Исповедь неполноценного человека

      — Il nous faut une chambre double. Mon père est très malade et il doit s'allonger le plus tôt possible, — говорит администратору небольшого отеля-коттеджа Мати. — La route était longue.       Администратор — молодая девушка с тёмными волосами, забранными в высокий хвост — смотрит подозрительно. Мати вполне понимает её: перед ней стоит девушка в длинной ночной рубашке и кардигане. И если принюхаться, можно уловить запах гари. Но деньги решают всё, поэтому через пару минут после заполнения бумаг (где указаны фальшивые данные) Мати и Ямамото становятся обладателями ключей. Нери расслабляется, если так можно сказать после всего случившегося, лишь очутившись в номере. Она вцепляется пальцами в волосы и судорожно вдыхает воздух.       — Да успокойся ты, — бросает Ямамото, проходя вглубь комнаты и зашторивая окна плотным красным бархатом.       — Как я могу успокоиться?! — срывается она на крик. — Наш дом сгорел, а ты так спокойно к этому относишься?! Видел, как на нас косилась администратор?! Если бы не деньги, не находились бы мы сейчас здесь, а ожидали бы наряд полиции! Ещё и Марион, — вспоминает несчастную горничную, — не смогла выбраться! Нужно было за ней вернуться, но ты не позволил!       Потому что ты всегда делаешь так, как тебе удобно. Мати в такие моменты вновь ощущает себя беспомощной маленькой девочкой, столкнувшейся с истинным злом в лице Юджи Ямамото.       — И за ней бы ты вернулась? — всё, что говорит Ямамото, выслушав её пылкий монолог. — Если бы не моя способность, она давно бы удрала и на нас настучала. Тебе стоит поблагодарить меня, идиотка — я спас тебя от огня и отвёл от беды.       — Каким же образом, позволь спроси?.. — вскидывается Мати, но замолкает на полуслове. Нет-нет, неужели… Но он так спокоен и невозмутим, неужели не проводка в их старом доме дала сбой, как он утверждал ей всю дорогу до их временного пристанища?        — Ты… Ты поджёг дом, — Мати опускается на кровать, — и убил Марион — вот почему задержался. Огонь скроет все следы.       — Так было нужно.       — Кому? Тебе?       — Успокойся, — вновь цедит Юдзо.       — Как я должна себя вести?! — взрывается она. — На моих глазах произошли убийство и поджог!       Он неожиданно цепко для немощного человека хватает её за плечи, костлявыми пальцами впиваясь в нежную кожу.       — Так было нужно, — повторяет, встряхивая.       — Ты…       — Истерика тебе ничем не поможет. Замолчи и внимательно меня выслушай.       Мати с бессилием во взгляде кивает, опуская голову. Опять победил. Настанет ли в их жизни период, когда они одержат победу?       — Кобо отказал тебе в переправе в Йокогаму, и ты решил за дело взяться сам?       Ямамото протягивает ей телефон.       — Звони ему и не вздумай меня ослушаться. Ты знаешь, что я-то с тобой смогу расправиться.       Под его пристальным и цепким взглядом Мати звонит Кобо, который быстро отвечает на вызов. Она подсчитывает: в Японии сейчас должен был быть вечер.       — Кобо.       — Мати, — выдыхает он, — я так…       — Нужен Стриндберг, — заявляет Ямамото, вклиниваясь в их не успевший начаться диалог. — Он делал нам фальшивые документы, с помощью которых мы попали во Францию. Вот и сейчас он поможет нам.       — Что от меня нужно? Деньги?       — Да.       — Но не в Йокогаму, — пресекает его Кимифуса. — Мати, повтори ему это, если он не расслышал в очередной раз.       Но Ямамото слышит.       — Меня вполне устроит Тотиги. Тебе такое подходит? — обращается он к Ките.       — Хоть на Аляску, если это не Йокогама.       Юдзо ухмыляется.       — Переживаешь за город?       — Как тут не переживать? — задаёт Кимифуса риторический вопрос. — Он в опасности, когда ты там. А теперь я хотел бы поговорить с Мати наедине.       Мати крепко сжимает телефон, выходя в коридор.       — Что у вас случилось? — тут же спрашивает Кимифуса. — Мне почему-то неспокойно. Мати, скажи и не утаивай.       — Наш дом сгорел.       Она слышит его прерывистый вдох. Кита молчит, Мати — тоже, сжимая телефон так, что пальцы онемели.       — Дело ведь не в проводке? — осторожно прощупывает почву Кимифуса. Юдзо Ямамото — псих, каких поискать, и с ним простое объяснение ситуации не подойдёт. — Ответь мне, пожалуйста. Я не собираюсь приезжать во Францию, чтобы его убить, хотя мне очень хочется это сделать. Не волнуйся.       «Это не я должна волноваться».       — Если бы ты хотел, то не смог — у меня ведь работа, с которой не так просто вырваться, — продолжает заверять её он.       — Он убил Марион и поджёг дом.       — Bordel de merde.       — Кобо…       — Таблетки, видимо, не помогают. Он исправно их принимает?       — Да. Сам ведь видел — иногда я буквально запихиваю их ему в горло.       — Лучше бы он ими однажды подавился.       Мати уже хочет нажать кнопку «отбой», как Кита задаёт вопрос, сбивающий её с толку:       — Ты бы смогла быть с тем, кто убил человека?       — Я уже с таким, разве нет? Или вы в мафии занимаетесь производством пончиков?       — Убийства по приказу мафии. А если они её не касаются?       Мати чувствует, как по коже невольно бегут мурашки.       — Ты… Ты кого-то убил вне работы?       — Я…       — Кимифуса! — слышит она женский голос. Кажется, это Мари, как-то ей уже доводилось слышать её разговор с Кимифусой. — Нам пора идти!       — Я перезвоню позже, — говорит он. — Напиши, какая сумма денег нужна, я вышлю. И держи меня в курсе ваших перемещений.       Мати, закончив звонок, понимает, что стискивала телефон до болезненных судорог. Она стискивает зубы, пытаясь массировать онемевшие пальцы.       Кита ударяет ладонью по столу — врача для него они так и не нашли, лекарства не особо помогают, а теперь он ещё убивает и поджигает дома!       Сукин сын!

***

      На следующий день Ямамото даёт Мати адрес Стриндберга. Она переодевается в нормальную одежду (надевает брюки, водолазку, ворот которой плотно прилегает к горлу, куртку и ботинки) и едет в указанное на бумажке место. Но увидеться с мужчиной у неё не получается: в его квартире уже кто-то есть, и они разговаривают на повышенных тонах.       Девушка старается подниматься по ступеням как можно тише и, прижавшись к стене, склоняется к щели: дверь в квартиру приоткрыта.       — Стриндберг… Le loup mourra dans sa peau. Всё спокойно жить не можешь. Робер Мерль — государственный преступник, — она слышит спокойный и усталый мужской голос. Так и представляется, как его обладатель снимает очки и трёт переносицу, прикрыв глаза. — Мы ведь столько раз говорили тебе перестать заниматься подделкой документов, но ты вышел на новый уровень — ты помогаешь преступникам, которых разыскивает весь мир.       — Но не пойман — не вор, месье Сартр, — выкручивается, видимо, тот самый Стриндберг.       — Тут скорее: «Нет тела — нет дела», — замечает женский голос.       — Так точно, мадемуазель де Бовуар!       «Они из полиции?»       — Может, Стриндберг применил на нём способность? — вклинивается в диалог ещё один женский голос. Если первый показался Мати более игривым и весёлым, то здесь собеседница была настроена серьёзно и звучала обеспокоено. — Он ведь как уж на сковороде крутится.       — Звучит как сказка, Санд, — не соглашается с ней Сартр. — Да и не такая у него способность, чтобы воздействовать на другого человека.       «Нет, не полиция, — хмурит тонкие брови Мати. — Тогда кто они? Способности… Эсперы? Но кто?»       — Слушай сюда, Стринберг, — раздаётся первый женский голос, — у меня для тебя есть уникальное предложение, которое действует, пока ты находишься в пределах этой квартиры.       — Да-да, мадемуазель де Бовуар?       — Симона… — начинает Сартр.       — Тц! Ты предоставляешь нам необходимую информацию, — продолжает Симона, — а мы взамен… Не меняем твою несомненно роскошную одежду на тюремную робу.       — Клиентская этика, сами понимаете…       — О, да ладно тебе, какая клиентская этика, — Симона цокает языком. — Ты мать родную продать готов, а тут всего лишь одно имя.       Стриндеиг давится воздухом — Мати думает, что ему всё же кто-то дал под дых.       — Симона… — видимо, это была Симона, раз её имя устало произнёс Сартр.       — Прости, просто хотела продемонстрировать месье Сартру, что я тут не шутки шутить пришла. Убивать не собиралась, — это уже бросает Сартру. — Это ведь очевидно — с мёртвыми шутить не  получится.       — Конечно-конечно.       — Так что там с данными?..       Мати начинает удаляться от двери. Что-то подсказывает ей, что поведение некой Симоны не понравилось Сартру — видимо, он главнее её, а Симона своими действиями показала, что может не считаться с его мнением. Ещё и перед лицом… преступника? Так его назвать? Впрочем, отмахивается Мати, это не её дело.       К Стриндбергу она решает обратиться на следующий день.       Если, конечно, его не задержат.

***

      Жорж Санд цепляет солнцезащитные очки за ворот просторной голубой рубашки в белую полоску. Кажется, в этот раз еженедельное совещание будет не очень весёлым.       — Приготовьте мне отчёт, Симона, — говорит Жан-Поль, ставя точку в собрании.       — Как скажете, месье Сартр.       Сартр подхватывает папки и, не прощаясь, покидает переговорную. Он подчёркнуто вежлив (с Симоной так особенно), температура в помещении точно упала на несколько градусов, и это замечает не только Санд.       — Он какой-то нервный, — отмечает Санд, на выходе догоняя Симону. Де Бовуар хмыкает, снисходительно глядя на девушку.       — Не бери в голову, это Сартр. Его обычное поведение. Я знаю его четыре года, и когда он на что-то обижается, ведёт себя подобным образом.       «Как поправляющий всех козёл?» — хочется спросить Санд, но она вовремя осекается. Вместо этого говорит:       — Но не со мной.       — Это потому, что ты ему ничего не сделала и вы не встречаетесь, — раздаётся басистый голос. Жорж оборачивается: позади них идёт мадам Жермена де Сталь — высокая женщина с каштановыми кудрями и пронзительным взглядом тёмных больших глаз. Голос соответствует обладательнице: Жермена предпочитает мужской стиль в одежде, курит кубинские сигары и не подбирает слова. Наверное, думает Санд, Симона брала у неё уроки по общению с людьми.       — Спасибо, мадам де Сталь, — отзывается Симона.       — Не строй из себя обиженную барышню: все знают, что вы состоите в отношениях. Не особо-то вы и скрываетесь.       Точно брала у неё уроки.       — Приму к сведению.       Через несколько часов они вновь оказываются в переговорной, правда на этот раз совещание ведёт Оноре де Бальзак — высокий полноватый мужчина с пышными усами, которые он любит поглаживать, заслушивая выступления.       — Когда месте Стриндберг изволит сообщить нам, куда направился Мерль, там и составим подобный план, — предлагает Оноре. — Но, скорее всего, последовать за ним придётся. Итак, кто бы хотел отправиться в командировку? Жермена?       — Конечно. С моей-то аэрофобией.       — Но у тебя же не сидеродромофобия.       — За пределы Франции не выезжаю, — отрезает мадам де Сталь. Присутствующие переглядываются, и Симона вспоминает пущенный когда-то кем-то слух: за пределы Франции не выезжает, потому что её разыскивают. Симона эту версию не отметает — Жермена вполне могла натворить что-то противозаконное.       В переговорную приходит Сартр, тихо опускаясь на свободный стул.       — Жан-Поль? Симона? — вопрошает Бальзак, поочередно на них смотря. — Может, вы?       — Мы? — удивляется она.       — Ну не Теофиля же отправлять, — говорит Сартр.       — Теофиля только на свалку, — хмыкает Жермена и кивает на крепко спящего на соседнем с ней стуле мужчину. — Забросите его туда по пути к своему месту назначения?       — Можно отправить ещё и Франсуазу, — продолжает размышлять Бальзак.       — Не в англоязычные страны, — Франсуаза Саган, женщина с короткой стрижкой и светлыми волосами, виновато улыбается. — Поехать-то поеду, но вообще не пойму, о чём там все говорят.       — Жорж? — обращается к Санд Оноре.       — Почему бы и нет, — пожимает она плечами.       — Решено — едешь вместе с Симоной и Жан-Полем. Это поможет тебе набраться опыта — заграничные поездки очень этому способствуют.       После совещания Симона на своё место не возвращается, а направляется в кабинет Сартра. Ещё с ним ругаться не хочется, но стоит ей увидеть выражение его лица, как де Бовуар понимает, что можно похоронить все надежду на мирный диалог.       Сартр недоволен.       — Тебе не стоит так со мной разговаривать в присутствии подозреваемых, — чеканит он каждое слово. — Ты неоднократно так поступала, каждый раз я делал тебе замечания, ты говорила, что примешь к сведению, но из раза в раз… А теперь ещё ты позволила себе подобное поведение в присутствии Стриндберга, — Жан-Поль сжимает губы в тонкую полоску. — Он потом будет ни во что меня ставить, а отдавать предпочтение «мадемуазели де Бовуар».       — Чем именно ты недоволен? Я не позволяла себе ничего лишнего, — Симона садится на стул, занимая место напротив Сартра, устроившегося за столом. — Такая у меня тактика допроса. Я стараюсь выстраивать с подозреваемыми доверительные отношения, а не доводить их до рвоты, как некоторые.       — Даже сейчас: ты не спросила разрешения, можешь ли ты сесть. Ты взяла и села.       Симона тут же поднимается (вскакивает) со стула.       — Сидела бы уже.       — Да нет, постою. И всё же, чем ты там недоволен?       — Твоим поведением и языком.       — Мне казалось, что тебе нравится мой язык, — срывается с губ Симоны фривольная колкость. Ей кажется, что у Сартра сейчас откажет сердце: он бледнеет и распахивает глаза. А после щеки заливает краска, и Симона мысленно вздыхает — показалось. Но честность его она ценит — это то, что она хотела. Это стало одной из причин, по которой они начали встречаться — честность. — Не надо…       — Думаешь так, потому что ты женщина.       — Я так думаю, потому что это правда.       — Мы ещё поговорим, когда ты остынешь. Теперь можешь быть свободна.       — Я и не нагревалась, чтобы остывать.       Симона дверью кабинета не хлопает, хотя очень хочется. В последнее время у них что-то не клеилось, и это «что-то» — их отношения. Может, мадам де Сталь была права — им не стоило начинать встречаться и мешать личное с рабочим? Может, поездка в Йокогаму поможет им наладить отношения?       На эти вопросы у Симоны ответов не было.

***

      В кабинете Теофиля Готье, куда он просит зайти Симону, царит полумрак и приятно пахнет деревом.       — Вы хотели меня видеть?       — Да-да. Садись, Симона, не стой столбом. Я уже не так молод, — кряхтит он, усаживаясь поудобнее. Симона садится напротив него, утопая в мягком кресле. — Есть вещи, о которых я не жалею, а есть те, которые я хотел бы исправить. Семнадцать лет назад я был вовлечён в одно дело в Йокогаме, когда работал в их Отделе по делам Одарённых. Тогда безумный учёный по имени Юдзо Ямамото похитил семерых детей. Его интересовало способности, связанные с психикой человека, как они влияют на неё. Понять передел человека и его возможностей. Он предлагал свои эксперименты ставить на детях — по его убеждению, ярче всех способность проявляется в детстве: силы много, контроль ещё не так хорош. Эту идею отклонили его коллеги — они были в ужасе, она показалась им чертовски негуманной и кровожадной. Когда его поймали за попытку эксперимента над ребёнком, то он был исключён из совета учёных.       — Ещё вовремя вмешались.       — Это разозлило его ещё больше. А потом начался ужас. Детей было семеро: четыре мальчика и три девочки. Когда всё вскрылось, японское правительство очень хотела замять случившееся. И у них это получилось: подробностей мало, а мой тогда коллега не особо был разговорчив. Мы прекратили общение вскоре после окончания расследования. Такое странное ощущение, Симона — я вроде бы принял участие, но получил ничего.       — Понимаю.       — Недавно мы обнаружили следы Ямамото во Франции, куда он сбежал после Йокогамы.       — Сбежал? — переспрашивает она.       — Да. Разве я не говорил?       — Нет.       — Япония его упустила, — вздыхает Готье. — Мы с большой вероятностью считали, что он выжил. Так выжил, что прихватил с собой двоих детей: мальчика и девочку.       Теофиль тянется в сторону, и только сейчас Симона замечает, что справа на столе лежит папка, которую мужчина ей передаёт.       — Что вы от меня хотите?       — Помочь его поймать.       Симона издаёт нервный смешок. Нет, он же несерьёзно ей это предлагает?.. Нет ведь?       — Нет-нет, — она мотает головой. — Вам нужен кто-то более опытный. Сартр, например. Вот точно, Сартр!       — О, только не этот напыщенный козёл, — морщится Готье. — Мне нужен кто-то вроде тебя: настырный, преданный своему делу.       — Но мне уже есть, чем заняться в Японии.       — Бальзаку не стоит об этом знать — он считает, что я до сих пор не отпустил прошлое. Чем меньше Бальзак знает, тем крепче спит. Только боюсь, что у Ямамото везде могут быть уши.       — Месье Готье…       — Я все эти годы помнил об этом деле, Симона, — произносит он с небывалой пылкостью и горечью в голосе. — Помнил! А недавно случившаяся история с пожаром и найденным телом показалась мне подозрительной. Я что-то почувствовал. Наш эспер провёл расследование и подтвердил, что замешан старый знакомый: свидетельские показания сделали своё дело. Мужчина был японцем и походил на фоторобот Ямамото.       — С чего мне начать? — со вздохом спрашивает Симона. Если уж Готье вцепился, то не отодрать.       — Я бы ещё раз переговорил с нашим эспером. Также я дам тебе контакты своего японского коллеги.       — А если у меня не получится?       — Получится.       Симона сбрасывает с ног туфли и забирается на диван с ногами в своём кабинете. Она ознакамливается с материалами дела и вырезками из японских газет, удивляясь, насколько тонкой оказывается папка. Ямамото убивал родителей и забирал у них детей — по долгу службы она видела всякое, но от этого ей становится жутко. Де Бовуар откладывает папку в сторону и трёт виски.       Возвращаться в Японию, если честно, не очень хотелось, но это была страна, где она росла, переехав в неё с семьёй будучи ребёнком из Франции, где с детства знала Анго Сакагучи и поступила на работу в Министерство иностранных дел, оказавшись под начальством Танеды.       — Анго, — выдыхает она.       Анго шпионил за Портовой мафии. По приказу Мори он стал и их агентом. Симона к этому относилась нормально: жизнь никогда не была простой или справедливой. Они были на стороне правильных ребят, но случившееся с детьми и Одасаку (и Дазаем) и «Мимиком» заставило Симону иначе взглянуть на ситуацию и повзрослеть.       Анго Сакагучи — не друг детства и не прилежный коллега, Анго Сакагучи — тройная дрянь, которая ради достижения цели пойдёт на всё. Даже если пострадает друг. Даже если друг умрёт. Она часто прокручивала всё в голове и думала: а если бы на месте Одасаку оказалась она, впутался бы в дело ради неё Анго?       — Значит, уезжаешь? — поднимает Симона трубку и слышит вопрос от Дазая, находясь в аэропорту.       — Да, Танеда одобрил моё заявление о переводе, — отвечает она Дазаю, даже не задаваясь вопросом, откуда он знает. Знает и всё, это же Осаму Дазай. — Как раз скоро мой рейс. Я была на днях в «Люпине», но тебя там не застала. Решил больше не пить?       — Да, решил завязать.        — Неужели жить захотелось?       — Не настолько, но сегодня, например, умирать бы не хотелось. Анго знает, что ты уезжаешь? Или вы так и не разговариваете после случившегося?       — Не разговариваем. Я оставила ему записку.       — Большего он и не заслуживает, я согласен.       — Дазай…       — Удачи тебе, Симона. Береги себя.       — Осаму…       — À bientôt à Paris.       — Удачи, Дазай. И прощай, — отзывается она, по фразе понимая, что они больше не увидятся — по какой-то неведомой ей причине Дазай всё французское не любил.       Симона сжимает пальцами уголок папки. Нужно возвращаться к работе, а о призраках прошлого она подумает позже.

КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ