почти неприметные полосочки вокруг лапки незнакомки.       — Ты ильсиви? — недоверчиво вздёрнула ушки её подружка. Как самая старшая в отсутствии наставницы, она старалась вести себя подобающе, ничему не изумляться, ничего не бояться, ничего не испытывать, ведь именно так представляла себе плод долгой, измученной опытом жизни.       — Да, — Тали фыркнула от жаркого и щекочущего дыхания юркой котёнки на своей груди, — Я из них, и ищу вашу наставницу.       — Наставницу, значит? — нарочито деловито пригладила носик старшая.       — Хочешь стать нашей сестлой, нашей сестлой, та? — продолжала радостно скакать вокруг неё младшая.       — Ничего она не хочет, Или́нь! — её подруга сразу занервничала и застрожничала, с испугом ощущая истинную угрозу своему положению за мордочкой этой светленькой незнакомки. — Тебе зачем наша госпожа, а?       — Просто хочу познакомиться и побольше узнать о местных землях и травах, — миролюбиво муркнула Тали, мягко подступив к одному из кокосовых панцирей да опробовав пальчиком находящуюся там смесь, — Хорошо у вас получилось, это же мазь из пёстрого папоротника?       — Она знает! Она знает! — мурлыкала и кружилась вокруг неё ликующая Илинь.       — Про травы я могу и сама рассказать, — продолжала хмурить носик Сафи, неодобрительно посматривая на свою младшую сестрицу-ильсиву, — А госпожа наша сейчас отдыхает, она…       — Ещё чего, — выскочила из пещеры недовольная тёмная львица, стройная и худощавая, словно гепардица, строгая и хмурая, точно хозяйка охоты — Отдохнёшь тут, когда рядом… Илинь! — она прорычала, призывая всполошившуюся самочку к покою. — Всё уже сделали? Сейчас буду проверять, и молите небеса, чтобы я опять не нашла лишних травинок. А ты чего тут маешься, дитя моё? — уже чуть мягче обратилась она к Тали, — Болит чего, мучаешься чем?       — Госпожа, я… — начала было дочь Нонденаи.       — Ты давай ко мне, сюда! — не дослушала её Старшая, заманивая костистой лапой. — А слова оставь там.       Тали послушалась, не желая попусту злить и сердить львицу, прекрасно понимая, что испытать гнев вальсавийской аль-ильсиви может даже совсем невальсавийская нинь-ильсива.       — Так, тут всё хорошо… и тут хорошо… и тут… — внимательно ощупывала и осматривала её наставница, и от её цепких, опытных прикосновений под шёрсткою пронёсся приятный озноб, а где-то между ушком и шеей приятно защекотало, — Кушаешь правильно, кусками мясо не глотаешь?       — Нет… — выдохнула от удовольствия Тали, едва не закатив глазки от вкрадчивых поглаживаний аль-ильсивы, — То есть… мррр, кушаю… всё как вы говорите…       — Хорошо, — приняла такой ответ наставница, — В охоте много? — она осмотрела истёршиеся подушечки самочки.       — Да… то есть, нет… я… я из мены… долгий путь… — пролепетала Тали, поджимая ушки и чуть щурясь от того, как Старшая сжимает её лапы.       — Сафира!       — Да, госпожа, — одна из львён вмиг оказалась рядом.       — Принеси-ка мне ту свежую мазь, на дикой мяте и тонколиственнике.       — Слушаюсь, госпожа, — та строго кивнула и самоотверженно бросилась к пещерам. Младшая ученица улеглась рядом, с истинным интересом разглядывая незнакомку и отмечая все действия своей матери-ильсивы, чтобы по её примеру научиться лечить так же.       — Сейчас приведём тебя в порядок, дитя, — старая вальсавийка продолжила свой осмотр, — Сколько со львом была? — приподняв хвост Тали, она широко развела краешки её бутона, придирчиво всматриваясь в нежнейшие глубины румяной пещерки.       — А… — потерялась и сильно засмущалась самочка, — Ну… Пару раз… Пару раз было… — она спрятала мордочку от любопытных глазок Илинь.       — Что «пару раз»? — облизав лапу, наставница старательно провела ею по подсохшим лепесткам нонденайки. — Я спрашиваю, сколько ты сегодня была со львом?       — Сегодня?.. — ещё сильнее смутилась да поширила глаза Тали, — Сегодня… сегодня ещё ни разу, госпожа…       — Вижу, — вдавила палец внутрь Старшая, — Очень плохо. Ты молодая львица, тебе надо постоянно быть со львом. Минимум дважды за день. Ми-ни-мум. Ты слышала меня? Тебя вообще как зовут, скромница моя?       — Тали, — самочка сглотнула от тесноты между лапок.       — Я — Лантрада́рза, — ткнула в себя заляпанным коготком наставница, — Но поскольку никто в этом прайде не способен выговорить моё имя, можно просто Ларза. Ты сама из Нонденаи, да?       — Да… — тихонько уркнула гостья.       — Так и знала. Так и знала! — смачно шлёпнула её по крупу старая львица. — Нонденайцы к жизни совершенно не приучены. Никак не могу взять в толк, как вы вообще сумели дожить до таких престарелых времён. Иль? — одёрнула морду она.       — Ур? — муркнула младшенькая, в причастности поджав ушки.       — Найдёшь мне масло для му́рси?       — Ур!       — И сколько львов было? — продолжала свой допрос наставница; теперь она подобралась к неприкосновенному ромбику у самого хвоста Тали и принялась ощупывать его коготком, проверяя на упругость.       — Львов?.. — совсем растерялась гостья.       — Да. Сколько. Было. Львов, — невозмутимо, по словам повторила ильсива, принимая от ученицы нужный черепок, — Десять, пятьдесят, сто?       — Что? — выдохнула от изумления и ужаса молодая самочка, — Нет! Т… один, конечно, один!       — Да, работы и впрямь будет много, — сокрушённо прижала лапу к морде Ларза, — Послушай, Талиши, радость моя, тебе шакал как нужен лев. И когда я говорю «лев», я имею в виду льва в самом широком смысле этого слова. Тебе нужно посадить на свою писю много, очень много самцов, желательно вообще всех, кого только сможешь изловить глазами, но тело слабо, а судьба скоротечна, и времени на каждого ни тебе, ни даже мне не хватит, — окунув лапу в вязкую маслянистую жидкость, она мягко провела ею вокруг иссохшего цветочка дочери Нонденаи, напитывая его жизнью, придавая ему положенный, живописный блеск, — Но это не означает, что ты должна просто сдаться, даже не пытаясь! Наш путь в стремлении к высшему, к великому, к вечному, всё это не просто слова, — она заскользнула внутрь, смазывая все чуткие глубины Тали, — Наивный лев хочет просто весело потрахаться, ты же не такая, ты — совсем иная, ты львица, Самка, гиена тебя в пасть — и ты хочешь, отчаянно хочешь его познать, изучить, понять его скудный и примитивный гривастый умишко, и с самых первых пятен у тебя имеется целых два способа этого сделать… даже три, — она обратилась к другой щёлке молодой самки, напитывая и её положенной смазкой, — Вот так, и совсем другой вид! Вот это истинная, настоящая львица. Гордость львиного рода. Посмотрите, ну правда же?       Она обратилась к остальным ученицам, и те с готовностью приникли горячими и колкими взглядами к подхвостью Тали, кивая, мурча да нахваливая, едва не сводя с ума от стыда и смущения крайне скромную по характеру и воспитанию нонденайку.       — Ты сейчас в большой опасности, дитя моё, — предупредила её наставница, — Ты попала в плен своим идеалам и фантазиям, и я уже вижу, как они тебя погрызли, ой погрызли, и погрызут сильнее, — выразительно топнула она лапой, — Если ты не дашь им отпор. По счастью, ты в Вульсваи, а, как известно, во всём мире нет лучшего места, чтобы избавиться от своих пороков и предрассудков. Советую побыть здесь хотя бы до первых львят, а там уже сама решишь, нужен ли тебе вообще этот Нонденай.       С любовью пригладив щёчку гостьи, аль-ильсива притянула к себе другой панцирь:       — А теперь можно привести в порядок и твои лапки, дитя, — её острые коготки требовательно вжались в плечо, принуждая и приказывая улечься на бок.       Когда жгучая мазь была заботливо втёрта в израненные подушечки, Тали наконец-то нашла в себе волю напомнить наставнице об истинных причинах своего появления здесь.       — Ильсиви? — как будто бы по-новому посмотрела на неё Ларза.       Дочь Нонденаи с достоинством кивнула.       — Погоди, — наставница принялась в очередной раз исхаживать её со всех сторон, — Я всмотрюсь, оценю твою ильсивость.       Молодая кошка чуть смутилась, но стерпела и это: в конце концов, прятать от глаз вальсавийских львичек ей было уже нечего.       — Да, что-то такое вижу, — задумчиво уркнула Ларза, усаживаясь на хвост подле, — Стоило догадаться сразу, только нонденайские ильсивы способны дожить до таких лет в такой мечтательной отрешённости от мира.       Тали промолчала, не зная, что и сказать.       — И теперь ты хочешь… стать Младшей для нашего зорчего? — всё пыталась изловить смутную суть старая львица, — Я ничего не напутала?       Гостья скорбно качнула мордой, уставшая от бесконечных объяснений:       — Да. Такова воля Владыки Вордена.       Ларза скосила непонятную гримаску, сжимаясь то ли от раздражения, то ли со смеху:       — А какова воля Владыки Мраву?       — Похоже, я не очень-то ему и нужна, — призналась Тали, склубочившись от какой-то внутренней прохлады, — Но он пообещал дать мне шанс, если я найду эти цветы. Манийские цветы.       — Манийские цветы? — повела ушком мать-ильсиви; удивились и её ученицы.       — Да, — кивнула молодая львица, — Госпожа знает, где я могу их отыскать?       — Манийские цветы… — задумчиво повторила себе под нос Ларза, — А зачем они ему?       — Не знаю, он не сказал. Сказал, что должна принести — как угодно. И всё, — поведала, что знала Тали.       — Хм, — наставница чуть потерянно посмотрела на своих нинь-ильсивушек, — Кажется, я знаю, о каких цветах идёт речь.       — Ух! А что эта? А те эта? — вмиг оживилась Илинь, подскакивая на лапки, да с таким огнём в глазах, точно охотница, заприметившая добычу.       — Госпожа не рассказывала нам о них, — нахмурилась Сафи, недовольная тем, что у взрослых ещё остались от неё тайны.       — Конечно же не рассказывала, — обрела прежний, невозмутимый, даже чуть яростный вид Ларза, — Потому что в этом попросту нет смысла. Это очень редкие цветы, и польза от них… Скажем так, весьма сомнительна для всего того, чем мы тут занимаемся, как ильсивы для прайда. И зачем мне наполнять ваши и без того измученные маковки всякой напрасной ерундой? — она бережно пригладила их загривки, испытав и сладкое урчание младшей самочки, и чуть сдержанный, нервный мурк старшей, — Я отведу тебя к ним, дитя моё, но предупреждаю сразу: достать их будет очень непросто.       — Ох, спасибо вам, госпожа, — вмиг подскочила Тали, — Я…       — Ты куда встала, дурында! Ну-ка на бок, и лежи пока не впиталась мазь! — взъярилась ильсива-мать.