Зорчие

***

      Проснулась Тали от осторожных и ласковых поцелуев на своих щеках. Тряхнув мордочкой и приоткрыв заспанные глазки, она с измученной улыбкой встретила взгляд Вайши.       — Пора, кошечка моя, уже пора, — как будто бы извиняясь промурлыкала та, поглаживая львицу вдоль спины.       Слабо кивнув, Тали с огромным усилием овладела ещё дремлющими лапками, мысленно ругая себя за то, что обратилась ко сну так поздно.       Солнце только начинало подниматься у самого горизонта, но уже то тут, то там насвистывали и начирикивали неугомонные птички. Испив немного дождевой воды из раскрашенного черепка, львица с большей осознанностью осмотрелась вокруг и с изумлением отметила отсутствие наставницы.       — Она ушла пораньше, сказала, нечто безмерно важное, — тотчас объяснила ей Вайша, — Попросила разбудить тебя и нанести знаки.       — Знаки? — не сразу поняла молодая ильсиви.       — Да, в путь же, — сестра-целительница скрылась в ветвях, выискивая там нужные плоды и настои, — Я как раз всё подготовила.       Спустившись вниз с большим панцирем, полным млечной смеси, львица осторожно и вкрадчиво коснулась Тали лапой:       — Дать наставление?       — Конечно, — с чувством кивнула молодая самка, — Пожалуйста, сестра моя…       — Хорошо, — Вайша тихо замурчала, притягивая кокосовый плод, — Пусть ум твой будет ясен, — она нанесла несколько полосочек и видных точек на обе щеки кошки, — Лапа быстра, — вывела изящные линии под плечиками, чуть выше мягких и пушистых подушечек, — А честь чиста, — Ещё несколько узоров украсили длинный хвост, у самой его кисточки, — Вот так, сестра, теперь ты готова, — львицы приткнулись друг к другу носиками на прощание, — Но могу я сделать для тебя что-то ещё? Быть может, хочешь чего?       Тали лишь покачала мордочкой, грустно улыбаясь:       — Вряд ли в этом мире есть что-то более важное и желанное, чем чуткие слова ильсиви.       Неохотно оставив свою родную душу да попрятав пробудившуюся на глазах влагу, она поспешила прочь, к Высоким скалам.       Хотя утреннее светило ещё только начинало излизывать своим пламенным языком землю саванны, его первые лучи без особых трудностей подсушили отметины на шерсти львицы, сделав их как будто бы более яркими и отчётливыми. Самой молодой львице не особенно нравилось выделяться каким-либо образом среди остальных, но она понимала, что помимо ритуальной и эстетической части, у таких узоров была важная, весьма прагматичная суть — всякий путь, всякая мена, даже в большой компании братьев и сестёр по прайду, всегда могла окончиться жестоким нападением диких львов с сопутствующими смертями и болью, но во всех родах, незначимо от их важности и благородства, вершилось негласное правило — самочек, и даже редких самцов-ильсиви не следовало лишать жизни. И чтобы всем простым и незатейливым умам облегчить поиск тех, кто лечит, такие светлые отметины на шерсти полагалось носить лишь целителям и целительницам. Это давало определённую защиту, самую простую, необходимую. О чести, конечно, никакой речи не шло — за право сохранить жизнь многие ильсиви отплачивали изострённым и глубоким вниманием чужих самцов.       Несмотря на раннее утро, место сбора у Высоких скал сумело привлечь значительное число хвостов. В основном этом были те, кто отправлялись в мену, и ещё несколько вернувшихся с ранней охоты львиц — в конце концов, пред долгим и изнурительным лапоходом группу следовало щедро откормить.       Здесь же была и Лана. С облегчением изловив в этой суете мордашку той, что была родна и желанна, Тали радостно муркнула и тотчас оказалась в объятиях сестры.       — А я уж тебя заждалась, — лизнула её щёку охотница, — Ох, какая ты красивая сегодня, одно загляденье! — она и впрямь залюбовалась узорами на шёрстке львицы. — Надо будет как-нибудь попросить Вайшу и мне нарисовать такие, буду ими самцов приманивать.       — Ланиши, нельзя же, — укоризненно улыбнулась Тали, немало взбодрённая словами и настроением самочки, и даже изловившая их часть себе под сердце, — Только для ильсиви.       — Да знаю, — невозмутимо хмыкнула та, — Всё, давай, ешь скорей, твои уже скоро отходят, а тебе ещё с отцом попрощаться надо.       — А он здесь? — с немалым изумлением возвела ушки львица.       — Конечно, здесь. Мы все здесь, лапка. — игривое щекотание хвоста сестрицы снова утешило её тревоги.       Отец и впрямь оказался рядом. Рассевшийся на небольшом камне, между хвостами мены и охочим кругом, он казался совершенно потерянным и чуждым во всей этой небрежной суматохе.       — Ох, вот и ты, Талиши, — лев с необычайной нежностью обнял дочь, поглаживая у самой шеи, — Всё переживал, что ты ночью не пришла, думал, что случилось…       — Прости, пап, — вдохнула его шерсть кошка. Даже сквозь истёкшее время она всё ещё могла ощутить едва приметный аромат едких масел, тех самых, что заботливо втирали мягкие, совсем крохотные пальчики юной ильсиви, когда отцовская лапа изнывала болью, — Совсем позабыла предупредить, всё так внезапно получилось.       — Да я знаю, — пробормотал тот, — Бедная моя львёна, как же это всё неправильно…       — Ничего… я уже приняла свой путь… А мама не пришла?.. — Тали на мгновение выпорхнула из тёплой гривы отца.       — Мама… мама не пришла… — заёрзал когтями старый страж, и по его виду львица сразу поняла, что вопрос его крайне сильно задел, — Мама… мама отдыхает перед охотой, мама устала…       — Опять ругались, да? — тихо прошептала дочь, мерно ласкаясь за ушком.       — Нет, то есть… А! — отец небрежно отмахнулся лапой, — Тебе всё это слушать сейчас… у тебя тут свои беды.       — Всё будет хорошо, папочка, — потёрлась о него Тали, утешая то ли его, то ли саму себя, — Я скоро вернусь, и всё будет по-прежнему. Обязательно будет.       Она посмотрела на него влажными глазками, сглатывая подступивший к горлу комок.       — Не слишком на меня злишься, лапа? — встретил её взгляд лев. Всё ещё сильный и крепкий, даже несмотря на травму, он становился совсем ослабленным и уязвимым, когда ощущал боль дочери.       — Нет, папочка, ты тут совсем не причём. Ты сделал всё, что мог.       — Сомневаюсь, что всё, — когда-то огненно-алая, теперь же изъеденная сединою грива отца покачнулась на ветру, — Если бы сделал, чья-то толстая шея сейчас бы уже оказалась прокушена.       — Так нельзя, — мягко впилась в его плечо дочь, — Это неправильно, бесчестно.       — Ох, Тали, — выдохнул Аделаар, нечаянно наступив на искалеченную лапу и вмиг обнажив клыки от боли, — Да нет в этом мире никакой чести. И благородства никакого нет. Есть лишь несправедливость, несправедливость во всём, и ещё — дурь, дурь, которую некоторые в себе не держат, пользуясь своей безнаказанностью, — он неодобрительно посмотрел в сторону нескольких высших львов, что-то обсуждавших на отдалении от остальных.       — И всё же я думаю, найдётся место и для справедливости, — бережно вылизала его израненное место Тали, — Мне нужно идти, пап, — она увидела, как ведущая мены прекратила разговор со старшими прайда и стала созывать львов и львиц в мену, — Передай маме, что я её люблю. Вот так, — она горячо лизнула его в губы, — А тебя я люблю ещё больше.       Они снова обнялись, а потом ещё раз, но уже с сестрой, что всё это время держалась на чутком отдалении.       Уже встав среди остальных львиц мены, с любопытством осматривающих её новый млечный окрас, юная ильсива услышала знакомый и резкий рык рядом:       — Тала!       Сжавшись телом, она вышла из группы и направилась навстречу зову. Остальные высшие львы уже возвращались в свои пещеры досыпать столь неуместно прерванные сны, и страж правителя Амстандена стоял в сумрачном одиночестве. Тали слегка преклонилась пред ним, ощущая дрожь в лапах.       — Отойдём, — он кивнул ей туда, где из земли брал начало широкий камень.       Укрывшись от неуместного внимания, лев крайне дотошно её осмотрел, немного подумал о чём-то, а затем необычайно тихо проговорил:       — У твоей группы старшая — Эланда — всё знает. Будешь докладывать ей. Всё, что узнаешь об этом Мраву. Поняла?       Тали робко кивнула, нервно сглотнув и переступив с лапы на лапу.       — Новая мена будет каждую луну. На третью вернёшься домой. Будешь исполнительна и прилежна, узнаешь больше: поговорю с Владыкой, — он на мгновение утих, позволяя львице оценить всё важность своих слов, — И, быть может, вернёшься уже на второй. А будешь болтать и бездельничать — останешься там, навсегда. Словила?       Тали снова мотнула мордочкой, не в силах смотреть в глаза стражу.       — И помалкивай. Знает обо всём только старшая мены. Теперь иди, следуй чести амстанийской львицы.       Молодая ильсиви на мгновение замешкалась, оставаясь в сомнении, прекратил ли лев всё то, что хотел начать. Заметив это, Харгар вновь внимательно посмотрел по сторонам, после чего сделал очень близкий шаг ко львице. Склонившись у её шеи, он жадно испробовал языком её нежную шерсть, а затем мягко укусил.       — Доброго пути, Тали.       Уже у самых пределов владений Нонденаи, львы мены, провожаемые безучастными, усталыми взглядами северных стражей, с изумлением встретили свою старшую ун-ильсиви. Тяжело переводящая дыхание Анриэль показалась им необычайно растрёпанной и заляпанной, походящей не на верховную мастерицу-травницу Амстандена, а на неопытную, только взошедшую на свой путь Младшую. Без особого интереса обойдя остальных львиц, та остановилась у юной ильсивы, указывая ей на травную повязку вокруг своей шеи:       — Уф… еле успела. По глупости ночью не проверила, посчитала, что остались, пришлось с первыми лучами бежать, искать. Думала, уже не нагоню.       Тали поначалу даже не поняла, о чём говорит наставница, но когда та отвязала упругие лианы и спустила вниз что-то мучительно знакомое и важное, озарение вмиг исполнило её сердце, и юная львица с чувством бросилась на Анриэль.       — Ну-ну, чего ты, разве ж я могла вас разлучить? — улыбалась старая львица, щурясь от поцелуев своей ученицы. — Давай, помогу надеть. Как увидела вчера, так сразу подумала: нельзя, нельзя так.       Подняв с земли обвязанную ношу, она осторожно закинула травянистые щупальца на шею Тали.       — Вот так, теперь другое дело, — закончила наставница, аккуратно поправляя лианы, — Пусть у тебя на чужой земле останется что-то своё, родное.       Они потёрлись шеями и с чувствами распрощались. Когда знакомые владения остались где-то далеко позади, Тали уже не так тосковала и мучилась, ведь теперь у самого её сердца тёрся старый панцирь с красными полосами, простой и неказистый для всех, но для неё — безмерно бесценный и совершенно незаменимый.