Дорога к нашему счастью

      Всего каких-то пару дней отделяли разведчиков от переезда в штаб. Несмотря на это, Микасе хотелось уцепиться за край времени и удержать его, ведь по другую сторону их поджидала 57-я вылазка за стены.       Вновь придется облачиться в доспехи смертника; взять в руки единственный ключ к спасению себя и близких; встретиться лицом к лицу с теми, кого явленных в кошмарах до одури стал бояться. Чудовища, не знающие жалости, готовые рвать и метать все, ради утоления животной жажды.       Если же наяву она только успела встать на путь к миру иному и быстро с него сойти, то в своих очерненных грезах боль оторванных и раскусанных конечностей была реальной. Пугающе реальной.       Изнывание едва зажившего шрама на ноге, размером с пол-локтя, впивалось вглубь до самых костей каждое жаркое пробуждение и не отпускало, пока наваждения не спадут.       Иногда казалось, что ее вот-вот начнет лихорадить: дрожь в пальцах, жар в теле, озноб. Но нет. Всего-навсего последствия участившихся «снов».       Раньше их эффект длился недолго. Пропадал, когда восприятие мира возвращалось к хозяйке. Но сейчас все осложнилось наложившимся отпечатком на реальности.       Станешь ли ты бояться собак после того, как тебя во сне укусит такая?       А будет ли душить тихий ужас при виде некогда убившего тебя титана?       Микаса начала ловить себя на мысли, что сердце рвется наружу, а легкие каменеют при одном только представлении картины будущего. Страх, с которым некогда маленькая девочка отчаянно боролась, начал одолевать и застилать ясный разум. Представить себя на поле битвы теперь стало невозможно. В ином случае это означало бы, что она снова прыгнула в ад, готовая встретиться с восставшим духом павших.       Реальность оказалась в десятки раз хуже поблекших картинок детства. А может, это сама Микаса вычеркнула горестные воспоминания из своей головы, не желая мириться? Придумала идеальный мир, где можно стать героем и кумиром людским.       Теперь же слова ранее попрекающего Жана не кажутся писком труса и лепетом ребенка. Может, он единственный, кто сумел с самого начала разглядеть опасность и вовремя себя обезопасить?       В горле жгло от сухости, а в груди все больше нарастало болезненное давление, которое не унять простым сглатыванием. На дворе ночь. Все спят. Одна только Микаса боролась с призраками недавнего прошлого.       Половица скрипнула под армейским сапогом, отчего тело невольно вздрогнуло. Яркие звуки в кромешной тишине пушкой выстреливали прямиком в уши. Все пять чувств по щелчку пальцев на полную включались, предостерегая ото всех опасностей.       Несколько дней с момента инцидента в столовой девушка упорно вдумывалась в слова знакомого, находя все больше и больше поводов для очередного самозакапывания на самый низ дна. Одна сторона упорно отрицала вину и бранила парня всем, на чем свет стоит. Другая же медленно смолкала, все больше продавливаясь под горой нелестных слов.       Вторая победила.       Черная тень на сердце ложилась с каждым днем все тяжелее. В глазах молодой разведчицы мелькали образы, которые терзали душу и не давали покоя. Когда-то она верила в свои силы и непоколебимую веру убеждениям, но теперь все рушилось на глазах под тяжестью вины.       Ошибочный приказ, отданный в пылу миссии, стоил жизни ничем невиновных людей. Их лица, искаженные страданием, возникали в воображении каждый раз, когда она закрывала глаза.       «Разведке такие солдаты не нужны», — говорила она себе, стоя перед зеркалом.       Мысли о том, как ее товарищам будет лучше без нее, стали неизменными спутниками дня и ночи. Она больше не верила в свою способность защищать и вести за собой людей.       Но маленький просвет посреди застланного тучами неба не позволял окончательно покинуть душой реальность. Ей больше не придется видеть титанов и смерть, молча крадущуюся по их стопам.       Эту мысль Микаса лелеяла как спасение от постоянной боли. Осознание, что она станет свободной от своих кошмаров, придавало едва различимое утешение.       Отчаяние и непонимание в дальнейших действиях росли, словно черное облако, нависшее над судьбой — она знала, что вскоре примет окончательное решение. Ей придется это сделать. И в выборе этом снова присутствует жизнь.       «Либо твои детские мечты, либо жизни бравых солдат».       Девушка в ночном белом платье и накинутой на плечи шалью свернула за поворот, где располагалась столовая. Нужно было где-то взять кружку.       Надеясь, что кухарка убрала не все, Микаса начала аккуратно, но расторопно обшаривать полки и столы у линии раздачи, ведь в ином случае придется пить прямиком из ладоней.       Покопавшись за стойкой еще немного, на ее счастье был расхищен целый склад кружек из самых разных наборов. Стохес являлся одним из самых зажиточных городов, но несмотря на это, сервиза для проживальцев пожалели.       За ребрами по-прежнему завывало, из-за чего пришлось ускориться. Тянущаяся боль начала настораживать; долго разбираться с поиском воды не хотелось.       Ноги ослуша́лись хозяйку буквально на каждом шагу, предательски изворачивались и откашивались от изначального пути. Две пуговицы на воротнике были безжалостно сдернуты с петель, являя пылающие ключицы темноте. По телу проскальзывали волны жара, скребясь коготками и вынуждая вдыхать все больше трезвящей прохлады.       Микаса поплутала еще по коридору, обойдя несколько запертых служебных помещений, и ее замутненному взору приоткрылась желанная комната с водой. Рука скользила по стене, цепляясь пальцами за колкие неровности, помогала держать равновесие.       Стало нестерпимо тяжко.       Голова гудела от обилия голосов. Все тело охватило пламя, а внутренности и легкие скручивали и придавливали булыжником. «Немного… Уже пришла…». Микаса запомнила лишь редкие зарисовки вперемешку с темнотой: видится дверь; нога ступила за порог; под ладонью морозит металл.       Шум воды.       Рука с кружкой задрожала, несколько раз звонко стукнувшись о носик смесителя. Еще немного и дополнится до края.       Не тратя времени даже на перекрытие воды, девушка облокотилась всем телом на холодную поверхность, судорожно поднося ко рту кружку. Жидкость начала заливаться в нос, мимо, прямиком по шее и на одежду. Взрывной кашель вырвался в ту же секунду, потрясая всю комнату звонким лязгом разбитого стекла.       Разорванная тишина пустила по телу громадную волну неконтролируемой тревоги и страха. Уши накрыли ладони, впиваясь мертвой хваткой.       Казалось, вот-вот что-то произойдет: неминуемое, неуправляемое. Попытки хоть как-то обезопасить себя ничего не дали. Плоды сгнили, еще не успев вырасти.       Она бесшумно выкрикнула что-то и унеслась прочь из ванной.       Оставалось только бежать. Куда угодно, лишь бы подальше от этого места. Слишком громко в ушах. Ничего не слышно. Только собственное прерывистое дыхание через рот.       «Я виновата в их смерти», — бесчисленное количество раз повторяла она себе.

Виновата.

      Из-за тебя погибли невинные.

Решила, что все знаешь.

      Выгородиться захотела.

Еще и живая, не стыдно?

      — Хватит… Прошу!.. — схватилась она за голову, свертываясь в калачик. — Я не хотела этого!       Тогда умри вместо нас!

Позор Разведкорпуса!

Чтоб твои кости псы пожрали!

      Из всех, кто находился там, — выжила лишь она. Проклятие? Чтобы как следует помучить?       Ну почему же в живых осталась только она?! Столько людей хотело остаться на этом свете и дальше бороться за свое существование!       Щеки уже насквозь промокли от нескончаемых слез. Они текли на шею тянущимися дорожками, добираясь до впалых ключиц и растворяясь в белом платье. Лицо немело от краев к центру из-за взрыва чувств и нервов. Даже кончики пальцев неприятно морозило и кололо.       — Я хочу уйти… — всхлипнула она, зажимая рот. — Уйти и не возвращаться. Это слишком… Слишком. Я просто не готова к такому, я больше не выдержу!       Девушка начала бить себя кулаком по голове, пытаясь погасить душевную боль физической. Ноги бесповоротно заплелись, презрительно опрокинув ту на колени. Сквозь рукав платья выжегся след на левом предплечье.       Больше нет смысла от излюбленной натянутой улыбочки для окружающих.       «Хотела не привлекать внимание и решить все по-тихому? Пожалуйста! Вали отсюда! Никто не держит! Ты явно переоценила свои силы, когда хотела спасать людей. Хах, “спасать”… Да ты угробила их на первой же миссии! Их всех!       Ну? И какой же из тебя спасатель? Лучше бы полетела с ребятами, а не вертела головой. Благородство же надо проявить… Проявила. Теперь их даже похоронить не выйдет. Молодец», — сокрушался на нее безудержный поток осуждений.       Трещина на сосуде дала о себе знать, извергнув из себя все накопившееся за долгое время.       Микасой вновь овладела ее десятилетняя версия: ранимая, чувствительная, несильная. Образ непоколебимого солдата был искусной фальшью, приправленной грезами о собственном вкладе во что-то грандиозное и значимое для человечества. До поры до времени она жила в своих мечтах, пока реальность не решила нанести удар под дых, окончательно выбив из коллеи.       Жажда защитить друзей, товарищей, знакомых сейчас превратилась в желание, чтобы кто-то защитил ее — слабую, немощную и разбитую. В последний раз так остро ощущалась потребность в маминых тепле и ласке, папиных наставлениях и силе, когда прорвали стену.       И если тогда пала стена, то сейчас пала духом Микаса.       Обида, горечь, злость, негодование, отчаяние с взрывным грохотом прорвались, обличая наружу горькими слезами. Несмотря на выдавшуюся возможность приоткрыть эту частичку себя — плакать все равно приходилось тихо, дабы не разбудить других. Даже судьба смеется…       Впервые за столько томительных дней она могла не сдерживаться, а как следует залиться ядом, непрестанно вливающимся в организм.       Кончики пальцев и лицо немели от истеричных вдохов. Девушка была вырвана из реальности, не ощущая себя ее частью, пока плечо не потеплело от чьего-то касания. Она заметила не сразу, сливая воедино лицо с ладонями, что растворяли в себе бесшумные крики.       Под размытым полотном и слипшимися ресницами глаза ничего разглядеть не могли. Легкие до сих пор качали воздух в бешеном ритме, требуя все больше и больше, пока Микаса сама не начала захлебываться им.       Стороннее действие мягко подтолкнуло ее ближе к стене, заставляя немного разогнуться. Плечи рвано подергивались при каждом немом всхлипе, но сейчас они упирались во что-то. Теперь Микаса отчетливо ощущала чужое присутствие, вернув себе крохи ясности. И все же слезы продолжали бессовестно литься, совсем забыв о причине горя.       Подогнутые ноги смотрели точно влево, заламываясь в коленях; спину холодила стена; а теплая ладонь на предплечье не позволяла утерять связь с миром, приговаривая: «Я здесь. Ты не одна».       И Микаса была безмерно благодарна этой молчаливой поддержке.       Ладони принялись утирать влагу, яростно раздирая глаза и щеки — наверняка вся красная. Пришлось несколько раз шмыгнуть, чтобы прекратить ловлю воздуха ртом.       — Все?       Подсознательно она уже знала, кто по правую сторону от нее сидит. Все и при этом ничего говорило о его присутствии.       — Да, — еще раз шмыгнула девушка.       Насквозь пропитанная солью рука терла щеки и переносицу. Голова все еще покоилась на почти подставленном плече, потихоньку соображая о том, в какой ситуации оказалась.       — Пожалуйста, забудьте обо всем, что увидели…       Привычно унылый вздох и куцая фраза:       — Боюсь, не смогу.       Смысл ответа пришел не сразу. А как стал понятен — Микаса задалась вопросом:       — Почему?       — Причастность свою чувствую. Виновность, — девушка скосила на него блестящие от недавнего порыва глаза; полувысохшие ресницы и веки неприятно обдало прохладой.       Хотелось возразить своим привычным отрицанием, но вместо этого она так и продолжила молча тупить взор.       Было в его словах то, с чем нутро безропотно соглашалось.       — Зачем пришли? И… как узнали? — с кошачьей аккуратностью выходили из тени вопросы.       — Я с дороги только. Все разом навалилось, что о распорядке дня пришлось забыть.       Ладонь, пригревшая кусочек предплечья, отнялась и зарылась в волосы хозяина, скрывая лицо от девичьего взгляда. Когда-то статная и внушающая забвенное чувство страха фигура командира теперь была сродни убогости озябшего мальчишки. Ссутулившись и подогнув ногу, он сидел в двух-трех фалангах пальца от Микасы. Даже впотьмах взгляд его был тяжелым.       Оба сидели бок о бок, засев каждый в своей голове. Ночное полотно, вобравшее в себя остатки света, придавало так нужное сейчас чувство безопасности. Казалось, ни одна живая душа их сейчас не увидит. Время застыло — не иначе.       Где-то с окон потянуло поздним осенним сквозняком. Под слоем шали и ночнушки пробежала волна мурашек. Но даже так вставать Микаса не спешила: в воздухе все еще искрила незаконченность их с капитаном короткого диалога. Вроде чего-то и ждала, а вроде притворялась особо погруженной в мысли за незнанием, с чего начать.       Возможно, колкое чувство неловкого молчания было заразным, посему, недолго подождав, капитан маленько повел головой. Повернувшись, задал вопрос, которого до дрожи в руках боялась сама Аккерман:       — Ты винишь себя?       — Да.       Медленно, но верно вороны выгрызали частички «себя», измывались над немощностью и смеялись с бесконечных прокруток роковых событий. Все утратило значимость и только эта одержимая зацикленность позволяла чувствовать себя живой. Иронично.       — Каждую ночь мне не дают покои мысли о том, что на моих руках жизни тех людей… — Микаса оголила ладони так, словно с них вот-вот потечет багрянец. — Они же были живы… Я говорила с ними!.. Они… Они… Но из-за моей ошибки чуть не погибли и ребята, — осеклась. — Вернее… Марко погиб, а Энни чудом выжила.       Запас слез иссяк, хотя Микаса была уверена, что от такого откровения разревется пуще прежнего. Но не случилось. Слова пусть и дрожали, но сохраняли ясную собеседнику сухость. Продержаться бы так подольше…       — Я помню про Марко. Узнал еще в тот день, когда просматривал списки всех опознанных. Но почему из-за тебя-то?       Сглотнула.       — Они с Энни отправились на мои поиски. Обвал, под которым я оказалась, настиг и их.       — Не понимаю.       — Если бы я тогда смирно полетела с группой, то предотвратила бы столько бессмысленных смертей…       — Но ведь обвал не ты вызвала.       — Я стала причиной, по которой все оказались в той области.       Он замолчал.       «Что и требовалось доказать…» — восторжествовал голос внутри.       Микаса долго раздумывала о своем грехе и красном отпечатке в истории, что еще не скоро отмоется. Реальность убивала своей прямолинейностью, прикладывая лицом к каменной кладке. Множество решений вертелось на уме: как оптимистичных, так и не очень.       Сама того не заметив, Микаса начала рассуждать вслух, потеряв всякие отличия реальности от собственного мира:       — Может, мне вообще покинуть Разведкорпус?..       Внезапно сидящий рядом капитан вскочил на ноги. Девушка не сразу успела среагировать, недоумевающе глядев на него.       — Так. Вставай, — требовательно наказал он ей; сочувствующие нотки в голосе в миг улетучились, сменившись каким-то пренебрежением. — Пора это заканчивать.       — Ч-что?..       Вопреки растерянности, она все же встала, сминая в пальцах края шали.       — Вытряхивать из тебя всю дурь поедем.       — Вытря-… Что?..       — Оденься теплее, на улице холодно. Жду у ворот.       Не успела Микаса оглянуться — скрылся за дверным проемом коридора.       — И что это было?..       Прокрасться к девочкам не составило труда — хруст половиц и скрипа двери не услышали. Оставалось дело за малым: как капитан и просил — оделась потеплее. Нацепила на себя суконные штаны и юбку чуть выше щиколотки; вслепую отыскала шерстяную кофту, выделенную разведкой; напоследок накинула плащ, бордовый шарф и направилась к выходу.       Только проходя мимо опустевшего стола в коридоре, Микаса вспомнила о существовании охраны. Возможно, сейчас человек и отошел от дел, но рискованно будет возвращаться обратно…       Во всяком случае лучше поспешить, пока есть такая возможность.       Как и ожидалось, капитан стоял неподалеку, что-то поправляя в узде лошади. Заслышав хруст травы, он моментально обернулся и оглянул девушку с ног до головы — видимо, опасался, что его слова пролетят мимо ушей.       — Готова?       — Ага-а… А к чему?       — В центр поедем. Садись.       — Да, сейчас…       Если бы Микаса знала, что придется ехать на лошади — ни за что юбку не надела. Пришлось кое-как извернуться, чтобы дотянуться до стремени, не порвать ткань и заодно не слететь с седла.       Как только с отвязкой поводьев было покончено, капитан запрыгнул следом, занимая место спереди. Конь покачнулся, попятился назад и зацокал по редкой каменной кладке вперемешку с поросшей травой. Лежащие ранее на капитанских боках руки в момент вонзились вглубь, игнорируя толщу одежды, когда лошадь начала набирать скорость. Побыть наездником девушке довелось несколько раз, но в ярый галоп переходить побаивалась.       Выйдя за пределы Гостиного двора, двое направились к некогда оживленным улицам города, опутывающим паутиной каждый его уголок. Сейчас, под покровительством сумрака, люди предпочли разбежаться по домам, избегая встречи с таящими опасности тенями.       Изогнутая линия дороги непреклонно вела вперед, стелясь меж двух четырехэтажных зданий. Прошло уже в меньшей степени десять минут, как они тронулись с места, а путь все не кончался.       Микаса успела приноровиться к темпу коня, перестав сдавливать бока ему и его наезднику. Взгляд тут же переключился на архитектуру зажиточного класса: облитые чернотой дома продолжали хвастать своей перфекционистской ровностью кладки; балюстрады выпячивали себя, обнажая все изгибы и позади стоящие балконные двери; а многочисленные фасады дробились в обилии рядов окон.       За жизнь в таком месте наверняка проданной души не хватит. Планка простого смертного в лучшем случае — не попасть за пределы Розы, а там уже и не до роскоши будет.       Выйдя в более освещенное место, Микаса решилась спросить о причине их поездки. Просто так не стал бы звать сюда, наверняка повод есть.       — Капитан, а зачем мы сюда приехали?       — Я же сказал, дурь вытряхивать.       «Сказал как отрезал…» — приуныла она.       — А поконкретнее, если можно?..       — Вот скажи: зачем ты в разведку пошла?       — Ладно, молчу-молчу… — строгое «не увиливай» не дало и шанса прекратить этот начавшийся диалог. Вздохнув, девушка начала копаться в памяти. — Ну, после пролома Марии, потери семьи и нескольких лет работы в полях вздумалось мне поступить туда. Мол, помогу людям, чтобы той катастрофы больше не повторилось.       — Святая простота, значит?       — Что? Нет! Говорю же, спасти человечество!       — Амбициозно. В десятку лучших тоже из-за этого попала?       — Я усердно работала.       — Верю, просто пытаюсь понять, насколько масштабна на деле твоя цель, раз надумала в отставку уйти.       Микаса опешила на конце фразы, а после зарделась, уколовшись чувством из ниоткуда взявшегося стыда.       — Я правда хотела помочь людям… Столько усилий приложила для этого, лишь бы тот день не настал вновь, — горло неприятно сдавило. — Думала, внесу свой вклад, раз стала лучшей в десятке. А толку от этого? Наоборот, всем только проблем доставила…       На открытом участке дороги сразу же подул холодный ветер, отчего хотелось сильнее вжаться в одежду.       — И ты решила отказаться от своих желаний?       — Я… Нет. Не знаю. Я не хочу, но при этом чувствую тяжесть на сердце при мысли, что останусь. По отношению к другим это будет эгоистично, неправильно-…       — Другим? А по-моему, к себе, — непринужденным тоном не дал он договорить ей.       — Да от меня же вообще пользы не будет! Я кроме точных указаний ничего делать не могу. Гениальную стратегию не придумаю, «даром убеждения» и харизмой не обладаю. А в критической ситуации так и вовсе мозг отключается! Иначе все мои прошлые решения не объяснить, — Микаса чуть сбавила напор. — Фиговый из меня стратег. И тактик никудышный… — она уткнулась лбом в лопатку, разочарованно замычав. — Вот был бы единый справочник с указаниями, что делать — вызубрила и точно нигде бы не ошиблась.       — Интересная ты. Если б такой и существовал, то даже двухсот золотых не хватило бы на его половину.       — Да знаю. Просто… А нужна ли вообще я такая Разведкорпусу? Убивать каждый может. Тут мои возможности и заканчиваются…       Вопрос, что не давал ей покоя уже много дней, наконец был обнародован.       Садневшее горло не позволяло повысить громкости словам, рискуя вот-вот сорваться. И если за первый порыв почти не было стыдно, то за второй будет определенно.       Плаканье на глазах других не приносило никакого облегчения, лишь наоборот дискомфорт. В такие моменты Микаса казалась самой себе особо уязвимой.       — Пф-ф. По-моему, ты уже загоняешься.       Аккерман тут же выпрямилась и непонимающе, со смесью возмущения, уставилась в затылок, прожигая капитана насквозь.       — Вы сейчас ни много ни мало обесценили все мои переживания, капитан…       — А ты от меня платочка ждала? Сама же понимала, с кем идешь.       — Так вы сами меня сюда привели.       — Все мы эгоисты, — чуть ли не пропел он на последнем слове. — А вообще, возвращаясь к началу, убивать может отнюдь не каждый. В основном, на миссиях новички погибают по двум причинам: страх перед титанами и неумение убить. Остальное зависит от ситуации.       — О-о-о… Познавательно, — попыталась она вселить весь свой интерес в сказанное. — И к чему это?       — Ну, как минимум, по первому пункту ты не помрешь, — продолжал он раскидываться своим «оптимизмом».       «А-а-а… Еще лучше».       — А значит, шансы, что вернешься с первой миссии живой, возрастают. Там, глядишь, опыта поднаберешься, думать много перестанешь, — Леви сделал особый акцент на последней фразе. — Короче, не такая уж ты и бесполезная.       Пожалуй, делать ему замечание о том, как не надо поддерживать людей, не стоит. Еще по шапке получит… Но что-то в этом мире, видимо, останется неизменным.       «Не такая уж и бесполезная…»       Как-то слабо верится в сказанное, когда о тебе говорят в контексте пушечного мяса.       — Почти приехали.       Микаса подняла голову и тут же выкинула из нее все мысли, завидев залитую теплым светом улицу. За стенами давно царствует полная Луна и ее звездная свита, но здесь же время навсегда застыло под ликом Солнца. Живая, по-настоящему живая улица, окруженная безлюдными коридорами, доносила до разведчиков свои голоса.       — Что это?       — Ночная жизнь столичного города. В пределах Розы редко такое увидишь.       Микаса продолжала смотреть вдаль, глазами не зная, за что хвататься, и что разглядеть получше.       — А зачем мы сюда пришли?       — Исправлять ошибки лечебницы. Плакать хочется от одного вида моего лучшего выпускника, — искоса зыркнул он, нарочито заводя собеседницу.       — Да нормально я выгляжу!       — Верю-верю. А еще в то, что ты этими культяпками зарежешь добрую дюжину титанов, — теперь же капитан беспардонно схватил ее за запястье, а затем отпустил безвольную конечность. — Идем уже. Я сам как собака голодный.       Лошадь филигранно огибала кучки людей по дороге, уверенно идя к невысокому заведению вдали. Линия пристроек к жилым домам с трудом выдерживала бурный наплыв посетителей. Кабаки и таверны были переполнены розовеющими и веселеющими на глазах мужчинами. Дамы, коих было сравнительно меньше, тоже не оставались в стороне, предпочтя горячительным напиткам торговые лавки. А если они все же и становились поодаль закусочных, то явно с другими намерениями и в других одеяниях.       Все жили здесь единым организмом, что и не различишь кого-то конкретного в толпе. Поражало больше то, что на утро здесь вновь воцарится светлая идиллия, а от бурного потока ночной жизни не останется и следа.       Дорога до трактира с уличными столами и редкими полотнами над ними прошла относительно спокойно, если исключить момент с пристающим мужиком, который бормотал какую-то несуразицу.       Микаса была в подобном месте впервые. Половина жизни пролетела за кухонным столом в кругу семьи, а вторая — в шумной кадетской столовой. Это же место было по ощущениям новым: с одной стороны, пугали все эти якшающиеся кругом люди, но с другой… было в этом что-то притягательное.       Заняли они столик у края, рядом с балкой, что держала часть навеса. Туда же привязали и коня. Микаса, все еще сидя в седле, навалилась торсом вперед и перекинула ногу, моментально слетев на землю. Никогда ей не нравилась эта часть езды.       Дождавшись, когда подопечная сядет на лавку, Леви направился к заведению для покупки сегодняшнего… ужина? Если можно так назвать ночной поход в трактир.       В мыслях и беспокойствах о том, хватит ли ее сбережений на оплату столичных изысков, пролетел десяток минут с хвостиком.       — Ваш заказ, герр, фрау, — мужчина с небольшой залысиной на макушке учтиво кивнул Микасе, от чьей непривычной формальности та слегка опешила, криво улыбнувшись в ответ. — Зерновые лепешки с зеленью, каша из пшеничной муки и молока с добавлением меда, похлебка капустная с уткой, винный грибной суп и запеченный дрозд.       Пока разносчик выставлял блюда на стол, Микаса с удивлением и вопросом уставилась на напротив сидящего капитана. Тот лишь «незнающе» пожал плечами.       — Заходите еще!       Всевозможные ароматы били в нос и раздражали желудок, заставляя чуть ли не изворачиваться наизнанку.       — Почему так много?.. — она обвела глазами стол, а затем посмотрела на собеседника.       — А почему бы и нет? Когда еще в последний раз удастся нормально поесть, он пододвинул ей плошку с кашей. — Ешь давай, поголодать всегда успеешь.       Сам же Леви взялся за свой кроваво-красный суп, обмакнув в него кусочек лепешки.       Не в силах противостоять голоду, вскоре и Микаса уверенно жевала пропитанные сладостью кусочки каши. Тяжело вспомнить, когда в последний раз она ощущала на языке этот нежный и притягательный вкус. Хотя, после госпиталя вся еда кажется творением небесным… Во всяком случае, сейчас хочется просто отдаться моменту и насладиться стохесскими блюдами.       — Капитан, а это же суп с вином? — он согласно хмыкнул. — А почему вы вместо него мне капустный взяли?       — Мне тебя еще пьяной не хватало.       — А сами пьете.       — Я от этого столы вверх ногами переворачивать не стану, а вот ты, — он демонстративно указал на нее ложкой, — мне еще трезвая нужна.       Микаса надула губу, но промолчала, продолжив вылавливать картошку.       Жаренный дрозд был неимоверно сочным. Мяса в ее рационе почти что не было со времен жизни в Шиганшине, возможно поэтому оно так красочно пестрит на языке.       — Возвращаясь к нашему разговору, — девушка тут же оторвалась от остатков лепешки, приковав все внимание к говорящему. — Все это началось после Троста?       Кивнула.       — Те люди… Как все случилось?       И в очередной раз Микасе пришлось погрузиться в события той битвы. Рассказ был сухим, словно доклад зачитывает. Может, так было проще для нее самой. Ведь если не вникать в пережитые эмоции, то они не возьмут верх в настоящем. Да. Это просто доклад. Док-лад.       — Мне стало страшно оставаться одной. Я должна была сказать им идти вперед. Если бы я приказала, то они не-…       — Откуда ты знаешь, что этого бы не случилось?       — Что?       — Никому не ведомо будущее. Никто не знает, какой выбор будет правильным, а какой нет. Если им суждено было погибнуть в тот день, ты бы ничего не изменила.       Микаса захлопала ресницами, не находя слов для ответа. Леви же продолжил:       — Прошлое не воротишь. Есть ли вообще смысл задумываться об ином исходе?       — Как не задумываться? — ахнула она. — Но ведь без этого не сделаешь выводы из полученных уроков.       — Уроки это одно, другое — постоянное самобичевание. Подобные мысли никак не помогут мертвецам, так что не бери на себя ответственность за внешние факторы. Только хуже себе сделаешь.       Аккерман уныло потупилась в столешницу, ковыряя пальцем ее неровности и изгибы. Фоновые шумы уже давно не осязались слухом, прогнувшись под нахлынувшими волнами раздумий.       Спустя множество высказываний своих внутренних сторон, она пришла к выводу, что все еще хочет помогать людям, но боится оступиться и сделать только хуже. Мысль стать не просто бесполезной, а вредоносной обществу пугала донельзя.       — И как бороться с этим?..       — Никак. Просто смириться и принять.       — Что? Но… Но вы же капитан, у вас в подчинение множество солдат! За столько лет службы…       — Да. Просто смириться. Я смирился. Мои товарищи смирились. Иного выхода здесь попросту нет, — он откинулся назад, не сводя с нее строгого взгляда. — Просто пойми одну вещь: всех не спасти. В нашей власти — уберечь оставшихся. А лить слезы по каждому… Гиблое дело.       Микаса приобняла себя руками.       — Звучит равнодушно. Равнодушно и жестоко.       — Такова суровая правда.       В очередной раз ее детские мечты бьются о зубья скал, разлетаясь на мелкие кусочки. Когда же это уже кончится? Есть ли еще то, с чем жизнь ее пока не столкнула?..       — Близких это тоже касается? — перед глазами невольно всплыл породнившийся силуэт дома Йегеров на возвышенности.       — Если хочешь услышать мое мнение, то просто перестань принимать все близко к сердцу. Пройдет год, два и сама не заметишь, как станет легче.       Ранее тихо сидевшая Микаса резко вскочила, секундно оглушая лязгом посуды.       — Я не хочу забывать их! — «Мама, папа, Эрен…» — крутились на уме имена, рискуя вот-вот сорваться с языка. — Я не хочу становиться к ним черствой и равнодушной! Если я стану такой, то никогда себя не прощу за это!       Леви спокойно выслушал ее до конца, прикрыл глаза и медленно покачал головой.       — Ты их и не забудешь. Они всегда будут здесь, — уткнулся кулак в грудь. — Если человек не плачет — это не означает, что ему все равно. То же самое и с черствостью. Просто так нам легче пережить такие моменты, — он поднял к ней свои привычно меланхоличные глаза. — Можешь продолжать винить себя, угнетать за ошибки. А можешь утереть слезы, вынести нужные уроки и идти вперед, неся за собой память об ушедших. И этот выбор можешь сделать только ты. Слышишь? Только ты. И никто другой.       Микаса все еще смотрела на него горящими глазами, но уже не от возмущения и ярости, а внезапного осознания.       Капитан отодвинул лавку и привстал, поправляя плащ.       — Пока посиди здесь, я за напитками схожу.       Он окинул ее обескураженный вид еще раз, а после растворился в толпе.       Микаса плюхнулась на лавку, заглядывая в закулисье прострации. Ладони пробила мелкая дрожь, но боли та за собой не несла. Казалось, внутри что-то надломилось. Или же появилось?.. Странное чувство, сродни облегчению, граничащее с искоренением долгой болезни.       Чем бы оно ни было, ясно стало одно: что-то внутри навсегда переменилось.       К тому моменту подошел уже капитан, держа в руках две деревянные кружки.       Опомнилась девушка только когда перед глазами замаячили щелкающие пальцы, а следом и голос на фоне.       — Неужто мои слова возымели такой эффект? Я вроде бы говорил, что тебе много думать вредно.       — А, н-нет, нет.       — Ладно, держи, — он протянул ей кружку, в которой был разлит, судя по запаху, ягодный сок.       Микаса кивнула, кротко поблагодарив. Капитан подошел к Смолю, чтобы проверить привязь, а потом сел на свое место.       Терпкая сладость ударила в горло.       — Терпеть не могу, когда выпивают десяток бутылок за раз, — с явным раздражением припал он лбом к ребру ладони. — Опять орать начинают.       Микаса, казалось, и знать не знала про каких-то пьяниц за соседним столом, погрузившись в раздумья; а вот Леви не очень-то радовался подобной компании.       — Вы про этих трех? — беззлобно покосилась она вправо.       — Нет. Вот они как раз-таки тише всех алкоголиков сидят. Я про ту группу.       Повернув голову, девушка заметила «очень счастливый» коллектив, чей смех уже начал сливаться со всей округой. Взрослые мужики за сорок набивали себе брюхо накупленным ужином, а потом запивали всю эту кашу добрыми полкружками хмельного. Горловой, притупленный градусом низкий хохот сочился во всеуслышание, не задумываясь о посторонних в ближайшем радиусе.       — Какая мерзость… — скривился он от отвращения сей картины.       Только сейчас Микаса отметила для себя неожиданный факт, нагло разглядывая лицо перед ней: капитан довольно… симпатичной наружности. Аккуратный, в равной степени строгий профиль контрастировал на фоне приглушенного теплого света огня. На левой щеке виднелся продолговатый след глубокой царапины, полученной еще в том лесу. Только непоседливая челка под ветерком танцевала тенью по лбу.       Говорить подобное — себя оправдывать, но с момента, как он появился в их кадетский жизни, то сразу же обозначил свой статус несгибаемого, непробиваемого, железного капитана, имя которого накрепко срослось с этим словом, словно второй части «Леви» и не существовало. Образ идеального солдата так сильно осел в голове, что дальше него не мог позволить смотреть.       И вот сейчас она как дура пялиться на человека, у которого внезапно появилось имя… личность какая-никакая… повадки, выходящие за рамки формальности… Что не все ограничивается только службой, садистскими тренировками и перебросом саркастичных фразочек за чашкой чая и кипятка.       В последний раз Микаса видела капитана… Нет, капитана Леви, когда у того случился приступ. Пусть тогда идеальный образ в голове слегка треснул при виде напуганного и ослабшего наставника, зато ей довелось увидеть его живую грань. Человеком. Не идеально выдрессированным солдатом, а простым человеком, который, на удивление, не всесилен.       Спустя пару глотков сладкого напитка, Микаса решилась дать волю вопросу, что не давал покоя столько времени.       — Капитан Леви… — впервые назвала его полным словосочетанием.       — М?       — Зачем вам все это? — последовал встречный вопрос «в каком смысле?». — Ну, возитесь со мной всю ночь. Зачем оно вам? Сомневаюсь, что вы проводите подобную «терапию» каждому своему подчиненному.       — А, это… — он призадумался, растворяя взор в невидимой точке. — Возможно, в некоторой степени, я чувствую себя виновным.       — Почему?       — Ты тогда смотрела такими глазами полными надежды и облегчения, словно все ужасное уже случилось, а дальше только счастливое будущее, — усмехнулся. — Мне не хватило воли сообщить тебе обо всем заранее. А после уже понадеялся на то, что сама забудешь и не станешь лезть в омут. Неправильный выбор сделал уже я.       — Но вы же сами сказали, что это суровая правда. Я бы в любом случае столкнулась с ней, желая того или нет.       Поднесенная кружка к его губам остановилась на полпути. В глазах лишь на секунду промелькнула тень растерянности, ловко скрывшись в глубине. Сам он, кажется, снова неохотно ушел в мысли.       — И все же я не понимаю, зачем врать? Ежу понятно, что ни к чему хорошему это не приведет. Доказано поколениями, — позволила себе возмутиться разведчица.       Кружка собеседника глухо стукнулась о стол.       — Хах… И вправду.       И тут Микаса увидела растянувшуюся на его лице слабую улыбку и непринужденный взгляд, уставленный вниз.       «Погодите, он что, правда улыбается?! Или это на него так суп действует?!»       — Люди — странные создания. Со временем поймешь, что не всегда хватает воли сказать правду в лицо.       Она ущипнула себя за руку под столом, прогоняя лишние мысли.       — Ну, если уж сильнейшему солдату не хватило ее, то что уж говорить о рядовом разведчике, — досадливо вздохнула та.       — Не прибедняйся.       Где-то вдали заиграла бойкая музыка, а вместе с ней поднялся прочий гам. Леви и Микаса повернулись к столпотворению, вглядываясь в кричащих и смеющихся людей.       — Это что?       — Ну, началось… — закатил он глаза.       Тут к ним подскочил мужчина лет двадцати пяти-тридцати с улыбкой во все зубы.       — Извольте позаимствовать прекрасную даму, — без тени стыда подошел он к Микасе.       Она тут же бросила непонимающий взгляд на капитана, который как ни в чем не бывало потягивал сок.       — А?.. Ч-чего-?.. К-капитан!..       Аккерман не успела заметить, как собственные ноги уже тащились по травянистой почве, а картинки перед глазами сменились кружащимися пятнами людских одежд.       Все шло спонтанно, спутанно и пьяно. Мужчина влился в танец всей душой и разумом в то время, как Микасу бросало из стороны в сторону. Может быть, в детстве они с мамой и танцевали, но те неловкие движения назывались скорее шуточной пляской. В самом центре столпотворения ото всех пылало жаром, несмотря на холод ночи. Дыхание сбивалось, не успевая восстановиться, при каждом новом движении партнера.       «Надо срочно смываться от сюда…» — пришла на ум идея, когда по желудку пробежалось неприятное колебание.

***

      Две фигуры стояли в тени дерева под редеющими ветвями. Вдали от всеобщей суматохи и веселья.       Конь отмахивался от мошкары, хлестая себе бока и изредка задевая близстоящего. Оба терпеливо ждали последнего члена команды.       — Ну что?       — Капитан, вы… — пальцы сильнее впились в кору дерева при очередном потуге изнутри, — предатель…       — Зато взбодрилась.       Микаса одарила его самым презрительным взглядом, что имелся в арсенале.       — На ночь.       — Все когда-то бывает впервые.       Очередная волна прошлась по горлу, заставляя согнуться еще сильнее. Голову били молотками и вертели в разные стороны. Координация сказала «прощай».       — Отправили меня… на произвол судьбы.       — Если ты закончила, то давай пропустим эту часть и поедем обратно.       Пальцы дотянулись до ближайшего кустика и сорвали несколько листков. Несмотря на то, что они сумели убрать с лица основную часть остатков ужина, не помешало бы по приезде хорошенько умыться.       Дорога до гостиницы прошла в тишине. Сегодня выговорились все, посему хотелось просто помолчать.       У ворот забора Леви спрыгнул, помогая спуститься Микасе. Та подтянула слетающий плащ и зашла во двор, идя вперед лошади.       — Мне его еще расседлывать надо, иди.       — Ага…       Девушка кивнула и немного помялась на месте. Неуверенно взглянув на капитана еще раз, порывисто подалась вперед, обхватив руками.       Леви в удивлении замер, не зная, как реагировать.       — Эй… Ты чего?       В ответ она тихо буркнула в плечо:       — Спасибо.       Руки расцепились.       — Я буду идти вперед.       — А?       — Вы сказали, что этот выбор могу сделать только я. Не обещаю, что сразу же свыкнусь с этим, но… Я буду стараться.       Ветер засвистел в подтверждение ее слов. Ответ был дан, подарив какую-то часть душевного спокойствия.       Серьезный настрой разрядило касание по голове. Капитан Леви снисходительно смотрел на нее, по-детски хлопая по макушке.       — Иного ответа от своего ученика я и не ждал… Молодец.       Оцепенение прошло, а на смену явилось тепло от радости, не скрывшееся за предательски вылезшей улыбкой. Эта ночь еще долго не забудется.

846 год

— Женские казармы —

      Все тело в момент оцепенело.       Микаса боялась и шагу сделать в сторону, шелохнуться. Малейшее действие грозилось застрелить, растерзать, уничтожить.       Под потолком тянулась линия, ведущая прямиком к самой смерти. Безвольные пальцы застыли, слегка подогнувшись к ладони. На белесой кисти все отчетливее виднелись витиеватые дорожки и темные пятна. На полу валялся табурет. Ноги на уровне колен прикрывала белая ночнушка. Посмотреть выше Микаса уже не смогла.       Внутри закипал неудержимый поток горечи и животной ярости. Ногти до крови вжались в нежную кожи ладони, пуская меж пальцев липкое тепло.       Грудь жадно вздымалась, а стальной взор исподлобья мог в одночасье сжечь здесь все дотла.

«Они заплатят»

«Они за все заплатят»

«Они захлебнутся в собственной крови»

«ПУСТЬ ОНИ ВСЕ СДОХНУТ»

      Жар ошпаривал воздух вокруг. Ничего другого не оставалось, кроме как закричать, что есть сил:       — ОХРАНА!!!