Осколки. Сага о Йорлейфе

Йорлейф

      Как только я пробрался обратно во дворец, меня тут же остановил мой хускарл, Торс. Двухметровый йотун с серой кожей, такими же глазами и короткой бородой смотрел на меня недовольно.       — Смотрю, вы совсем не заботитесь о собственной безопасности, ваше высочество? Почему ходите без охраны где попало?       — Торс, ну не начинай свою излюбленную сагу исполнять, — я закатил глаза. — Когда Оддлейф устраивает третий поединок за неделю — это нормально, а когда я выхожу погулять — это преступление вселенского масштаба, и за мной теперь охотятся цепные призраки Строгоса.       — Ваша сестра хотя бы понимает, когда вовремя остановиться, — твёрдо произнёс йотун, — а вот вы, похоже, не слишком. Ваш отец велел мне обучать вас воинскому искусству и заботиться о вашей безопасности. И вы не способствуете исполнению ни одной из моих обязанностей.       — Я пропустил тренировку? — догадался я.       — Именно, — ответил Торс. — И надеюсь, у вас была веская причина её пропускать.       Я задумался. Сказать правду? Нет, не поверит. А тогда что ему врать? Да и много ли смысла, он же не раз ловил меня на вранье.       — Говорил с одной драконицей, — ответил я.       — Драконицей? И какого же цвета была её чешуя?       Вопрос для несведущего был максимально шовинистским. Однако он имеет весьма много смысла, ибо действительно, характер дракона и стихию его дыхания можно определить по цвету его чешуи. Металлические драконы наиболее охотно идут на контакт со смертными и традиционно считаются добрыми. Цветные, или же хроматические, наоборот, чаще нападают на смертных и грабят их и считаются в основном злыми. Но при этом с некоторыми можно договориться. К примеру, многие племена огнедышащих красных драконов служат моему отцу. Но есть и те, кто испытывает к смертным абсолютную взаимную ненависть. Это чёрные драконы, плюющиеся кислотой.       — Она была хрустальной, — ответил я, — не белой и не серебряной. Именно хрустальной.       — Никогда о таковых не слышал, — произнёс Торс. — И о чём же беседовали?       — Давай об этом наедине, — сказал я и повёл хускарла к себе в покои. Хотя даже там не до конца безопасно, зато я знаю, что меня не подслушают те, кому не надо. А отцовские шпионы пускай докладывают ему на здоровье. К тому же тогда не придётся говорить ему самому.       После того, как я поведал Торсу обо всём, он произнёс:       — В вопросах веры я, конечно, не разбираюсь, ваше высочество, но только вот я бы рекомендовал поменьше вам говорить о своих новых взглядах в стенах дворца. На вашем месте я бы даже от хускарлов держал это в тайне.       — В случае чего, отец мне ничего не сделает, — усмехнулся я. — Я ж первенец. Наследник, как-никак.       — Вы не единственный ребёнок Харальда, — возразил Торс, — и ваша сестрица Хельга вполне имеет желание занять трон вместо вас.       — Торс, ты преувеличиваешь, — я всё же сохранял позитивный настрой после недавнего просветления. — Уверен, стоит мне как следует зарыться в священные писания из логова той драконицы, и через пару-тройку месяцев я смогу нести Слово Аргалора. Чтобы все мы смогли возвыситься до архангелов.       Поняв, что противиться бесполезно, йотун отошёл на расстояние, позволявшее ему молча наблюдать, не говорить и в случае чего среагировать на угрозу моей жизни. Я же покинул свои покои.

***

      — Ты уверен? — спросил Харальд у своего верного шпиона, Сигвальда.       — Более чем, Ваше Величество, — ответил маскирующийся под скомороха лазутчик. — Ваш сын изменил нашей вере и готовит переворот против вас.       Конунг Асгарда опёрся челюстью на руку и крепко задумался. Его массивные седые брови, казалось, сейчас выстрелят и образуют своё Независимое Государство Бровей.       — А не врёшь ли ты мне, шут гороховый? — процедил Харальд, глядя на ушлого Сигвальда. — Йорлейф, конечно, не воин, но он ни за что не начнёт готовить переворот против меня. А вот его сёстры и брат — вполне могут.       — Уверяю вас, господин, — Сигвальд учтиво поклонился и залебезил перед Харальдом. — Ему промыли мозги хрустальные драконы. А они служат сверкающим птицелюдам с югов. Если он получит корону, то Асгард превратится в придаток к их государству, и всё, что вы строили, рухнет под давлением Света.

***

Йорлейф

      Я с огромным интересом зачитывался новыми книгами о вере в Аргалора. Особенно моё внимание привлекли «Размышления о Кодексе Сияния» Каина Мюллера. И, как положено, они начинались с заповедей и эдиктов Аргалора:

Тренируй Тело и Дух

      В целом, осмысленно. Да и под реалии жизни в Асгарде подходит. Потому что, если не тренировать тело, то не выживешь в нашем суровом климате. А нетренированный дух не выдержит нашей жизни в разбойничьих набегах на эльфов. Ведь на войне всякое случается.

Будь верен товарищам и командирам

      Да тоже правильно. Даже сходится с заповедями Шора: Помогай Ближнему, Защищай Родину. Да и какой смысл воевать бок о бок с кем-то, если ты только и ждёшь возможности, чтобы вставить им нож в спину?

Помогай жить в мире после войны.

      А вот здесь уже непонятно, что имелось в виду этими проповедниками? Или имелось в виду то, что, если уж случилась война, то не надо допускать новых? Да, господа проповедники, ваши слова могут быть интерпретированы и против вас. Ведь какой-нибудь обычный ас-воин тут же вам ответит, что война неизбежна и пытаться противиться ей глупо, ведь тогда после смерти не попасть в Вальхаллу. Или того хуже, что-то вроде: «Если бы я хотел избежать войн с остроухими, я бы один раз пошёл на них походом и убил бы всех их».       Так что лучше этот момент либо опустить, либо перефразировать. Хотя нет, опустить не вариант, тут и заповедей-то больше нет. Да уж. В целом, я с ней согласен. Но вот как бы это перефразировать так, чтобы асам это было понятно? Или, если повезёт, даже оркам?       Ладно, о его адаптации можно подумать после того, как я прочту всю книгу. Что там дальше?       Ага. Анафема. То есть то, что Аргалор не одобряет и даже порицает.

Предательство.

      Понятное дело. Предателей только эльфы чёрные любят. И то не факт.

Разложение души и праздность

      Насчёт разложения не знаю, что конкретно имелось в виду, но вот праздность понять вообще легко. У нас, если летом не работаешь, зимой от голода умрёшь. Если не будешь работать зимой, к лету у тебя не будет готов инструмент. Тюр, бог войны и ремёсел, тоже не одобряет лень. А значит, надо только разобраться с тем, что есть разложение.

Закрытие пути к развитию других

      Я ещё раз перечитал то, что увидел, ведь не верил своим глазам. Наконец-то хоть где-то слова здравого смысла! Когда отец запретил мне изучать Путь Голоса, особую магию драконов, аргументировав тем, что у меня слишком слабое горло, я знал, что какой-то бог его да порицает!       В дверь очень громко и настойчиво постучали.       — Йорлейф! А ну открывай, пока дверь не выбил!       Стандартная отцовская угроза, которую он никогда не выполнит, сколько бы я ни шёл.       — Иду, — ответил я. Открыв дверь, я увидел отца в таком бешенстве, в каком не видел ни разу. Из носа клубами валил дым, в глазах Тайный Огонь сиял так, что казалось, сейчас он будет его извергать.       Впервые в жизни я по-настоящему испугался. Никогда я не ощущал себя так близко к смерти, как сейчас.       — Мне тут птичка напела, что ты решил предать собственный народ, — яростно прорычал отец. — Это правда?!       — Видимо, твои птички глухие, отец, — ответил я, стараясь сохранять хоть какое-то самообладание. — Потому что я решил не предать Асгард, а возвысить его. Даровать людям крылья, подобно драконам.       — Что-то мне подсказывает, что тебя, сынок, жестоко обманули, — прорычал отец. — Потому как не может человек летать, если только он не маг или не испил драконьей крови.       — Послушай, отец, — я всё же решился начать объяснять ему свою позицию, — есть бог, что стоит выше даже Шора…       — А ну-ка повтори, что сказал! — он прервал меня на полуслове. — Да как смеешь ты ставить кого-то выше Шора, вождя всех людей?! Это богохульство! Я дам тебе шанс. Отрекись от этих мыслей, тигрёнок. Иначе мне придётся принимать крайние меры.       По моей спине пробежался неприятный холодок. Отчего-то я догадывался, что он не шутит.       — Хорошо, отец, — покорно произнёс я. — Обещаю, более я не доставлю тебе проблем.       Потому что ты ни о чём не узнаешь, — добавил я про себя.

***

      Разумеется, я не забросил изучение веры в Аргалора. Ночи я проводил за чтением, конспектировал, делал заметки. И постепенно начинал жить по его заповедям. Они ложились на мою жизнь относительно легко, мало кто замечал изменения в моём укладе. Наоборот, я начал усиленные тренировки с Торсом, доводя себя до изнеможения.       Полгода пролетели как в тумане. Я почти не спал, только читал и тренировался, а на советах и аудиенциях, на которые отец звал меня, пытался не смыкать глаза от усталости.

***

Март, 69й год от пришествия Механийцев

      — Пограничник, проверь мешки под глазами! — разбудил меня шуточный окрик моего десятилетнего брата Ирвинга.       Я резко поднялся и понял, что уснул, уткнувшись в книгу. И не просто в какую-то, а в «Размышления». А рядом стояли мои сёстры и братец.       Хельга, которая была младше меня всего на год, смотрела своим привычным усталым взглядом книгочея, крутя на пальце тёмные волосы. Только в отличие от меня её интересовала магическая наука, а не другие религии.       Двенадцатилетняя Оддлейф, напротив, смотрела на меня с достаточным скепсисом. Из нас всех она была самой бойкой и постоянно лезла в драки. Более того, от нашего деда-цверга по маминой линии ей досталось просто медвежье здоровье. Уже в свой небольшой возраст она заработала прозвище «Непьянеющая».        Самым мелким и несерьёзным был Ирвинг. Ему бы подраться, выпить пива да сложить песню о том, какой он великий герой и как он доблестно одолел очередной обед.       — Послушай, Йорлейф, — произнесла Хельга. — Последние полгода ты сам не свой. Не спишь почти, стал есть меньше, при этом истязаешь себя на тренировках с Торсом. Ему-то ничего не будет, он йотун, а у тебя здоровье не такое крепкое.       — Да, братик, — в тон ей вторила Оддлейф. — Ты совсем помешался на этой книге. Там хоть и пишут грамотные вещи, но я уверена, этот Аргалор явно бы не одобрил, что к его трудам относятся с таким фанатизмом. Посмотри, ты же совсем исхудал.       — Не исхудал, а сбросил лишний вес, — возразил я, — И подтянул физическую форму.       — Йорлейф, б***ь! — крикнула сестра, — Ты скоро сможешь за тетивой спрятаться! Какой, к эльфовой сраке, лишний вес?!       — Успокойся, Оддлейф! — не столько произнесла, сколько каркнула Хельга, — В общем, брат, эта книга на тебя плохо влияет. Потому прошу тебя, положи её, где взял, и возвращайся к нормальному ритму жизни.       — Вы не понимаете, — возразил я, — это делается к лучшему. В новой вере асы станут непобедимыми. Мы приблизимся к богам, никто не будет подвергнут притеснениям. Люди обретут крылья. Это ли не прекрасно?       — Йорлейф… Ты правда помешан на этом, — внезапно Ирвинг стал серьёзнее, чем обычно. — Поверь мне, рано или поздно он узнает, что ты не бросил эту затею, как он велел. И тогда ты ором и нагоняем не отделаешься.       — Да он, как минимум, может лишить тебя права наследования, — поддержала брата Хельга. — А мне не сильно хочется занимать трон. Я человек науки, а не власти.       — Ну и занимайся наукой, — огрызнулся я. — Какое вам дело до того, чем я занимаюсь? Или, может быть, вам нужны доказательства праведности моего пути? Так узрите же!       Я достал нож для заточки перьев и вонзил себе в левую руку. Глаза всех моих сиблингов раскрылись от ужаса. Но демонстрация только начиналась. Я вынул нож и положил на стол. После накрыл рану правой ладонью и начал молиться. Под ней заструился тёплый золотистый свет. Он приносил облегчение боли и обеззараживал рану. Вскоре на месте пореза не было и следа.       — Вот это да, — произнёс Ирвинг. — Ты как это сделал?       — Вот в этой книге описана техника Возложения Рук, — я указал на «Рассуждения». — С её помощью воины, поклявшиеся в верности Аргалору, могут исцелять себя и своих союзников.       — И судя по тому, что ты уже можешь лечить, ты принёс эту клятву? — спросила Хельга. — Потому как я не ощутила божественной магии. Наоборот, свет исходил изнутри тебя.              — Ну, тут теологи на момент написания «Рассуждений» не определились, — я пожал плечами. — Кто-то считает, что сила паладина, так зовут воинов Аргалора, исходит от самого Аргалора. Кто-то — что их сила исходит из них самих и их клятвы.       — А другие тексты почитать не вариант? — сестра закатила глаза. — Ну простейший анализ информации.       — Они на неизвестном мне языке, — я опустил голову. — Конечно, есть несколько книг на драконьем, но ты сама понимаешь, серьёзное научное чтение и анализ информации на языке метафор и аллегорий практически невозможны.       Хельга понимающе взглянула на меня. Неожиданно в дверь постучали. Я поспешил спрятать «Размышления», после чего произнёс:       — Кто там?       — Ваше высочество Йорлейф, — произнёс слуга. — К вашему отцу вскоре прибудут послы из Империи Асендант. Он хочет, чтобы вы присутствовали на аудиенции.       Мои глаза загорелись. Наконец-то люциане!

***

      Я сидел на троне по правую руку от престола отца как на иголках. Слева от него на таком же троне сидел Партурнакс в облике фавна средних лет с длинной косматой бородой. На голове присутствовали длинные рога, а на ногах - копыта. Наконец, в тронный зал вошла делегация из двенадцати людей. Они были одеты в простые белые одеяния, напоминающие камзолы. У идущих во главе процессии неярко, но заметно светились глаза, за спиной развевались шёлковые плащи, а на лазурных поясах висели недлинные, узкие и изогнутые клинки со сложной корзинчатой гардой. Рядом с лидерами шёл молодой тифлинг-прислужник, Эйнар. Так уж вышло, что из присутствовавших лишь он знал язык люциан и нужен на тот случай, если достопочтенные послы не ведают асгардского наречия.       Послы подошли к трону на положенные этикетом двадцать шагов и земно поклонились, после чего с сильным акцентом заговорили на нашем:       — Под светом солнца и звезд мы приветствуем Вас, Харальд, сын Гуннульфа, конунг Асгарда, вождь Йотунхейма и владыка Нордульфа. И Вас мы приветствуем, Партурнакс, сын Партурнакса, повелитель драконов и Мастер ордена Языков. Да будет благословенно царствие ваше на земле. Мы прибыли к тебе с дарами от нашего господина, императора Мария Люция Когтя Грифона, также именуемого Объединителем, и смиренно просим выслушать нас.       После этого их слуги поставили перед троном восемь даров: пару сундуков, полных золота и драгоценных камней, и шесть шкатулок. В четырех из них был набор мужских украшений, состоящий из парных браслетов и колец, выполненных в виде стилизованных серебряных и бронзовых драконов, в пятой лежал искусно откованный кинжал с граненым лезвием, травленный серебром. Последняя же, обитая пурпурным бархатом, хранила хрустальный фиал, полный излучающей мягкий свет жидкости. Я ощутил, как от этого фиала исходит энергия Света. Отец сделал жест, и наш придворный маг, Торвальд Блэксон, осмотрел дары на предмет проклятий. Ничего не обнаружив, он кивнул конунгу и отошёл.       — Что ж, говорите, коль пришли, — произнёс отец.       — Наш император хотел бы продлить пакт о ненападении с вашей славной державой, — ответил посол, — и более того, укрепить отношения между нами путём создания торгового союза.       — И каковы же условия этого союза? — отец поднял бровь.       — Они вот здесь, в этом свитке, — посол протянул отцу письмо. Тот вдумчиво просмотрел его, показал Партурнаксу и в конце концов озвучил свой вердикт:       — Да это же чистой воды грабёж средь бела дня. Выходная пошлина в десять процентов от продаж на люцианской земле? Сам факт, что вы ставите моим купцам условия для выхода из своей страны, — высшей меры наглость. Входная пошлина в двести пятьдесят платиновых монет для обычного корабля и триста для летучего? Вы что, хотите, чтобы мы к вам в принципе не ездили? Запрет торговли с королевством Далеварика? А, так вы решили создать проблему и продать решение, чтобы мы лишились одного из двух наших главных торговых партнёров и везли весь товар к вам с такими конскими наценками на вход?..       Только он хотел сказать что-то еще более грубое, как его прервал Партурнакс:       — Послушайте, друг мой Харальд. В целом же предложение кажется весьма выгодным. Однако эти пункты действительно смущают. Уважаемые посланники, не можем ли мы обсудить изменение вышеизложенных верховным королём пунктов?       — Прошу меня простить, Ваше Величество, Вы уверены, что записано именно так? — растерянно произнёс посол. — Его императорское величество Марий Люций лично зачитал мне договор перед опечатыванием, и там таких пунктов не было. Позвольте взглянуть.       Отец с силой выдохнул и протянул свиток обратно послу. Тот, приняв свиток, достал запечатанную копию. С характерной вспышкой зачарованная печать была сломана, а перевод сверен с оригиналом. В деталях сверив документы, посланник обратился к конунгу:       — Прошу простить меня, Ваше Величество, Вас дезинформировал переводчик. А именно — добавил пункты, дискредитирующие императора и которые заставили бы Вас отказаться от заключения союза.       — И кто же так это переводил? — прорычал отец.       — Сопровождающий нас тифлинг, — ответил посол.       Эйнар тут же попытался сбежать, но тотчас был парализован Торвальдом. Стража немедля схватила предателя. Когда он был надёжно связан и скручен, отец произнёс лишь:       — На кол посадить.       — Да как смеешь ты?! — вскрикнул тифлинг. — Мало того, что мой народ презираешь, так ещё и на кол сажаешь?! Ещё называет себя справедливым и беспристрастным королём! На кол тифлинга сажает без суда и следствия! Уверен, был бы на моём месте драконорождённый или дракон, ты бы по-другому запел, Волосатые Штаны!       Отец гневно посмотрел на тифлинга. Я похолодел. Это прозвище отцу дали политические противники за обильный волосяной покров ног, который был обнаружен при неудачной попытке убийства в уборной. И отец искренне ненавидит это прозвище. Назвать его так — это всё равно что махнуть перед быком красной тряпкой.       — На кол без суда и следствия я тебя посадить велел, так как у меня уже на руках есть доказательства твоей измены, — процедил он. — А народ твой, богами оставленный, никто не притесняет на уровне закона. Вы сами выбрали жизнь трэллов и батраков. Стража, уведите его!       Стража послушно увела изменника в подземелье.       — Прошу простить моего друга, дорогие послы, — тут же сказал Партурнакс. — Он привык решать вопросы преступлений государственной важности на месте.       — Весьма разумная привычка. Также мои комплименты высокой выучке вашей гвардии.       — Так или иначе, нам следует обсудить наше соглашение, — произнёс отец. — Пройдёмте в обеденный зал, пожалуйста.       Гости поклонились. Неожиданно я поймал на себе взгляд молчавшего доселе посла.       — Ваше Величество, — произнёс он. — Не сочтите за дерзость, но могу ли я поговорить с вашим сыном наедине?       — Отчего ж это дерзостью считать? — усмехнулся отец. — Говорите. Но недолго, я буду ждать вас.       После этого все послы ушли за отцом, а этот остался стоять, ожидая меня. Это был высокий молодой мужчина с короткими каштановыми волосами и голубыми глазами. Добродушный вид ему придавали длинные, изогнутые кверху усы. На шее висел амулет в виде копья, украшенного лавровым венком.       Я поднялся с трона и, еле сдерживая эмоции, подошёл к послу.       — Здравствуйте, — начал я долгожданный разговор, но тут же замялся. Я не знал, что говорить, сотня мыслей вертелась на языке.       — И вам доброго здравия, Ваше Высочество, — ответил он. — Имя мне — Эрвин Мюнхерман. Я ощутил в вас великий дар Света и потому хотел бы спросить у вас, готовы ли вы, Ваше Высочество, развивать его? Я не только посол, но и миссионер, и некоторое время пробуду в Асгарде, дабы поведать вашему народу об Аргалоре.       — Это… Это очень и очень хорошо, — я просиял. — Я с удовольствием буду учиться у вас, у меня к вам тысяча и один вопрос. Но есть лишь одна проблема: мой отец слишком консервативных взглядов и не примет вашей просветительской деятельности ни в каком виде.       — А если заниматься этим тайно, то это будет выглядеть, как будто я готовлю переворот, — закончил за меня мысль Эрвин. — Что ж, тогда не думаете отправиться вместе со мной в Асендант? Заодно увидите мир.       — Вряд ли отец отпустит меня, — ответил я с горечью в голосе. — Он до сих пор не может принять, что я уже взрослый. Хотя я понимаю причину его неприятия меня. Я ж ещё не полноценный воин.       — Не всем дано быть воинами, — вздохнул миссионер, — но некоторым просто нужно приложить больше усилий, чем другим. У Вас же в конце концов получаются приёмы боевого искусства вашего народа?       — Ну, с таким учителем, как Торс, сложно чему-то не научиться, — я улыбнулся. — Но всё равно получается у меня далеко не всё. Я начал двигаться к обеденному залу, так как чувствовал, что нас уже заждались. Мой собеседник последовал за мной.       — Думаю, вам надо быть более уверенным в себе.       Неожиданно я услышал крики в зале и тут же бросился туда. Прибежав, я увидел, как служанка споткнулась и уронила на себя огромный глиняный горшок горячего супа.       — Сухую тряпку и холодной воды! — крикнул я, — Срочно!       Слуги тут же вышли из ступора и помчались исполнять мой приказ. Тем временем я покрылся густой краской от необходимости делать, что должно, но всё же я пересилил себя и помог женщине снять промокшую в горячей воде одежду.       Наконец, получив требуемое, я принялся растирать её холодной влажной тряпкой. Но это не помогало. Её кожа становилась красной, опухала. Что ж, уже заклеймил себя целителем, придётся идти до конца.       Я положил руку на грудину женщины и произнёс молитву об исцелении. По руке заструился золотой свет. Он переходил из меня в тело служанки, залечивая ожог.       Когда мои силы иссякли, я поднялся. И только тогда я заметил на себе множество взглядов. Не только отец и послы, но и вообще все придворные, а также мои сёстры и брат видели это.       Я осмотрел её, чтобы понять наконец, кого я спас. Светлая кожа, острые черты лица, тёмные волосы, острые уши и рабский ошейник. Так она — рабыня? Да ещё и эльфийка? Получается, я только что проявил милосердие к главному врагу асов?       Из кухни вышел полноватый повар. Он носил белую рубаху, сам был невысокого роста, на лице была длинная борода. Словом, он был цверг.       — Ах ты падаль! — заорал он. — Как смеешь ты проявлять столь вопиющую неаккуратность?! Да я тебя…       — Оставьте её, — тут же произнёс я. — Если бы не я, она бы, скорее всего, умерла. Дайте ей отдохнуть денёк-другой, пусть в себя придёт.       Цверг удивлённо посмотрел на меня. Потом, увидев кивок отца, увёл служанку прочь. После я ощутил, как моя душа уходит в пятки. Конунг смотрел на меня так, будто я — не я, а Эрен, восставший из могилы, — столько ненависти было в его взгляде.

***

      Надо отдать отцу должное, он сдержал себя при послах. Но когда ужин окончился и они ушли, он вспылил, как красный дракон:       — Ты… Я запретил тебе изучать их веру! Так нет же! Всё тебе надо делать поперёк отцовского указа! Думал, я не узнаю стиль их поганой магии?! Так вот, узнал!       Он продолжал орать вперемешку с непереводимыми асгардскими ругательствами. Наконец, когда он сделал паузу, я спросил:       — А что такого в том, что я спас рабыню? Да, она эльфийка.       — А кто тебя-то просил это делать, щенок?!       — Если бы не я, она бы бесславно умерла! — уже я начал переходить на крик. — Если можешь помочь — помоги!       — Смеешь дерзить конунгу?! — взревел отец. — Проявляешь неуважение к короне?! Что ж, Йорлейф, ты у меня месяцем в башне теперь не отделаешься. Я вызываю тебя на дуэль чести!       Я похолодел. Некоторые придворные тоже это услышали. По всему залу раздались шёпоты: «не опустится же он до детоубийства», «пропал малец», «ставлю, что он и секунды не продержится».       — Я принимаю твой вызов, отец, — произнёс я дрожащим голосом, понимая, что, скорее всего, это будут мои последние слова.

***

      Мы встали друг напротив друга перед дворцом. Оба обнажили мечи. Он — шестидесятидюймовый клеймор, я — тридцатипятидюймовый каролингский меч. Отец стоял уверенно, он был весьма опытным поединщиком. Я же еле держался на негнущихся ногах, меня сковал страх.       И вдруг меня постиг страшной силы удар. Нет, не меча, но Голоса. Безжалостная Сила отбросила меня в стену на добрых двадцать футов. При столкновении я ударился головой. На мгновение в глазах потемнело. Все звуки заглушил громкий свист.       Потрогав затылок, я понял, что зря не надел шлем: из затылка обильно шла кровь. Глаза закатились, и я провалился в небытие.       Прошло несколько тяжёлых мгновений. Боль от удара отчего-то стремительно отступала, и я ощутил лёгкость, резкий яркий свет, бьющий в глаза, и то, что я лежу на пересечённой местности. Открыв веки, я обнаружил себя распластавшимся на длинной лестнице в небесах. Несмотря на то, что я находился на очень большой высоте, я не ощущал холода, но от яркого перламутрового света мне ненадолго стало дурно. И противнее всего мне становилось от осознания, в каком месте, согласно мифологическим воззрениям, я очутился.       Несомненно, это Вьющаяся дорога, дорога, по которой должен пройти каждый умерший. Не окончательно, конечно, я бы сразу волком взвыл от безысходности, если бы оказалось, что путь мой окончен здесь и сейчас.       — Прогуляемся? — услышал я сзади старческий голос. Обернувшись, я увидел перед собой похожее на человека существо. Оно было одето в золотой доспех, под ним были белые одежды. Под белоснежным капюшоном зияла чёрная пустота. За спиной, подобно крыльям, развевались щупальца из светло-синей энергии. В руках у него был посох из берёзы.       — Вы… Милос, — удивлённо произнёс я. — Но это тогда означает, что отец…       — Убил тебя? — договорил за меня бог посмертного милосердия. — Да. Но знай, у него такового намерения не было.       — Да, — произнёс я, начав подниматься по лестнице, — но в этом лишь моя вина.       — Почему же? — удивился Милос, следуя за мной. Он шёл медленно и тяжело, опираясь на посох.       — Я отошёл от веры наших предков, — ответил я, — начал изучать веру в Аргалора и вызвал у отца праведный гнев демонстрацией этого.       — А как ты это продемонстрировал? — спросил бог возрождения, спускаясь со мной. — Ты начал проповедовать пред всеми?       — Нет, — я опустил взгляд, — я исцелил рабыню, пролившую на себя кипяток. Просто, не задумываясь.       — А разве исцеление — это что-то дурное? — поинтересовался Милос. — Наоборот, ты поступил правильно.       — Тогда почему же я чувствую на своей душе столь тяжкую вину?! — в гневе спросил я. — Почему я чувствую, что не должен был лечить ту рабыню?       — Потому что ты привык жить в парадигме, что за правильными поступками следуют положительные последствия, — ответил Милос, — а за неправильными — негативные. Но жизнь немного сложнее. У разных действий бывают самые разные последствия, и даже Шор не ведает всех возможных исходов. И, ты смотри-ка, мы уже пришли.       И действительно, я не заметил, как мерцающая своими ступенями лестница закончилась, и мы стояли на балконе огромной иссиня-чёрной обсидиановой башни, а перед нами находились узорчатые монолитные врата. Они отворились, и я оказался в просторном зале с тёмными стенами и потолком. Тусклый и безжизненный интерьер очень резко контрастировал с яркими перламутровыми цветами вне башни, пока и они не стали угасать, стоило лишь мне зайти внутрь. Я вошёл в зал, стараясь держаться рядом с Милосом. По концентрической окружности стояло шесть кресел, ещё одно было в центре комнаты. Кресла едва освещались витражами, изготовленными будто из дымчатого стекла, но видно, что у подножья каждого из них стоят колонны с жаровнями на них для освещения. Так себе я его и представлял. Великое Судилище.       Милос протянул руку к нему, и я послушно сел. Ворота за мной закрылись. Бог милосердия остался за ними.