Дорога к нашему счастью

      Леви ненавидел выборы. Что угодно, но не это. Пусть Эрвин приказывает, ведет людей к цели. Но не он. Леви исполнит любой приказ, сделает, о чем просят — пусть только скажут.       Все выборы, что он когда-либо совершал неизбежно имели последствия. Поистине, жестокость! Леви не знает и никогда не знал, что находится под картами на столе и какой вклад они внесут в игру, название которой жизнь. И есть ли вообще среди них та самая, что обернет партию в его пользу. Как правило, все карты, вне зависимости, повезло с ними или нет, имели обязательную негативную приписку. Так и кричали: «Выбери меня! Выбери! Но учти: тебе придется расстаться с этим. Смотри. Остальные более плохие варианты, там ты потеряешь куда больше, а со мной совсем чуть-чуть. Ну же! Я твой лучший вариант».       Все дает пользу, но при этом забирает равноценную услуге плату. Закон, что негласно правит всем миром; обязательный фундамент. Леви как никто другой лучше знаком с ним. Но сейчас он в откровенном замешательстве. Интуиция молчит. Логические и объективные размышления тоже ответа не дают. Леви не знает, как поступить. Как будет лучше? Что выбрать, когда на кону людская жизнь, за которую все борются, и потенциальный прорыв в знаниях? Равноценна ли такая плата? И можно ли вообще ставить жизнь на весы?       Леви чувствует, как медленно теряет человечность, борясь с бесчеловечностью. Иронично, смешно до слез. В голове не унимается одна фраза: «Если убить убийцу, количество убийц не изменится». Видимо, она относима ко всему.       «Но ведь я по-прежнему чувствую, просто боль нарочно притупляю. — Хочется сказать в свое оправдание, но сторонний голос на стороне моментально вгрызается в дискуссию: — А не это ли и есть равнодушие? Равнодушие и эгоизм. Так и рождается пренебрежение всем людским внутри».       «Я не знаю».       Леви не знает, как ему поступить.       Принципы или долг? Привязанность или ответственность? Эгоизм или пренебрежение?       От него зависит все. На него смотрят десятки глаз. Оттуда. Сверху. Проедают снаружи, бранят за несправедливость и лицемерие. «Я отомщу за вас», — напыщенно кричит голос и оставляет титана-убийцу в живых. Стыдно.       Голову разрывает от пульсирующих вопросами мыслей. Нужно решаться. Не хочется. За его спиной сотни нитей, оборвать которые не имеет права. Пускай время остановится. Нужно…       На плечах теплеет от прикосновения ладоней. Они даже не ощущаются, наоборот: вызывают подобие легкости и свободы от грузных оков. Леви хочется закрыть глаза. Нежный голос звучит в голове.

«В чью сторону склоняется твое сердце?»

      «Я не знаю».

«Знаешь. Чувствуешь. Но сказать боишься».

      Леви молчит. На душе по-прежнему легко, теперь уже вдвойне: он не наедине со своими проблемами.

«Чего ты хочешь?»

      «Мои желания не имеют значения».

«От тебя зависит все. Власть в твоих руках. Твои желания сейчас особенно имеют самое значимое место, — она замолкает, давая внять ее словам. — Теперь ты можешь вершить судьбу, Леви. Решайся».

      Леви слушает свое сердцебиение. Бойкое, ритмичное, но не менее мелодичное. Постукивания идут друг за другом, ни на секунду не запаздывая.       Власть в его руках. Но хочет ли он ее? Зачем?       «Я должен найти верное решение».

«Оно есть».

      «Должно быть третье».

«Нет. Их только два, Леви. Погляди сам: разве ты успеешь отрезать ей руку, в то время как сам в семи метрах от нее, а газа хватит на один лишь рывок? На один, Леви».

      Он не отвечает.

«Ты прекрасно понимаешь это, капитан, но хочешь себе соврать. Это не в твоем стиле, — усмехнулась она. — Один рывок урезает обилие решений до двух: либо Микаса, либо люди».

      Ему хочется задать вопрос. Такой, который должен слушать мудрец, но выслушивает ребенок.       «Скажи. В чем суть бесчеловечности?»       Леви хочет услышать ответ, но боится его. Боится, что ответ станет его правдой и бичом. Опасается, что едкие фразы тех людей правда, а он единственный, кто врал себе, внушая истину.

«Равнодушие к боли других. Безразличие».

      «Мало».

«Неспособность испытывать чувство вины или стыда. Нечеловеческое качество, присущее только человеку».

      «Я лишусь человечности при любом из выборов. Люди или человек».

«Нет, Леви. Не лишишься. Ты не можешь решиться, потому что чувствуешь ответственность за них. А чувства не равны безразличию. И ты не можешь выбрать, потому как тяжко принимать плохой исход для какой-либо из групп. А это сострадание».

      «Всех не спасти. Знаю».       Леви увидел зашедшую на ее бледном лице одобрительную улыбку.

«Ну так что?»

***

      Ее тело парализовало.       Микаса в мельчайших деталях видит руку. Ее руку. Ее кончину. Ее финал недолгой жизни.       Аккерман вновь сидит за одним столом со смертью. Ужинает в последний раз. Молча смотрит на обезличенный череп, пустые глазницы, косу в углу комнаты. Медленно жует еду, готовясь протянуть руку костям, чтобы сесть в ветхую лодку и сплавиться по реке.       Больше жизнь не проносится пред глазами. Не то привыкла, не то даже не успевает подумать. Да и о чем? Хотя… От нее появилась польза. Микаса поможет остановить нескончаемые смерти солдат. Одна ее жизнь спасет остальные. И его. И друзей. Капитан в очередной раз докажет свой статус Сильнейшего. Почему-то Микасе захотелось улыбнуться. Ну, дурность молодости все же никуда не делась. Сначала боялась, сейчас лыбится. Дура. Но менее забавнее не становится.       Если смерть-таки решила ее забрать, пусть и с третьего раза, Аккерман готова. Она сумела стать разведчицей и сослужить какую-никакую службу человечеству. В принципе, все пункты из списка вычеркнуты… Посмертно.       Микаса закрывает глаза и отдается моменту.       Секунда… Две… Сторонние шумы обрывает удар. Резкий, четкий, убийственный. Голову и тело прошибает мощная встряска. Микаса теряется в пространстве, не сразу замечает присутствие второго человека. Рукояти давно выпали из рук на большой скорости. Слышится какой-то лязг вдали, на фоне шипение ран титана. Она чувствует всем телом, как ее… их закручивает в воздухе. Подобно тому, как дети скатываются с холмов. А следом всю ее сотрясает до костей. Удар. Сотни ощущений переплетаются воедино и стягивают ребра. Еще один. По бедру сквозь штаны болезненно проехались пара метров промерзлой земли. Коробки с лезвиями отвалились сразу же при столкновении с поверхностью. Тело закрутило вновь, но уже по горизонтали. Дальше Микаса видела лишь непроглядную тьму.       Глаза залили мнимым воском. Под тяжестью слабости это сделать было практически невозможно. Тело не ощущалось от слова совсем. Казалось, оно потеряло способность вообще что-либо чувствовать. В голове влачился туман. Непроглядная дымка. Кто она? Где она?       Состояние длилось недолго. Микаса сумела пошевелить указательным пальцем правой руки. Она живая. Следом инстинкты потребовали зрения, которого она была до поры до времени лишена. Картинка смазанная, ничего не ясно. Сквозь один глаз, куда непрерывно затекала жидкость, Аккерман пробовала разглядеть ближайшие объекты. Странный шум на фоне не стихал. Вдруг стало сильнее чувствоваться покалывание холода. Рассудок все еще плавал на поверхности.       Когда сил хватило на то, чтобы поднять руку, Микаса вяло очертила силуэт перед ней. Мягко. Тепло. Взгляд поднялся выше. Что-то темное. Пальцы скользнули к этой части, но встретились с холодом.       «Капитан?..» — Сердце упало.       Под слоем красноты она могла отчетливее разглядеть лицо. Кем являлся его хозяин догадаться не составило труда.       Прилипшие ко лбу, насквозь промокшие рассерженным дождем пряди заходили на глаза, обрисовывали узоры на багровом холсте. Холодные пальцы убрали волосы с не менее холодного лица. С трепетом они спустились к скуле, еле касаясь кожи. Утерянное зрение постепенно возвращалось. Затем большой палец едва коснулся уголка губ, где скопилась застывшая кровь. Печаль пробила Микасу насквозь точным попаданием.       Капли дождя закатывались ей в глаза, она смаргивала их, но они все равно продолжали.       Безвольная рука Леви свисала с ее плеча, накрывая. Другая же покоилась под шеей разведчицы. Их отделяло не более десяти сантиметров. От его еще живого тела исходило слабое тепло. Это не остывание мертвеца, Микаса чувствовала на макушке дыхание. Редкое. Пугающе спокойное.       Но как все так вышло?.. А Женская особь? Неужели он за ней прыгнул? В голову въедалось «зачем?». Зачем было жертвовать собой ради рядового, кому еще и верилось с трудом? Зачем было оставлять миссию во спасение сотен ради одного?       Все внутри сжималось при виде такого спокойного выражения лица капитана. В обычное время меж его бровей всегда можно было увидеть хмурую складку, но сейчас… Как будто он был готов умереть. Прямо как и она минутами ранее. Если, конечно, прошли не часы…       Тело мучительно ломило со всех сторон, укутывая Аккерман в саванн из слабости и безмятежного существования во сне. Микаса боролась с желание закрыть глаза. Она с таким трудом их открыла! Она должна встать и найти помощь! Если она этого не сделает, то они оба погибнут!..       На Аккерман сквозь сокрытые веки все еще смотрел Леви. Она чувствовала укол вины за ту беспомощность, которой она чуть не лишилась в момент принятия смерти. А сейчас она неподвижно лежит, не в силах помочь тому, кто рисковал отправиться на тот свет за нее.       «Слабая. Немощная».       Багрянец шел чуть ли не от самой его макушки и до лица, небрежно стекая со лба на переносицу, с переносицы на щеки, а с щек мешаясь с разбитой губой. Микаса бы все отдала, лишь бы больше не видеть этой картины. Уж лучше бы ее подбило, нежели других так калечить станет. На страдания других Аккерман всегда было больно смотреть. Сейчас тем более.       Коробки УПМ тоже отсутствуют. Его рука по-прежнему на ее плече. Старалась прижать ближе, оградить. Хотелось надеяться, что она не сломана. Микаса подогнула руку к себе, к груди. В веках все больше тяжелело. Нет. Она не сможет найти им помощь.       «Простите, капитан».       Ей оставалось только съежиться у него под боком, вымаливая прощение за утраченную возможность спастись. Вряд ли придут остальные. Если только специально лес не рыскали. Да и в такую погоду… Наверняка они свернули отряды и пошли обратно.       Холод медленно убивал. Подранный и промокший плащ даже не думал помочь. Можно было лишь придвинуться ближе и сквозь стучащие зубы надеяться на скорый сон.

***

      В слепящей пустоте срывался яростный и одновременно молящий голос.       — Верни меня! Слышишь? Как я могу оставить ее там наедине с титаном и своей полуживой тушкой?!       Ответ в спине писан не был. Ее молчание раздражало до покалывания в кулаках.       — Цветик! Черт возьми, ответь, ведьма! Цветик!       Девочка наконец изволила повернутся к нему лицом. Глаза ее источали холод.       — Ну верну я тебя. А дальше что? Ты правда думаешь, что пережил падение с пятнадцатиметровой высоты в полном здравии? Лишь потому что смягчил падение тросом? — Она зашагала к нему: озлобленному, набыченному. Палец уткнулся в грудь, закрытую слоем белой рубашки. — А что ты будешь делать с таким телом? Пойдешь рубить особь? Без газа? Или найдешь помощь? Тогда ты глупее, чем я думала.       Презрение промелькнуло в ее глазах цвета весенней сирени. Леви не нравился этот взгляд. Надменный.       — Я все равно должен быть там. С ней, — Цветик, дослушав последние слова, небрежно отмахнулась. Нет, эта язва стала действительно еще более раздражительной.       — Ой-й. Если ты из-за Микасочки только, можешь не волноваться. У нас сейчас есть куда более важные дела.       Леви был готов к любому ее выпаду. С силой стиснув зубы он подавил пылающее желание придушить этого дерзкого ребенка. Еще некоторое время назад она была готова подставить ему свое плечо и помочь с выбором; в прошлые разы невинно дурачилась; а сейчас и вовсе возомнила себя вселенским величием, которому дозволено говорит ему подобное. Цветик таила за собой куда больше, чем простого «ребенка». Леви знал это, но как реагировать на подобные смены личностей (перепадами настроения язык не поворачивается сказать) —понятия не имел.       — И что же это за дела такие?       — Судьбоносные, Леви.       Все кругом охватило огнем. Искры в сумасшедшем вихре ерошили воздух. Сквозь дым видимость стала нулевой. Леви прикрыл лицо, дыша в локоть. Все же привыкать ему и привыкать к подобным трюкам.       Но огонь не кончался. Белый свет потемнел, что собственных стоп видно не было. Цветик взяла его за руку и повела вперед. Ближе к ясному свету Леви понял, что вышли они из горящего двухэтажного дома. Кругом лес, под ногами не раз протоптанная дорога, а в небе черный горелый дым.       — И что на этот раз?       — Помнишь перестрелку в доме?       — Ты хотела сказать, расстрел невинных жителей?       — Да.       Цветик отвернулась к сожжению здания. Леви хотел сказать что-то еще, но промолчал, тоже отворачиваясь. Девочка, что была ростиком ему от силы по грудь, по-прежнему держала его руку.       — Это был их дом. Временный. Но даже так, он остался для них теплым воспоминанием.       — За что его сожгли?       — Таков был указ короля.       — Те люди, они как-то насолили ему?       — Нет. Они абсолютно не знакомы с ним.       — Тогда почему?       — В погоне за будущим король шел на многие бесчеловечные вещи. Мира и Гойт — лишь одни из его жертв. И, поверь мне, у этого мерзавца счетчик грехов растет по сей день. Но даже так, король Арс по-прежнему остается поистине великим человеком… — выцветшим тоном говорит она. Но в следующую секунду на ее лице вырастает привычная улыбочка. — Ну-с, не будем задерживаться. Нас ждет еще много интересностей! Идем.       — Я никогда прежде не видел этих улиц… — удивленно оглядывался Леви на богатые здание, замысловатые вывески и на мимопроходящих господ в церемониальных убранствах. — Мы точно в Сине?       — Нет.       Они шли бок о бок про растоптанным годами дорогам против бурного людского течения. Цветик, подобно лодке во время штиля, плавно шагала вперед, в то время как Леви, прекрасно зная о своей неосязаемости, порывисто отшатывался от лезущих в самое лицо пышных рюш с плеч знатных дам и их громоздких зонтов с тучей ненужных дополнений.       В толпе парочка не сразу разглядела источник внезапного гула. Все куда-то понеслись вразнобой, ахая и охая. Леви на минуту опешил, но течение прибило его и Цветик к новообразовавшемуся краю. Перед самым носом проскочила телега во главе с обезумевшими вороными лошадьми. Десятки еле заметных ремешков крепились к еще более замудренной версии кареты.       — Что же это делается!       — Куда ж прешь! Нефырь, поганый!       Лошади пронзительно ржали, чуть ли не вставая на дыбы и распугивая общество. Вороная карета понеслась прочь, оставляя след из шепчущихся горожан.       Леви еще немного проследил за ней, пытаясь что-то отыскать, но после продолжил дорогу.       Земляная тропа сменялась каменной кладкой. Идти стало заметно проще. И вместе с этим стало появляться все больше странностей. Вроде бы это и была та самая элитная зона в стенах Сины, но при этом прослеживалось здесь нечто чуждое. Люди все странные какие-то. Нет, местные богатых краев, конечно, все с загонами, но этот контингент уж слишком вычурный. Пожалуй, один из немногих плюсов невидимости. Леви даже представлять не хочется, как все эти напыщенные индюки в рюшевых сюртуках и платьях отреагируют на проходимца в одной рубашке с брюками. И так не ясно от слова ничего.       — Мороженое! Молочное, щербет! Все на ваш вкус! — зазывал мужчина у небольшой переносной стойки.       Леви недоумевающе перевел взгляд с тележки на спутницу.       — О чем это он?       — А-а… Не обращай внимания. Идем.       Рука потянулась с новой силой.       Идя по главной, судя по всему, улице, Леви ощутил себя настоящим ребенком. Потерянным, непонимающим происходящее. Он смиренно шел за Цветик, только и мотая головой от одной стороны улицы к другой, дивясь окружающему.       — Нет. Вообще на Сину не похоже. Я впервые вижу все эти вещи.       — Ты бы и не увидел.       — О чем ты? Погоди. — В голове начало складываться подобие пазла. — Ты же способна видеть будущее. Неужели-.       — Нет, — оборвала она, не дав продолжить. — Это не будущее, а прошлое.       Леви остановился, потянув собеседницу за собой.       — Объяснись. Я намерен услышать ответы после всего того, что ты устроила. — Тонкие бровки нахмурились.       — За языком следи. Что сказала, то сказала. Это не будущее. И не Сина. Элдия это.       — Что за «Элдия»?..       — Государство. Огромная страна. Самая большая за всю историю мира. Процветающее королевство, от которого веет благодатью спокойствием.       — Но почему ее нет сейчас? Погоди, или…       — Нет. Все отнюдь не так. — Пыл ее подразвеялся.       — Тогда что с титанами здесь? Неужели их нет?       — Почему же? Есть. Только не в том представлении, что ты думаешь. — Цветик повернулась к Леви боком и указала рукой вдаль, где величался огромный дворец. — Вот, видишь? Нам туда.       — Видимо у этих велеречивых и впрямь все хорошо, раз отгрохали такой замок.       — Не вредничай, идем.       — Субординацию соблюдай, язва.       Цветик запыхтела и вся покраснела, но, к удивлению Леви, смолчала. Может, этот ребенок все же умеет…       — Да я вся вместе взятая старше настолько, что тебя тогда еще в планах не было! — не останавливая шаг, высказала она.       Нет. Не умеет. И на что он рассчитывал?..       — Меня, в общем-то, никогда и не планировали, — с самоиронией подметил Леви. — Так что тут твой просчет, мелочь.       — Какой же ты невыносимый! Когда тебе уже двадцать стукнет, а?.. — простонала она. — И вообще. Не говори так о ней. Она никогда не была против детей.       Леви вопросительно изогнул бровь, косясь на Цветик.       — Ты о ком?       — О Кушель. — Она шла дальше как ни в чем не бывало, но молчание со стороны Леви заставило ее остановиться. — Забыл, что ли? Имя твоей мамы.       Леви хмуро смотрел на нее, вдумчиво. Неужели, он правда начал забывать ее?..       — Нет, помню, — соврал он полуправду.       В обрывках воспоминаний он хорошо помнил и слышал голос матери. Нежный, слегка сипловатый, но нежный, родной. А вот лицо ее запомнилось хуже: смазанные черты, темные, вроде… волосы. Нет, он все-таки не помнит ее. Да и что вообще мог помнить шестилетний от роду мальчишка? Разве что эмоции и чувства тогдашние.       И тем не менее, Леви решил, что по пробуждению где-нибудь отложит в голове или запишет это имя. Так, пускай будет…       — Слушай, Цветик. А ты… знаешь еще что-то о маме? — Нет. Безусловно, его это не колышет. Что было, то было. За прошлое не цепляться. Утекшую воду в ведро не вернуть… Это обычный вопрос из любопытства. Чистейшего.       — Ну-у, а что тебя интересует?       — В общем. Какой она была. Что говорила, рассказывала. У тебя же есть доступ к моей памяти, поищи там или как это делается.       — Раз тебе интересно, могу кое-что рассказать. — Цветик демонстративно закашляла, а после повергла Леви в шок, едва ли начав говорить. Голосом его матери: — За потолком Подземного города таится много всего. Удивительные животные, растения, травы, леса, горы и небо. Знаешь, оно такое большое и необъятное, а еще по нему плывет такой белый пар, как от кипятка. Он собирается в кучки и начинает вместе путешествовать по далекой синеве!       Руки Цветик поднялись высоко вверх, пытаясь как можно точнее очертить контуры этого нечто. Леви с нескрываемым удивлением слушал рассказы девочки, внимая каждому слову.       — Еще там есть огромные поля травы. Самой разной: что-то едим мы, а что-то животные. Ты же видел на участках скал зеленые пятна?       — Стой. Хватит. — Леви остановился, массируя переносицу. Слишком много воспоминаний за один день.       — Я переборщила?       — Возможно. Но я вспомнил.       Цветик приободрилась.       — Ну вот и хорошо. Ты не забываешь о ней, а Кушель не забывает о тебе. — Девочка улыбнулась и пошагала дальше к замку.       Больше к теме матери Леви не возвращался. Не стоит да и он не хочет: и так башка раскалывается от последних событий и всего того, что предстоит разгребать.       В пути прошли их следующие двадцать минут. Перед самой дорогой во дворец Леви остановился. Его голову посетила одна интересная мысль, которую руки чесались проверить.       — Цветик, ты видишь будущее и знаешь мое прошлое. У тебя получится найти в моей памяти момент в лесу? Самый раз, когда на меня напал неизвестный. Я должен увидеть его лицо.       — Он в маске был.       — Хотя бы половину.       — Бо-оже, зачем тебе это? То ночь была, что там разглядывать?       Он должен увидеть его.       — Хотя бы глаза. Какого они были цвета?       — Да мне откуда знать? — начинала беситься Цветик.       Он должен убедиться, что это была не она.       — Цветик.       — Ла-а-адно. Бесишь. — Девочка задумчиво приложила палец к губе. Пыжилась, хмурилась, а после и вовсе злостно закрыла глаза. — Ни черта не разберешь. То ли черные, может карие.       «…может карие», — эхом отдались последние слова.       Все же это была не она. Леви захотелось облегченно вздохнуть, но он сдержался: радоваться рано, может Цветик ошиблась. Но если и права, то Микаса непричастна к нападению на него. Хотелось верить в лучшее.       — Спасибо, — тихо произнес он; Цветик хмыкнула.       Подойдя к высоким каменным ограждениям, путники остановились.       — И что дальше?       — А дальше мы сделаем вот так. — Раздался щелчок пальцами.       Все окружение начало расплываться, подобно свежесмытой крови, распадаться на элементы, плавно перетекая в другие. Ощущения внутри были схожи с тошнотой или ее подобием — головокружением. Неприятно качает в обоих случаях.       Не успел Леви сориентироваться, как ясное небо и город сменились темными коридорами. По бокам светила приглушенность факелов; стопы невольно шаркались о земляную крошку; мрак плотно засел в этом месте.       — И почему ты раньше не сделала это? — недовольно окликнул он Цветик, изучая обстановку.       — Может тебе так и не показалось, но пока мы шли по улице, минуло шесть лет.       Леви уставился на нее удивленными глазами.       Бесспорно, она способна на многие и, порой, необъяснимые вещи, но… как? Смена лет произошла настолько незаметно, или же он был увлечен разговором?       Леви вздохнул. Впрочем, это явно не то, что должно волновать сейчас. Если Цветик способна управлять этим… миром, то наверняка и время ей подвластно.       — Куда сейчас?       — Спустимся в темницу. У нас есть еще час.       Змеиный коридор даже не думал кончаться. Он вился около центра, уходя на самое дно, под землю. Леви даже показалось, что он прошел такое число ступеней, сколько он с Кенни не учил и на поверхности не видел. Следующей же мыслью стала усмешка над теми, кто ваял подобные конструкции. Ибо сколько часов предстоит затратить потом человеку на обратную дорогу. Наличие УПМ в этих краях весьма сомнительно.       — Пришли, — огласила Цветик, проводя рукой по громоздкой двери.       Девочка шагнула вперед, растворяясь в преграде. Секундой назад еще виднелось ее лицо, а сейчас лишь слабый взмах волос и уходящая стопа.       Леви повторил действие за ней. Прохождение сквозь объекты все еще казалось ему затеей чуждой и нездоровой. Но в реальности бы пригодилась…       — И где это мы?       — Добро пожаловать в лабораторию господина Ахзделя. Или же в пыточную, как тебе больше нравится.       Единственное, что не нравилось Леви, так это ее двусмысленные фразы.       — Странно выглядит.       По светлому полу разлегся глянец и мерцание от освещающих комнату камней, которыми увесили все углы. Даже так света недоставало. Всюду жался к стенам потрепанный временем интерьер. Столы, шкафы, больше них было только сундуков. На стенах виднелись полки с книгами, банками, ряды склянок забавных форм, какие он частенько наблюдал у Ханджи, копья, подобия лезвий… Взгляд Леви внезапно прояснился. Теперь за этим фасадом исследовательского лежбища он стал видеть все больше проблесков нездоровых наклонностей его хозяина: повторно бросив взор на стол со стопками плакатов, карт, в глаза кидались уже не сами бумаги, а жуткие образы людей, небрежно вырисованных углем; снова посмотрев на стену за сундуками, Леви ужаснулся от обилия самых разных колющих и режущих предметов. Зрелище, похуже пыточной.       «Или же в пыточную, как тебе больше нравится».       И опять эта заноза знает все больше всех.       Леви обернулся на шиканье подзывающей его Цветик. Позади нее находился самый темный угол комнаты, в котором без света даже пальцев рук не сыщешь.       — Возьми тот кристалл и иди сюда.       На ощупь фактура камня была приятной. Острые концы нисколечко не резали руку. Правда свет настойчиво лез в глаза.       — И что ты хотела… — Но Леви не закончил эту мысль. Глаза его округлились от увиденного.       Живые мертвецы сидели на холодном полу, прикованные цепями к проржавевшим прутьям клетки; засаленные, скомканные волосы мерзкими лапами свисали с их голов, облизывая плечи и спадая на пол, в пыль; одежда уже давно была изношена и изодрана до сотен дыр в ней.       Леви ошалело переводил взгляд с одного подобия человека на другого, не в силах подобрать слов.       Цветик же никак не реагировала. Возможно, ее спокойное лицо в какой-то степени и отдавало сочувствием, но виделась эмоция слабо.       — Ч-кто они?.. — Послышался тихий вздох.       — Это Мира и Гойт. Те двое, что попали под обстрел.       — Кто с ними это сотворил?       — Король. Король и его личный ученый.       — Лаборатория…       — Да. Они брат и сестра, которым не повезло оказаться здесь.       Их разговор прервал тихий шепот, шедший из темницы.       — Помнишь ту сказку… О храбром мышонке… — Голос был до ужаса хриплым и еле разборчивым.       — Мгм.       — Он терпел все невзгоды. Судьба ему улыбнулась. Почему… тогда… нас она не любит?..       Внутри что-то треснуло.

«— Почему все так вышло?.. — с дрожью прошептал на сиплом выдохе.

      Нужно привыкать заботиться о себе самому. Больше никого рядом не будет, он остался единственным у самого себя.

      Хотелось просто плакать. Он же пообещал идти дальше? Значит обязан стать сильным, а сильные не плачут. А сейчас… А сейчас он еще слабый, посему может позволить себе. Совсем немного. Чуточку…»

      Образ этих двух, измотанных, уставших от болей и трудностей идеально наложились на отпечатки памяти. Леви стало искренне жаль их.       — Мы… не в доброй сказке…       Да. Жизнь отнюдь не добрая сказка. Жизнь — это сборище историй с самыми разными концами: счастливыми, трагичными, открытыми. И ключевой пункт здесь в том, что никто и никогда не знает финал своей истории.       — Они пребывают в заключении уже семь лет, — подала голос Цветик. Выцветший и неживой тон говорил за себя. — День за днем. День за днем тянутся их мучения.       Мира сидела у прутьев, поджав к себе ближе колени. Осунувшееся тело и части видневшегося лица кричали об изнурительном голоде.       — Гойт… Сколько мы еще… будем терпеть его исследования?.. Я… очень… очень устала…       Мужчина, привалившийся к самому черному углу темницы, ничего не ответил.       — О чем они говорят? — Леви повернулся к Цветик.       — Ежедневно их тела и разум подвергаются исследованиям господина Ахзделя — пыткам. Они не могут уйти отсюда, они не могут убить врагов, они не могут покончить с жизнью. Они пробовали все и у них все забрали.       Леви, затаив дыхание, слушал жуткую и донельзя трагичную историю брата и сестры, пока не нашел сил для вопроса.       — Почему?       — Потому что не повезло родиться Аккерманами.       Леви перевел взгляд на мучеников. На душе призрачно кружила печаль.       Но вдруг его одернуло. Вернее, не сразу дошедшее слово обрело свой смысл.       — Погоди. Ты сказала «Аккерманами»? — Цветик преспокойно кивнула.       — Да.       — Стой. Это же простое совпадение? Да? Ты прекрасно знаешь, о чем я.       — Нет, не совпадение. Это предшественники… Микасы.       — Что?.. — на выдохе прошептал он.       — Бывают в жизни чудеса…       Леви сорвался с места и схватил Цветик за ворот платья. Голос его переменился.       — Причем здесь Микаса? Зачем король затащил их сюда для каких-то исследований? Зачем ты устраиваешь все это представление? Отвечай!       Ее безэмоциональные глаза пугали больше обстоятельств.       Леви встряхнул девочку еще раз, желая разговорить. В этот раз он был намерен решительно разобраться со всем этим абсурдом.       — Цветик, — грозно цедил капитан, уничтожительно заглядывая в ее глаза, — зачем я тебе?       Она молчала, пока на ее лице вдруг не зашлась легкая ухмылка.       — Наконец-то.       Щелчок пальцев перенес путников из промозглой темницы в светлую ясную комнату, подобно графским убранствам.       Цветик выпуталась из рук Леви, пока тот пребывал в растерянности. Она пошлепала босыми ногами по паркету в сторону громоздкой кровати и сборища женщин — прислуг в белых фартуках и повойниках. Они были чем-то обеспокоены: сновали по углам спальни, выходили в коридор и заходили обратно с тряпками и прочим бельем.       Леви молча следил за действиями Цветик и окружения, которое, уже совершенно привычно, их не замечало.       Вдруг по помещению разнесся крик новорожденного, постепенно снисходящий на плач.       Сразу же после этого одна из женщин облегченно охнула, причитая:       — Слава Великой Имир! Все обошлось…       — Ох, да снизойдет до нас милость короля. Вернемся домой в здравии…       — Несите таз!       Леви подошел ближе, следя за действиями повитух. Ему никогда не был интересен процесс деторождения, но отрицать того, что видел он это впервые — глупо.       — Скоро сюда подойдет его Величество король Фриц!       — Полотенца!       — Граф Калиостро уже весь извелся, говорит, хочет поскорей увидеть наследника! — лепетала запыхавшаяся служанка.       — Пусть ждет! — прикрикнула женщина. — Ребеночку не до него сейчас.       — А что с госпожой Аккерман?       Леви тотчас напрягся и стал вслушиваться в мельчайшие детали их разговоров.       — Она даже не кричала…       Женщина, что постарше, пренебрежительно отмахнулась.       — Мира за все время и рта не раскрыла. Немая, небось.       «Мира?..»       — Не то, чтобы говорить, она даже признаков боли не подавала! Госпожа даже не зажмурилась!       — Какая тебе разница? Этим пусть занимается ее личная прислуга. Мы сюда только для рождения ребенка прибыли.       Леви обошел кровать и повитух с другой стороны, чтобы оказаться ближе к роженице. В голове роились вопросы: как та грязная, изголодавшаяся и измученная девушка попала во дворец госпожой? Почему носит фамилию Аккерман? Что произошло по меньшей мере за год с момента их встречи в темнице?       Леви присел на край перины, аккуратно рассматривая ее. Словно она могла треснуть от одного взгляда.       Мира, такое имя носит эта хрупкая с виду девушка. Теперь она чиста, а худые щеки не очерчивают ряды зубов; лицо приняло изящные острые черты; из грязного взлохмаченного комка ее волосы превратились в нежные струистые пряди чистой смолы; но глаза ее были пусты. В этих светло-голубых небосводах больше не теплилась жизнь. Ее растоптали еще там — в холодной, сырой клетке. Обычная, молодая, красивая девушка, судьбу которой поломали в юном возрасте.       Леви сместил внимание с Миры только когда сбоку началось трепыхание. Галдеж раздражал. Женский особенно. Он поднялся с кровати и подошел к выходу, дверь которого уже успели отворить. В не менее богато отделанном коридоре стоял светловолосый мужчина. Рядом с ним, судя по одежде, находился сам король.       — Ваше Величество. — Поднял голову Калиостро. — Я безмерно благодарен, что вы пришли сюда.       — Будет тебе. — Отмахнулся тот. — Ну, показывай.       Из-за слоя тканей показалось розоватое лицо. Неказистые, смутные черты характерные для новорожденных. Ребенок тихо посапывал, уткнувшись носом в грудь держащего его мужчины.       — Дай мне его.       Леви ненавистным взглядом смотрел, как мозолистые пальцы, повидавшие немало битв и причинившие не меньше боли, взяли непорочное и светлое существо. После всего того, что этот демон сотворил, он и на метр не смеет приближаться к этому ребенку.       Ребенку женщины, которую изводил годами.       Когда младенец оказался на руках Фрица, все внезапно переменилось. Леви даже показалось, что его сердце вот-вот и выпрыгнет из груди. Но не случилось. Люди стояли на своих местах, продолжали молчать в почтенной тишине.       И вроде как все успокоилось, но следующим, что увидел Леви, был взгляд короля, непрерывно смотревшего ровно в его сторону. Его донельзя выпученные пустые глаза из потемневших по бокам глазниц заставили Леви содрогнуться. Черные зрачки округлились и обрамились белизной без завесы век. Голова короля была повернута на неестественные девяносто градусов. Еще чуть-чуть и она отвалится от позвоночника, чтобы не потерять из виду разведчика.       Леви невольно начал искать глазами Цветик: но ее нигде не было. Пугающий взор Фрица посылал мурашки по телу. Хотелось скрыться, будто он один его видит.       Грудным басом и с жуткой монструозной хрипотой, перетекавшей в голое шипение, король огласил на всю комнату:       — Пусть сослужишь ты Родине своей службу должную и ни пойдешь ты против людей ее. Распоряжайся силой, данной тебе, распоряжайся кровью данной тебе. Не позволь чужакам затмить разум твой, завладеть волей и силой твоими. С этого момента, нарекаю я тебя именем. Отныне величаться ты будешь Леви.       Рот говорящего не закрылся на последнем слоге, оставшись в подвешенном состоянии.       Теперь уже все присутствующие в зале накренили головы в его сторону. Заметили. Они заметили чужое присутствие.       Леви стиснул зубы. Рука хотела потянуться к бедру, но там уже давно нет ремня с тем самым ножом. Кулаки сжались, а тело непроизвольно приняло стойку, готовясь к бою. Это не реальность, где преимущество зависит от сухой подготовки. Это место нарушает законы пространства и времени. Одна физическая сила его не спасет.       Внезапно спины коснулось что-то.       Леви отпрыгнул, мгновенно оглядываясь.       Цветик стояла на месте, не двигаясь. Голова ее склонилась к плечу, что волосы частично скрывали лицо. Глаза девочки горели чистым белым светом. Она шептала. Голос ее становился громче, что постепенно сливался со вторым, дальним.       «Кровь от крови. Зов от зова.       Реки крови смерть несут.       Зов пробудит ярость снова.       Звери все в беспамятстве пожрут».       — Что за хрень…       Сейчас Леви ярче прежнего ощущал желание свалить из этого мирка. Куда угодно, только подальше отсюда.       Голоса не унимались.       «Кровь от крови. Зов от зова.       Реки крови смерть несут.       Зов пробудит ярость снова.       Звери все в беспамятстве пожрут».       Леви попятился от зашагавших в его сторону людей. Мантры повторялись раз за разом, пока все не стихло и не прозвучала лишь одна фраза:       «И прибудет с рождением твоим спасение наше».       На последнем слове спусковой крючок сорвался, прострелив виски. Леви согнуло пополам. Он схватился за голову. Боль не стихала, а все окружающее перестало иметь значение. В ушах загудело. Бесконечное множество голосов пытались пробиться внутрь и устроить апогей хаоса .                                           «Дь#вол!»             «П#чем#?»

«Никогда ## про##!..

«Мы уб##м ##о»

      Он видел разъяренных людей.       «Эт# кон#ц?..»

«Ты #олж#н»

«Про##и, ро#д##я…»

      Он чувствовал мучительную боль

      «С д##ог#и!»

      «СТ#Й»       Он видел выжженную землю.

«ЛЕВИ!»

      Он видит ее образ.       Он видит…       Пустоту.

***

      Капли точными ударами молотка приземляются на землю. Их шум уже почти не отличим от тишины. Мелодии переплетаются, сливаются и образуют новую — убаюкивающую, нежную. Под такую хочется заснуть… Не открывать глаза.       Слабый огонек тепла угасает. Уже не холодно. Даже тело больше не болит.       В колыбели выбиваются из общего строя некоторые ноты. Но не критично. Все равно сон слишком крепок.

«Нашли их!..»

      Ритмичные шумы повторяются, но под толщей беспамятства невозможно различить причину. Шум переходит в топот и суету.

«Сюда! Сюда!»

      Хочется провалиться в небытие. Исчезнуть и абстрагироваться от всех тревог и забот.

«Давай, поднимай… Аккуратно!»

      Реку начало штормить. Тело охватывает странная тряска, а следом, подобно птице, испытывает окрыляющую невесомость. В небе хорошо. Полет забирает все проблемы, оставляя чистый светлый разум.

«Быстрее! В повозку, срочно!»

      Как же хорошо летать.       Как же хорошо не помнить и не знать.       Как же радостно в объятьях забытия дремать…