Когда Цветы Заговорят

***

Проснулся Сяо Чен, когда уже совсем стало светло за окном. Он лежал на мягкой кровати, обняв Ли Шу, который, словно детёныш медведя на спине своей мамы, цеплялся за него руками и ногами. Третий мужчина тихонько сел, стараясь не нарушить покой мальчика. Его каштановые волосы рассыпались по плечам, а красная лента скользнула на лицо ребенка, заставляя его слегка поёрзать и хмуриться. Но он не проснулся. Сяо Чен взял в руки ленту, аккуратно разглаживая ее. В его воспоминаниях остались прикосновения чужих рук, волшебная ночь. Все казалось таким сладким и манящим, что он с трудом сдерживал желание вернуться обратно в постель, чтобы узнать, как продолжатся эти райские грезы. Но с рая всегда приходится возвращаться в реальность. Вдруг он услышал, как по входной двери постучали. И Сяо Чен отлично знал, кто стоит за дверью. Прежде чем отправиться в путь, он уделил особое внимание тому, чтобы привести в порядок свои одежды. Переодеться с ханьфу бродяги, в котором щеголял по Акрополю во время пряток в белоснежное с лазурным поясом, тщательно расправляя каждую складку. Затем, с особым вниманием и некоторой ностальгией, он заплёл волосы в высокий хвост, используя для этого ту самую ленту, которую ему этой ночью оставил Фэн Гу. Завершив этот манёвр, он медленно, но уверенно прошёлся по коридору дома да отворил двери, и его взору предстал Гао Ци с его пронизывающим, холодным взглядом, который, казалось, мог проникнуть сквозь самую душу. — Идём, — коротко и немного нервно произнёс он, слегка мотнув головой в сторону, словно пытаясь отогнать назойливые мысли. Верховный начал двигаться по узкой тропинке, которая вела их дальше, и за ним, словно тень, последовал старейшина, чьи плечи были согнуты под тяжестью невысказанных слов и подавленного настроения, напоминая фигуру, идущую на неизбежную казнь. Словно вспомнив, что не должен портить свой образ злодея, он вернул свою горделивую осанку, пряча часть лица за раскрытым веером. К несчастью, погода в этот день была настолько яркой да солнечной, что контрастировала с мрачными мыслями и подавленными чувствами Третьего. Он, безвольная жертва судьбы, смиренно принял своё наказание, не находя в себе сил восстать против предопределённого. Тем не менее, в глубине души он уже осознал, что поступок Верховного указывает на то, что деревню Сё не трогали люди отца, что давало Сяо Чену надежду на то, что он сможет отыскать истинного убийцу, как только завершится фестиваль. Эта мысль была единственным утешением для него в течение всего пути, пока они не достигли самой высокой и скалистой возвышенности. Это было место, куда не было иного пути, кроме как по ведущей ввысь каменной лестнице. Гора Суда возвышалась на противоположной стороне Горы Мечей, и они преодолели путь от дома Сяо Чена до неё пешком. А теперь… Впереди тысяча двести одиннадцать ступенек. Вновь. Привыкший к подобным наказаниям, вроде добираться куда-то далеко пешком, Сяо Чен лишь поднял глаза, замечая, что их ждал его старший брат. Цзян Ян стоял, скрестив руки, топал ногой, закатывая глаза, фыркал, почти плевался ядом в сторону Верховного, только слова были произнесены нарочито холодно: — В этом деле я сам справлюсь. — Не волнуйся, это моя обязанность. — Я же Первый Старейшина, можешь мне доверять? — он изогнул свою идеальную бровь, — ты можешь пойти с нами и убедиться, что он войдет в пещеру. Ему пришлось сдаться. Уступить. Поэтому сжал кулаки, что вены ужасно вздулись. — Я это проверю. Трое молча стали подниматься по каменным ступенькам. С появлением брата Сяо Чену стало намного спокойнее. Он держал слово: собирался охранять вход в пещеры Гуантинг, чтобы Гао Ци не смог проникнуть туда. Все это не смотря на то, что, как Первый Старейшина и глава своего пика, он был занят так же, как сам Третий до недавнего времени, полностью утопая в важных бумажках. Рука невольно поднялась, задевая шею. Совсем не больно. Синяк был почти незаметен, особенно в тени леса, что приносило немалое облегчение, ведь не придется ничего объяснять брату. Особенно в присутствии постороннего. Того, кто оставил этот самый синяк. Среди густого леса, словно затаившего дыхание, скрывался вход в таинственные пещеры Гуантинг, уходившие глубоко под землю и образовывавшие настоящий каменный лабиринт. В их недрах встречались сотни разветвлений, тысячи изгибов, а также уютные «комнатки», окутанные мраком, куда не проникал ни ветер, ни свет луны. Серые скалы, похожие на нависшие грозовые тучи, иные — окрашенные в цвета небесной лазури, возвышались повсюду, создавая удивительное зрелище из разнообразия выпуклостей. Узкий проход, ведущий в одну из таких «комнаток» всего в двадцати шагах от входа, оказался лишь одним из множества, но для Сяо Чена этого было более чем достаточно. Он не чувствовал необходимости искать другое место. Ведь заклинателям было строго запрещено удаляться дальше, чем на расстояние двух благовонных палочек, иначе им грозило заблудиться и навсегда остаться в пещерах. Желая восстановить гармонию со своими внутренними силами, мужчина уселся на каменное ложе и погрузился в глубокую медитацию. Именно таким образом он мог выжить здесь во время испытания. Только так мог забыться, не обращая внимания на обстановку вокруг. А вокруг царила страшная темнота, в которой едва можно было различить собственные руки, а разжечь свет было невозможно, ведь пещеры полностью блокировали использование духовной энергии. Это было идеальное место для наказания гордых заклинателей, где каждый из них должен был найти в себе ответы на свои внутренние вопросы и примириться со своими слабостями. Или сойти с ума да умереть в страшных муках. Кому что. На поверку люди, впавшие в искажение духовной энергии в пещерах, где невозможно её использовать, оборачивались столь же хрупкими, сколь и ужасающими. Улыбнется удача — и даже единственная пощечина может оказаться тем ударом, который переломит последнюю соломинку, поддерживающую их. Противоречивые чувства вырисовывались на лице Сяо Чена с каждым вздохом. Он ненавидел темноту, он ненавидел себя… Он ненавидел как ужасные мысли крутились в его голове, только глубже заталкивая в бездну отчаяния, хотя этого нельзя было делать. В тот момент, когда Третий пытался отвлечься от навязчивых мыслей, он осознавал, что его внимание невольно перескакивает на других людей, которые были ему дороги. Думал о своем сыне, который, вопреки всем предостережениям и опасностям, подстроенным Гао Ци письмом, не задумываясь о собственной безопасности, стремился вернуться в орден. Третий также не мог не задуматься о своем старшем брате Ло Удзы, который, с неуклонной решимостью, прилагает все усилия, чтобы предотвратить возможный конфликт с соседним государством. И, конечно же, он не мог забыть о своем старшем брате Цзян Яне, который, проявляя неукоснительную преданность, стоит на страже у входа, непреклонно не пропуская никого внутрь. Если бы только знал, что Верховный уже осуществил задуманное, он, безусловно, не был бы так спокоен и сосредоточен на своих обязанностях. Третий, не без иронии, фыркнул в ответ на свои собственные размышления. Его мысли невольно перетекли к Бай Му, женщине, обладающей кошачьей грацией и непредсказуемостью. Она была волевой, обладала несгибаемой силой, была доброй и, что самое важное, невероятно справедливой. Ее характер был таков, что она не стеснялась выражать свое недовольство, когда кто-то осмеливался задеть ее чувства, но в то же время, когда она смотрела на тебя своим проницательным взглядом, мягким, но в тоже время твёрдым, противостоять ему было последним делом. Было поистине удивительно, что такая необыкновенная женщина могла влюбиться в рыжего оболдуя-пёсика Цзян Яна. Однако, судя по взгляду Первого Старейшины, Цзян Ян вряд ли сможет простить ей, возможно, даже неосознанное, предательство на совете. Что касается самого Сяо Чена, то он уже давно не испытывал особых чувств по этому поводу. Он был уверен в том, что Бай Му думает о нем с уважением к знаниям и навыкам, и понимал, что ему не нужно предпринимать никаких действий, чтобы что-то доказывать, если только не возникнут обстоятельства, требующие иного. Тогда, даже при угрозе своей жизни, расскажет ей всю правду. Неважно кем его считают другие. В любом случае, главное кем он считает себя. А мужчина знает, что как есть злодей, так и останется им до конца своей незначительной жизни. В прочем, нет смысла мусолить. Быть злодеем не так уж плохо. Ли Шу… Этот мальчик… Он словно проник в самые глубины моей души. Это странно. Так не должно быть. Ведь он демон. Нельзя допустить, чтобы он приближался… Мысль о демоненке тут же преподнесла ясное воспоминание о Фэн Гу, который ярко да озорно улыбался в том старом храме, говоря о свадебной маске. Уши старейшины окрасились в красный и он благодарил всех богов, что никто его не видит. — Компаньон? Его сердце пропустило удар, замирая на мгновение в ожидании неизвестного, словно бабочки в животе встрепенулись от нежданного дуновения ветерка. Открыв глаза, заклинатель сразу же заметил довольно оживлённого Фэн Гу, стоящего в проходе и опирающегося на стену. Первая мысль о том, что это всего лишь глюк его мозга, быстро улетучилась. Это не сон. Тем более не галлюцинация или иллюзия. Но что-то всё равно скребло где-то на подкорке мозга. Сяо Чен неловко моргнул, пытаясь понять, что именно его так смутило. Вокруг демона вдруг сверкали светлячки! В воздухе появлялись маленькие огоньки, словно светлячки, мерцающие непредсказуемо. Едва заметное свечение словно полностью изменило облик демона: теперь его лицо почти не отличалось от молодого Ли Шу. Мелькающие фонарики, окружившие его, засверкали ярче, чем звезды на небесах, придавая его облику таинственного изящества. Не сдержавшись, заклинатель прикрыл рот рукой и поражённо вздохнул, ощущая, как волнение захлестнуло его. — Значит, я не прогадал, — мягко улыбнулся демон, словно играя с невидимой нитью их судьбы. Демон… Руки старейшины опустились. Сердце от чего-то казалось перестало полноценно работать, пытаясь вырваться из тела заклинателя через его горло, набатом отдаваясь в ушах. Демон… Губы истинного вновь изогнулись в мягкой улыбке, а в его глазах промелькнуло лукавство, словно он был актером, играющим роль в великой пьесе судьбы. Он ждал реакцию от Сяо Чена. Ждал. Тут. В пещере. Демон! В тот момент, когда напряжение достигло своего апогея, заклинатель, не в силах сдержать порыв своих эмоций, инстинктивно вновь прикрыл рот дрожащей ладонью и, охваченный неожиданным волнением, издал глубокий вздох, полный удивления и осознания, ощущая, как его охватывает вихрь неподдельных чувств. Третий, охваченный паникой, еле удерживая равновесие, спустился с каменном ложе, запутавшись на этот раз уже в собственных ногах, и стремглав подбежал к Фэн Гу. Он, словно находясь на краю пропасти, схватил его за ворот темного ханьфу, словно за последнюю опору в мире, едва повиснув на мужчине. — Как ты смог оказаться здесь?! — Практически перешел в крик, когда обратился к замершему в неподвижности истинному. — Нет, подожди, сейчас это не имеет значения. Скажи мне, ты понимаешь, в какие именно пещеры ты забрел?! Ты понимаешь что ты мог угодить в ловушку для нечисти?! Гуантинг используют не только для наказаний заклинателей ордена, но и как тюрьму для тварей! Ты мог попасть в одну из таких, тогда не смог бы выбраться! Он продолжал свой поток слов, который не прекращался, словно бы был неостановимой рекой, несущей свои переживания и мысли вниз по склону жизни. Его голос постепенно становился все тише, словно эхо в пустоте, но слова, как и несущаяся река, не прекращали своего течения. В какой-то момент заклинатель, словно потерявший связь с реальностью, перестал дышать, его дыхание превратилось в судорожные вздохи, когда длинные, изящные пальцы Фэн Гу сжали его плечи, начав трясти, как будто пытаясь вырвать из глубинного сна, который его захватил. — Все хорошо. Я нашел тебя по цветку, который ты взял с собой. Все хорошо, — тихо, словно мантру, повторял он, пытаясь утихомирить бурлящие волны души, которая не могла успокоиться от пережитого шока. Брюнет прижал Сяо Чена к себе, стараясь своим мягким, ровным тембром голоса усмирить чужую бушующую панику, словно нежно кутая её в теплое одеяло, защищающее от всего мира. Они не могли определить, сколько времени прошло в таких условиях, но никто из них не решался затронуть эту тему. Третий старался прийти в себя, ошеломленный тем, что из-за какого-то демона впал в такую панику, что случился приступ. Такие приступы случались у него нечасто. Впрочем, уже очень давно их не было, и он даже задумался о том, что, возможно, излечился от них. Похоже, это не так. — Кхм… Я принёс тебе еды. Фэн Гу извлёк из мешочка для путешествий коробочки с провизией на целую неделю. Сяо Чен просто не знал, как на это отреагировать, поэтому лишь запрокинул голову и засмеялся. Живость да неожиданные действия заклинателя в очередной раз ошеломили демона, введя в лёгкий ступор. И ведь ему уже стоило привыкнуть к нестандартным поступкам этого человека… …Цзян Ян вновь закатил глаза, исподтишка вздохнув от утомительной рутины, которая стала на время его повседневностью. Стоя на посту, скрестив руки на груди и расставив ноги на ширине плеч, он уже давно привык к этой монотонной заботе. Вуй Вэйдун неоднократно заходил, делая вид, что «проверяет» Сяо Чена, чтобы убедиться, что тот не сбежал. Потом настал черед Гао Ци, который с невиданным ранее упорством пытался проникнуть внутрь пещеры. Вот опять Цзян Ян стоял напротив Второго Верховного, заставляя его закатывать глаза от надменности, исходящей от его личности. Он мечтал, чтобы этот высокомерный тип немного сбросил свою спесь, но осознавал, что это могло привести к неприятным последствиям в виде укоризненного взгляда от младшего брата и «комнатки» рядом с ним. Или, что еще, конечно, хуже, к пятидесяти ударам палками. Хотя, в целом, ничего страшного в этом не видел. Не боялся, но не мог подвести Сяо-эра. — Опять этот преданный пес на страже, — фыркнул Второй Верховный Старейшина, не скрывая неприязни в своем взгляде. Внутри Первого вспыхнула непреодолимая жажда действовать, словно его кулаки сами по себе начали зудеть, предвещая неизбежное столкновение. Он не мог больше сдерживать свои эмоции, и вот, наконец, решился выразить вслух свои последние, но решительные мысли: — Уходи, — прозвучало его решение, словно приговор, вынесенный без права на апелляцию. Гао Ци, не теряя ни секунды, приблизился к Цзян Яну на такое расстояние, что казалось, он вот-вот накроет его своим могучим телом, словно тень надвигающейся бури. Его намерения были ясны — он стремился подавить старейшину своим внушительным авторитетом да ростом, демонстрируя власть и непреклонность. — Я должен проверить, — неумолимо повторил он, словно его слова были законом, который должен был исполниться безоговорочно. Старейшина, не поддаваясь на провокации, ответил ему с твердостью, которая была свойственна только истинным хранителям древних традиций: — В пещеры Гуантинг имеют право входить исключительно Первый Верховный, Глава ордена и те, кто был назначен исполнять наказания. Ты не принадлежишь ни к одной из этих категорий. Так что убирайся отсюда, не заставляй меня повторять это снова. Упертость Первого была известна всем членам ордена, и никто не сомневался в ее непоколебимости. Гао Ци, осознавая бесперспективность своего положения, вынужден был смириться да отступить. В любом случае, он уже сумел отыграться на Сяо Чене перед этим наказанием, а добить всегда успеет после выхода того из пещеры. Цзян Ян, стоя на страже у входа, проводил его уходящий силуэт взглядом, издавая недовольное цыканье. Почувствовал, как барьер входа слегка дрогнул, словно отражая его внутреннее волнение, и рябь этого колебания пронеслась по арке прохода за спиной мужчины. Он провел рукой по своей челке, небрежно ероша ее, и задумался. — Тоже мне… — произнес он с легкой иронией в голосе. — Надеюсь, я не буду сожалеть о своем решении. Старейшина перевел свой взгляд на вход в пещеру, а затем на полную луну, которая величественно висела в ночном небе, усеянном множеством ярких звезд, словно драгоценными камнями на черном атласе. — Сделаю исключение только в этот раз.

***

Сколько бы Сяо Чен не думал, он не мог понять как Фэн Гу смог пройти мимо брата. Однако, особого значения этому не придал. Просто интерес. Всё же истинные были способны на многое. Они были сильнее обычных заклинателей, даже имели какие-либо особые навыки, что передавались из поколения в поколение. Третий взглянул на мужчину, позволяя ему накормить себя. Демон провел с ним большую часть времени, а перед уходом даже оставил свои искорки, чтобы они вместе с цветком помогли заклинателю пережить остатки наказания. На самом деле, Третий чувствовал легкий дискомфорт от того, что этот демон знал так много его слабостей да, к тому же, сумел влезть в душу, занимая там место довольно прочно. Не стоило, конечно, такому происходить. Фэн Гу был тем, кто убил Сяо Чена в первой жизни. Да, возможно, из-за того, что отец натворил делов, а потом скинул вину на сына. Но это не значило, что такое не могло повториться. Тогда будет намного больнее сражаться с демоном. Точнее, принимать от него удары, но все же… Стоит мыслить позитивно. Все меняется. В отличии от первой жизни, в этой у него есть много знаний, так же уже давно появились новые переменные: например, тот же Ли Шу. Третий не мог припомнить чтоб в той жизни с ним под боком жил этот мальчик. Что-то в сознании скреблось, однако, вспомнить точно не представлялось возможным. Голова начинала болеть, стоило пытаться заставлять себя собирать воспоминания по кусочкам. Обычно они сами всплывали в его полном хаоса сознании. Хэ Лань говорил, что такое возможно из-за того, что их души словно немного раскололись от перерождений, просто нужно подождать пока осколки соберутся в единое целое и тогда они всё вспомнят. Словам лекаря, что ударился в книжки про колдовство на душах, — после резкого воспоминания о второй жизни, — можно доверять. На самом деле, Сяо Чен так же доверял ему из-за того, что Хэ Лань был слишком мягок для мира заклинателей. Он был рабом, проданным собственной семьей, в дом министра Сяо, где каждый день являлся адом на земле, а сны полны желания сбежать. Когда Третий пришёл на поклон к отцу, сталкиваясь в коридоре с очень худым мальчишкой, одна кожа да кости, посмотрел в эти карие глаза, полные ненависти и вспомнил. Вспомнил эти самые глаза на поле битвы, полные горьких слёз то ли страха, то ли грусти от стольких смертей вокруг. Именно из-за этого резкого воспоминания, — а так же огромной благодарности, ведь Сяо Чен помнил как Ло Удзы рассказывал о том как в первой жизни молодой лекарь пытался спасти Третьего, а так же самих братьев, не смотря на угрозы для собственной жизни, — заклинатель выпросил на коленях у отца разрешение забрать его с собой вместе с еще несколькими рабами-детьми. Так Хэ Лань взошел на гору, где вспомнил о своих знаниях лекаря. Постепенно всё больше да больше вспоминал он, всё больше уважая да проникаясь дружеской симпатией к Сяо Чену, шёл по карьерной лестнице, чтобы хоть какой-то помощью для Третьего загладить свою вину за прошлые, ужасные мысли в его сторону. Чем больше он старался — тем сильнее Третий пытался отстраниться. Тем больше Хэ Лань узнавал о внутренних проблемах заклинателя, а так же выяснил много болезней, то же расстройство пищеварения, от чего в ужасе принялся ещё больше заботиться о нём. И, не смотря на свой мягкий, пугливый характер, Хэ Лань пытался холодно относиться к тем, кто обижал Сяо Чена. Например, Гао Ци. О. Ему однажды милый лекарь отдал вместо заживляющей мази для ран — вызывающую сыпь с раздражением. С тех пор Второй Верховный больше не приходил лично к нему, а посылал кого-то из учеников, боясь повторения подобных розыгрышей. От воспоминаний Гао Ци всего в сыпи, фыркающего да пытающегося удержаться от того, чтобы почесать раздражённые участки кожи, Сяо Сен весело хохотнул. Всё равно приближается конец его несчастной жизни. Зачем и далее скрывать свой характер? В прочем, чтобы он не решил, чтобы не думал, все равно ведь не сможет так уж сильно его проявлять. Тем более, не будь больше никаких подавляющих факторов, он уже привык прятать свои эмоции глубоко внутри. Только после знакомства с Фэн Гу, сам того не заметив, стал чаще улыбаться. Внутрь пещеры залетела бумажная птичка с рисунком красными чернилами. Заклинание оживления. Посмотрев в последний раз на цветок в ладонях, быстро его спрятал во внутреннем кармане рядом с теми двумя браслетами и встал с каменного ложе. Пришло время выходить. — Уже завтра фестиваль, — улыбнулся старший брат. На самом деле, Сяо Чен действительно был благодарен этой заботе. Ведь Цзян Ян бросил всю работу, оставил заботу о подготовке помощнику да стоял дни и ночи, защищая покой младшего. — Спасибо, — сложил руки в вежливом поклоне, на что услышал злобный фарк, — я, пожалуй, пройдусь домой. Первый Старейшина мгновенно уловил суть. Подтвердив понимание молчаливым кивком, Цзян Ян ловко вскочил на свой меч и взмыл ввысь, стремительно уносясь вдаль. Несмотря на свою непосредственность да отвращение к бюрократии, он понимал, что ему предстоит контролировать множество аспектов, чтобы никто не смог высказать хоть слово критики на фестивале, ведь это могло коснуться младшего. Почти все плохие комментарии, кто бы не был виновен, всегда обращались в сторону Сяо Чена. Либо от зависти, либо от ненависти, либо просто считали его козлом отпущения. В любом случае, как самый старший брат, он не мог допустить подобное на столь большом празднестве. Прогуливаясь среди великолепных видов леса, Третий медленно спускался по каменным ступеням. Его сердце билось в унисон с шумом природы, словно каждый шорох листьев наполнял его душу спокойствием. В воздухе пахло свежестью и миром, словно сам лес оберегал его от суеты и стресса повседневной жизни. Все же пребывание в темноте вносило свой вклад в итак поломанную психику. Заклинатель замедлил шаг, чтобы насладиться каждым мгновением этой волшебной прогулки и впитать в себя всю красоту окружающего мира. Вспоминалась ночь в Акрополе. Свобода. Да, именно она. Резко замер, обращая взор вниз. В конце концов его путь пересекся с Гао Ци, ожидавшим его на последней ступеньке. Старейшина проглотнул, пытаясь подавить неприятное предчувствие, когда Верховный обратил на него внимание. Мужчина сладко улыбнулся, поворачиваясь к заклинателю полностью. — Ты, кажется, не собираешься менять свои привычки, — заметил он с усмешкой. — И ты тоже, — не остался в долгу Сяо Чен. Гао Ци почувствовал, как его щеки покраснели от возмущения, но он быстро пришел в себя. Начав рыться в рукаве ханьфу, он старательно искал что-то. Какое-то неясное чувство, словно ностальгия, охватило все существование Третьего и он не успел подумать, как слова уже вылетели из его рта: — Ты никогда не жалел о своем решении? От этого неприятного события Сяо Чен почувствовал, что его настигла некая неудача. Снова. Бровь Верховного взлетела под чёлку, словно стрела, выпущенная из лука. Его шаги приближались к Сяо Чену, и взгляд мужчины становился все более холодным, полным отвращения, как будто он обнаружил таракана на своем кухонном столе. — Никогда. — Прозвучало решительно сквозь стиснутые зубы, — Ты думал, что я выскажусь о своих сожалениях? Думал, что я буду слушать твои жалобы? Думал, что дам тебе поплакаться на своей груди? Ты думал, что кто-то сможет принять тебя? ЗАХОЧЕТ тебя понять? С каждым новым словом, Третий ощущал как вязнет во все больше крепнущей ненависти к себе. — Что ты, когда-нибудь, сможешь всем поведать о своей тяжкой судьбе? Забудь. Забудь об этом! Такое никогда не случится! Кто захочет быть рядом с тобой? А ты сам сможешь всем поведать о своей жизни? — Он фыркнул и засмеялся. — Думаю… Такое возможно лишь когда цветы заговорят. Лишь они то смогут сказать всем правду. Но не ты. А они вряд ли когда-нибудь смогут начать говорить. Несбыточные мечты. — Начал тыкать указательным пальцем в лоб Третьего, — выкинь их из головы, иначе потом тебе же будет хуже. Третий хлопнул веером, что быстро достал из-за пояса, по чужой руке, что так бесцеремонно касалась его. — Лишь когда цветы заговорят? — вздёрнул подбородок Сяо Чен, упрямо посмотрев в чужие глаза. — Тогда молись, чтобы этого не произошло, иначе все узнают о том, как ты продал своего любимого человека ради власти, денег да чёртового контракта с самим дьяволом! — Харкнул кровью, стирая рукавом, но не отводя своего взгляда. — Не смей ревновать меня к простому ребёнку! Ты не имеешь на это право! Гао Ци отошел на ступеньку ниже, вновь запуская руку в свой рукав. — Давай не портить друг другу настроение, — «Но это ты начал», горько подумал Третий, издав истерический смешок, — сегодня я пришёл лишь как посыльный, — достал маленькую коробочку, протягивая старейшине, который уже узнал ее и его лицо побелело от ужаса, — забирай. Твой отец велел начать носить. Сяо Чен дрожащей рукой взял коробочку и прижал ее к сердцу, которое бешено колотилось. Он даже не обратил внимания, когда Верховный улетел на мече обратно в орден. Стоял как парализованный, не слыша ничего вокруг, кроме своего собственного дыхания и стука сердца. Зажмурился, словно солнце на ясном небе внезапно начало жечь его глаза. Но выбора не было. Гао Ци все равно проверит артефакт на фестивале, чтобы убедиться, что он на заклинателе. В укромном уголке коробочки нашлось место для небольшого, но значимого предмета — кольца. На первый взгляд кольцо казалось обычным, черным, но внимательное взгляд открывал перед глазами терновый венец с белоснежным топазом посередине, искрящимся на свету. Скрыв коробочку внутри своего рукава, с некоторой дрожью в руках, он осторожно надел кольцо на палец. — Сколько же времени прошло, — прошептал он, улыбаясь неуверенно и взгляд его упал на фигуру человека, материализовавшуюся перед ним, словно прозрачная тень, сквозь которую проступали контуры деревьев и кустов. — Давно не виделись. Мужчина с волосами цвета ржавчины, длинными, словно река, до самой земли, весело улыбнулся в ответ. Его карие глаза сверкали, будто отражая невысказанные чувства, либо от грусти обстоятельств встречи, либо от радости вновь увидеться. — Давно, — услышал в своей голове нежный голос Сяо Чен, — семь лет прошло, да, сынок?