Mein lieber Polen

      Венгрия впервые за несколько лет соизволил явиться на день рождения своего папы, Австро-Венгрии? В присутствии ненавистного отца, ГИ, раздражающего до конвульсий деда, Пруссии. Впрочем, только из-за присутствия этих двух в одном помещении можно смело прощаться со своими билетами в Мюнхен. Но удивляет также то, что венгр добровольно согласился провести несколько дней вместе со своими двумя немецкими братьями в лице Веймара и Рейха, с которым после последнего скандала отношения упали в пропасть.       Может, Венгрия едет к своей семье из простого благородного желания сделать АВ огромный подарок, который заключается в его присутствии в такой важный день? Смешная шутка даже для будущего именинника. Чтобы Австрия перестал докучать ему с тем, что постоянно упрашивает его хоть одно голосовое сообщение с поздравлениями отправить их папе? Нет, но после этого, возможно, Австри отстанет от него с этим хотя бы на год. Какими же ещё могут быть причины? Возможно, это связано с недавним разговором с Польшей? Определённо, но даже Австрия не может догадаться, что тот задумал. Естественно, что австриец узнал об этом от Польски, который походил в тот момент на параноика. Тот, конечно, успокоил поляка, но ему стоило бы самого себя успокоить, ибо он нервничал не хуже за своего приятеля — разве что умеет это скрывать.       Тогда вопрос в другом: что Венгрия задумал? Этот вопрос начал тревожить Австрию ещё сильнее, когда он лежал в одном купе с венгром и немцем. Стоило бы тревожится скорее за состав своего купе, а не за то, что его братец у себя там в голове накрутил. Хорошо, что австриец лежит на верхней кушетке, отгородив себя от возможной войны внизу.       Германию тоже беспокоило поведение Венгрии, но отнюдь не то, почему он ест пахучие салями в купе — это ещё в его стиле. Он узнал о том, что венгр едет с ними только в самом вагоне, когда тот обустраивал себе спальное место. На все вопросы немца тот посылал его к Австрии, и это намного лучше, чем на один половой орган. Венгр, поняв, что мог дать и такой многозначительный ответ, посмеялся. Австриец тоже хихикнул, но скорее от нервов. Пришлось уделить время на то, чтобы прояснить Германа в курс дел: Венгрия едет на день рождения АВ вместе с ними, с какой-то нехорошей целью, определённо не связанной с праздником.       Целую ночь на пути к Мюнхену телефон Австри разрывался от сообщений Германа, который не мог говорить о Венгрии вслух. Оба понимали, что тот едет далеко не с благими намерениями. Было обсуждено кучу вариантов от того, что тот захотел от чистой души поздравить папу после примирения с Австрией (не удивительно, что именно австриец так предполагал), и до того, что тот расскажет о похождениях Германа на семейном ужине.       Последнее немца мучило всю ночь. Его мысли были схожи на качели: то он перебирал самые худшие варианты реакции семьи на это, то думал, что он становится параноиком как Польша. С одной стороны, теперь у него есть что-то общее с поляком, но другая сторона говорит ему отставить шутки в сторону и понять, что дело слишком серьёзное. Смотря на спокойно заснувшую физиономию венгра, у немца крутилась в голове картина того, как он выкидывает его из окна поезда. Слишком сладкие мечты как для Германа, который еле как засыпает. Он проиграл у себя в голову тысячи реакций, и это только его отец, не говоря уже про других членов семьи. Забавно, что немец не смог придумать, как он будет защищать себя при таком раскладе. У него проигрышная позиция. И когда он не знает, что делать, начинает работать далеко не мозг, а руки. Прям как двадцать третьего февраля, понятия не имея, как стоило ответить поляку на грубые высказывания.       Германия понял тогда лишь одно — он дал слишком много свободы для Польши, который осмелился на такой гадкий поступок после того, как немец перед ним раскрепостился. Добрые намерения принесли не просто плохие последствия, а настоящую беду для всех окружающих. Они оба — Герман и Польска, — виноваты в этом, и немец не боится наделить поляка ответственностью за те слова. Такое может позволить себе Франция, Бельгия, да хоть Чехия и Словакия, но не тот, перед кем Германия готов был упасть на колени. Неблагодарность… но он снова ударяет себя по лбу, чтобы вспомнить одну простую истину.       — Это был твой выбор, — как всегда чётким тоном, с небольшим акцентом говорил Тайвань. — Ты его не любил – ты его хотел контролировать. Не имея возможности получить то, что хотел, ты прибегнул к тактике, которую применял к своим коллегам – наказанию. Несмотря на то, каким образом ты хотел показать свою силу, хоть на деле я вижу одну лишь слабость, но ты своими действиями доказал иное – это был твой выбор.       Германия сам решил, что так будет лучше. Для кого? Отчасти и для Польши, чтобы тот попытался что-то понять, но в большей степени он сделал это для себя. Для собственного самолюбия, которое он унижал при встрече с Польской. Упав на колени, ему зарядили ногой по лицу, но все обратили внимание тогда, когда немец ту самую ногу потянул на себя и тот, упав, зарыдал. А теперь за эту «плаксу» Германию готовы унизить перед Британией и США.       — Ich hasse euch so dermaßen… — полушёпотом произнёс немец, схватившись за разболевшуюся голову.

***

      В семь утра поезд прибыл в Мюнхен. Забравший багаж венгр шёл впереди всей компании, при этом ни разу с ними не заводя диалог. Моментами Австрия у него что-то спрашивал и тот отвечал, но ничего более. Герман же в принципе не желал заводить разговор с тем, кто искоса хитро поглядывал на него. Даже будучи на заднем сидении машины, которую вёл его племянник.       — Долго ещё ты будешь на меня так смотреть? — спросил Германия, смотря на дорогу.       — Герман, — шикнул Австри, у которого уже начинает дёргаться нога.       — Это ты ко мне? — поднял бровь Венгрия, который так и пристегнулся по многочисленным просьбам водителя и другого пассажира.       — Никто здесь не похож на зелёную гадюку больше, чем ты, — грубо изрёк немец.       — Гадюка? Я тебе баба что-ли? — ухмыльнулся венгр. — Много кого ты видишь женщинами, хех.       Слишком грязный намёк, и довольно опасный, учитывая, кто сейчас за рулём. Теперь не имеет значения, кто за рулём: злой Германия или просто Австрия — вероятность попасть в аварию одинаковая.       Было заметно, как Германия не спешил парковаться возле пентхауса, что был полностью во владениях немецкой семьи. У немца даже остался пульт от ворот, дающий без всяких морок въехать. Кажется, что сейчас вся семья успеет выйти во двор, а машина только на середине пути к гаражу будет стоять. Венгрия сам не спешил выходить, ибо энтузиазм по прибытию в яркий пентхаус почему-то подупал. Осознание того, что ради своей цели придётся пожертвовать своим комфортом и терпением, было довольно неприятным для венгра. Хоть сейчас Герман может улыбнуться при виде того, как Венгрия еле поднимает своё тело из машины.       Забрав вещи и подарки из багажника, все трое пошли ко входу в дом. Венгрия был сзади, пока Австрия и Германия уверенно шли со своими подарками к дверям, к которым, скорее всего, подошёл именинник. А что у венгра имеется для АВ? Впрочем, его присутствие на празднике уже является огромным бесценным подарком, но он решил прикупить любимые ним ликёрные конфеты, причём из Будапешта.       Когда двое спереди подошли к дверям, венгр уже готов был на минутку отдохнуть, но у его любимого брата оказались ключи. Венгрия весьма разочарован. Он даже не спешил входить, когда немец и австриец начали обувь в прихожей снимать.       Там будет его отец. Его братья. Его прадед по отцовской линии. Все те, из-за кого он не хотел возвращаться в этот проклятый богом город. Мюнхен на такое мнение о нём вряд ли обиделся бы, но дело не в нём. По крайней мере, Мюнхен не отрекался от своих детей (если бы они у него были) из-за одной «неправильной» родственной крови, в отличие от Германской Империи.       Венгрия чувствует себя чужаком, над которым все не прочь поглумиться. За отцом покорно последуют остальные его братья, а вот дед с удовольствием поддержит своё лицемерное чадо. Даже Германия не постесняется обронить словечко о своём дяде, пока Австро-Венгрия, Австрия и Австрийская Империя молчат. Если двое первых слишком терпеливы, то насчёт последнего нет сомнений, что он того же мнения. Венгрия не похож ни на кого из них, кроме своего дедушки Венгерского Королевства. И если ВК способен взять и разорвать с АИ и его высокомерной семьёй все связи (кроме любимого сынишки), то младшего венгра эта семейка будет преследовать всю жизнь.       — Ты не мой сын.       — Это не мой внук. Азиаты мне не родня.       — Мне тяжело называть его братом.       — Стыдно признавать, что ты являешься членом моей семьи.       — Вен? Ты заходишь или нет?       Голос Австрии позволил Венгрии вернуться в реальность, хотя она ничем не лучше его прошлого. Он уверен, что немцы остались того же мнения о нём, но не посмеют это сказать вслух при австрийцах. Но Вен не настолько, по мнению некоторых европейцев, придурок, чтобы не понять, что он по-любому с ними увидится и к этому стоит быть готовым. Много дней ушло на то, чтобы отрепетировать свои ответы на предсказуемые вопросы, поэтому Венгрия, держа в руках свой подарок и неся на плече рюкзак, вооружён.       Тело облилось холодным потом, когда нога венгра вступила на порог дома. В это трудно поверить, учитывая, какое горячее томное дыхание вышло из него, когда тот нагнулся снимать свои кроссовки. А двух его так называемых «сопровождающих» и след простыл в прихожей. Оказавшись в гостевой, с левой стороны, где находится столовая, послышались быстрые, но лёгкие шаги. Когда ходят кто-то из немцев, то шаги такие, что вода в стаканах колеблется. А вот эти шаги подобны летающему пёрышку, чьё присутствие не всегда заметишь.       — Мои дорогие! — восторженно воскликнул появившийся в дверном проёме АВ и чуть ли не подбежал к очень жданным гостям. — Как я рад вас видеть!       Имениннику невозможно обойтись без крепких объятий, которые кажутся такими только ему. Он выглядит очень мило на фоне своего большого во всех смыслах внука. Австрия является золотой серединой между ними двумя — между скромно худым и подтянутым атлетом. Германия словно совсем молодое деревце обнимает, хотя у того возраст в два раза больше его.       — А пугали ведь, что не сможете! — самодовольно смеялся Австро-Венгрия, чей праздник оказался выше за какие-либо государственные обязанности. В каком-то смысле его празднование тоже является их частью.       — Вообще-то мы не говорили только за себя двух, — хитро улыбнулся Австрия, аккуратно взяв папу за руки. — У нас есть небольшой сюрприз для тебя.       — Джейсон Стетхем? — от балды сказал АВ.       — Немного скромнее сюрприз, — сказал младший австриец с небольшим недопониманией юмора старшего.       Пока трое нежелись в гостиной, из-за проёма в столовую появился Веймар, которому придётся одному из первых узреть шедевральное возвращение сбежавшего венгерского брата. На другом конце помещения, со стороны прихожей раздался неспешный и еле слышный шаг. Честно говоря, Австро-Венгрия готов был увидеть скорее Ангелу Меркель в свой праздник, нежели Венгрию в любой из дней года. Как только блудный сын появился в гостиной в сопровождении ехидных улыбок Австри и Германии, ему на зло за Веймаром сразу же оказался Германская Империя. Казалось, что он будто бы специально выжидал ту секунду, когда его самый «любимый» сын покажет себя всем. Венгрия не хочет верить его удивлению, которое пытается скрыть вечно каменная гримаса. Лишь её глаза венгра способны видеть, ибо у того словно рефлекс срабатывает на сына, от которого уже не избавится.       — Венгрия… — Австро-Венгрия и воздух не успел набрать в грудь, когда из него тихо вырывалось трепетное имя сына.       Тело старшего словно крылья обрело, почти что на носочках подошло к тому, что само же породило. Некогда потерянная часть тела и души АВ сейчас стоит перед ним, и тому не удалось устоять перед Венгрией. Чем ближе австриец был к сыну, тем быстрее на глазах наворачивались слёзы. Они так же резко хлынули из-под закрытых век, как и АВ заключил венгра в свои объятия, что без всякой иронии были крепкими даже для младшего.       Правда, по нему совсем не было видно, что он вообще обратил на это внимание. Взгляд его глаз был устремлён на отца, которого еле видно из-за персоны Веймара. У них двоих одинаковые глаза, и не одним лишь цветом. Все присутствующие в помещении понимали, что горит в их глазах. Дым в них говорит о том, что их ненавистный костёр настолько велик, что скоро он из ноздрей и ушей пойдёт. Но хоть чём-то Венгрия сильнее Германской Империи — его ненависть очень велика, словно внутри него, где засел обиженный отцом ребёнок, медленно горят тонны угля.       — Венгрия! — схватил Австро-Венгрия младшего за щёки и развернул его лицо к себе. — Mein große Smaragdchen!..       Сколько бы из АВ не хотели вырываться разнообразные комплименты и словечки в сторону венгра, этот словесный поток остановили подло подобравшиеся к векам слёзы. Их пришлось скрыть, уткнувшись всем лицом в грудь возмужавшего сына. Руки Австро-Венгрии бродили по телу, желая притронуться к каждой точке на нём, чтобы убедиться, что с Венгрией точно всё в порядке. Папина, или же материнская любовь в нём настолько сильна, что, несмотря на все ссоры, скандалы и обиды, он в силах простить сына после десяток лет разлуки. Одного взгляда венгра хватило, чтобы его папа кинулся ему на шею и висел как, за словами в голове Пруссии, постиранное бельё. Надо же было такой трогательный момент испортить тем, что Прусс про себя подумал и решил нашептать всем немцам в дверном проёме. Это оказалось настолько плохой идеей, что от одной усмешки ГИ у Венгрии заиграли чёртики в глазах.       Австрия уже собирался бить тревогу, чтобы отец исчез хотя бы с поля зрения Венгрии, но его страх развеяла из неоткуда появившаяся мягкость в лице близнеца. Сведённые брови разошлись в стороны и слегка подупали, а в глазах потухло то самое пламя. Он подавил в себе гнев, когда перевёл свой взгляд в сторону… Нет, венгр явно не глядел в пустоту. Австрия может не замечать, но вот Германии ясно, куда тот смотрит. На него же смотрят. И давно Герман не ощущал то, что частенько испытывает Польша при виде него — волнение в груди, которое сжимает сердце. Оно у него, возможно, крепче за кости, но оно с невыносимой болью сейчас сжалось, став похожим на сухофрукт. В лице немец не изменился, но, что удивительно, Австри был способен заметить, что с его племянником что-то произошло.       А Венгрия продолжал себе стоять, чья мягкая, еле заметная улыбка освещала помещение лучше за лучи солнца.       — Я немного обдумал… своё отношение к некоторым людям, — говорил он, поглаживая поднявшего голову папу. — Хотелось бы извиниться перед тобой.       — Ох, прощаю, только не покидай нас больше! — воскликнул Австро-Венгрия, весьма грубо поцеловав сына в щёку.       Из АВ прям вылетают все эмоции, и Венгрии они совсем не нравятся в таком виде, в котором он их сейчас почувствовал на щеке. Ему приходится сотни раз повторять, что так делать нельзя, но сейчас против своего папы он вряд ли попрёт — всё равно его тут слушать не собирается.       Другие же немцы, которые проводят время в Мюнхене всё своё время, получили огромную дозу шока при виде такой картины. Их удивляло не больше неожиданное появление венгра, а скорее радостная реакция АВ, который недавно отчитывал Веймара за то, что тот опоздал на завтрак, да и в принципе за пунктуальность. Тут же Венгрия пропал на несколько лет и он встречает его с распростёртыми объятиями, прощает все его грехи как Папа Римский и уже готов усадить за стол. Пруссия тоже с неоднозначными чувствами таращился своими глазами на полотно Рембрандта Ван Рейна, но быстро отошёл от такого состояния, идя в сторону разозлённого Германской Империи.       — ГИ, угомонись, — обратился к сыну Пруссия, слабо ударив по здоровому плечу. — Поверь, что после Великой войны я тебя почти так же встретил.       Кто же знал, что слова отца в этот момент способны надавить на ГИ сильнее, чем сам приход Венгрии и унижение со стороны плачущего АВ. Его не только поставили на место, но ещё и упрекнули в том, что он испытывает оскорбление вместо своего супруга. Он не хочет называть это обидой, и это даже толком не личностный конфликт, а переживание со стороны любимого человека. Пруссия замечательно и без лишних напоминаний видит то, что АВ ему дороже за собственных сыновей и внуков. Мнение насчёт того, что венгерская семья — те ещё ведьмаки, — Прусс так и не поменял, сегодняшний день лишь подтвердил его уже какой век существующее убеждение. Два ведьмака в доме — жди больше паприкаша и, в зависимости от второго венгра, любимого брата или поляков.       — Может, пригласим всех за стол? — нервно улыбался Австрия, глядя из стороны в сторону, чтобы ни у кого не оказалось «случайным образом» тяжёлого или же острого предмета. Да кого он обманывает – он смотрел только в сторону Венгрии и ГИ.       — Да-да, конечно, — немного отошёл АВ от венгра и потёр мокрые веки. — Устроил я тут сценку, хах.       — Надо Рейха предупредить, а то слабое сердце, если все тут соизволят помнить, — сказал Веймар, определённо имея ввиду одного из близнецов.       — Я так рад, что тот, кто о нём заботится, является тобой, — язвительно сказал венгр, хитро щурив глаза.       — А я так же рад за тебя и Австрию, — ответил тем же старший из братьев.       И десяти минут не прошло с момента прихода Венгрии, как тут начинается старый добрый стёб германской семьи к друг другу. Последний раз был тогда, что кто-то пошутил про чёрнокожих. Да, это был сам Пруссия полчаса назад. И нет, он любит не иронию, а свой (чёрный) юмор. Но главным расистом всё равно остаётся Третий Рейх, ибо так сказала вся германская семья и мировое общество.

***

      Новая неделя, и на сей раз без присутствия начальника Восточного отдела ЕС и его «старого» модного секретаря. Некоторые календарные дни, которые припадали на семейные празднования германской семьи, были праздником не только для них, но и для всего Евросоюза. В эти дни даже воздух казался легче, и в нём не витал аромат алойного дерева парфюмерии Том Форда, с которым всегда ассоциировался Германия. Хорошо, что он использует его вне дома, иначе Польша либо сам им начал пахнуть, либо сошёл бы с ума.       Сегодня страны могли вдыхать всей грудью, ибо, помимо алои, в воздухе не было бергамота — Венгрия тоже не присутствовал в штабе по неотложным семейным обстоятельствам. Удивительно, когда у венгра дни рождения родственников стали неотложными, будто это дело всей его жизни и Орбана в том числе.       Без своего лучшего друга Польша был одинокой мышкой, что может хоть свободно бегать по штабу, но без какой-либо цели. Весь отель просидел в компании Чехии и Словакии, но даже тут он чувствовал себя немного одиноко. В голове витала мысль, что братьев что-то объединяет, в то время как Польша является для них либо кинутым чужим ребёнком, либо просто никем. Они могут спокойно его оставить, волнуясь лишь друг о друге. И Польша не винит их в этом — был бы у него брат, то он поступил точно так же. Однако почему в его голову полезла такая мысль? Без Венгрии совсем уж одиноко? Или он действительно… ревнует венгра к его семье?       Польша готов начать бить себя по лицу, но сидящие в столовой его не могут понять. Трудно понять того, кто считает чужого человека частью своей жизни, приравнивая к собственной семье. Услышал бы это Речь Посполитая, то Польске явно пришлось слушать полтора часовую лекцию про то, кого можно и нельзя считать частью семьи. И когда это поляк возомнил о себе то, что он может быть ближе Венгрии, чем его папа, братья и дедушки?..       — Поль, хватит быть кислым как мой лимонад, — сказал Словакия, заканчивая со своим панини. — Только не говори, что ты ревнуешь Венгрию к его семье.       — Что? — Польша на секунду подумал, что он начинает говорить мысли вслух.       — Что ты так резко с ним? — ухмыльнулся Чехия, допивая латте. — Кстати, тебе тоже казалось, что Венгрия ревновал Вторую Речь к Поле? На дне рождении, когда тот его игнорировал и с сыном сидел?       — Чего?.. — от таких слов Польша чуть не краснел от злости, но пока что на его лице лишь слабая розоватая румяна… которую даже не видно, он весь красный.       — Та ну, Поль, ты должен был посмеяться, мы тебя развеселить пытаемся, — сказал словак.       — Это бред сумасшедшего, — скрестил руки поляк.       — Тогда прекрати выглядеть так, словно без Венгрии у тебя больше нет друзей, — ткнул в лоб Польску чех. — И не дуйся попросту.       — Я не дуюсь! Просто… меня беспокоит то, зачем Венгрия поехал к своим родителям.       Это его вправду беспокоило, хоть и не в этот самый момент. Но он не может додуматься до того, по какому именно поводу венгр поехал к семье. Портить праздник собственному папе — низкий поступок даже для Венгрии, учитывая, что он не испытывает к нему такого гнева, как к немцам. Ему нет смысла говорить ужасную новость в такой день… А что за новость он хочет сказать? Подсознание Польши явно что-то знает, но не хочет доносить эту мысль до его головы. Возможно, именно об этом говорил Швейцария — докопаться до той самой точки в груди, которая всё помнит и имеет возможность понять мизерные детали.       — В любом случае, это вряд ли причинит тебе проблем, — говорил Словакия, паралельно жуя.       — И ещё одно кстати: наш Хюго переехал… — заявил Чехия, имея ввиду под Хюго лечащего врача Самодержцев.

***

             Для Австро-Венгрии сегодняшний день был крайне особенным, ибо сегодня собралась практически вся его семья, включая позже пришедших родителей — Австрийскую Империю и Венгерское Королевство. Последний был рад видеть больше не своего сына, а своего «чистого» внука. Его-то объятия вправду были слишком крепкими, ибо, несмотря на отсутствие мужского полового органа посреди ног, он может потягаться с Германией, например, сломать им же этот стол. Венгрия может пересказать различные варианты, что можно сделать с Германом, но это слишком скучно. Все будут считать немца бедным и несчастным, когда на него без предупреждения кто-то накидывается. Можно ведь сделать по-другому, и так, чтобы племянник Венгрии заткнулся в окружении своих самых близких людей. Особенно хочется венгру увидеть, как изменится лицо его младшего брата, Третьего Рейха.       Венгрия практически не спускал с Рейха глаз, пока тот замечал и чувствовал, но не желал обращать внимание на заинтересованный взгляд брата. Австрия тоже заметил, как Венгрия глядит в одну точку, но снова приходил в недоумение. Третий Рейх не изменился с последней встречи: всё такой же мрачно спокойный, немного ворчливый, худое тело не приобрела ни одного лишнего грамма. Поправка будет ещё долго продолжаться, поэтому бессмысленно вглядываться в мельчайшие изменения на его лице. Венгрию заворожили его острые скулы? Да они с ним были ещё с подростковых лет. Пока Австрия пытался понять, что в Рейхе не так, он уже сам начал выглядеть как Венгрия, и тут уже младший брат захотел узнать, что с ним сейчас не так. Когда Рейх поправлял на себе рубашку и волосы на голове, Венгрия пустил тихий смешок. Сидящий рядом австриец поддержал его смех, думая, что дело в было в ухоженности младшего брата, несмотря на то, что с ним всё было в порядке.       — Вен, всё нормально? — наклонился к близнецу Австри.       — Абсолютно, — на вздохе сказал тот, оглянувшись вокруг. — Где последнее моё горе в виде племянника?       — Помогает папе на кухне, забыл что ли? — напомнил австриец.       Понемногу все начали собираться за столом. Сначала присели двое любимых друг другом братья в лице Пруссии и Австрийской Империи, только по двум разным сторонам и концам стола. Они ни за что не захотят приближаться друг к другу на менее метра, и в основном себя от брата остерегает австриец. Они ещё и разделили стол на «немецкую» и «австрийскую» стороны, чтобы сильнее отдалиться. Но то, что они вдали друг от друга, не означает, что Пруссия не достанет его на расстоянии. В принципе, находиться в одном помещении с Пруссией — тот ещё квест, особенно когда ты являешься его «любимым» внуком (Третьим Рейхом) или братом (Австрийской Империей).       — У тебя не нашлось парфюма получше? — громко спросил Пруссия, глядя на старшого австрийца.       — Так спешил, что под руку попался твой подарок, — с прикрытыми глазами сказал тот, пытаясь не поддаваться провокациям брата.       — Ох, я так рад, что ты хранишь мои презенты спустя лет двести, — посмеялся немец.       Если Венгрия посмеётся, что явно хотелось сделать, то его дед-немец обратит на него внимание и, соответственно, переключит его на своих внуков. Рейх явно будет благодарен своему старшему брату за это.       В этот самый момент Германская Империя вошёл в столовую, на что Пруссия вмиг стал милой бабочкой, а не надоедливой вороной. Удивительно, но при виде своего сына он имеет силы стать на одну капельку адекватным. Однако, по опыту Веймара и Третьего Рейха, это ненадолго — пока Прусс с ним не закончит диалог. Лично Венгрия предпочёл выслушивать случайные вкиды Пруссии в сторону всей семьи (кроме своего любимого сынули), нежели со скукой сидеть в присутствии своего отца. Тот может до простой фразы докопаться, ибо после того, как Венгрия вырос, он вспомнил, что он ему отец, а не просто единокровный родственник.       — Венгрия, — кажется, венгр только и ждал, когда его отец к нему пристанет. — То, что АВи на эмоциях отпустил с тебя все грехи, не означает, что твое скотское отношение к семье стерётся с нашей памяти.       — Я не ради вас…       — Никто не давал тебе слова, — строго перебил ГИ, а Венгрия, как ребёнок, всё-таки заткнулся. — Читать такому здоровяку мораль не имеет смысла, ибо в голове у тебя, кроме гулянок и пойла, более ничего нет. Но меня поражает то, что после такого ножа в сердце АВи ты подумал, что можешь вот так просто прийти и заявить, что твоя голова способна понимать твои поступки и действия.       — ГИ, прекрати, — влез в разговор Австрийская Империя. — Оставь это на совести АВ, который сам принял такое решение. Уж поверь, что отнюдь не тебе воспитывать своего же сына.       Резкая реакция АИ на слова ГИ вполне объяснимы: австриец имел ввиду буквальный смысл, когда говорил, что не терпит немцев. Наблюдается весьма стандартная ненависть тестя к своему зятю, только они одновременно приходятся друг другу дядей и племянником.       — А я думал, что ты весь день будешь молчать, — закатил глаза Пруссия.       — По крайней мере Вы, АИ, должны молчать во время разговора отца и сына, — не побоялся ГИ такое сказать прямо в лицо тестя.       — Кто-то решил вспомнить, что он мой отец — прошипел венгр.       — Очень смешно слышать это от того, кто ни во что не ставит своих родителей, думая, что ему сойдёт с рук любое оскорбление, — то, что Германская Империя сжимая скатерть на столе, явно не ведёт к добру.       — Не говори это тому, кто с самого рождения терпел каждое твоё гадкое слово в сторону маленького дитя и собственного супруга, — пламя в глазах Вена начало возвращаться, и он стиснул кулаки, словно пытаясь удержаться.       — Ты понятия не имеешь, что значит быть отцом, — резко ответил ГИ, с трудом сдерживая гнев. — Я не позволю такому неблагодарному сыну осквернять память о моей роли в твоей жизни и выслушивать его нытьё.       Венгрия усмехнулся, но горечь на его лице была очевидна.       — Ты правда думаешь, что я должен уважать человека, из-за которого моё детство закончилось тогда, когда я услышал плач папы? Или, может, ты хочешь, чтобы я благодарил тебя за тот вечер? Конечно, я тогда вовремя всё понял!       Германская Империя резко наклонился вперёд, не скрывая презрения к сыну.       — Ты обязан был принять это как часть взросления. Мир жесток, Венгрия, ты сам знаешь об этом. Не я сделал тебя таким, а твоя собственная слабость.       В тишине повисло напряжение. Австрийская Империя прикрыл глаза, пытаясь абстрагироваться от очередного семейного конфликта, но, услышав последние слова зятя, он не выдержал.       — Тебе стоило бы прекратить, Германия, — вновь вмешался АИ, посмотрев прямо на Империю. — Ты пожинаешь то, что сам посеял. И не нужно удивляться, почему Венгрия так себя ведёт.       ГИ отвернулся, чтобы скрыть свою растерянность, но только на мгновение. Он медленно повернулся, а в его взгляде исчез тот огонь, что царил секунду назад. Венгр для него всего-то обиженный мальчишка, что притворяется взрослым мужчиной, в то время как для того Германская Империя — тщеславный, потерявший корону нарцисс, что выезжает на успехе своего отца и сыновей.       Они точно сказали бы это друг другу в лицо, если бы в столовую не вошёл Австро-Венгрия, который прекрасно слышал этот разговор. Их спор разве что не слышал Рейх, который вовремя потерялся в этом мире и никак не воспринимал сказанные слова. Ничего нового он точно не услышит.       — Я что сказал насчёт скандалов?! — разозлился АВ, стоя как разозлённый орёл над супругом. — Я решаю, кого прощать, а кого нет! И не спорь с моим отцом! Ясно?!       — Господи, АВ, ты его отчитываешь, как ребёнка, — вошёл следом за сыном в столовую Венгерское Королевство. — Я его не воспринимаю всерьёз с дня вашего бракосочетания.       — И АВ тоже? — хихикнул Пруссия, за что получил подзатыльник от АВ, но от этого его смех сильнее разразился в помещении.       

***

      — Так, стоп, Хюго переехал в Мюнхен? — удивился Польша, стоя вместе с Чехией во время свободных минут возле кабинета последнего.       — Жена уговорила, — пожал плечами чех и сделал глоток какао. — Всё-таки какао вкуснее за твоё латте.       — Ой, ты совершенно не разбираешься в кофе, — закатил глаза поляк. — Так, и что нам делать с Хюго? У меня с ним запись год висела, а через три дня мне ехать на обследование. И что мне теперь делать?       — Поль, он тебя предупреждал за три месяца, как и всех нас, — подметил Чехия.       — У меня столько дел было! — оправдывался поляк.       — Думаю, он глубоко этим обеспокоен, — издевался тот.       — Очень смешно, говоришь прямо как наш ООН. Чёрт, а что мне реально делать?..       — Не знаю, лично Дания через две недели готов ехать в Мюнхен и там отоспаться. Эх, кажется, скоро я тоже буду впадать в добровольную кому, чтобы хоть немного отдохнуть от этого мира. Это весьма классная вещь.       — А если я перезапишусь к нему на ещё один год, то мой горб увидят все, а я ведь лицо всех польских красавцев.       — Я бы сказал больше красавиц, — посмеялся Чехия.       — Да-да, польская красавица едет в Мюнхен к своему ненасытному красавцу, — прозвучал в коридоре голос, до боли похожий на одного низенького эстонца.       — Эстония, блять!       — Ха-ха-ха!

***

             Продолжался семейный праздничный ужин, когда за столом были уже все пришедшие гости. Иногда Австро-Венгрии неприятно, что Священная Римская Империя вместе с Веной и Бранденбургом не желают появляться на подобных «бессмысленных» праздников, которые были созданы для людей и дня почитания Самодержцев. Для них праздники — Рождество и Пасха, а другие не стоят семейного торжества в полном объеме. Они и не на каждое Рождество приходят-то, ибо у двух государственные обязанности, а у главы всей германской семьи — богослужение, которое зачастую перетекает в его превосхождение.       Но есть среди гостей один человек, который пришёл сюда явно не с благородной частью разделить праздник с Австро-Венгрией и всеми близкими ему людьми. Нечего тянуть интригу — это Венгрия, который с удовольствием уплетал блюдо своего детства — паприкаш, сделанный руками его папы. Пускай это блюдо, с которыми венгры только и ассоциируются, этот стереотип создан неспроста — венгерская семья реально его обожает. Конечно, видеть, как АВ добавляет туда сметану, заставляет его папу, Венгерское Королевство, с отвращением отворачиваться.       Австрия слишком долго пробыл с Венгрией, чтобы чувствовать, когда тот что-то задумал. Может, это непосредственно стресс с его стороны, который спровоцирован странным поведением брата в последние дни. Он слишком подозрительный: венгр не позволял себе улыбаться в присутствии Германа, а тут он не стесняется своих эмоций в окружении всех знакомых ему немцев.       — Германия, какие у тебя планы на этот год? — спросил Австро-Венгрия, наматывая на вилку турошчусу.       — Кхм, через две недели мне необходимо ехать на Саммит G-20 в Осаке и в августе на Саммит G-7 в Биарриц. Помимо этого запланированы встречи на 80-летие с начала Второй мировой в Варшаве вместе с Штатами и следующим президентом Украины. Дальше там Парижский форум мира в ноябре, в декабре посещу Италию.       — Неужели ты решился поехать в Варшаву? — самодовольно ухмыльнулся Венгрия. — Тебя будоражит извиняться на коленах перед Польшей?       Венгр явно хотел сказать вместо слова «будоражит» нечто другое, но схожее по смыслу.       — Твои комментарии здесь лишние, Вен, — отмахнулся от оскорблений Герман.       — Нет, ты ошибаешься, они как раз кстати, — стоял на своём венгр.       На этот разговор заострили внимание все присутствующие. Кто знает, разразится ли новый конфликт или же Венгрии есть что такое интересное сказать.       — Я бы советовал всем перед тем, как узнавать планы Германа на будущее, поинтересоваться, какие у него планы были до, — паузы венгр создавал тогда, когда преподносил к своему рту горячий гуляш или же бокал вина. — На самом деле информация про всякие Саммиты нас интересуют менее, чем то, что происходит у тебя лично.       — Вен, хватит, — прошептал обеспокоенный австриец, положив свою руку на руку брата.       — Почему это? — фальшиво удивился тот. — Тут всем хочется узнать, какие тараканы бродят в голове их наследника.       — Я чую жаренное, — сказал Пруссия, отодвинувшись от своей тарелки и внимательно слушая своего внука. Этот тон ему очень сильно знаком.       — Вен, это тебя не касается, — грубо изрёк Германия, застыв в одной позе.       — Спасибо за очередное упоминание того, что я не ваша семья, — немцам надоело слушать одно и то же каждую встречу, поэтому Венгрия, когда все успели раздражённо закатит глаза, продолжил: — Но кому не хочется узнать, что происходит у Германа в квартире.       — Что может происходить у меня в квартире?       — Хм, ну, к примеру, есть тот факт, что ты не живёшь там один, и я далеко не про Лютера.       Все присутствующие, словно у них один мозг на всех, повернули головы в сторону Германа, который наконец понял, ради чего сюда приехал Венгрия. Это уже не жаренное, а перегорелое.       — Заткнись, — велел Германия.       — Вен, что ты имеешь ввиду? — спросил Австро-Венгрия. — Говорить о таких вещах может только Германия, а с твоей стороны это сплошная невоспитанность. Я не позволю тебе так выражаться.       — Я что, не имею права сказать вам, что Германия почувствовал к кое-кому то, что когда-то папа к отцу?       Германия резко схватился за разболевшеюся голову. Его сердце явно пропустило перед этим несколько ударов, после чего забилось с новой, невообразимой силой, да такой, что рёбра бьёт. Он не может убежать — совесть не позволит стать трусом в глазах семьи. Но весьма интересно, насколько будет легче стать изгоем? Считаться… предателем?       От этой мысли руки застыли, что ложка спокойно соскользнула с пальцев и ударилась об тарелку. Этот звук заставил его дёрнуться, убрав руку со лба, и это было его ошибкой: все увидели, как он заволновался. Жест был слишком подозрительным и, можно сказать, разоблачительным. Мысли, из которых он пытался собрать ответ, вмиг рассыпались в его голове, как упавшая на пол посуда. Он не может ничего сказать, и это играет Венгрии на руку. Его дядя прям восхитился, когда заметил такое смешное выражение лица на своём племяннике.       — Повтори на сей раз без лишней воды, — попросил Веймар, сложив столовые приборы и с интересом в глазах сомкнув руки над подбородком.       — Думаю, что эта информация очень важна для отца Германа, так как он вложил в своё чудо всего себя, — сверкал улыбкой венгр, глядя прямо в глаза Третьего Рейха.       Сидя рядом с Германией, Рейх повернулся к нему, но тот отвернулся от него, прикрыв лицо рукой. Он вёл себя точно также в детстве, когда ему было стыдно или даже страшно, и сейчас Рейх испытал дежавю.       — Герман, это правда? — спросил Рейх без всякой злости – сплошное удивление, а то и невера в слова брата.       — Венгрия, остановись! — громко шептал Австрия, схватив близнеца уже за плечо.       — Австрия, тебе тоже известно об этом? — спросил Германская Империя, со скрещенными руками, иногда наклоняясь вперёд, чтобы посмотреть на внука. К сожалению, он видел то же, что и Рейх.       — Герман, не позорься, — сказал Австрийская Империя, который в силу своего расположения за столом видел, как его правнук сидел с прикрытыми глазами, так ещё и в злом состоянии. Даже ему было слышно, как тот тяжело дышит.       — Вен, если ты уже начал, то советую договорить свою мысль, — посоветовал Пруссия, выпивая последний глоток вина.       — Что же, в первую очередь я хочу сказать, что Германия вполне соответствует требованиям наследника немецкой семьи, ибо у всех, кроме Рейха, лишь одна ориентация на всех.       Венгрия выразился очень понятно, что немцам потребовалось несколько секунд, чтобы переварить его слова ещё раз и понять его мысль.       — Герман гей? — поднял бровь Пруссия.       — Чёрт, — произнёс Веймар и залился тихим, но лихорадочным смехом. — Рейх, я всё-таки выиграл тот спор.       — Заткнись, — злостно кинул Рейх, вновь повернувшись к сыну. — Герман, повернись ко мне.       — Кто сказал, что я гей? — спросил ГИ. — В моей жизни есть лишь один АВи и никто более.       — Боже, не в этом суть, — подал впервые голос Венгерское Королевство, который мастерски делал вид, что ему этот диалог не интересен.       Пока все набросились на Германа, как волки на ягнёнка, Венгрия продолжал свою трапезу. Когда все замолкли, он, демонстративно сделав глоток вина, решил продолжить:       — Вам очень интересно узнать, на кого же упал взгляд этого любителя мужских задниц? — риторически спросил Венгрия.       — Вот бы тебе так яйца разок растянуть, как ты тянешь интригу, — щурил глаза Веймар.       — Не говорите такие слова за столом, — попросил ВК.       — Вен, прошу тебя, не делай этого, — умолял того австриец. — Это того не стоит.       — Что того не стоит? Рассказать всей семье о том, что Герман влюбился в Польшу, точно того не стоит?       — Что?!       Истеричный крик Австрии разнёсся эхом в помещении, которое сразу же заполонила мёртвая тишина. Германия резко разул глаза, но они не могли поднять свой взгляд выше за точку в столе, в которую он уставился. Венгрия сказал об этом вслух, в присутствии его отца, деда и прадеда, австрийских родственников и одного венгра. Он сказал вслух о том, что он влюблён в Польшу, сына Второй Речи Посполитой и внука Первой Речи.       В его спину сейчас смотрит вся семья, а некоторые даже видят его лицо. Вряд ли те, кому удостоено видеть этот ужас, захотят ещё раз взглянуть на Германа. Австрийская Империя приказал ему не позориться, но всё пошло наискосок, прям как Польша когда-то по лестнице.       — Что ты сказал?.. — переспросил Пруссия, который надеялся на старческую глухоту.       — Германия влюбился в Польшу, — повторил Венгрия, повернув голову на Рейха.       Это была замечательная картина: Третий Рейх чувствует себя настолько паршиво, что сейчас собственная слабая челюсть упадёт на пол. Возможно, такие слова сделали ему удар ещё сильнее, чем все семь лет заключения в ГУЛАГе. Тошнотворное чувство в груди не сравнима с сущим голодом и обезвоживанием. В нём будто что-то сломалось, а осколки посыпались по всему телу, из-за которых каждый вдох был подобен ножевому удару прямо по лёгким.       Рейх неспеша, с аккуратностью встал из-за стола, последовав прочь из столовой. Это добило Германию, который встал следом за отцом, но резко, чуть не сломав под собой стол и не опрокинув стул. Он пошёл впереди отца, но не с целью его остановить, а поскорее скрыться с глаз семьи.       — Тебе никто не разрешал выходить из-за стола без объяснений, Герман! — разгневался Германская Империя, также резко встав и подобно грому последовал за внуком.       — Вен, скажи, что это просто ужасная шутка… да хоть хорошая! — надеялся Австро-Венгрия.       — Пап, из моего рта не проскользнуло ни одной лжи, — ответил Венгрия и, когда из столовой ушли неприятные личности, он с радостью вернулся к паприкаше.       — Блять, я такое точно не хочу пропускать, — сказал Веймар и, встав, тоже вышел.       — Так, стоп, так это Германия младший влюблён в Польшу младшего? — уточнил Венгерское Королевство. — А я то думал, что он пошёл по методу промискуитета, прям как его старший дядя.       — Хах, точно сказано, — поддержал Пруссия, который сам не был в восторге от услышанной новости. — Давайте искать плюсы: это хотя бы не Франция.       — Лучше был бы Италия, — сказал Австрийская Империя.       — Господи, почему вся моя семья подурела… — схватился за голову и согнулся над столом Австрия.