Дорога к нашему счастью

      — Господин, вы уверены?       — На этом этапе мы уже не имеем права отступать, Истцель. Это дело, к которому приложат руку потомки мои, потомки моих потомков, потомки их потомков и так, пока Ад не разверзнется на земле. Ты ведь и сам знаешь это, избранник Ведающего все столпа.       Мужчина, облаченный в черные одеяния, оставил неглубокий поклон, мягко положив ладонь на сердце.       — Несомненно, господин. Несомненно.       Две фигуры все больше сливались с тенью, погружаясь на дно хрустального подземья, чьи стены слышали лишь крики и видели лишь багряные подтеки, перемешанные со слезами.       Мощные двери с визгом приоткрылись, и король ступил по глянцу. Гнетущая аура смерти моментально окутала пришедших, оставляя за собой липкие следы.       Светящиеся кристаллы, коими были уставлены все стены, один за другим начали потухать. Шаг за шагом, шаг за шагом логово почившего ученого погружалось во тьму, предвещая новую опасность.       Мозолистые пальцы сжимали бутылек с розовой жидкостью. Поблескивающие на крупицах света капли прыгали по стеклу и скатывались обратно.       За заржавевшими прутьями неподвижно сидели двое человек. Хотя, нет. Они уже давно утратили всякую человечность. Это монстры. Чудовища. Демоны во плоти.       — Поднимайтесь, рабы мои, — величественно пробасил король.       Конечно же, его слова были проигнорированы.       Тогда к клетке подошел уже его мрачный сопровождающий. Одного удара по прутьям хватило, чтобы все затряслось, а по темнице забегало оглушительное эхо. Даже сейчас пленные не шелохнулись. Могло показаться, что уши их больше не были способны различать какие-либо звуки, но нет. С их состоянием все отлично, просто прекрасно. Всякие увечья зажили, не оставив и следа.       — Вставайте, — повторил он тем же тоном.       Исподлобья в него впились заточенными когтями пары глаз, ловившие редкие блики кристального света. Волосы их отросли и переросли длину торса, колтунами волочась в пыли. Убийственные взгляды искрили животной ненавистью. Дай волю — зубами горло перекусят. Это были уже не те культурные на вид и образ люди, не те запуганные и вымаливающие пощады существа. Сколько уже минуло с момента начала миссии, которой суждено продлиться еще тысячу лет? Хотя, имело ли оно вообще значения, когда самый важный этап позади?       — Истцель.       Мужчина тут же обернулся к господину.       — Да, Ваше Величество?       — Притащи сюда девчонку и закрепи цепью у стены.       — Слушаюсь.       Раздался противный скрип отживших свое ворот. Мужчина без страха зашел во тьму, в самое логово двух нелюдей. Аккерманы, сидящие в самом дальнем краю темницы, вздернули головы, видя надвигающегося Истцеля. Одного движения его крепкой руки хватило, чтобы приподнять Миру за шиворот тряпья. Та зашипела, неистово затрепыхалась, расцарапывая аристократично-бледную кожу королевской десницы, но ему было абсолютно все равно.       За спиной уходящего мужчины срывался в хриплом крике Гойт. И только звон цепей отчаянно взывал к сестре.       Девушку протащили по глянцевом полу до самой стены. Пришлось постараться заковать ее запястья в железо, ибо дерганье и нескончаемый поток укусов несколько затруднял задачу.       Когда все было готово, вассал отошел от подопытной, на прощанье махнув черным волосами до пояса, убранными в хвост. Теперь уже сам король соизволил одарить ее снисходительным, в некоторой степени презрительным взглядом.       Небесная голубизна хищно сверкнула в глазах Аккерман, а иссохшие губы оголили зубы в кровожадном оскале.       — Истцель, шприц.       Мужчина повиновался, вложил в мозолистую и покрывшуюся возрастными морщинами ладонь предмет. Тонкая игла пронзила пробку стеклянной пробирки с розовой жидкостью, не спеша вбирая в себя содержимое.       — О, Имир, — взглянул он на сами небеса, — дай нам своего благословения на пути к спасению! Поистине, момент этот будет важнейшим для потомков твоих и врагов их!       Острая игла медленно поднеслась к шее Миры. Ноги ее беспомощно задергались, даже не задевая нависшего короля. Шприц опустел.       — Да прибудет благо для жизни будущей!       Первые секунды изменений не происходило. Все было как обычно, разве что дыхание утяжелилось. Мира втянула воздух ртом, неприятно жмурясь от чего-то. Руки, висевшие на кандалах, обмякли, тело слегка склонилось ниже к полу. Лицо Аккерман зарделось, словно ту охватила лихорадка какая, а и без того грудное дыхание участилось.       Король Арс молча наблюдал за процессией. За тем, как она постепенно увядала, ерзала на месте, пытаясь хоть чем-то облегчить свое состояние. Безразличие? Или же фанатичная одержимость? Ответа в его лице никто не в силах отыскать, кроме него самого. «Результат оправдывает средства», — всегда твердил король, буднично по вечерам зачитывая отчеты почившего ученого. Возможно, другим методы короля могли бы показаться жестокими и бесчеловечными, но только десница знал истинную причину и ее важность, как никто другой. Пусть сомнения изредка проскакивали в его словах, но приказы он всегда исполнял. Даже если те идут вразрез с принципами. И отступать от цели ради минутного благородства вассал не собирается.       С каждой секундой Мире становилось хуже. Оправа кандалов трещала о каменные стены комнаты. Глухие хрипы, стоны, вздохи, неестественно покрасневшее лицо и недомогание кричали ярче всех об этом. За шесть лет и не такого ей доводилось пережить, но боль она такая — всегда как в первый раз приходит.       — Услышь меня, раба человеческая, — вкрадчиво донесся его мрачный голос. — Услышь меня, раба из Аккерманов!       Ладони исказились в кулаках и яростно забились костяшками о стены. Черные пряди волос опали на лицо, раскидываясь в стороны, при каждой тряске головой.       — Отныне ты прислуга моя, прислуга короля униженная, склонившая голову и преклонившая колено, служащая в нечестивом царстве, где тьма превосходит свет! Искушение твое и эгоистичное пристрастие к жизни гнетет душу, подобно ветру, что срывает с деревьев последние листья. Знай же, что нет ничего более постыдного, чем дурная самовольность! Отныне душа твоя упала в цене и значимости, попустившись ниже крошки хлеба! Отныне пуста твоя душа и воля, а взор, потерянный в глубинах унижения, кажется обращенным к земле!       Осипший голос Миры сошел на вскрики, тело ее забилось вдвое чаще и яростнее. Позади из самой клетки звенели и громыхали цепи. Король же с каждым словом говорил все громче.       — Помни, раба людская: под ногами твоими простирается святая земля, где ступни твои стоят, очерневшие пустотой души. Нет больше тебя! Нет больше воли твоей! Нет больше желаний твоих! Нет больше близких твоих! Отныне разум твой ступает по голой призрачной земле, без единого просвета в небе над головой. Пусть вороны — смерти верные предвестники — сопровождают тебя до самого конца нескончаемого пути. И пусть перья их грязные станут твоим саваном! Потому что так распорядился Я! Я так захотел! Я так решил! Я твой господин! Только я вершу твою судьбу! Отныне я только принимаю за тебя решения! Отныне я решаю: жить тебе или придаться вечному сну!       Ее тело в страшных муках извивалось и выгибалось. От подбородка тянулись натянутые струны кожи до самой шеи и обратно. Сокрытые под волосами небесно-голубые глаза в охваченном их безумии смотрели в пустоту.       — Я твой господин, хозяин. Ты моя раба, прислуга. Только я решаю, есть тебе или остаться голодать. Только я решаю, пить тебе или иссушать горло в жажде. Только я решаю, спать тебе или до изнеможения прислуживать. Только я решаю, идти тебе или стоять на месте. Только я решаю, убить тебе или помиловать. Только я решаю, жить тебе или умереть! Только я решаю, вознестись тебе к небесам или низвергнуться в Ад! — низкий голос ошпарил ее лицо. — Слышишь?! Отныне только Я существую! Больше никого кругом нет! Только Я! И только Я, раба!       Он сидел рядом, почти что вплотную, крича долгие речи. Его ладонь упиралась в пол, где сидела перекошенная от боли Аккерман. Она кричала, извивалась, хрипела, но помощи было неоткуда ждать. Мира осталась наедине со своим кошмаром.       — Отринь же жизнь свою! Отринь волю свою! Отринь личность свою! Отныне ты раба. Обычная униженная раба. Ты никто, а я твой господин! Ты не имеешь права делать что-либо без моего желания, — внезапно, его пальцы впились в ее подбородок, сжимая до белых отметин. Голубые глаза встретились с его — полными безумия и нечеловеческого уровня жестокости. Сквозь стиснутые зубы он цедил, как ополоумевший, пожирая Миру взором широко распахнутых глаз: — СЛЫШИШЬ?! ТЫ НИКТО! У ТЕБЯ БОЛЬШЕ НЕТ СЕМЬИ, НЕТ ДОМА, НЕТ ВОСПОМИНАНИЙ! ТЫ ОДНА! И У ТЕБЯ ЕСТЬ ТОЛЬКО ТВОЙ ГОСПОДИН!       Девушка в ужасе смотрела на старого короля, на секунду вернув себе свою осознанную прошлую личность. Бешеный ритм сердца был слышен за пределами этой темной пыточной.       В голове ее сотни раз звенели эхом слова короля, намертво выбиваясь на костях страшными надписями: «Ты никто, ты никто, ты никто». Внутренности горели, словно уже совсем скоро настанет ее желанный конец. Но он все никак не приходил. «Я твой господин. Я. Я… Я… Я… Я… Я…».       Спустя еще пару невыносимо долго тянущихся мгновений, из глаз по мертвенно белым щекам потек багрянец. Ручейки сползали до самого подбородка, переходя на шею, заливаясь по ключицам и ворот обносков.       Девушка дергалась с такой силой, что, казалось, она вот-вот выдернет кандалы вместе с кирпичной кладкой и пробьет пятками пол. Ее крики были слышны в каждом уголке комнаты, въедаясь под толщу стен. Возможно, это была молитва — прощение самой смерти об изъятии ее души из тела, — что могла хоть как-то заглушить властный голос короля.       Сам же Арс прекрасно видел ее ломку — давно отринул всякое сострадание и жалость, предавшись холодному расчету — знал куда давить, чтобы еще больше проникнуть на подкорку сознания невольницы, а еще лучше — за нее. Его имя должно стать единственным светом для этой душонки. Единственным ориентиром. Единственным словом, которое сумеет произнести этот забывший всякие буквы рот. Только он должен быть в ее голове.       А значит, нужно полностью сломать девушку. Раздавить и без того зазнавшееся эго, возгордившееся сердце и надменную душу. Надменным может быть только он, отдавая самый унизительный приказ. Никто более.       Одним больше — другим меньше.       Страдания одного в обмен на счастье мира.       Равноценный обмен, в котором правильная сторона всегда будет в плюсе, а иная — «неправильная» — предстанет жертвой на жертвенном алтаре. На то она и неправильная.       Когда кровь потекла из ее носа, а отчаянное трепыхание желающего жить существа поутихло, мужчина схватил ее за щеки. Это был взгляд безумца. Безумца, познавшего конец и не спеша готовившегося к нему. Вряд ли Мира могла хоть что-либо теперь разглядеть. Красный полностью заволок глаза, лишь остатки небесной синевы зрачков немного давали о себе знать.       Тяжелое сиплое дыхание драло глотку изнутри, но пальцы не разжимались. Ей было больно. Нестерпимо больно. Мире пришлось пережить гигантскую волну штормового океана, чтобы оказаться живой и снова невольной.       Она слышала, как король что-то ей говорил. Настойчиво, усердно сжимая костлявое лицо. Но уши постепенно забивались песком. Непроизвольно, с каждым сказанным словом все больше и больше отдаляясь от реального мира. Она больше не может быть там. Она больше не выдержит. Она хочет плакать. Она хочет жить. Она хочет закрыть глаза. Она хочет раствориться. Она хочет исчезнуть. Она хочет умереть и не возвращаться.       — Отныне, ты — Мира Аккерман — раба моя. А я — король из Фрицов — твой господин.       Стоило пальцам разжаться, голова девушки безвольно повисла. А в глазах ее больше не теплилась хрупкая жизнь.

***

      Свет сочился из окон, оставляя пятна на глянцевом полу. Богатые убранства, дивное птичье пение, светлые лица окружающих людей. Все было подобно сказке. Сказке, конец которой заведомо ведет к долгожданному счастью.       Расческа мягко разглаживала и без того идеальные волны смолы. Пряди волос лоснились и переливались по ладони, поблескивая голубизной.       Девушка сидела перед зеркалом, разодетая в богатейшие светлые ткани страны. Бесчисленное множество слоев воланов, рюш и прочих деталей окутывали невесту своей нежностью и бархатностью, что хотелось раствориться в них.       Ее бледная кожа была белее фарфора, изящные ресницы вырисовывали кошачий разрез у всегда прикрытых век. И только глаза цвета ясного неба, чей взгляд так прекрасен и глубок, оставались застланными туманом.       — Отчего же вы всегда столь молчаливая, госпожа?.. — уныло спросила служанка, заведомо зная, что не получит ответа. — Сегодня ваш счастливейший день. Сам граф Калиостро возьмет вас в жены, госпожа моя. Даже сейчас вы так пусты и потеряны…       Она ничего не ответила.       Мира Аккерман. Внезапно объявившаяся при короле дворянка вместе со своим братом. Их прошлое — непроглядный туман, неизведанный остров для всех, кто служит при дворе. Несмотря на обстоятельства, эти двое быстро стали самыми приближенными к Его Величеству Фрицу.       Служанки неоднократно шептались за спинами почетных господ о странностях и нелюдимости Аккерманов. За все время их проживания во дворце никто так и не услышал их голосов, отчего единогласно порешили — немые.       Личная прислуга Миры состояла исключительно из девушек знатных домов королевства. У каждой новоиспеченной служанки был точный график работы. Уборка, готовка, сопровождение и… стирка. А «грязной» одежды под утро находилось не мало. И грязь та была в основном багровых оттенков. Слуги могли лишь строить догадки и в ужасе склонять головы при виде их госпожи, ведь о ночных «похождениях» знать никто не должен.       Поэтому идеальная прислуга обязана молча исполнять свои обязанности и не задавать вопросов.       Единственным и самым жирным пунктом в списке забот было «покинуть покои до захода солнца и не возвращаться, пока то не взойдет». Это правило относилось абсолютно ко всем, кто как-либо контактировал с Мирой. Никому не ведомо было, почему сам король распорядился об отзыве охраны и персонала в самое опасное время суток. И тем не менее инцидентов не происходило.       Если Мира служила королю при дворе, то брату ее нашлось применение на южном фронте королевства. Элдия обзавелась ощутимым влиянием как на собственных территориях, так и за их пределами, обогнав во многих аспектах своих союзников и врагов.       Гойт Аккерман быстро поднялся вверх в армейской иерархии: множество заслуг и орденов до сих пор украшают стены пустующего дома. Но, к сожалению, вопреки всем почестям командование ему так ни разу и не доверили. Связано это с тем же недугом, что и у сестры. Немота. Солдат в бой может повести твердый и четкий приказ командира, но что есть командир без голоса? Посему Гойт практически всегда был на первых позициях сразу после командующего. Сломить волну, продавить линию обороны, прочистить дорогу вперед. Все это лишь малая часть того, на что способен его кошмарный потенциал.       Как бы солдаты положительно о нем не отзывались, все равно сторонятся и побаиваются. Лицемерно. На поле боя ему рады, но в казармах обходят стороной. Гойт уже давно перестал быть человеком в их глазах, для людей он интересен лишь как боевая единица. Аккермана уже давно не удивишь «последствиями» собственных действий, пустые глаза давно погрязли во тьме, а вот вид оторванных голыми руками голов обезумевших от страха врагов для союзников явно в новинку. Машина. Машина для убийств, лишенная души.       Как и Мира, Гойт безоговорочно следует приказам короля. Руки его еще ни разу не дрогнули при исполнении воли господина, отчего тот обеспечил себе среди простого люда недобрую репутацию. Холодный взгляд, стальная выдержка и твердая рука — вот идеальный слуга в лице короля. Можно было бы приписать сюда и волю, вот только нет ее уже давно. Теперь воля господина и их воля тоже.       Королю Арсу Фрицу неоднократно задавали вопросы о нужности безмолвных слуг при дворе, но тот лишь отмахивался. Конечно же, никто не знал истинной причины немоты Аккерманов кроме самого правителя, его десницы и почившего ученого. Самих же экспериментальных объектов это уже давно не волновало. Их в принципе ничего больше не волнует. Скажет король «убить» — убьют. Скажет король «простить» — простят.       В этот раз король вновь отдал свой приказ. Поручил людям своим подготовить все для бракосочетания подчиненной Аккерман и знатного графа Калиостро. Конечно же, не без потаенных намерений. Познавший будущее Фриц не собирается так просто отпускать своих цепных псов, чьи личности он собственноручно стер в порошок и развеял над пропастью. Все должно иметь продолжение.       «Род Аккерманов не должен оборваться. Он должен идти и идти. Поколение за поколением. Поколение за поколением, пока не снизойдет свет, уносящий все грехи человечества во тьму», — вот, что сказал всевидящий Истцель в ту ночь, когда они стояли на выжженной земле.

***

      Прошло полтора года с момента пышной свадьбы Миры Аккерман и Алессандро Калиостро. С минуты на минуту должен появиться на свет ребенок.       Ребенок, ознаменовавший начало конца.       Все западное крыло дворца стояло на ушах. Служанки сновали по коридорам и комнатам, зазывали людей на помощь, раздавали указания. А все из-за «особенности» Миры. Как и Гойт, она полностью невосприимчива к физической боли, что в очередной раз подтверждает ее идеальность в лице боевой и разведывательной единицы.       Никто из Аккерманов даже не дрогнул, когда им прострелили плечо и ногу на экспериментальном полигоне. Самое интересное случилось, когда король приказал им встать и разобраться с жертвой, что являлась выходцем из темницы.       Вся пустота в глазах развеялась в ту же секунду, сменившись животным озверением. Невзирая на ранения, они набросились на мужчину и голыми руками оборвали его никчемную жизнь.       Тогда выяснилось, что Аккерманы дееспособны даже при наличии серьезных увечий. Проверять регенерацию оторванных конечностей король не стал, слишком рискованно полагать, что от титанов им могли передаться подобные способности. В худшем случае калеки ему не нужны.       Другой инцидент произошел во время очередного задания Миры.       Король поручил избавиться от кое-какой персоны, что не давала покоя долгое время и ставила под угрозу его авторитет. Поручение было успешно выполнено Аккерман в одиночку. Сложно отрицать, что рослому мужчине будет сложнее проникнуть в охроняемый особняк, нежели девушке среднего роста и телосложения. Тем более если девушка эта — профессиональная наемница.       Мира вернулась еще до восхода солнца в чистом платье, избавившись ото всех следов ведущих к ней. На утро инцидент стал известен, как Веттинская резня.       И все же, в этот раз нечеловеческие силы Аккерманов вышли Фрицу боком.       Мира не чувствовала ничего: ни схваток, ни начала родов. Если бы не служанки, что увидели заляпанные пол и платье кровью, кто знает, что случилось бы.       Второй проблемой стали осложнения во время процесса. Мира никак и ни на что не реагировала, из-за чего пришлось резать ей живот. На живую. В кратчайшие сроки созвали придворных докторов для проведения операции, которая продлилась несколько часов.       Все это время король преспокойно находился у себя в покоях, трапезничая свежепринесенным завтраком. Погода была самой обыкновенной: солнечной. На синеватом небе лишь изредка проскакивали белые перины облаков, оставляя на крышах зданий причудливые пятна.       Арс деликатно нарезал кусочки мяса, скрежетя серебром по тарелке. В плане еды у него всегда были завышенные требования, посему доверял процесс готовки только самым проверенным поварам — мастерам своего дела.       С минуты на минуту к нему прибежит запыхавшаяся служанка с оповещением о рождении ребенка. Фриц отодвинул стул, привстал с глухим вздохом и поправил свою мантию.       Три…       Два…       Один.       Раздался стук в дверь.       — Войдите.       Мужчина с явными проблесками седины в волосах молча смотрел на картину за балконом, когда за спиной скрипнула массивная дверь.       — Ваше Величество, как вы и просили, спешу вам сообщить, что госпожа Мира Аккерман родила сына.       Ни один мускул на его лице не дрогнул. Вместо этого он развернулся к стушевавшейся женщине и вопросил:       — Граф Калиостро во дворце?       — Да, как вы и просили.       Королю еще предстояло донести до этой неоднозначной персоны, что его наследнику не суждено будет жить под гербом его дома. Лучше всего будет сделать это при встрече. Но чуть попозже. Кто он такой, чтобы топтать счастье новоиспеченного отца? Пускай порадуется, а после он благополучно явит людям наследие рода Аккерманов.       Грузный стук каблуков разбивал мертвую тишину коридоров. Король властной походкой шел на встречу с графом и его новорожденным сыном. Охране пришлось наращивать темп, что был крайне несвойственнен для Фрица. На старость лет он предпочитал нерасторопность, но последнее событие вынудило ускориться.       Первым, кто явился на глаза королю — Алессандро, держащий на руках ребенка. Кругом толпились старухи-повитухи и молоденькие служанки, но стоило им заметить пришедшего, тут же прижались к стенам.       — Ваше Величество, — поднял голову Калиостро. — Я безмерно благодарен, что вы пришли сюда.       — Будет тебе, — отмахнулся тот. — Ну, показывай.       Из-за слоя тканей показалось розоватое лицо. Неказистые, смутные черты характерные для новорожденных. Ребенок тихо посапывал, уткнувшись носом в грудь держащего его мужчины.       — Дай мне его.       Мозолистые пальцы, повидавшие немало битв и причинившие не меньше боли, взяли непорочное и светлое существо.       Грудным басом король огласил на всю комнату:       — Пусть сослужишь ты Родине своей службу должную и ни пойдешь ты против людей ее. Распоряжайся силой, данной тебе, распоряжайся кровью данной тебе. Не позволь чужакам затмить разум твой, завладеть волей и силой твоими. С этого момента, нарекаю я тебя именем. Отныне величаться ты будешь Леви.

«И прибудет с рождением твоим спасение наше».