
Пэйринг и персонажи
Метки
AU
Hurt/Comfort
Нецензурная лексика
Частичный ООС
Фэнтези
Неторопливое повествование
Отклонения от канона
Серая мораль
Слоуберн
Упоминания алкоголя
Гендерсвап
ОЖП
ОМП
Ночные клубы
UST
Преступный мир
Психологическое насилие
Галлюцинации / Иллюзии
Темы этики и морали
Детектив
Полицейские
Франция
Предательство
Борьба за отношения
Горе / Утрата
Сверхспособности
Семьи
Контроль сознания
Преступники
Обретенные семьи
Япония
Сиблинги
Командная работа
Лабораторные опыты
Кома
Термокинез
Описание
Когда-нибудь родная кровь встретится и воссоединится, преодолев все трудности и приняв друг друга. Но, как известно, если хочешь что-то получить — будь готов заплатить за это.
Иногда платить уже нечем, дорогая Акира.
А иногда, Дазай, приносят жертву во имя любви и не спрашивают, хочешь ты этого или нет.
Примечания
Моя 🛒: https://t.me/+cgU4reChGNE0NzZi
Драббл с Дазаем и Акирой — https://ficbook.net/readfic/12976176
Драббл с Накахарой и Ямадзаки — https://ficbook.net/readfic/12962700
Драббл с Акутагавой и Ацуши — https://ficbook.net/readfic/018ad1a3-197c-7b7b-841d-905d5434e86e/35658227#fanfic-author-actions
Акира Абэ — японский писатель, представитель литературного «поколения интровертов». Известен как большой мастер малой формы и продолжатель традиции сисёсэцу, жанра, которому он придал новое звучание. Основные сочинения: сборники рассказов «Тысяча лет» и «Один день из жизни человека»;
Только у нас Акира — женщина.
Кобо Абэ (наст. имя — Кимифуса Абэ) — японский писатель, драматург и сценарист, один из лидеров японского послевоенного авангарда в искусстве. Основная тема творчества — поиск человеком собственной идентичности в современном мире;
Акира и Кобо в реальной жизни — однофамильцы, но в данной работе они связаны.
Нацумэ Сосэки и Нацумэ Кинноскэ здесь разные люди, пусть в реальной жизни это один и тот же человек.
Практически все, кто будет появляться в работе, имеют прототипы в реальности.
Если нашли ошибку — отмечайте в ПБ.
Буду рада отзывам, мотивируют!
Посвящение
Зимняя Пташка 🖤
Понятия добра и зла — выдумка людей
11 июля 2024, 02:50
Сознание плыло в туманной дымке, сквозь которую изредка доносились обрывки чужих голосов. Кимифуса старательно пытался взять под контроль своё тело, но раз за разом терпел неудачу и проваливался в пустоту. Он уже знал, что это не сон. Пусть и лежал с закрытыми глазами, судя по ощущениям — на больничной кушетке, а судя по запахам — находился в медицинском кабинете, Кимифуса различал звуки и чьё-то незримое присутствие. Он попытался понять, почему так получилось, и вспомнил, что силы так и не восстановились после недавней миссии, на которой он получил ранение. Стоило отлежаться несколько дней, прежде чем возвращаться к работе, но Кита без неё не мог — мозг был чем-то занят, и он отвлекался от нерадостных событий в своей жизни.
— Связи с общественностью временно недоступны. Пожалуйста, перезвоните позднее, — произносит незнакомый ему мужской голос с акцентом. Кимифуса весь обращается в слух, раз уж глаз открыть пока сил нет, и предполагает, что мужчина может быть откуда-то из Франции.
— Не смешно, — отвечает ему уже знакомый голос — это Вильгельм Рот. — У Сёхэя передозировка. Он не просто устал и прилёг отдохнуть.
Кита понимает, о ком идёт речь. Сёхэй Ооку — член Портовой мафии, ответственный за связи с общественностью, включая переговоры с предприятиями или встречи с Правительством. Ответственная и нервно-затратная работа, так что Кимифуса не удивляется, что мужчина пристрастился к наркотикам. Другое дело, почему они это не заметили, но тут уже у него были вопросы к людям, которые видели его каждый день.
— Да вижу я, — возражает первый голос. — Пытался разрядить обстановку.
— И откуда они берут эту гадость? — с отвращением в голосе интересуется Рот.
— Молодёжь развлекается.
— При всём моём уважении, но господин Ооку не вписывается в данную возрастную категорию.
Его собеседник смеётся.
— А говоришь, что у тебя плохо с чувством юмора. По-моему, у тебя всё великолепно. Я скучал.
— Как там Франция?
«Франция? О, так я угадал», — Кимифуса продолжает прислушиваться к их разговору.
— Там великолепно.
— Когда там у тебя куплен обратный билет, Стендаль? — что-то в интонации Вильгельма настораживает Киту. Будто у вопроса есть ещё один уровень, доступный только Стендалю.
— Ну… Как сказать… — Стендаль мнётся. — У меня там произошла одна интрижка с женщиной, оказавшейся женой местного криминального авторитета. Он пообещал украсить моей головой забор, когда до меня доберётся. Спасибо, что рассказал о моей ситуации Мори. Твоя просьба о помощи спасла мне жизнь.
— Не благодари.
— А Юки Като-Морган здесь? Боже, какая у неё длинная фамилия…
— Да. Вместе со своей сестрой и племянницей. Я тебя прошу — не крути роман с Юки. Тут уже даже я не смогу тебе помочь, потому что ты перейдёшь дорогу Огаю.
— И в мыслях не было! Мне не настолько надоело жить!
Скрипит кушетка.
— Ладно, Вильгельм, с тобой интересно, но надо двигаться дальше. Пойду поздороваюсь со старыми друзьями.
Дождавшись ухода Стендаля, Кимифуса медленно открывает глаза. Да, действительно, так и есть — он находится в кабинете Рота. Над ним склоняется Вильгельм, поправляя очки на носу.
— Пришёл в себя?
— Да. Но странно себя чувствую.
— Я обработал рану и вколол тебе успокоительное. Сознание, думаю, ты потерял, потому что себя не бережёшь. Рекомендую, я настоятельно подчёркиваю, взять отгул на несколько дней и отлежаться. Говорил ведь тебе…
— Я слышал голос…
— Это был Стендаль. Видимо, теперь мой новый-бывший коллега. Если тут не закрутит роман с замужней, то есть все шансы задержаться в Японии. Талантливый врач, но очень уж ветреный в личной жизни. На досуге — учёный-любитель. Изучает эсперов и их способности. Может, и тебе сможет помочь с твоими головными болями — хотя бы попытается объяснить их природу.
Кимифуса не особо рад это слышать. Один из таких учёных его уже изучал. Им хватило, его тошнит от мысли вновь оказаться под чьим-то наблюдением и вести себя так, как скажут. Сдаться кому-то добровольно на опыты после случившегося — ну уж нет. Тем более, в его жизни до сих пор присутствует Ямамото. Пусть лучше это голова возьмёт и взорвётся, отвалится, он не знает, но лучше так, чем стать чьей-то подопытной крысой. Опять.
— Всё у меня в порядке, — выдаёт он. Голос предательски чуть не срывается, поэтому из горла вырывается хрип, а сам он прокашливается.
— Больше голова не болела настолько сильно, что было невыносимо?
— Больше нет.
Если Рот не поверил, то не показал этого, отпуская Кимифусу из кабинета. Он посматривал на него, когда они несколько часов рядом оказались вместе на одном совещании. Кита краем уха слушал о мафиозных делах: он растерянно водил пальцем по ободку гранёного стакана с водой.
— Чем порадуете, Рот-сан? — осведомляется Огай. Вильгельм встал со стула, готовый доложить.
— У нас пополнение, но вы и так, Огай, это знаете — к нам вернулся Стендаль.
— Стендаль? — переспрашивает Чуя.
— Мой бывший ученик, — поясняет Вильгельм. — Ну и у меня радостная новость — у Сёхэя передозировка. Опять. И он у нас, к сожалению, с этой проблемой не первый. Кажется, у нас намечается какая-то тенденция.
Рядом кто-то делает глубокий вдох. Кимифуса поворачивает в голову и с удивлением обнаруживает, что некомфортно от слов Вильгельма стало Юки. Женщина поджимает губы и опускает взгляд в стол из тёмного дерева. Огай поочередно смотрит на всех присутствующих.
— Портовая Мафия занимается, — начинает он неторопливо, спокойно, — торговлей органами, химическим оружием, владеет борделями, игорными заведениями и несколькими винодельнями. Но она никогда не занималась наркоторговлей. Правительство только и ждёт, чтобы мы оступились. Я считаю, что наркотики могут погубить нас самих. Они представляют опасность не только для потребителя, но и для распространителя. Это не алкоголь, не азартные игры и даже не женщины, которых большинство страстно желает, и которые находятся под запретом церкви и правительства. Наркотики могут поставить под угрозу все дела. И что тогда останется от мафии? Ничего. Поэтому я рассчитываю на ваше благоразумие и преданность мне.
Позиция босса Кимифусе предельно ясна. Она непоколебима — всё так, как он и преподнёс Бину Уэде. Огай Мори не поменяет своё мнение, особенно в свете последних событий, когда участились случаи употребления наркотиков в мафии, приводящие к передозировке.
После совещания он задерживается и становится невольным свидетелем сцены, которую, наверное, он не должен был видеть. Кимифуса находится в дверях, когда подошедшая к Огаю Като-Морган (наверное, слова Вильгельма сильно задели её, раз она даже не удостоилась посмотреть, все ли присутствующие покинули помещение, из чего Кимифуса делает вывод, что собранная и хладнокровная Юки потеряла часть контроля) говорит то, что заставляет его призадуматься:
— Я не хочу возвращаться в этот кошмар. Огай, пожалуйста, — молит Юки, — не дай им устроить его заново.
— Обещаю, а я не даю обещаний, которых не сдерживаю, — следует ответ Мори, и он так смотрит на Юки, что Кимифусе становится неловко и неудобно. Он тихо прикрывает за собой дверь, и взглядом цепляется за собранные в высокий хвост волосы Мари, которая скрывается за углом. Он поспешно нагоняет её и слегка придерживает за локоть, заставляя её обернуться и приподнять брови.
— Что ты?..
— Ты здесь дольше меня, — Кимифуса решает обойтись без предисловий и не подбирать слова в попытке щадить чужие чувства. — Что за история с наркотиками у твоей тёти? Я видел, как она нервничала на совещании, когда Рот коснулся этой темы.
— Правда хочешь это знать?
— Да, раз спрашиваю. Только если ты, конечно, хочешь об этом говорить.
— Что-то ты запоздало спохватился и вспомнил о деликатности.
— Прости.
— Идём в твой кабинет. Не хочу о подобных вещах говорить в коридоре, — Мари устраивается в кресле в кабинете Кимифусы и продолжает: — Мой отец. Он плотно сидел на наркотиках. Страдали все: моя мама, я, Юки. Мори видел, как мы мучились с ним. Наш босс — давний знакомый моей тёти, вот и вмешался. Он и до становления во главе Портовой мафии не любил всю эту тему с наркотиками, а случай с моим отцом помог ему окончательно убедиться в своей правоте.
К ним заглядывает Кикуэ. Выглядит она намного лучше, чем тогда, когда обнажённая лежала на ковре в кабинете Огая Мори. В руках у неё Кимифуса замечает пакет с едой их знакомого места. От запаха предательски сводит желудок — он и забыл, когда ел в последний раз. Кажется, вчера вечером.
— Я заглядывала к Кикути, — говорит Кикуэ, ставя пакет на стол. — У него всё без изменений.
— Не нравится мне всё это, — неожиданно произносит Мари. Кимифуса вопросительно вздёргивает брови. — Вся эта история с Портовой мафией Китакюсю. Они вот-вот получат разрешение на ведение своего бизнеса в Йокогаме, но при этом такие… наглые. Будто хотят что-то ещё стребовать, но я не могу понять, что именно. Ладно, это мои мысли, не грузись ими, Кимифуса. Я пойду. Приятного аппетита. Ещё увидимся.
Кита плюхается в кресло, устало потирая виски. Надо что-то предпринять, но что?
— Что-то случилось? — Кикуэ занимает место Мари. — Я думаю, что случилось.
— Портовая мафия Китакюсю — вот что случилось, — отзывается он. — Они не так чисты на руку, но весомых доказательств у меня нет. Кикути начал собирать на них информацию, но закончить дело не успел. А сейчас он вообще в коме.
— Почему ты не поделился своими переживаниями с Мари? Она кажется мне адекватной девушкой, с которой у вас схожие мысли.
— Потому что я не хочу втягивать её в это. Потому что я разберусь сам. Потому что у меня нет железобетонных аргументов в пользу версии об их виновности. Выбирай любую версию, какая тебе нравится — не прогадаешь.
Кикуэ молча на него смотрит.
— Что? — не выдерживает Кимифуса. — Это всё для тебя слишком? В борделе не нужно было думать?
— В борделе проворачивают вещи похлеще ваших мафиозных делишек, мальчик, — возвращает ему колкость Кикуэ. — Мори потребует доказательства, если ты к нему пойдёшь. Мы их ему предоставим. Для начала я съезжу в Китакюсю.
— Ты оттуда?
— Нет.
— Я не смогу отпустить тебя одну на вражескую территорию. Ты не знаешь, как работает мафия.
— Конечно, куда уж мне до великих умов…
— Прости за грубость, — Кимифуса вздыхает. — Все в последнее время решили сойти с ума, но это не является оправданием моему поведению. Я действительно не могу и не хочу отпускать тебя в Китакюсю. Это может быть опасно. Мафия…
— Ты знаешь, как работает мафия, а я — как работают бордели. Вот туда мне и нужно — это неиссякаемый источник информации.
— Так хочешь помочь?
— Хочу, — твёрдо произносит она. — Ты не самый плохой человек, да и хочется отплатить тебе за то, что повёл себя иначе — не избавился от меня, как мой отец.
— Хорошо. Будь постоянно на связи. И если что будет не получаться, не геройствуй, сразу же возвращайся.
Кикуэ улыбается, склонив голову.
— Я тебя не подведу.
***
Всего два слова — Аяко Соно. Проходит несколько недель работы с ней, а сотрудники уже хотят увольняться. — Хорошо хоть не вешаться, — мрачно шутит Банана, и Акира качает головой. — Хотя, знаешь, мы, наверное, и до этого дойдём, если «Госпожа-я-лучше-всех-всё-знаю» не умерит свой пыл. — Даже и не верится, что она и Юкио начинали вместе — совершенно разный стиль, — говорит Акира. — И не говори… Аяко не только устанавливает свои порядки, но и вводит систему штрафов. Так опоздавшая из-за аварии Анджела платит пять тысяч йен, Кармен решает упражнения из сборника по японскому языку, Мураками Соно выгоняет, а одного из поваров, много лет работающего на Юкио, Аяко доводит до слёз. Сейчас мужчина как раз направлялся в кабинет Мисимы с написанным на увольнение заявлением. Акира и Банана переглядываются, и Хания поднимается на ноги. — О, Хания-сан! — он замечает её и останавливается. — Сделайте что-нибудь! Так невозможно жить! Я люблю работать с Мисима-саном, но сейчас… — Да, сделайте! — к ней подскакивает ещё один повар. — Поддерживаем! — Поговорите с Мисима-саном! Акира оборачивается. Сидящая за столом Ёсимото разводит руки в стороны. — Сама вызвалась, — говорит Банана, и тут с ней не поспоришь. — Почему я? Ива-сан… — Потому что к тебе он может прислушаться, — подошедшая сзади Ёко приобнимает подругу за плечи. — Я пыталась всё это время, как она у нас появилась, но Юкио на все сто процентов в ней уверен. — Да-да, Хания-сан! И что она тут может сделать? В какие-то моменты Аяко действительно перегибала палку, но и некоторые её нововведения не казались Акире такими уж плохими: так, например, теперь в «Орхидее» макияж им делали нанятые профессиональные визажисты. Да и полезно было записаться в хореографический кружок для постановки номеров. — Готово. — Ками, неужели это я? — шепчет Акира, когда визажист демонстрирует ей результат своих трудов. Она смотрит в зеркало и не верит, что это — она. Девушка в отражении выглядит роскошно, будто и не хостесс вовсе, а знатная особа. — Вы, госпожа Хания, вы. Акира, провожаемая взглядами, полными надежд, поднимается в кабинет к Юкио. Он, заметив её, отрывается от бумаг и отодвигает их в сторону, сосредотачиваясь на ней. — Ты хотела поговорить об увиденном в подвале? И о случившемся в больнице? —осторожно спрашивает он. — Нет. Сегодня я пришла по другому поводу. — Какому? — Буду прямолинейна — дело касается Аяко. — О, начинается, — вздыхает он и трёт переносицу. — Ива собирается увольняться, Юкио. Да, тот самый Ива, твой давний коллега, и он станет не единственным, если мы… — Что мы? — раздаётся голос Аяко. Акира медленно оборачивается, сталкиваясь с ней взглядом. Соно оглядывает девушку, задерживая своё внимание на потрёпанных (но любимых) кедах Хании и усмехается. — Вот, значит, гонец. — Девочки, я вас прошу — не ссорьтесь, — примирительно поднимает руки Юкио. — А мы и не начинали. Пока что, — хмыкает Аяко. — Значит, на корабле у нас бунт. «Как ты догадалась?» — Я знаю, что вы опытнее, и я не оспариваю этот факт и не намерена учить вас, как нужно вести дела. Я лишь хочу сказать, что отношения строят двое. Мы все разные, но это не должно стать преградой для успешного взаимодействия. Аяко внимательно её слушает и не перебивает. — Что ж… Я согласна, Хания. Но у меня есть условие: если у тебя получится самостоятельно уладить проблему, то я, так и быть, к вам прислушаюсь. Приму вашу критику и обращу её на пользу «Орхидеи». — А если нет? — Девочки… — Вы слушаетесь меня во всём. — Вполне приемлемо. — Да что же вы в самом деле… — Юкио, — тянет Аяко, не сводя глаз с Акиры, — разбей. — Погоди, — Акира останавливает потянувшегося к ним Мисиму. — Какую проблему? — Какую-нибудь, — пожимает та плечами. — Никогда не знаешь, что принесёт новый день. — По рукам, — кивает Акира. Что же ещё остаётся. — Хочешь, я приду и разберусь? — спрашивает Тосико, которой Акира звонит чуть позже из гримёрной. — Или… Попробуем отыскать что-нибудь на её мужа, вдруг он — адвокат дьявола? — Не надо, Тосико, я разберусь. — Я не сомневаюсь, — одобрительно хмыкает Тамура. — Передавай от меня привет Юкио. Думаю, что как-нибудь я загляну к вам. Хочу посмотреть, что там за фрукт Аяко Соно такой. «Как же он обрадуется», — думает Акира, кладя телефон и смотря на себя в зеркало. В тот вечер они чудом отговаривают Иву от увольнения. Случай решить проблему предоставляется Акире очень скоро.***
Сегодня в «Орхидее» был организован тематический вечер, и он, как ни странно, был посвящён фиалкам. Анджела рассказала, что для греков фиалка была неоднозначным цветком. С одной стороны, он считается символом скорби и печали (как воспоминание о похищенной дочери Зевса), а с другой — символом ежегодно оживающей весной природы. Также греки в древности очень любили украшать фиалками себя, своё жилище и статуи своих богов. Венки из фиалок надевали детям по достижении ими трехлетнего возраста, показывая, что беззащитные годы для них прошли и теперь они вступают в жизнь в качестве маленьких граждан. — Римляне употребляли фиалку в качестве целебной травы, добавляли в вино, называя это весенним напитком, — подхватывает её слова Юкио. — Без фиалок у римлян не обходилось ни одно радостное событие и религиозное празднество. — Фиалки были любимыми цветами Жозефины де Богарне — первой супруги Наполеона, — подаёт голос Акира, выводя ручкой фиалку на уголке листа. — История гласит, что Наполеон Бонапарт впервые увидел Жозефину де Богарне на светском балу. Молодая грациозная смуглянка привлекала внимание своим нарядом: вместо драгоценностей волосы молодой дамы украшала гирлянда из живых фиалок, а небольшой букетиков этих скромных цветов был приколот к лифу платья. Наполеон был столь очарован незнакомкой, что решился проводить даму до кареты, когда та покидала бал. Прощаясь с ним, Жозефина кокетливо присела в реверансе чуть ниже, чем того требовал этикет, и к ногам Бонапарта упал фиолетовый букетик. В день венчания на ней было в платье с вытканными на нём фиалками, а в руках — букет из фиалок, к груди же были приколоты бутоньерки из этих же цветов. — Какая любительница фиалок была, — улыбается Анджела. — Она обратилась к Наполеону со словами: «Милый мой друг, позволь мне в этот памятный день каждый год носить эти цветы в знак обновления нашей любви и нашего счастья». И где бы ни находился, и что бы ни делал император, в день их свадьбы, каждый год, утром Жозефина при пробуждении находила на столике возле кровати букет свежих фиалок. — Как романтично, — тянет мечтательно Нико, подпирая щеку рукой. Остальные согласно кивают. Акира бросает взгляд на несколько пиал на столе, на которых покоятся сашими из тунца, угря и морского ежа. От сушеных кальмаров и квашеных овощей в качестве закуски к саке Такамото отказался, поэтому они довольствовались сашими. Мужчина, выслушав легенды о фиалках, потягивает авторское саке — дзидзаке. Он любит такое: от классического саке оно отличается интенсивной ароматикой с фруктовыми и цветочными нотами. А ещё считается самодостаточным и ярким, поэтому его часто не сочетают с едой, а пьют чистым. В этот раз с ним общаться приятнее. Он оказывается не таким уж «невыносимой скотиной», как его как-то обозвала разозлённая Банана. У Такамото есть дочь-подросток, которая периодически подкидывает отцу проблем, а ещё он вовсе не дед. Краем уха Акира слышит, как Аяко отчитывает Нико, когда видит, как один из столов занимает Рю Мураками в бархатном коричневом костюме с белой рубашкой. — Ещё раз увижу этого недоделанного принца в «Орхидее» тогда, когда мы закрыты, вызову полицию. Поняла меня? — Д-да, госпожа Соно, — выдыхает Нико. Аяко, удовлетворённо кивнув, разворачивается и направляется в другую часть помещения. — Нико, что ты делаешь?! Нико отшатывается и бледнеет на глазах. Глядя на приближающуюся к Кудо женщину, Акира делает вывод, что перед ней госпожа Кудо — очень уж они похожи. Даже выражение лица — ужас — они разделяют одно на двоих. — Мама… Как ты?.. — мямлит Нико. — Приехала к тебе в Йокогаму, тебя не было в квартире, вот и вспомнила на свою голову адрес того места, где ты работаешь. Сама ведь мне его оставила. Но эта работа не похожа на менеджера ресторана! Госпожа Кудо хватает дочь за руку. — Ты немедленно отсюда уйдёшь! Какой ужас! — Мама, пожалуйста, не позорь меня перед клиентами, — взмаливается Нико. — Клиентами?! — глаза женщины округляются ещё больше. Акира приподнимается — Нико закапывает себя с каждым словом всё больше и больше. Хания сталкивается взглядом с наблюдающей за разворачивающейся сценой Аяко и задаёт единственный немой вопрос, напрашивающийся в этой ситуации. — Да девушку надо спасать, — философски изрекает Такамото, тоже бросая взгляд на тот угол, где находилась несчастная Нико. — Именно этим я и собираюсь заняться, — Акира встаёт из-за стола. Скрестив пальцы на несколько секунд, она направляется к семейству Кудо. — Госпожа Кудо, давайте поговорим в более уединённом месте. Прошу вас. — Ладно, — женщина отпускает руку Нико и прижимает к груди сумку, с опаской смотря на Акиру. Акира знала, что выглядит она хорошо: короткое закрытое платье жемчужного оттенка, уложенные волосы, лёгкий макияж — мама Нико боялась другого. Они идут в кабинет Аяко. Как назло, Юкио сегодня нет — находился на семейном ужине. — Меня зовут Акира Хания, — начинает Акира свою речь, когда они рассаживаются и она предлагает Нико и её матери воду. — Я — хостесс клуба «Орхидея». И я прекрасно понимаю ваш шок, госпожа Кудо. Профессия одновременно специфичная и нет. Хостесс-клуб — это ночной клуб, в котором работает преимущественно женский персонал, обслуживающий мужчин. Мужчинам нужна хорошая компания для беседы и выпивка. — Моя дочь — несовершеннолетняя. Но и на это у Акиры заготовлен ответ. — У нас в «Орхидее» действует правило: «Никаких лишних прикосновений». Как и предложений. — Она… — Осталось меньше года, мама, — дрожащим голосом произносит Нико. — Нико занимается двумя вещами: танцами и общением с клиентами. Ничем больше. И не пьёт алкоголь. — У вас есть родители? — госпожа Кудо смотрит на Акиру. — Как они относятся к тому, чем вы занимаетесь? — Есть. Сначала относились настороженно, но потом поняли. Моя мать — полицейский, — добавляет она, чтобы мама Нико поняла, кто в курсе их деятельности. — Она знает владельца клуба лично. — И может за него поручиться? — Может. — Я не знаю. Я, наверное, слишком стара для понимания подобного рода работы, — качает женщина головой. Акира берёт сидящую рядом Нико за руку. — Не забирайте Нико. Без неё «Орхидея» не будет «Орхидеей». Пожалуйста, господа Кудо. Здесь у нас есть хостесс, приехавшая в Японию, и в клубе ей нравится. И не только хостесс. Здесь люди из разных стран, с разным социальным положением и разными взглядами, но никто никого не обижает. — Вам тут нравится? — Да. Очень. Знаете, из-за некоторых событий в моей жизни мне было достаточно сложно доверять людям, но Юкио, владелец клуба, изменил моё мнение. «Орхидея» создаёт чувство защищённости, — Акира поглаживает ладонь Нико большим пальцем, — Мы сплочённая маленькая семья. — Ну не знаю… Если вы не против, — говорит женщина после недолгого молчания, — то я хотела бы остаться и посмотреть, как у вас тут всё происходит. Подумаем, как рассказать об этом отцу, — обращается она к дочери, и Нико с облегчением улыбается. — Конечно, — кивает Акира. — Мы будем вам только рады. Хания припоминает лица сегодняшних посетителей — никого скандального сегодня нет. Не опасно приглашать маму Нико в зал к клиентам. — Нико. — Да, Акира? — Познакомь маму с Мураками. Рю — это то, что нужно. Акира стоит поодаль и наблюдает, как Мураками успокаивает взволнованную женщину. Госпожа Кудо даже улыбается, пока Нико на стуле рядом с облегчением выдыхает. У Рю Мураками подвешен язык, он любого заболтает. — Как всё прошло? Вместо ответа Хания вытаскивает из кармана платья листок и не глядя протягивает его Аяко. — Желательно ознакомиться побыстрее, — подаёт она голос, по-прежнему не смотря на старшую хостесс, а удостаивая взглядом Мураками, Нико и её маму. — Я устала отговаривать людей увольняться. Порвала за сегодня три заявления. Хорошего вечера, госпожа Cоно. Она разворачивается и начинает подниматься по лестнице, когда ей в спину прилетает: — И вам, госпожа Хания.***
День выдаётся солнечным и тёплым, и Акира даже снимает пиджак, оставаясь в рубашке и джинсах. Пиджак она складывает и убирает в сумку. Звонит телефон, и она достаёт его из заднего кармана джинс. — Привет, — раздаётся в трубке голос Дазая. — Ты не в «Орхидее»? — Нет, сегодня не моя смена. — И даже не на занятиях от госпожи Соно? — О, не напоминай, — Акира хмыкает, воскрешая в памяти тот памятный вечер, когда она отстояла Нико и Аяко стала чуть мягче в своих распоряжениях. — Я зашла за угол и сползла вниз по стене. Я серьёзно, — говорит она, слушая смех Дазая и ловя себя на мысли, что он у него очень красивый. Она думает об этом и ощущает, как сильнее начинает биться сердце. — Я в тебе не сомневался. — Спасибо. — Ты не дома? Шумно. — Я встречалась с Мураокой-саном. — Да? Уговаривает вернуться? Ты была единственным приятным человеком в их бюро? — Кэйдзо ушёл из бюро переводов, оставив всё жене и сыну. Подозреваю, что он мог и из семьи уйти, но в это я не лезла. Он хочет открыть своё бюро. Пригласил меня работать с ним. — Ты думаешь согласиться? — Думаю, да. Мне Кэйдзо нравится: и как человек, и как специалист. Пока он находится в поисках помещения. Первое время, говорит, придётся работать бесплатно, но я готова — мне нужна практика. И, самое главное, он не против моей основной работы. — По части закатывания истерик мастер его сын, — усмехается Дазай. — К вам сегодня можно прийти? — Да, Соно куда-то уехала. Ты хочешь прийти? — Хочу вытащить развеяться Куникиду, — делится своим планом Дазай. — Бедняга в последнее время совсем зачах. Может, хоть это его расшевелит. — Вполне, — соглашается с ним Акира. — Мне пора — нужно доделывать отчёт, а то он спустит с меня три шкуры, — вздыхает Осаму. — Увидимся позже? — Увидимся, — обещает она и нажимает на кнопку завершения вызова. Акира поднимает голову, отмечая, что остановилась возле собора. Она бы не назвала себя верующим человеком (не после того, что случилось с Ямамото; когда ты молишь о спасении, а получаешь нескончаемые адские муки), но и против религии ничего не имела — была агностиком. Хания испытала внезапный порыв зайти и решила ему подчиниться. Что-то внутри неё откликалось, когда она смотрела на церковь. Наверное, сейчас ей это было нужно. Собор оказывается католическим: ей об этом говорят находящиеся здесь скульптуры, а не иконы. Хания рассматривает скульптуры, когда тихий мужской голос говорит: — Добро пожаловать. Акира переводит взгляд на лицо высокого светловолосого парня с голубыми глазами. «Иностранец», — отмечает она, не найдя в его внешности ни единой японской черты. — Здравствуйте. — Меня зовут Райнер, — представляется парень. — Я могу вам чем-то помочь? — Я здесь в первый раз и совершенно не знаю, как себя вести, — признаётся Акира. — Что ж, вы находитесь в Соборе Святейшего Сердца Иисуса. Это католическая церковь, — начинает рассказывать Райнер. — Наш собор является кафедральным собором епархии Йокогамы. Требования ко внешнему виду не очень строгие: у вас не излишне открытая одежда. Плечи обязательно должны быть закрыты, — говорит он, и Акира оглядывает себя. — У вас закрыты, не волнуйтесь. И колени прикрыты. Вы можете находиться здесь с покрытой головой, так и нет. Хотите надеть платок? У нас здесь есть новые платки, запакованные, потом вы можете оставить его себе. — Давайте. Райнер улыбается и заходит за спину Акиры, подходя к стоящей у входа коробке, на которую Хания не обратила внимание. Он протягивает ей тёмно-зелёный платок, который забавно шуршит в целлофановом пакете. — Двери нашего собора открыты для всех, невзирая на вероисповедание. Слева вы видите кропильницу со святой водой. В нее католики опускают руку и обмакивают пальцы, чтобы перекреститься при заходе в собор и выходе из него. Акира, прежде не ощущавшая в себе интереса к религии, слушает его внимательно. — Когда вы входите в собор, то, как правило, вы можете увидеть алтарь и распятие. Внутри принято перекреститься, встав при этом на правое колено. Этот жест делается в том случае, если в алтарной части находится Дарохранительница. В ней держат… О, извините, — Райнер смущается, видя, как пристально на него смотрит Акира. — Что-то я… Увлёкся. — Ничего. Вы интересно рассказываете. Я даже заслушалась. — Присаживайтесь на какую хотите скамью. Будьте с Богом столько, сколько вам нужно. Просите у него так, как чувствуете. — Спасибо. Акира, надев платок, садится на самую последнюю скамью, бросая взгляд на немногочисленных присутствующих. Она прикрывает глаза и начинает обращаться к Богу, не видя направленного на неё взгляда Рене. Рене не может перестать на неё смотреть. Что-то в ней есть, но вот что? На что ему пытается намекнуть Бог? Грешно ли любоваться красивой женщиной? Грешно: если хочешь смотреть и услаждаться взором, то смотри постоянно на свою жену и люби её. Если же будешь восхищаться чужой красотой, то оскорбишь и жену свою, отвращая от неё глаза свои, и ту, на которую смотришь, так как касаешься её вопреки закону. Во взгляде на красивую женщину не может не быть нечистого желания. Но Райнер не может заставить себя перестать смотреть на Акиру, поправляющую платок и заправляющую за ухо прядь непослушных волос. Хания беззвучно молится, прося Бога только об одном. Убереги Тосико от опасности. Можешь забирать меня. Не трогай её, не трогай, я не смогу с этим справиться. Я не смогу жить.