Исповедь неполноценного человека

Bungou Stray Dogs
Гет
В процессе
NC-17
Исповедь неполноценного человека
автор
Описание
Когда-нибудь родная кровь встретится и воссоединится, преодолев все трудности и приняв друг друга. Но, как известно, если хочешь что-то получить — будь готов заплатить за это. Иногда платить уже нечем, дорогая Акира. А иногда, Дазай, приносят жертву во имя любви и не спрашивают, хочешь ты этого или нет.
Примечания
Моя 🛒: https://t.me/+cgU4reChGNE0NzZi Драббл с Дазаем и Акирой — https://ficbook.net/readfic/12976176 Драббл с Накахарой и Ямадзаки — https://ficbook.net/readfic/12962700 Драббл с Акутагавой и Ацуши — https://ficbook.net/readfic/018ad1a3-197c-7b7b-841d-905d5434e86e/35658227#fanfic-author-actions Акира Абэ — японский писатель, представитель литературного «поколения интровертов». Известен как большой мастер малой формы и продолжатель традиции сисёсэцу, жанра, которому он придал новое звучание. Основные сочинения: сборники рассказов «Тысяча лет» и «Один день из жизни человека»; Только у нас Акира — женщина. Кобо Абэ (наст. имя — Кимифуса Абэ) — японский писатель, драматург и сценарист, один из лидеров японского послевоенного авангарда в искусстве. Основная тема творчества — поиск человеком собственной идентичности в современном мире; Акира и Кобо в реальной жизни — однофамильцы, но в данной работе они связаны. Нацумэ Сосэки и Нацумэ Кинноскэ здесь разные люди, пусть в реальной жизни это один и тот же человек. Практически все, кто будет появляться в работе, имеют прототипы в реальности. Если нашли ошибку — отмечайте в ПБ. Буду рада отзывам, мотивируют!
Посвящение
Зимняя Пташка 🖤
Содержание Вперед

Как нормальные люди

      На следующее день, поспав хотя бы несколько часов, все они вновь собираются на квартире у Аяко и Сюмона. Акире до сих пор не верится в то, что произошло ночью, и если бы она не пережила всё сама и не видела глаза Юкио, то подумала бы, что весь этот рассказ — чья-то дурная шутка.       За ночь популярными они не становятся и даже Тосико не в курсе (Акира предполагает, что это временно — рано или поздно, но слухи до матери дойдут) — дьявол работает усердно, но Сюмон Миура — ещё усерднее.       Для них он был адвокатом, мужем Аяко, человеком, присматривающим за порядком в «Орхидее» (Банана говорила, что таким человеком является охранник, но назвать мужа Соно охранником язык не поворачивался), а не таким… Хладнокровным. Сюмон не смотрел как Ямамото; страдания не причиняли ему удовольствие, но по его взгляду Хания понимала, что он, как и она, тоже пережил нечто нехорошее.       — Я адвокат, дамы, — отвечает он на невысказанный вопрос, витающий в воздухе, — но это вы и без меня знаете. Но чего вы не знаете, так это, что одно время я жил в Италии и был адвокатом босса одной мафиозной семьи.       — Так вот откуда все эти приёмчики, — догадывается Анджела. — Вы так ловко расправлялись с нарушителями беспорядка. И сейчас разобрались с газетами.       — Всё равно про сгоревший клуб напишут. Но пару дней отсрочки у нас есть — пусть жители Йокогамы читают про другие преступления, а там, между строк, затеряемся и мы с новостью о пожаре.       Акира кивает Аяко, ставящей перед ней кружку со свежесваренным кофе, и бросает взгляд на Банану. Та буравила взглядом сидящего напротив Юкио, на котором лица не было. В одну ночь он потерял то, что ему было дорого — «Орхидея» была смыслом его жизни, всё, что он делал, было ради клуба.       — Юкио, о каких документах говорили эти уроды? — не выдерживает Банана. — Прекрати корчить из себя страдальца и отвечай на вопрос. Мы тоже пострадали и, как я считаю, имеем полное право знать, ради чего всё затевалось.       — Это была наша страховка.       — Страховка? Откуда у нас появилась такая страховка? На случай чего она была нужна?       Акира начинает догадываться, откуда она у них появилась, но вслух озвучить не решается — придётся озвучивать полную историю. Вот что, значит, стащила в ту ночью Ёко из кабинета Исихары, когда они посетили «Белого лебедя».       — Надо рассказать, — Ёко берёт Юкио за руку, — с самого начала, дорогой. С того момента, как мы думали, что Нико ввязалась во что-то нехорошее.       — Ты думал… — начинает Банана после того, как Юкио заканчивает историю. — Ты думал, что сможешь нас этим обезопасить? Да ты вообще думал?! — вскрикивает она, вскакивая на ноги.       — Банана! — пытается пресечь её Кармен.       — Пусть выскажется, — вмешивается Аяко. — Не стоит гнев держать в себе.       — Ты хоть представляешь, как нам всем было страшно?! Лежать на полу связанными и чувствовать себя абсолютно беспомощными?! И всё ради чёртовой страховки! Да зачем она нам была нужна?! Ты никогда не связывался с плохими людьми и держался в стороне от всех тем с борделями — ты ненавидишь то, что там делают с девушками, и через что они проходят!       — Исихара — опасный человек, Банана, он бы не позволил нам жить спокойно! — срывается на крик и Юкио. — Было вопросом времени, сколько мы будем жить в мире!       — Нечего брать было! — рявкает она. — Ты что с этим делать собирался? Это могло годами храниться и не всплывать! Тоже мне, шантажист!       — Ты меня не слышишь — Исихара…       — Совсем не понимаешь… — Банана прикладывает ладонь ко лбу. — Я никогда не думала, что ты будешь рисковать нашими жизнями ради каких-то бумажек.       — Это не просто «бумажки», это компромат на Исихару, — вмешивается Аяко и суживает тёмные глаза. — Отчитала его и хватит, забыла, что разговариваешь с начальником?       — С меня хватит. Я ухожу.       — Банана! — дёргается Кармен, но Ёко её останавливает.       — Пусть идёт. Ты же знаешь, Банане надо дать время остыть.       Но вопреки её словам, за Бананой поднимается Мураками.       — Перебесится и вернётся, — подтверждает Соно, — а нам пока надо заняться более важными вещами.       «Не вернётся, — думает Акира. — Ты не так хорошо знаешь Банану. Она говорит то, что думает, и её не заставить делать то, что не нравится. Будет чудо, если Мураками сможет уговорить её вернуться».       — Смотрите, дальнейший план…       Анджела, несколько минут назад взявшая пульт и щелкающая каналы на беззвучном останавливается на одном из них, вчитываясь в субтитры. Её глаза расширяются, и она включает звук, сразу прибавляя его на максимум.       — Анджела, что ты…       — Смотрите.       — …Синтаро Исихара найден мёртвым в своём кабинете. По предварительным данным, владелец клуба совершил самоубийство…       Они молча переваривают услышанное.       — Это должны были быть мы. Это мы должны были поквитаться с ним, — говорит Юкио.       — Вот это карма, — присвистывает Кармен. — Я бы сказала, практически мгновенная.       — Бывает же такое, — отзывается Рин.       — Погодите, там что-то ещё говорят.       Диктор сообщает и об Юдзиро — он в тяжёлом состоянии находится в больнице, у него сломаны пальцы рук.       И, кажется, у него проблемы с головой, потому что он ничего особо не помнил.       — Но кто мог такое сделать? — удивляется Ёко. — Мне кажется, это неслучайно — кто-то в один день решил убрать и Юдзиро, и Исихару.       — Кто-то, кому эти два кадра успели насолить, как и нам, — поясняет Аяко.       Возвращается Рю и пожимает плечами — вернуть Банану у него не получилось.

***

      Акира прижимает стакан с холодной водой ко лбу, прикрыв глаза. Эти пару недель определённо можно было причислить к одним из самых неудачных в жизни — что ни день, то новая напасть. Тосико узнала о случившемся с «Орхидеей» и закатила скандал, порываясь приехать к Юкио и высказать ему всё, что она думает о нём, его жизни и этом дурацком клубе. Она терпеть не могла, когда жизнь Акиры подвергалась опасности, и Акира в какой-то степени её понимала, как и понимала Юкио — она знала и видела, как дорога ему «Орхидея». Да и не только ему. Тосико до сих пор понять не могла, что они все находили в хостесс-клубе и этой профессии. «Хорошо, что тогда дома был Ютака, — вспоминает Акира, содрогаясь, — а одна её я бы не смогла удержать в квартире».       Финальным гвоздём, вбитым в крышку гроба, оказывается… сам Юкио. Он собрал их через несколько дней в кафе и объявил, что это конец. Он выплатит им некоторую сумму, как и положено, но на этом всё: у него на очередное создание хостесс-клуба не хватит ни моральных, ни денежных сил, а обращаться к семье ему не позволила бы гордость. Аяко, конечно, пыталась его образумить и убедить ввязаться в авантюру, но Мисима был тверд в принятом решении — хватит. Они старались, никто не скажет, что они не старались, создавая «Орхидею», но на выжженной земле цветок не будет расти.       Все они возвращаются к обычной жизни. Обычной жизни, мысленно повторяет это словосочетание Акира, вот ирония-то — она последние двенадцать лет так и пытается жить. Видимо, придётся начинать заново.       Нико возвращается в деревню к родителям, Ёко присматривает за Юкио и помогает отцу-художнику в мастерской, иногда доставляя клиентам готовые картины. Анджела устроилась в танцевальную студию (не пропадать же открытому Аяко таланту), а Банана помогала сестре рисовать мангу — это они узнали из переписки Мураками с ней, который очень старался и смог достучаться до девушки, убедив её поговорить с коллегами. Рин работал в офисе, и Акире было непривычно видеть парня в строгом костюме и белоснежной рубашке.       — Как я выгляжу? — спрашивает Рин, пока Анджела поправляет ему галстук.       — Отлично для того, кто устраивается на нормальную работу, — даёт она свою оценку.       Проблемы возникли у Кармен, но Акира не бросила её — предложила работу в бюро переводов, и девушка с радостью согласилась. Господин Мураока против не был, так что теперь они трудились втроём.       — Я взял тебе зелёный чай с персиком, — Дазай ставит перед Акирой чашку с ароматным чаем, от которого поднимался полупрозрачный дымок. Акира склоняется к чашке и делает вдох, наслаждаясь напитком. О случившимся с «Орхидеей» они не разговаривали, хотя Хания подозревала, что Осаму вполне мог знать (даже если Тосико уже знала, полицейский, а тут детектив). Даже уже Грэм Грин звонил Юкио: приносил искренние соболезнования и перевёл им немного денег, от которых Мисима хотел отказаться, но Аяко и Ёко уговорили его не упрямиться и взять, ведь Грэм хотел его поддержать.       — Всё хорошо? — спрашивает Дазай. — Тебе нехорошо? Ты просила воды и прижимала стакан ко лбу.       — Просто немного болит голова, но это пройдёт, — отзывается она. — Всё в порядке.       Ложь.       — Почему она мне не рассказала? — вопрошает Дазай, меряя гостиную Ацуши и Томиэ шагами. Томиэ хмыкает и вытягивается на футоне как кошка, поправляя длинные рукава шелкового нежно-голубого халата — на какие-то роскошные вещи Ямадзаки готова была тратить всю зарплату, и даже нотации и крики Куникиды её от этого не останавливали, благо Ацуши её жалела и кормила, готовая и заплатить, если понадобится.       — Ну и чтобы ты сделал? — приподнимает Томиэ брови. — Поквитался бы с обидчиками? И смысл — с ними уже расправилась карма. Да и вообще, с чего ты взял, что Акира должна тебе что-то говорить? Ты ей кто? Друг? Брат? Парень? Дазай, перестань играть в обиженного мужа и посмотри правде в глаза — если она сочтет нужным ваш уровень доверия в отношениях, то расскажет. Сам не дави на неё.       — Не знал, что ты у нас, помимо несостоявшейся убийцы, ещё и психолог, — бросает шпильку в адрес девушки Осаму, но Томиэ её перехватывает.       — Приходится подрабатывать на досуге — кто же знал, что у меня в друзьях не двадцатидвухлетний парень, а четырехлетка-истеричка.       — Как жаль, что в парке тебя нашел не я.       Томиэ приподнимается на локте и посылает ему воздушный поцелуй.       — Ты свободен сегодня? — спрашивает Акира.       — Да, а что?       — Хочу тебе кое-что показать.       — Я только «за».       — Тогда поехали, — она поднимается на ноги.       — Я на машине агентства. Говори адрес, куда нужно.       Если с остальными Дазай притворялся, что совершенно не умеет водить, то с Акирой он вёл себя иначе — за рулём сидел образцовый водитель. Они приезжают в «Минато-Мирай», и Акира первая выходит из машины. Идя за ней к белому зданию с панорамными окнами, Дазай рассматривает девушку: привычные джинсы, светлые кеды. Верх только выбивается — бежевая кофта со спущенными плечами, которую Акира с непривычки поправляла, пытаясь натянуть обратно. Красные волосы распущены, и несколько прядей схвачены на затылке заколкой.       У неё есть ключ, которым она открывает дверь и пропускает Осаму. Они оказываются в просторном светлом помещении, в котором кроме колонн и начавшегося ремонта больше ничего нет. На Йокогаму опускается вечер, и пространство оказывается залитым кроваво-рыжим цветом.       — Предстоит много работы, но мы стараемся не отчаиваться, — тишину разрезает звонкий из-за акустики голос Акиры. — Прости, что не рассказала тебе о случившемся, но всё так быстро произошло и завертелось…       — Ничего, я понимаю, — Осаму поворачивается к ней. — Здесь открывается очень красивый вид на бухту. Сделаете ремонт и будет просто конфетка. Как вы нашли это помещение?       — Мы… Мы пытались заниматься чем-то другим, но в итоге все пришли к выводу, что нам нравился наш хостесс-клуб. Бывшие клиенты помогли деньгами, мы вложили свои сбережения. Стали думать, какое здание и где можем себе позволить, как объявилась Банана и предложила это место. Юкио всегда хотел открыться в «Минато-Мирай».       — Удачно совпало.       Акира улыбается, прикусывая губу. О том, что ко всему этому руку приложил ещё и Сюмон, убедив человека продать им здание не за невероятный ценник, как было в объявлении, а вполне себе за приемлемую сумму, она говорить не стала — ни к чему Дазаю знать, что замешан мафиози. Пусть и бывший.       — Как вы вообще?.. Есть какие-то проблемы?       — Кто-то с нашими проблемами разобрался, — отзывается Акира, имея в виду Исихару и Юдзиро. Она подходит к панорамному окну.       — Я бы помог.       — Почему?       — Почему? — переспрашивает детектив, засунув руки в карман плаща и шагая к Акире. — Как я могу пройти мимо и не помочь белладонне?       — Давай без этого, — Акира качает головой. — Я вовсе не белладонна.       — Ну и как бы ты поступил с понравившейся тебя девушкой? — интересуется Томиэ.- Хочу понять, изменился ли твой подход.       — Улыбнулся, осыпал комплиментами, а после — затащил в постель.       Она закатывает глаза.       — Все вы, мужчины, одинаковы.       — Никаких чувств, только секс, — пожимает Дазай плечами. — Новый день — а я её лица даже не вспомню.       — Почему?       — Ты приписываешь мне то, чем я не обладаю, — признаётся Акира, чувствуя, что разговор движется куда-то не туда.       — Вовсе нет — я говорю то, что действительно думаю. Ты себя недооцениваешь, и напрасно.       — Напрасно?       — Ты красива, Акира, — тихо произносит Дазай, и Хания искренне удивляется. — Я говорю не только о внешней красоте, но и о внутренней. За милым личиком есть что-то ещё, и я понял это, наблюдая за тобой.       До этого момента Акира смотрела ему в глаза. На несколько секунд переводит взгляд на губы и, подняв голову, ловит Дазая за тем же занятием — он изучал взглядом её губы.       — Теперь ты видишь родинку на губе? — также тихо отвечает она, вспоминая их диалог в «Орхидее». Вспомнит ли он?.. И Дазай вспоминает, приподнимая уголки губ в улыбке. — Дазай…       — Прошу прощения. Можешь даже меня ударить, если захочешь, и я пойму.       — За что я должна?.. — Акира не успевает задать вопрос — окончание тонет в поцелуе. Губы накрывают чужие, обжигая; прикосновение осторожное, будто Осаму даёт ей возможность привыкнуть, но в тоже время Акира чувствует решительность — Дазай не отступит. Даже если она поднимет руку и ударит его, захочет оттолкнуть — он не отстранится. Но Акира ничего такого не предпринимает, и Дазай кладет ладонь на её талию, пальцами второй руки мягко касается подбородка Хании и делает шаг вперёд. И ещё несколько. Она приоткрывает рот, наконец-то отвечая, и пятится назад, лопатками вжимаясь в колонну. Поцелуй становится напористее, ладонь с талии скользит выше, на ребра, и возвращается обратно. Акира судорожно выдыхает, когда Дазай отстраняется и прижимается губами к её шее. Хания интуитивно наклоняет голову в противоположную сторону, предоставляя ему больше места, прикрывает зелёные глаза, и… Дазай отстраняется.       — Прости.       — Всё хорошо, — она смотрит ему в глаза. — Я…       — Акира.       У неё звонит телефон — Нико, и на разговор с ней Хания отвлекается. Воспользовавшись этим, Дазай уходит, но Акира почему-то на него не злится. Сжимая в руке телефон, она съезжает вниз по колонне и улыбается.       Ками, она впервые поцеловалась! Поцеловалась!       И… Как же ей это понравилось.

***

      Томиэ обхватывает себя ладонями за плечи, с непониманием смотря на стоящего перед ней Дазая. Ацуши позади неё спит на футоне, и Ямадзаки торопливо выходит за дверь.       — У тебя три секунды на то, чтобы объяснить, что ты забыл у меня ночью. Разговор до утра не… — она осекается, посмотрев, наконец, Дазаю в глаза. — Ками, да на тебе лица нет.       Вскоре они сидят на ступенях, ведущих в общежитие. Томиэ кутается в плащ Дазая, слушая его рассказ о том, что случилось несколько часов назад.       — Да уж.       — Я хотел… Я ведь хотел иначе. Как нормальный человек. Но что-то пошло не так, — вздыхает Дазай. — Я с трудом остановился. Что? Чего ты ухмыляешься?       — Ты тоже можешь терять контроль. Никто от этого не застрахован. А вообще, Дазай, мы никогда не будем нормальными. И никогда ими не были. Жизнь жестоко с нами обошлась, — Томиэ вытягивает ноги, набрасывая на них полы плаща. Подумав, пододвигается ближе к Осаму и пальцами сжимает его коленку.       — Это чувство воспевают поэты и музыканты, — говорит Осаму. — Химики говорят о сантиментах. Что…       — Любовь придаёт жизни смысл.       — Смысл жизни? — переспрашивает он.       — О, твой любимый вопрос: «В чём заключается смысл жизни?» — Томиэ закатывает глаза.       — Я так и не нашёл на него ответ.       — И не найдешь — для всех он разный. Нет универсального ответа, понимаешь?       — Но почему нет? Есть ведь вещи, в которых все люди сходятся.       — Не в такой неоднозначной теме, — Томиэ качает головой. — Для кого-то смысл жизни — дети, кто-то хочет огромный дом с бассейном. Кому-то подавай счастье, свободу. Любовь — хорошая причина для смысла жизни.       — Но не для таких, как мы, — не соглашается с ней упрямо Дазай. — Ты любишь Чую, я знаю. И он тебя любит. Но иногда одной любви бывает недостаточно — вспомни себя и этого парня, который пытался отправить тебя на тот свет. Ты его любила, но разве это не помешало ему использовать на тебе яд?       — С Кимифусой история другая — с самого начала было понятно, что у нас ничего не выйдет, — Томиэ вздыхает. — Знаешь, я так ненавидела его одно время. Думала, если встречу когда-нибудь, то сделаю с ним тоже самое, что и он со мной. Но сейчас… Пусть живёт. Думаю, ему от этого ещё хуже. Погоди… Когда это недостаточно любви? Почему ты так говоришь? Точнее, когда ты понял?       — Когда у меня на руках, истекая кровью, умер мой единственный друг.       Глаза Томиэ расширяются. Внезапно части загадки, над которой она долгие годы думала, становятся на свои места.       — Вот… Вот почему ты ушел.       — Когда он поймет, что с тебя есть, что взять, то в покое не оставит, — произносит Дазай вывод, к которому пришёл вскоре после смерти Одасаку.       — Мори забрал у тебя друга.       — Не только. Ещё я отдал ему своё молчание.       Томиэ стискивает плечи Дазая, поливая его светлую рубашку в полоску слезами.       — Почему ты плачешь? Ты ведь даже не знала Одасаку.       — Я плачу из-за тебя, — всхлипывает она. — Ты был один с этой проблемой, болью, потерял единственного друга, и при этом пытался разобраться со смыслом жизни.       Что-то есть в её слезах и искреннем сочувствии. Дазай не испытывает отвращения, когда девушки плачут — все они люди, это нормально. Он осторожно обнимает Томиэ за плечо, прижимая к себе. Сжимать её в объятиях — не тоже самое, что Акиру. Акира ощущалась как уют, свежесть, что-то, что Осаму чувствовал, но ещё пока не мог опознать. Он облизывает губы, вспоминая их поцелуй.       Что-то в ней есть то, что его влечет.       — Не жалей меня, — тихо шепчет он в макушку Ямадзаки. — Жалость — плохое чувство.       — Я знаю, что ты в ней не нуждаешься, — она вытирает слезы, — но я не жалею тебя, Дазай, а сочувствую. Человеку нужен человек.       Он молчит.       — Томиэ?       — Что?       — Я не жалею, — признается Дазай. — Я бы всё повторил. Я бы поцеловал Акиру ещё раз. И ещё.       Томиэ улыбается. Ей интересно посмотреть, куда приведут Дазая чувства.       С ней самой ведь всё было давно понятно.

***

      — Ну и где ты была?       — Вышла за молоком. Дома закончилось, а я хочу сделать какао перед сном.       Ютака вздыхает.       На ночь глядя?       Наверное, ей предстоит ещё такой диалог с Ютакой (и не один), но желание выяснить, что же это такое — Портовая мафия — сильнее. Она не лгала и не любила лгать мужу, но эта ситуация была исключительной.       Тосико хмурится, смотря на жующего поздний ужин Кимифусу, сидящего напротив. Круглосуточное кафе — кто бы мог подумать, что оно станет местом их встречи. Хмурится, потому что ей не нравятся свежие следы избиения на его лице, но он упорно молчит на её вопрос о том, кто это сделал. Не скажет. Мафиози приучены держать язык за зубами до последнего — когда выносят вперёд ногами, станет он с ней откровенничать. Пусть и молодой парень, возраста её Акиры, но воспитан мафией.       Кимифуса Кита вызывает в ней противоречивые чувства — она не может перестать видеть в нём ребёнка. Особенно после того, как мозг услужливо напоминает об Акире.       Тосико видела подобное. Дети из неблагополучных семей сидели у них в участке, пока они разбирались с горе-родителями и хоть как-то пытались убедить их относиться к своему потомству иначе. Дети молчат, некоторые кричат, что хотят к родителям, но глаза… Глаза говорят громче всяких слов. Они — калейдоскоп эмоций.       — Тебе нужна помощь, — говорит она. — Ты не хочешь делиться тем, кто так тебя отметелил, но позволь помочь.       — Мне не нужна помощь.       — И ты один со всем этим разбираешься?       — Да. Мне никто не нужен.       — Упрямый мальчишка. Нет ничего плохого в том, чтобы просить о помощи.       Подходит официантка, разряжая напряжённую атмосферу.       — Будете что-нибудь заказывать? — официантка кивает на стакан воды в руке Тамуры.       — Принесите этот суп и мне. Могу спросить? — интересуется Тосико у Кимифусы, когда официантка, приняв заказ, уходит.       — Смотря что.       — Как ты… Как ты попал в Портовую мафию? Ты далеко не глупый парень, вот и спрашиваю — мне кажется, что у тебя есть кто-то из семьи. Родители задолжали крупную сумму и откупились тобой? Или мафия подобрала беспризорника? Мне правда любопытно.       Кимифуса удостаивает её взгляда и ответа:       — Сам пришёл.       — Сам? — переспрашивает Тосико.       — Нужно было выплеснуть копившуюся агрессию, — негромко произносит он, беря между пальцев ложку и зачерпывая суп. — Портовая мафия показалась мне самым подходящим вариантом. Ты выполняешь работу, тебе становится легче и никто не лезет.       — А как отреагировала твоя семья?       Он усмехается.       — Пытаетесь залезть мне в голову, госпожа полицейский? Выведываете информацию для своей белой доски — или какая она у вас там? Пробковая?       — Нет. Белая. И ещё раз нет — пытаюсь понять, как парень с неплохими мозгами пошёл по скользкой дорожке.       «Я не пошёл по скользкой дорожке, — думает Кимифуса, — я покатился по ней ещё в пять лет, когда попал в руки этого психопата».       — Меня воспитывал деспотичный отец.       — И ты решил, что лучше калечить окружающих, чем пытаться разобраться с этим вместе со специалистом?       Кимифуса пристально смотрит на неё, но Тосико выдерживает взгляд. Говорить ей, где он видел её советы и сочувствие в глазах, он не стал — будет не очень культурно, а посылать её почему-то не хотелось. Даже если что-то и всплывёт, у Тосико нет имён. Да и вообще, может, он врёт? Он ведь из Портовой мафии — они еще те сказочники.       — А мама? — сдаётся Тосико, так и не получив ответа на свой вопрос. Куда в этой ситуации смотрела мать, если, конечно, она была жива?       — Мать умерла. Если бы не Портовая мафия, я бы отца убил.       А тут он не лукавит: Ямамото и сам был в курсе «тёплого» отношения Кимифусы к своей персоне и что лишь работа (и немного Мати) сдерживали Киту от убийства. Ямамото нравилось ходить по краю — он от этого пребывал в эйфории.       Больной ублюдок.       — Перевариваете моё откровение? — хмыкает Кимифуса.       — Да. Вспомнила свою дочь — она примерно твоего возраста — не представляю, что делала бы, если бы она мне такое сказала, — и слова сами слетают с губ, прежде чем Тосико понимает, что и кому она говорит, но разве сердце матери удержать? — Позаботься об Акире, если со мной что-то случится.       Кимифуса недолго молчит.       — Вы ввязались в опасную игру и хотите победить. Но если что-то хотите, вы что-то должны отдать. Так устроен мир, — поясняет Кита вещь, очевидную и ей, как полицейскому, и ему, как мафиози. — Он жесток, и вы это знаете.       — Так не всегда.       Говорит Тосико и осекается. Сама шесть раз теряла детей, чтобы потом в её жизни появилась Акира. Наверное, не так уж и плохо, что мир послал девочку ей — она любила её. Вот и сейчас что-то придётся отдать, чтобы одолеть Портовую мафию, но что?       Разве недостаточно было боли?       Обожглась в первом браке, теряла нервные клетки на работе и была на границе потери самой себя; хотела стать матерью и пережила шесть выкидышей — до сих пор помнила кровь на кафеле в ванной комнате и на стенках унитаза.       Так хотела переловить всех преступников, что не заметила, как враг попался не по зубам.       — Мир жесток, — соглашается она.       — Так чего вы просите? — Кимифуса подаётся ближе, щурясь и всматриваясь в лицо, освещенное лампочкой на потолке.       — Я ничего не прошу. Я только хотела, чтобы однажды утром, пока еще закрыты мои глаза, изменился бы весь мир.       И что-то в нём откликается.
Вперед

Награды от читателей

Войдите на сервис, чтобы оставить свой отзыв о работе.