Апология жизни

Кривое планирование распорядка дня, не включающее в себя время, выделенное для внештатных ситуаций, особенно, если таковые часто происходили на работе, могло разрушить все планы на день. Эту маленькую жизненную истину Куникида усвоил ещё во времена преподавания математики в школе, когда ученики, которые по каким-то необъяснимым причинам не желали быть послушными и скоординированными, отправляли ко всем чертям весь замечательный план урока, который он заблаговременно составлял, чем необычайно быстро выводили его из себя. Случайные события были нормой — это ему, скрипя зубами, пришлось понять и принять, но в его силах было спланировать всё происходящее так, чтобы обуздать внезапные насмешки жизни над его графиком. Идеал во всём, конечно, был недостижим. Доппо во всяком случае не дурак, и знает, что говорить, что идеал существует, значило выставлять себя законченным идиотом без капли ориентации в мире. Но стремление к нему было настолько характерно для всего, что окружало его с детства, что эту черту он не хотел вытравливать из своего сознания. Мелочно радуясь, когда что-то в жизни происходило именно так, как он и задумывал, Куникида свято хранил свою преданность вбитым в него с детства установкам. Тем не менее, однажды преподавание, в которое он шел амбициозным студентом, испытывающим пиетет перед педагогами, желающим стоять с теми, кого он бесконечно уважал, плечом к плечу, в один момент заставило выгореть и его. Куникида не мог сформулировать точно, что послужило началом охлаждения его стремлений, но тяжесть, которую он, потворствуя своим идеалам, взваливал на свои плечи, и завышенные требования к эсперам, допущенным до детей, сыграли своё дело. В обществе, где эспером мог оказаться всякий, Куникиде, по его собственному мнению, даже повезло. Он не был носителем такой опасной способности, которая бы встала железной стеной между его желанием преподавать детям и ним самим, но все эсперы, которые могли представлять угрозу людям, и, тем более, молодому поколению, попадали едва ли не под более жесткий контроль, чем правительственные служащие, что порядком выматывало и заставляло его впадать в тихое отчаяние. Даже тот очевидный факт, что ничего опасней ножниц для бумаги он из блокнота способности не доставал, не уберегало его от бесконечных, кажущихся пыткой ежемесячных проверок. Как только призрачные три недели спокойствия, ознаменованные заполнением рабочих бумаг, заканчивались, Куникида вновь вынужден был идти и проходить все круги ада, подтверждая отсутствие зависимостей, психических отклонений и связей с неблагонадежными эсперами, снова и снова доказывая своё право заниматься любимым делом. Он смотрел на своих коллег — и правда чудесных людей, и искренне завидовал им, не в силах ничего с собой поделать. Никогда в жизни он не хотел так сильно перестать быть эспером, как в первые дни месяца, когда вся бюрократия будто бы специально объединялась и мутировала в одном бесконечном бумажном монстре, чтобы доказать: рядом с детьми ему совершенно не рады. Его идеал, его расписание, которое в студенческие годы прекрасно работало на него, помогая распределять учебную нагрузку и работать с максимальной эффективностью, перестал справляться, когда количество сторонних дел, которые были необходимы для исполнения любым педагогом, перевалило за все вменяемые рамки. В моменты критического отсутствия сна Куникида начал осознавать, что единственная стабильность, которая шла с ним рука об руку с самого детства, начала подводить его. Это стало первым сигналом, который выдернул с корнем за собой целую связку проблем. Дети, которых он в юности ошибочно идеализировал, сравнивая с собой, оказались не такими, как он наивно ожидал. Медленно, но верно, он задыхался, понимая, что даже самые одаренные ученики были, кажется, глупой фикцией, стараясь заработать балл повыше. Никто в его классе не смотрел на него с интересом, никто из них не учился без весомого внешнего стимула. Все они были так сильно непохожи на Куникиду, что первое время ему оставалось лишь сомневаться в своих выводах. Однако, из года в год встречая новые классы, он окончательно удостоверился: его предмет не нужен каждому из них и едва ли за десять лет найдется хотя бы кто-нибудь, отдаленно напоминающий ему себя в школьные годы. Тогда, осознав свой абсолютный проигрыш в борьбе за детский интерес, Куникида признал, что его собственный энтузиазм начал потухать с чудовищной скоростью. И, возможно, именно в этот момент он испугался за самого себя и решил оставить то, на что безвозмездно потратил больше двенадцати лет своей жизни. В тот момент, кажется, он ощутил себя необычайно одиноким, потерявшим все жизненные ориентиры, и даже идеал, в котором он был уверен, как ни в чем другом. Навязчивые мысли о возвращении преследовали его несколько месяцев к ряду и именно избавление от них наконец дало ему столь необходимую свободу. Когда с преподаванием было окончательно покончено, потому что разочарование взяло над ним верх, а продолжать тонуть в пучине ненависти к японской бюрократии, пронизывающей даже чертову педагогику, он не хотел, совершенно внезапно в его жизнь ворвалось Вооруженное Детективное Агентство, и через три дня, после того как он начал свою работу под началом Фукудзавы-доно, он, кажется, искренне загорелся желанием вернуться к детям и формулам, которые они упорно не желали воспринимать. Школьная документация из разряда «очень срочно нужно прямо сегодня», два-три раза в месяц внезапно рушившая все его планы, показалась благословением свыше после всего того, что ему пришлось перенести во время адаптации в агентстве. Никто не вносил в его жизнь больше хаоса и беспорядка, чем члены агентства, никто раньше не умудрялся сделать так, чтобы планы, которые он скрупулезно составлял в девять часов двадцать минут вечера каждого дня, были разрушены в первые десять минут рабочего времени. Возмутительный нонсенс, которым оказалась вся его работа среди детективов, каким-то невероятным образом прижился в его голове, как извращенный вариант нормы. Ему понравилось. Куникида испугался за своё самочувствие, когда впервые задумался о том, что хаос, создаваемый их небольшой компанией с весьма романтически-героическими понятиями о правде, стал неотъемлемой частью его жизни. Что-то, конечно, осталось прежним. Теперь он коротал обеденные перерывы не за спешной проверкой огромных стопок домашних и проверочных работ, а корректировкой и сведением данных, которые, почему-то, были сведены совершенно по-дурацки. Следовало поговорить с Фукудзавой-доно, чтобы Йосано за выстрел не подпускали к документам. Куникиде дороже выходит. Оказалось, что принципы, которым следовали члены агентства, часто перекликались с его личными пониманиями о морали и правильных вещах. Спустя недели Рампо-сан перестал казаться чудаковатым, помешанным на собственной гениальности ребенком с комплексом бога и угрозой схватить сахарный диабет, Йосано стала вполне сносной компанией на любые выходы на улицу, разрушив привычные стереотипы о том, что девушек следовало оберегать, Танидзаки… что ж, он не хотел разбираться в особенностях их с Наоми семейных ценностей, а Фукудзава-доно заработал в его глазах ещё больше очков, оказавшись не в пример грамотным руководителем того, что и организацией можно было назвать с трудом, зажмурив глаза и плотно закрыв оба уха. Пускай, через месяцы работы Вооруженное Детективное Агентство всё ещё казалось кружком эсперов по интересам, а не серьезной организацией, Куникида не мог отрицать, что молча, в тишине собственного дома, оставшись наедине со своими мыслями, он называл их семьей. — Куникида-сан! — О нет! — Это плохо. Семьей. И, кажется, в семьях не принято желать убийства своих родственников? Нестройный ансамбль голосов встретил его в агентстве сразу же, как за ним захлопнулась дверь. Куникида вздернул бровь, с непониманием реагируя на их взволнованные вскрики. То, что он приходил на работу ровно к девяти часам утра, не было такой неожиданностью, чтобы встречать его так, будто он вовсе не должен был появляться сегодня в офисе. — Вы что-то натворили? — без лишних предисловий строго уточняет он, обводя суровым взглядом напрягшихся Йосано, Рампо и Наоми, и только после этого бросая его на свой рабочий стол, вокруг которого они трое столпились, — Хорошо, что конкретно вы натворили? — Мы… — пытается начать оправдываться Наоми, нервно сгорбившись и расплываясь в приветливой улыбке. — Теперь весь мой кофе на твоём столе, — безапелляционно заявляет Рампо, почесывая переносицу, — и мне придется идти за новым. — А кто в этом виноват?! — взвивается на него Йосано, явно не собираясь оставаться единственным молчащим человеком, на которого обычно скидывалась вина. — Справедливо считаю, что гравитация. — с претензией отвечает он. — И твои документы, Куникида-сан… — мямлит Наоми, всё ещё робко улыбаясь и теребя подол юбки в руках. — … скорее всего очень липкие… — усмехается Рампо, явно не понимая, какая угроза над ними тремя повисла. — … и полностью испорчены. — подытоживает Йосано, хмурясь. Куникида глубоко вздыхает и массирует виски. Черт возьми, день только начался. Он снова окидывает их мрачным взглядом. От Рампо не было смысла ожидать чего-то другого: детектив, производивший впечатление неопытного юнца, каждый день своей жизни, особенно, когда открывал рот, был неловким на уровне базовых настроек, кажется, не собираясь меняться, но Йосано-то! Доппо тихо взвыл, подходя к столу. Масштабы повреждений издалека казались, конечно, значительно меньше, чем оказались в действительности. Вся столешница и его стул были залиты практически полностью. Большая часть липкого напитка уже начинала капать на пол. Бумаги, которые он заботливо сложил в две ровные стопки, были насквозь промокшие и вид поплывших чернил печати на них затронул что-то в глубинах терпения Куникиды. — Я должен спросить, как это произошло? — мысленно прикидывая траекторию, по которой скорее всего шел Рампо, и что послужило катализатором катастрофы, спрашивает он. Не трудно было догадаться: его стол стоял между дверью, где постоянно сновала Наоми, и столом Рампо. Раскиданные документы с тем, что обычно заполняют секретари, подтвердили его догадки о предполагаемом дтп. — Это крайне занимательная история! — бодро начинает Рампо, но давится собственными словами, когда Йосано со всей силы ударяет его локтем в живот и шикает. — Здесь неделя работы… — потерянно протянул он, оценивая то, что ещё поддавалось спасению, — почему вы умудрились пролить эту мерзость именно на мой стол? — Гравитации не прикажешь, — пожимает плечами Рампо, — между прочим, Наоми сама в меня врезалась! — Рампо-сан, как вы так можете?! — растерянно шепчет Наоми, — Вы сам кинулись мне под ноги, когда я не могла вас заметить. — Да! Но пострадал сильнее я, а не ты. — Да замолчишь ты или нет? — шипит Йосано. — Стол Танидзаки абсолютно пуст! — кричит на них троих Куникида, — А вы решили устраивать цирк именно около моей недельной работы! Дремлющий на сложенных руках Танидзаки удивленно поднимает голову со стола, услышав своё имя. Все эсперы дружно отходят, когда Куникида опирается обеими руками на сухую часть столешницы и глубоко вздыхает. Хорошо, кажется, не стоило быть таким резким. Он признавал, что был очень импульсивным, и правда старался быть спокойнее и контролировать свои эмоции, но как же сложно порой ему было! Доппо делает глубокий вдох. — Мне всё равно, кто это сделал, господа коллеги, но через двадцать минут всё должно быть чистым, пока я занимаюсь другими делами, — заключает он, отталкиваясь от стола и прикрывая глаза. — Мы тебе не уборщики, — фыркает Йосано, скрещивая руки на груди. Доппо кидает на неё убийственный взгляд. — Идеально чистым. — Всё сделаем, Куникида-сан! — нервно смеется Наоми, поднимая ладони в примиряющем жесте. Йосано закатывает глаза и вслед за остальными идет за принадлежностями для уборки. Куникида вновь вздыхает. Он был едва ли не одним из самых недавно присоединившихся членов детективного агентства, позже него пришли только Наоми с братом, но уже снискал к себе уважение, как к старшему из них, после директора. Конечно, это не могло не греть его эго, но так же это порождало бесконечное множество дополнительных обязанностей, ведь ему приходилось брать на себя ответственность за остальных. И особенно, за самых рассеянных из них. Агенты были невыносимыми. Действительно невыносимыми. Но они были частью его привычной рутины, и он обязан сохранять спокойствие, потому что не имел никакого морального права сваливать на плечи Фукудзавы ещё и это. О чудо, кажется, боги всё же услышали его, потому что когда Куникида открывает ящик в рабочем столе, оказывается, что туда липкий пересахаренный напиток стечь не успел. Он выхватывает нужные папки, чувствуя себя спасителем, и идет к противоположному столу, за которым обычно проводила время Йосано, когда выходила из медицинского кабинета. Сдержанный стук в дверь отвлекает его внимание на себя. Куникида прикрывает папку и задумчиво хмурится. Они не ждали посетителей ближайшее время, но чем черт не шутит с этой непредсказуемой работой. — Открыто! — громко отвечает он на стук. Дверная ручка поворачивается до карикатурности медленно и Куникида, разозленный событиями сегодняшнего утра, раздраженно цокает. Йосано, стоящая за его спиной с тряпкой в руках, увидев входящего, глубоко надрывно вздыхает. До слуха Куникиды доносится её тихий шепот: «Акутагава». Доппо хмурится. Это было не к добру. Акико не отличалась такими реакциями на каждого знакомого, Акико, раз уж на то пошло, не называла таким голосом фамилию каждого знакомого. И уж тем более она бы не отреагировала так, смотря на юного мальчика, стоящего в их дверях в мешковато сидящей на нем одежде и кидающего на них хмурый взгляд исподлобья. — Мне нужно увидеть директора Фукудзаву-доно, — резкий кивок головы вместо приветствия сопровождает сухую речь, — прямо сейчас. Мальчик был из Порта: Куникида не знал никого из других организаций эсперов, кто так спокойно приходил бы на их территорию и начинал выставлять свои требования. Не было ни единой причины на свете, которая бы позволила ему приблизиться к директору, и все трое: Куникида, Рампо и Йосано, это прекрасно понимали. Именно поэтому Куникида выдает первое, что стоило бы сказать в подобных ситуациях: — Бессмысленно. Если вы просто хотели получить взбучку, — строго говорит Куникида, поправляя очки на переносице и бросая полный уничижения взгляд на Акутагаву, мрачно переступившего порог агентства, — вам нужно прийти в другой день. Я не в настроении, и вы не отделаетесь одной сломанной конечностью. — Я здесь не за этим, дикари, — Акутагава вздергивает нос, щурясь, — сказал же: мне нужно увидеться с Фукудзавой-доно. — Мы услышали это, — соглашается Куникида, мысленно умоляя хоть кого-то к нему присоединиться, — но никак не можем вам этого позволить. — Боюсь, вам придется. У меня есть приказ. — Ещё чего, — фыркает Йосано, собираясь с силами и делая шаг к Доппо, вставая к нему плечом к плечу, — только через наши трупы. Куникида бросает на нее напряженный взгляд. — Для начала вам следовало бы научиться манерам, молодой человек. — наконец, с благодарностью поддерживает её он. — Я повторю, — прошелестел Акутагава, облизывая пересохшие губы, — мне не нужен конфликт, и тем более у меня нет желания лишний раз проливать кровь. Просто дайте увидеться с директором агентства. — Никогда! — Проваливай прочь! Они с Йосано говорят это одновременно: Куникида — напряженно, Йосано — разъяренно. Они переглядываются, приходя к молчаливому согласию. Дальше них он точно не пройдет. Акутагава откашливается в кулак и бросает на Куникиду тяжёлый взгляд. Переборов секундное замешательство, Доппо смотрит в ответ со стоическим спокойствием. Не детям его пугать. Рука легла на блокнот в кармане, готовясь выхватить и раскрыть его. Йосано сжала челюсть. Рампо за их спинами, казалось, разучился дышать. В напряжённой, звенящей тишине, скрип открывшейся двери кабинета директора прозвучал оглушающе. — Господа? Они синхронно поворачивают головы. Фукудзава делает шаг наружу, непроницаемым взглядом окидывая всех четверых, кто находился в комнате. Акутагава разворачивается немного резче, чем того требовала ситуация, и пока полы его плаща ещё не успели опуститься, он коротко кланяется, держа руки по швам. — Фукудзава-доно, меня прислал к вам босс. — сухо оповещает он быстрее всех, прочищая горло, — Это важно. Куникида, подавившись собственными возмущениями, запинается второй раз, когда Фукудзава, помедлив на пару мгновений, отвечает всем собравшимся: — Пусть войдет. Куникида и Йосано синхронно шагают к стоящему в дверном проходе Фукудзаве. — Но… — возражает Куникида. Йосано выглядела так, будто появление Акутагавы стало для неё целым потрясением, он не был готов поверить, что директор настолько просто проигнорирует её мнение, да и его мнение тоже было немаловажным, раз уж на то пошло. — Не надо, — Фукудзава поднимает ладонь, останавливая его, — пусть войдет, если у него есть ко мне дело. Тем более, если он — посыльный. — Какая беспечность! — возмущается Йосано, провожая взглядом победоносно идущего мимо них в сторону кабинета директора Акутагаву, — Оставаться один на один с этим… Куникида касается её ладони, предупреждающе сжимая. Он глубоко вздыхает, опуская голову. Как бы он ни был согласен с Йосано, он был вынужден признать, что Юкичи Фукудзава всегда имел свои причины на каждый поступок, и они были и оставались его подчинёнными. Последним делом сейчас было бы развести дебаты перед представителем Порта, показать, что в их организации нет никакой иерархической субординации. Куникиде казалось, что для выходцев из Порта, где многое было завязано на подчинении старшим по званию, это должно было стать огромным сигналом слабости с их стороны. Поэтому он, успокоившись сам, был вынужден остудить и пыл Акико: — Доктор Йосано, Фукудзава-доно не глупый и не слабый человек, подумай сама, — успокаивающе говорит он, — едва ли этот мальчик сможет что-то ему противопоставить тет-а-тет. — Ну… — задумчиво тянет им вслед Танидзаки, подпирая голову рукой, — ты, Куникида-сан, тоже не считай нас неуязвимыми. Фукудзава-доно не меньше человек, чем все мы. — Танидзаки-кун, — неожиданно серьёзно подаёт голос Рампо, — не смей допускать сомнений в силе директора. Доппо выдыхает, недоверчиво наблюдая за тем, как закрывается дверь в кабинет директора. Он слышал об эсперах Порта лишь трижды за свой недолгий период работы в детективном агентстве, и юный возраст мафиози никаким образом не остановил бы Куникиду от применения физического насилия. Йосано, каждый раз видя, как самоотверженно он прикладывал все усилия, чтобы вбить в забредающих к ним преступников простую истину: не совать нос на чужую территорию, шутила, что он отыгрывался на подростков со школьных времен. Что за бред. Куникида никогда не хотел поднимать руку на своих учеников. Он — строгий и требовательный, но не сумасшедший. Как только дверь захлопывается, он поворачивается к Йосано. — А теперь будь добра объяснить, почему именно этот ребенок вызвал в тебе такие эмоции. — Ты самонадеянный глупец, — разъяренно шепчет Йосано, — знаешь, сколькие погибли от его рук, думая, что он просто ребенок? — Я говорю то, что вижу. Он не производит никакого другого впечатления, — Куникида так же понижает тембр голоса, не желая быть услышанным в кабинете директора. Танидзаки и Рампо подходят к ним ближе, чтобы не пропустить диалог, — даже, если на его руках литры крови. — Порт растит своих убийц с юного возраста, чтобы такие как ты, — рука с маникюром упирается ему в грудь, — покупались на детский вид их убийц. Подобные Акутагаве не заслуживают жизни. — с яростью выдавливает из себя она. Доппо моргает несколько раз, переваривая сказанное. Подобное было не в новинку, и едва ли слова Йосано стали для него чем-то удивительным. Ему хватало ума догадываться, что мало кто мог начать работать на организованную преступность ради идеи, а не денег, находясь уже в осознанном возрасте. Именно самые идейные и были выращены в организации с юных лет, такие и становились ближайшими сподвижниками, только они исполняли прямые приказы руководства без лишних слов, таким и был пришедший к ним Акутагава, Куникида не сомневался в этом ни секунды. Мысли о том, что дети становились преступниками, настоящими убийцами, умели пользоваться не только своей способностью, но и оружием, все равно заставляли что-то неприятно екать у него под ложечкой. Не в новинку в Йокогаме были и целые преступные сети, выстроенные на детях-информаторах и детях-наемниках. С этим Доппо тоже успел познакомиться, познавая преступную часть города. Многие организации поменьше Порта не испытывали трудностей с тем, чтобы привлекать на свою сторону сирот и детей из неблагополучных семей. Фукудзава говорил им, что у Порта есть серьёзный внутренний запрет на торговлю людьми, но даже они не всегда могли уследить за каждым членом организации. Таким образом, кое-какие дети все же попадали в мафию, зачастую оседая в ней на долгие годы. Куникида первый раз использовал свой блокнот, чтобы достать из него пистолет, в глубоко взрослом и осознанном возрасте, когда закончил работу в школе и только-только пришел в детективное агентство. Само собой, он знал, что внутреннее устройство Йокогамы, на которое раньше он предпочитал не смотреть, теперь должно быть известно ему лучше, чем что-либо еще. Еще не успев осознать свое место на шахматной доске города, он зацепился за Акико, когда в первые же дни работы в агентстве его незатейливо оповестили, что доктор Йосано едва ли не единственная из всех них, кто близко знаком с внутренней кухней преступных организаций Йокогамы, и он использовал её, как надежный источник информации. Страшнее того, с чем боролось агентство для него было только то, что он чаще начал использовать блокнот с целями, которые отдалялись от пацифистских всё дальше и дальше. Раньше выстрелить в человека — любого, черт возьми, человека, — было явной красной линией, через которую он никогда бы не переступил. Но затем впервые он стреляет в подонка, который едва не рассекает Танидзаки ножом живот, стреляет, даже толком пистолет-то держать в руках не умея, страдая от неожиданной отдачи, и ни капли не жалеет об этом после. Ему предстояло многое выучить. Что поделать: даже Порт существовал исключительно скрытно, не рассказывая о своём устройстве полностью даже тем, кто на него работает. Не было ни единого шанса того, что имя кого-либо из эсперов Порта промелькнуло бы в любой сводке новостей. Именно поэтому он жил в блаженном неведении, не осознавая, с кем делит один город, и поэтому так важно было узнать как можно больше быстрее. И чем глубже Акико его посвящала, рассказывая обо всём в обеденные перерывы, во время сортировки документации, в свободное время, тем холоднее был ужас, разливающийся по его телу от мысли, как много гражданские действительно не замечали, пока трагедия не касалась лично их. Чем больше он узнавал, тем легче палец жал на спусковой крючок и тем меньше моральных сил Куникида прилагал для того, чтобы стрелять. Таким образом справедливость и огонь энтузиазма, потерянные в прошлом под гнетом разочарования и выгорания, вернулись к нему, обретя себя в чувстве справедливости, которое придавало ему сил. Куникида начал вновь осознавать себя среди коллег, которые преследовали те же цели и желания, ему вновь стало легко работать. Зная, что за спиной у него стоят детективы, презирающие организованную преступность, понимающие её деструктивность и желающие контролировать её рост, он чувствовал, что его идеал вовсе не стал бесполезным. — Акутагава, — Куникида пробует звучание фамилии мальчика, — так его зовут? — прежде чем Йосано успевает вставить хоть слово, он спрашивает, — вы что ли знакомы? — Лично? Нет, нет, боги, ещё этого мне не хватало, — она опускает взгляд в пол, качая головой, — Нет. Но я знаю, что у него есть сестра и про них ходили определенные… слухи, которые так или иначе долетали до всех. Йосано обнимает себя за плечи и Куникида понимающе кивает головой, видя её дискомфорт. Не все темы между ними были разрешенными, у каждого в агентстве были свои травмы и шрамы, которые они не хотели беспокоить. Это, наверное, сближало их лучше, чем общие идеи. — Последнее, чего мне хочется, — цедит Йосано, — так это того, чтобы они оказывались здесь. — Не волнуйся, — Танидзаки хлопает её по плечу, — ты больше туда не вернешься. И они тебя никак не затащат туда без твоей воли, помнишь? Директор обещал. — Акико кивает. Слабая улыбка трогает её губы. — Стой-стой, доктор Йосано, — Куникида щелкает пальцами, — мне кажется, я должен был видеть его где-то, начинаю припоминать. Йосано прикладывает руку к подбородку. — Возможно, я рассказывала тебе что-то. — Не тот ли это, чья способность расёмон? — уточняет Куникида. — Он самый. — соглашается Йосано. Что ж, тогда Куникида начинал осознавать. Он никогда не встречал его вживую, поэтому не мог сделать собственных выводов, но того, что говорила ему Йосано, с лихвой хватало. Кажется, этого было достаточно, чтобы ненавидеть и бояться его. Но он не мог не признать, что Акутагава был более, чем просто способный мальчик. То, с каким изяществом юный эспер сделал свою защитную способность атакующей, как добился того, что расёмон превратился в одну из самых угрожающих сил города, было не передать словами. Те, кто как Доппо, входил в ряды знающих о том, что мальчик был болен чем-то хроническим, не могли не испытывать к нему хотя бы толики уважения, но всё, конечно, осложнялось тем, что едва ли Акутагаву можно было бы перетащить на сторону адекватности, Порт держал его в своих тисках, и чем дольше он держал, тем больше рос список преступлений, за которых Акутагаву нужно было задержать и немедленно отдать в руки правосудия. Куникида не испытывал пиетета перед теми, кто считал себя безнаказанным. — Как думаешь, зачем он мог прийти? — спрашивает он угрюмо у Йосано. Она пожимает плечами и кивает в сторону Рампо, переадресовывая вопрос ему. — Рампо-сан, — Куникида поворачивается к столу детектива, морщась при виде бардака на нем, — как думаете, зачем? — О-о-о, — тянет Рампо, почесывая переносицу и щуря глаза, — причин может быть великое множество. — Включите свою дедукцию, — предлагает Куникида. — Разве не легче спросить Фукудзаву-доно, а не эксплуатировать мой ценный дар, не предложив ничего взамен за мою работу? — Рампо наклоняет голову вбок и хихикает, — Нет уж, Куникида-кун, это почти рабство! Йосано тихо смеется в кулак. Обстановка в комнате моментально разряжается. Доппо опирается на стол и скрещивает руки на груди, через каждую минуту бросая на дверь кабинета директора встревоженный хмурый взгляд. — Редко когда они заявляются к нам просто поговорить, если я понял всё правильно, ничего хорошего ждать не стоит. Йосано утвердительно кивает. Порт практически никогда не появлялся на территории, находящейся под их ведением просто так, не нападая, тем более не отправлял своих сотрудников в одиночку, не предупредив. Куникида уже имел печальный опыт встречи с оперативниками мафии и, как любой нормальный человек, был солидарен с Акико и не хотел бы, чтобы встречи становились регулярными. — С приходом к власти доктора Мори они хотя бы начали это делать, — мягко замечает Йосано, — а это уже существенный прогресс. — С приходом к власти? — переспрашивает Куникида, зацепившись за её слова, — Я думал, ты не застала то, что было до него, чтобы сравнивать. — Воочию — нет, — пожимает плечами она, — я не особо люблю разговаривать о своём прошлом в Порту, поэтому неудивительно, что вы много не знаете. Да и, по правде говоря, не так уж много я знаю сама. Я слышала много рассказов от него, до того, как он заинтересовался другими детьми и практически прервал наши с ним контакты. — Должно быть, не лучшие сказки на ночь. — вмешивается Танидзаки, сочувствующе качая головой. Йосано согласно ухмыляется. — Я попала в Порт при прошлом боссе, но не то чтобы это как-то отразилось на мне. Доктор Мори говорил, что он был абсолютным психом, который не понимал ничего, кроме языка силы. — А не опасно ли вести такие беседы, когда у нас там… — Куникида кидает многозначительный взгляд в сторону кабинета. — Брось, — отмахивается Йосано, — Акутагава не меньше знаком с байками про старого босса. Его ненавидят даже те, кто не имел общего с Портом во времена его правления. — Правление, — фыркает Куникида, — слишком громкое слово для этих отбросов. Йосано отводит взгляд в сторону и вздыхает. — Не будь так категоричен, Куникида-сан, даже Фукудзава-доно ищет компромиссы и идет на некоторые уступки Мори-доно, если им удаётся договориться. Это охлаждает Куникиду достаточно, чтобы он остудил волну агрессии, отчего-то захлестнувшую его. Действительно, он понимал, что ему следовало бы поучиться терпению и дипломатичности у директора. Порт и преступность в Йокогаме ничего его не лишили, чтобы он стал тем, кто борется против них настолько пламенно и самоотверженно, но его собственные идеалы мешали ему молчать и стоять позади. — Что бы доктор Мори сейчас не предложил директору, думаю, он примет правильное решение, — уверенно говорит Йосано, поправляя волосы, упавшие на лицо, — пускай мы и враждуем, но до открытого столкновения давно не доходило, сейчас это не в интересах обеих сторон. — Фукудзава-доно достаточно умело ищет точки соприкосновения с Портом, — соглашается Рампо. — Слышал, Порт ввязался в какую-то авантюру с французами, — вклинивается Танидзаки. — О, скорее всего, очередные разборки с мелкой бандой, — огрызается Куникида, — вот новости. — Нет-нет, — Танидзаки качает головой, — обычные разборки до нас не доходят, а тут, слышал, и правительство к этому как-то привязалось. — Возможно, именно это они обсуждают? — задумчиво размышляет Йосано. — Разве агентство уже восстановило дружеские отношения с правительством, — шутливо, скорчив удивленную гримасу, спрашивает Рампо, — чтобы мы выступали посредниками при переговорах с ним? — Мы их и не портили, Рампо-сан, — тихо огрызается Доппо, — в отличии от этих… — Ой-ли? — усмехнувшись, спрашивает Рампо, — Слышал, — он потягивается в кресле, закидывая ноги на стол, — Фукудзава-доно уже год не приглашен ни на одно мероприятие и совсем не контактирует со своими знакомыми. — Не то чтобы мы для них желанная компания, — уныло тянет Танидзаки, перегибаясь через стол и подпирая подбородок рукой, — зачем им организация эсперов, не подчиненная непосредственно им? — Хватит тоску нагонять, — с укором возражает Йосано, — мы преследуем с ними единые цели. Все трое недоверчиво косятся на неё, с трудом заставляя себя согласиться с этим неприятным утверждением. — Но подходы-то разные. — Пусть скажут спасибо, что мы не расстреливаем конкурентов пачками, как это делает Порт, — фыркает Куникида. — Так или иначе, — подытоживает Акико, — это значит, что он здесь не за тем, чтобы предложить нам посредничество. — Думаю, сейчас нам всё расскажут, — Рампо кивает в сторону двери. Эсперы дружно поворачивают головы. Акутагава выходит и последний раз кланяется Фукудзаве, выходя из агентства, не бросив на них взгляда. Йосано тихо фыркает. Фукудзава выходит следом за Акутагавой и жестом приглашает их пройти к нему в кабинет. Куникида бросает задумчивый взгляд на Йосано и идет следом за радостно помчавшимся Рампо. — Директор? — спрашивает он, стоит Танидзаки проскользнуть в тесный кабинет и закрыть за ними дверь, — Это было что-то важное? Фукудзава отрывисто кивает. — Если подытожить всё то, что любезно нам только что передали, Порт хочет избавиться от «Мимика». Сегодня вместе с Акутагавой-куном мне прислали официальное приглашение присоединиться к ним… — он морщится и оглядывает присутствующих тяжелым взглядом. — Фукудзава-доно! — пораженно вскрикивает Йосано. Рампо рядом с ней весело хмыкает. — Чего мы, конечно же, делать не будем, Йосано-сан, — строго обрывает её Фукудзава, отворачиваясь к окнам. — Слава богам, — ворчит Танидзаки, — этого нам не хватало… — Что ещё за «Мимик»? — спрашивает Куникида, всё больше раздражаясь от того, что он будто бы единственный во всём агентстве ничего не понимал. — Куникида-сан, — разочарованно тянет из угла Рампо, — Танидзаки-кун ведь говорил про французов, неужели так сложно сложить два и два? — Никто вообще не упоминал название организации. — возмущается Куникида. — Какой нормальный японец так идиотски назовет свою организацию? — издевательски уточняет у него Рампо. — Так или иначе. — резко обрывает их Фукудзава, — Я глубоко обеспокоен тем, что Порт пойдет на такой рискованный шаг. Прежние договоренности как будто бы были координально другими. — Директор, мы бы хотели знать, что вы подразумеваете под прошлыми договоренностями. Это важно, если вы хотите услышать наше мнение. — отмечает Куникида. — Конечно, — Фукудзава тяжело вздыхает и его плечи опускаются, — несколько месяцев назад Мори-доно высказывал мне свою заинтересованность в том, что он называл соглашением с правительством, а я, в свою очередь, как и любой сторонний человек на моём месте, назвал это легализацией. Эта французская организация в равной степени была не нужна как французскому правительству, так и японскому. За определенные услуги, Мори-доно взялся использовать ресурсы Порта, чтобы избавиться от «Мимика». Наша договоренность была предельно проста: закрыть на это глаза. — Тогда что в этом удивительного? — интересуется Куникида, — Разве не этого стоило ожидать? — Зачем им в таком случае предупреждать нас второй раз? — спрашивает Йосано. — И почему вы решили дать им устраивать разбой по договоренности с правительством? — вклинивается Танидзаки. — Такие резкие решения — Фукудзава качает головой из стороны, — совсем не в духе Мори-доно. У нас был разговор о том, что он собирается сделать это… точечно. — Погодите-погодите, директор, — перебивает Танидзаки, — вы не ответили! Как вы дали согласие на то, чтобы Порт уничтожил целую организацию из другой страны? Куникида поправляет очки на переносице. Действительно, что-то внутри него ёкнуло, когда Танидзаки снова произнес за всех них то, что вертелось у каждого на языке. Он всецело полагался на директора и то что он знал, что делал, но в такой формулировке — дать согласие на убийство, решение Фукудзавы вызвало в нем волну неприятия. Фукудзава неловко поводит плечом. — Позвольте мне избежать вашего осуждения по этому поводу, — тихо отвечает он, — «Мимик» претендовал на часть территорий Порта, вел с ними вялую борьбу, мешал их делам. Они имеют полное право сделать это, как бы печально это не было для нас. Но Мори-доно решил извлечь из этого собственную выгоду, вот почему он договаривался со мной. — Мы всё ещё не посредники между Портом и правительством, — раздраженно говорит Йосано. — Конечно, но, доктор Йосано, не забывайте, что мы должны быть в курсе, если Порт начнет сближаться с Правительством. Мы — одно из трех оснований Йокогамы, и если мафия внезапно станет обладать влиянием на Правительство, у нас появятся серьезные проблемы. — А сейчас? Чего они добьются таким резким выпадом? — Разве не очевидно? — деловито спрашивает Рампо, — Совершенно противоположного. — Да, — кивает Фукудзава, — Рампо-сан прав. Правительство не любит показательные смертоубийства, они работают гораздо тише и незаметнее, чтобы не вызывать волнение среди гражданского населения. Порт, по-видимому, решил пойти в обход договоренностей. — Итак, зачем тогда им предупреждать об этом нас? — спрашивает Танидзаки. — Они хотят, чтобы мы встали за них против правительства? Что вообще за приглашение поучаствовать в резне? — отвечает вопросом Куникида. — Да никогда, — фыркает Йосано, скрещивая руки на груди. — Прошу вас, дослушайте меня. Порт действительно дал нам официальное приглашение на союз, но мы никогда его не примем. Это расходится с нашими принципами, и я никогда не позволю никому из вас находиться в рядах агентства и быть убийцей. Но такое приглашение нехарактерно для Мори-доно. Он знаком с моими убеждениями, соглашается с ними, хоть и не поддерживает меня. Это в высшей степени нехарактерно для него. — Что мы будем делать с этим? — нервно спрашивает Йосано. — Я собираюсь встретиться с главой Порта в ближайшие дни. Полагаю, у нас накопились темы для обсуждения. — Сейчас? — интересуется Куникида, — Не слишком ли рискованно это будет, учитывая, что Порт заинтересован в объединении с нами? Кто знает, на что они пойдут. Йосано тихо усмехается. — Какая глупость, думать, что Порт заинтересован в том, чтобы надавить на нас только в тот момент, когда ему что-то от нас надо. От них стоит ожидать чего угодно абсолютно в любое время. — Доктор Йосано, — тихо обрывает её гнев Фукудзава, — я понимаю, что ваши личные проблемы, связанные с Портом, сильно влияют на ваше мнение, но нам нужно договариваться. Мы делали это раньше, и, надеюсь, с тем же успехом продолжим делать это сейчас. Йосано стыдливо опускает взгляд. — Пожалуйста, директор, не надо договариваться с ними. С бандитами нельзя договариваться, никогда нельзя, они не понимают соглашений. — просит она. — Мы лишь обсудим с Мори-доно вещи, которые оба считаем правильными. Мы никогда не сможем прийти к соглашению, к счастью, наши взгляды слишком полярны, чтобы мы когда-либо смогли согласиться друг с другом. Однако, надеюсь, он поймет мой отказ, и единственное, что за ним последует — охлаждение взаимоотношений наших организаций. — Тогда это правильное решение, — кивает Куникида, пристыдив самого себя за те мгновения сомнений, которые он себе позволил. — Я бы хотел, чтобы вы, Куникида-сан, доктор Йосано, сопровождали меня. — Директор… — Йосано нервно растирает ладони в перчатках между собой. — Вы можете отказаться в любой момент, доктор Йосано. Куникида переводит на неё обеспокоенный взгляд. Конечно, недооценить значимость Йосано при сопровождении можно было с трудом: её способность была едва ли не самой ценной в агентстве из тех, что имелись на данный момент. Он, не желая раздражать её непрошенным сочувствием, которое, как он знал, Акико с трудом выносила, снова смотрит на Фукудзаву, хмурясь и слегка наклоняя голову. — Как скажете, директор. Они неловко мнутся в дверном проёме, не пропустив друг друга до этого, ни говоря друг другу ни слова, каждый погруженный в свои мысли. Наконец, Рампо вылетает первым, растолкнув их локтями и расплываясь в до боли жизнерадостной улыбке. — Танидзаки-кун, сходишь ли ты со мной за ещё одним кофе? — он невинно хлопает ресницами, хватая Танидзаки за локоть и оттягивая его на себя, — Пожалуйста. — Но Рампо-сан, — отнекивается Танидзаки, — прошу вас, мне нужно… — Иди с ним, — строго говорит Куникида, пресекая любые препирательства на корню, — или сам будешь искать его по всей Йокогаме. Угроза возымела свой эффект, Танидзаки был отлично знаком с тем, как отлично Рампо может потеряться в двух улицах даже с сопровождающими, не говоря уж о том, чтобы отпустить его одного в город. Искать его самостоятельно было сущим наказанием, поэтому он обреченно вздыхает и кривит рот. — Как скажешь, Куникида-сан, — печально тянет он и идет вслед за обрадованным Рампо, — жестокий, мог бы пойти и сам, — добавляет он себе под нос. Куникида провожает их взглядом и массирует заколовшие виски. Йосано стоит рядом с ним непривычно тихая и, кажется, вовсе окоченевшая. Доппо переводит на неё цепкий взгляд и Акико, заметив это, дергается в сторону. Пустые глаза опускаются в пол, ладонь ложится на предплечье второй руки, она, сгорбившись, кажется в два раза меньше, чем обычно. — Мы можем поговорить, пока их нет, если хочешь, — предлагает Куникида, отворачиваясь. Он брезгливо морщится, видя, что липкий кофе с его стола так и не успели оттереть, вытаскивает из-за него стул, хватает чистый карандаш и садится в проход, открывая блокнот. — Всё в порядке, — не медлит с ответом Йосано, говоря неожиданно для её внешнего вида твердо. — На тебе лица нет, — хмыкает Куникида, — поверь, если бы ты выглядела просто грустной, я бы никогда не предложил. — Настолько не достойна твоего внимания? — пытается поддеть его Йосано. Куникида поднимает на неё спокойный взгляд и качает головой. — Разумеется не по этой причине, доктор Йосано. Йосано скрещивает руки на груди и недоверчиво косится на него. Доппо решает не медлить, ожидая её заведомо полученного согласия и задает вопрос первым: — Почему именно его? — в гробовой тишине помещения спрашивает Куникида, не отводя пристального взгляда от блокнота в руках. Йосано замирает на месте и он, не видя, отлично слышит — каблуки тихо стучат по полу, когда она медленно поворачивается к нему. Сиплый выдох вырывается из нее. Когда ответа не следует, Куникида переспрашивает: — Так почему из всех людей на свете ты боишься именно ребенка? — Я кажется, сказала, что не хочу разговаривать. — Я знаю, что ты была согласна, кроме того, тебе это надо, не так ли? — возражает Куникида. — Я его не боюсь, — с вызовом. — Боишься, — Доппо пугается собственной эмпатичности, но именно сейчас, видя перед собой Йосано и имея возможность анализировать все её реакции в моменте, он был полностью уверен в том, что говорил. Акико падает на стул напротив и закидывает одну ногу на другую. Она пилит его взглядом на протяжении нескольких минут, черт возьми, Куникида чувствует его тяжесть на себе, и едва заметно подрагивающим голосом отвечает. — Я не люблю разговоры о прошлом, говорила же. — Как знаешь, — пожимает плечами Куникида, перелистывая страницу в блокноте, не отрываясь от него, помечая карандашом необходимые пункты в расписании на завтрашний день, — я не то чтобы заинтересован в нем копаться, но когда ты скидываешь часть груза на другого человека, становится легче. — Психолог не может быть другом. — О, у меня педагогическое образование, я совершенно точно не психолог. Возможно, только проходил курс по работе с детьми школьного возраста. Йосано хмыкает и снова замолкает. Куникида продолжает делать мелкие записи и оставлять отметки, выглядя совершенно незаинтересованным, так, как будто их диалога и не было. В шелесте бумаги и скрипении грифеля они проводят несколько минут и Йосано начинает медленно говорить, с видимой тщательностью подбирая слова: — Ну хорошо, — она будто бы соглашается с собой, — но запомни: Акутагава меня не пугает. Доппо вопросительно мычит в ответ, стараясь выглядеть максимально незаинтересованным. — Я уже говорила, что доктор Мори быстро меняет интересы, переключаясь на одного за другим с завидной скоростью? Куникида не поднимает головы, молча продолжая своё занятие, считая, что Акико будет комфортнее говорить с немой стеной, чем с сочувствующим собеседником. На удивление, это оказывается правдой, и она продолжает: — Как оказалось впоследствии, он не менял игрушки, — она изображает пальцами кавычки, закатывая глаза, — а искал ту самую, которая утолила бы его интерес. — голос подводит её на середине предложения, она сглатывает, — Не знаю, можешь ли ты предположить, что случается с теми, кто больше не нужен Порту, но… поверь, ничего хорошего. Она оставляет туфли на полу, забираясь на стул с ногами, поджимая их к себе и обнимая себя. — С наставником Акутагавы-куна я росла практически рука об руку, никогда не контактируя напрямую, и знаю, кого он мог вырастить из мальчика. Куникида кидает на неё краткий внимательный взгляд поверх очков, но тут же возвращает его к блокноту. — Иногда я думаю, что если бы он не появился, то я до сих пор была бы в Порту. Мне кажется, ну… что я, возможно, была бы счастливее, чем есть сейчас. Это такие глупые мысли, но я не могу от них избавиться. Куникида замирает, ошеломленный. — Была бы счастлива… где? В Порту? — недоверчиво спрашивает он. — Не надо так, Куникида-сан, — Акико поднимает на него разочарованный взгляд, — мне было шесть, когда я побывала на войне, — шепчет она, еле раскрывая губы, — по сравнению с этим, Порт был для меня раем, меня любили, ценили, у меня была семья. — Здесь тебя ценят. И у тебя есть друзья, которые любят тебя, готовы умереть за агентство и каждого его члена. — Да, — опустевшим голосом соглашается она, — но тем, кто не вырос в мафии, никогда не понять, что значит быть ответственным за всю семью. Это… как коллективное опьянение. Десятки людей работают ради одной цели, десятки знают друг друга, десятки готовы умирать по приказу одного человека, десятки, среди которых нет предателей, потому что если они появятся — механизм съест их живьем, чтобы не заразить организм гнилью. Куникиду будто окатили холодной водой. — Так ты хочешь вернуться? — Нет. Во мне достаточно ума, чтобы сопротивляться этой зависимости, но иногда я понимаю, как много из меня вырвали в тот день, когда Мори предпочел мне маленького гения. — Тогда почему именно Акутагава? — успокоившись её ответом, спрашивает он. — Я знаю, кем доктор Мори вырастил его учителя, чтобы сделать определенные выводы. Даже более того, я знаю, кого он привел за руку в Порт. Этого было более, чем достаточно. Ответное молчание Куникиды задает вопрос громче слов. — Он… — она сглатывает, отводя взгляд в сторону, — с определенными отклонениями. Я бы не назвала его здоровым человеком в общепринятом понимании. Я провела несколько месяцев на войне, прежде чем начала привыкать к крови и виду вывернутых наизнанку органов под моими руками, но мне сказали… Мори устроил в его доме самую настоящую резню, а он молча смотрел на это. — Психопатия? — А какая разница? Результат уже на руках: он попал в Порт, в место, где и нормальный-то человек рано или поздно станет животным. Что стало с таким, как он? — Ты знаешь? Йосано замирает. — Я… Они, наконец, встречаются взглядами. Йосано смотрит на него настороженно, пытаясь усмотреть хотя бы толику агрессии или отторжения в Куникиде. — Нет… нет, хвала богам, что нет. Но я не могу справиться со злостью, когда думаю, что он все ещё там. — И за чью же честь ты чувствуешь злость? — Абсолютно за всех, Куникида-сан. Я считаю, что подобные ему должны лечиться, а не принимать решения за сотни других людей. — Социальная стигматизация? — Так ты будешь называть мою заботу о том, чтобы психопатов держали подальше от общества, которому они могут и хотят навредить? — Ясно, — тихо говорит Куникида, — ты чувствуешь себя преданной? — Преданной? — Йосано вздергивает голову, истерично усмехаясь, — Какое ничтожное слово, чтобы описать все то, что я чувствую. Ты не можешь даже представить, как долго я собирала себя по кускам, когда все, ради чего я теряла себя на войне, было отобрано с такой непринужденностью! Последние слова Акико выкрикивает, опуская ноги на пол и цепляясь пальцами за стул, сжимая дерево до побеления костяшек. Куникида наклоняется в её сторону и щурится. — Ты умирала ради амбициозных экспериментов чужих для тебя людей, доктор Йосано. Я знаю, что тебе будет тяжело справиться с этим, но, к сожалению, рано или поздно придется это сделать. — В моей ситуации уже поздно надеяться на чудо? — криво усмехается в ответ Акико. — То что ты покинула Порт живая и здоровая — уже в своём роде чудо, доктор Йосано, — рассудительно отвечает Куникида, — не многие удостоены такой чести, какая выпала тебе. — Я знаю это, и ценю достаточно, чтобы не сметь оплакивать свой уход из мафии. Но у всех нас за плечами стоит что-то, что мы не можем отпустить до конца. Куникида поморщился. Едва ли он мог сравнивать свою прошлую гражданскую жизнь с тем, что выпало на долю Йосано, когда она была моложе. Но все же его мысли неумолимо возвращались к ученикам, школе, мирной жизни, в которой единственным предназначением его блокнота являлись канцелярские принадлежности и предметы первой необходимости. Доппо мечтал бы никогда в жизни больше не доставать из страниц «идеала» огнестрельное оружие, но так же он понимал, что вернуться туда, откуда он пришёл, больше не получится — слишком тесно его идеалы сплелись с агентством и слишком многое ему придётся потерять, чтобы пересмотреть свои взгляды вновь. Его маленький комфортный мир оставался оазисом стабильности в чудовищной реальности вплоть до того момента, пока стены однажды не оказались разрушены. И после того, как он впервые взглянул на внешний мир во всём его уродливом великолепии, плиты, за которыми он годами прятался от ужасов реальности, не могли быть отстроены заново. Здесь его привычная стабильность, выстроенная на фундаменте из рутины и самодисциплины была разрушена, и он понимал Йосано, которая постоянно оглядывалась в прошлое, силясь разглядеть в нем что-то лучшее, то, чего в нем никогда и не было. Только их реальности различались. Его, ведущая к ограниченности личности, никогда не наносила ей вреда психологического, тогда как реальность Йосано пожирала её день за днем, уничтожая всё глубинное человеческое, что оставалось в ней после того, как её несколько раз перемололи до основания. — Мы оба романтизируем наше прошлое, доктор, — Куникида меланхолично улыбается, — я слышал, это лишь попытка сознания стереть неприятный опыт из нашей памяти. Йосано устало массирует виски. — Не знаю, что это, и зачем оно надо, но чем дальше, тем больше я путаюсь, — она качает головой из стороны в сторону, но голос не теряет стали глубоко внутри, — я держусь только агентства и того, что правильно. Правильно в… — она взмахивает рукой, — общепринятом понимании. Я знаю, что какие бы чувства меня не одолевали по поводу Порта, я не должна туда возвращаться. Куникида молча кивает, соглашаясь с ней. — Куникида-сан, я тебе противна? — потерянно спрашивает Йосано, обнимая себя. — Нет-нет, что ты, доктор, — спешит протестовать Куникида, аккуратно касаясь её плеча, — возможно, мои реакции могут показаться тебе слишком резкими или агрессивными, но я не имел цели показать тебе, что твои мысли по поводу Порта мне противны. Это… вполне закономерные размышления, которые рано или поздно настигают любого, верно? — Ты кажешься мне тем человеком, который весьма категоричен к своим врагам. — Я и есть, — кивает Доппо, — но ты не враг никому из нас, да и, мысли не материальны, знаешь ли. Я не могу посадить в тюрьму человека только потому, что однажды он задумается об убийстве. В этом и состоит проблема правосудия. — Конечно, не можем, — горько соглашается Йосано, — но предателей стараются обезвредить на берегу. Куникида, кажется, тратит на подбор слов все силы. — Порт? Возможно. Но правосудие и заключается в том, что ты судишь человека по его поступкам, а не намерениям. Разве ты уже составила поэтапный план побега и возвращения в Порт? Я уверен, что нет. — Ты опять подчеркиваешь эту разницу, — качает головой Йосано, — так упорно, не устаю восторгаться. — Потому что Агентство преследует только мирные, идеализированные цели. Да, возможно слишком утопичные и наивные, но правильные, вот что важно. Порт и все прочие похожие на него гниют изнутри. Посмотри на них, послушай свои рассказы со стороны! Но есть то, что нельзя отнять ни у нас, ни у них — все мы ожесточились, всем нам придётся чем-то поступаться, чтобы продолжать делать то, что мы делаем. — Ты неправ, называя их гнилыми людьми. У многих из них нет выбора. Большинство из них ежедневно рискует жизнью, чтобы не быть обвиненными в предательстве и не умереть. — Я предпочту умереть, чем служить Порту. — И тем не менее, даже это в их понимании более благородный поступок, чем предательство. — Люди, нарушающие целые своды законов ежедневно, считают величайшим грехом предательство? — улыбается Куникида, — Нарочно такой шутки не придумаешь. — Зачем топить себя ещё больше, если ты и без того по колено в гробу, — пожимает плечами Йосано, — больше всего на свете люди ненавидят лгунов и отступников, как бы мы не пытались убедить самих себя в обратном. Разве Порт должен быть исключением? Куникида смотрит на неё поверх оправы очков и задумчиво хмыкает, не отрывая проницательного взгляда. Иногда Йосано показывала и рассказывала о себе чуть больше, чем преподносила окружающим, и это, конечно, не могло не пробуждать интерес. Но чем глубже Куникида зарывался в то, что стояло за её плечами, тем больше тревога одолевала его, заполняя мысли. Йосано всегда говорила о своём прошлом с ненавистью, граничащей с маниакальным обожанием, вызванным ностальгией. Каждый раз, когда он смотрел на неё, он видел, как верность, горящая в ней по отношению к агентству, превращалась в одержимость, стоило прошлой жизнью отголоском показаться на горизонте. Едва ли Куникида мог уличить её в неверности, но тем тяжелее было воспринимать тот факт, что пламя её ненависти возбуждало в слушателях что-то запутанное, что-то, что с легкостью бы поколебало их веру в собственные убеждения. Чем сильнее были её сомнения, тем крепче она цеплялась за Агентство, видя в нем свою спасительную соломинку, которая не давала ей вернуться туда, куда она совсем не хотела бы возвращаться. — Расскажи мне о боссе, — он, совершенно не скрываясь, уводит разговор в сторону, — какой он? Акико хихикает. — Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала, Куникида-сан? — она скалится, кидая на него бешеный взгляд, — Я не знаю, каким он является боссом, но как человека оценивать его точно не собираюсь, потому что от человека там явно уже ничего не осталось. Куникида кивает, бегая глазами из стороны в сторону, надеясь замять неудачно начавшийся диалог, как Йосано прерывается и тише добавляет. — Он проницательный… — едва слышно выговаривает она, — ищущий свою выгоду. Наверное, хорошие качества для лидера. — Возможно, о нём стоит спросить Фукудзаву-доно. — У тебя будет шанс полюбоваться на доктора Мори, когда мы будем сопровождать директора. — Так ты все же пойдешь? — удивленно уточняет Куникида, до последнего пребывавший в уверенности, что Йосано собиралась отказаться. — Взгляни в лицо своим страхам и всякое такое, — отмахивается Йосано, — нет смысла прятаться от этого ублюдка вечность. Он знает, где я, и знает, что не получит меня обратно. Куникида ухмыляется, кидая в её сторону нежный взгляд. — Пусть подавится, — с вызовом бросает ей он. Йосано улыбается ему в ответ. — Точно. * Фиолетовая трубочка билась о высокие пластиковые стенки прозрачного стаканчика с глухим звуком, перемешивая взбитые сливки, шоколадную крошку и сахарный декор с молоком и кофе до однородного светло-коричневого состояния. Рампо делает глоток и довольно щурится, причмокнув и слизнув с губ сладкое послевкусие. Солнце клонилось к закату, но Рампо шел уверенно, зная, что тот, с кем он хочет встретиться, обязательно будет на месте. — Обычно в такое время вас уже и не найти. — он ещё раз облизывает губы и отрывается от напитка, чтобы встретиться взглядами с Фукудзавой. Юкичи поворачивает голову в сторону и отодвигается на скамейке правее, уступая место Рампо, чем он торопится воспользоваться, с разбегу плюхаясь на неё, не утруждая себя правилами приличия. Он откидывается назад, бросая смеющийся взгляд из-под ресниц на держащего прямую спину и положившего руки на колени Фукудзаву. Последнего его поведение ожидаемо не цепляет. — Вам в принципе тяжело найти кого-то, Рампо-сан. — спокойно вздыхает Фукудзава, не теряя самообладания. Рампо фыркает и закидывает ногу на ногу. — Ну, моё детективное мышление, — он демонстративно прикладывает указательный палец к переносице на несколько секунд, поправляя отсутствующие на носу очки, — подсказало, что именно сегодня вы захотите посидеть наедине с деревьями, директор. — Почему оно вам не подсказало, что наедине значит именно в уединении, а не в компании кого-либо? Рампо вежливо пропускает колкость мимо ушей, расплываясь в довольной ухмылке. Крохотный сквер возле здания агентства, состоявший из трех скамеек и десятка деревьев был любимым местом для Фукудзавы, чтобы привести в порядок свои мысли. Не было ничего удивительного в том, что Рампо нашел его поздним вечером именно здесь, наедине с тишиной и собственными мыслями. Он хлюпает кофе. — Вы не будете спать пол ночи, — укоряет его Фукудзава, — опять напиваетесь кофеина вечером. — Ох, да ну, — возмущенно тянет Рампо, — не читайте мне нотации, директор! Фукудзава тяжело вздыхает. Его плечи опускаются и он принимает чуть более расслабленное положение, чем то, в котором он сидел до прихода Рампо. — Полагаю, вы хотели обсудить со мной что-то, что вас беспокоит, директор? — спрашивает Рампо, с любопытством наблюдая, как последние островки сливок медленно растворяются в кофе, — О нет-нет, стойте! — вскрикивает он, как только Фукудзава открывает рот, — Это ведь по поводу сегодняшнего дня? Фукудзава хмыкает. — О, ну, я знаю, что не нужно быть гением, чтобы догадаться, — возмущенно реагирует на это Рампо, — но проявите терпение, вы же мечник, это должно быть вашим основополагающим качеством. Тень улыбки трогает тонкие губы Фукудзавы при этих словах. Он опускает голову, чтобы скрыть её от проницательного взгляда Эдогавы. — Ты прав, Рампо-сан, — кивает он, возвращая своему лицу безэмоциональный вид, — мне не дает это покоя уже несколько часов, и я пришел сюда, чтобы подумать и успокоиться, надеясь, что мысли сами улягутся в нужном направлении. — Странно с вашей стороны думать, что что-то сделается само собой, директор. Обычно вы были более деятельным. — Люди взрослеют и меняются, Рампо-сан, это неотъемлемая и прекрасная черта каждого человека. Я, к счастью, не избежал участи старения. Теперь я надеюсь на случайность. Может быть, пора и мне упасть в объятия тревоги. — Ну-ну, бред какой. Вас настолько смутила непривычность действий Мори-доно? — интересуется Рампо, — Не устраивайте из этого трагедию, поверьте, Куникида-сан этого точно не переживет. — Я работал с Мори-доно настолько долго, что, кажется, мы читаем действия друг друга лучше, чем свои собственные мысли. Мне непривычно осознавать, что он смог меня чем-то удивить. Казалось, что долгое время после разрыва мы существовали, как единый организм. Эти мысли преследовали меня вплоть до сегодняшнего дня, Рампо-сан. Рампо вскидывает брови. — Вы такой глупый, директор, — он хлюпает кофе через трубочку и качает ногами, — я вот даже не задумываюсь о таком, и жить становится гораздо легче. Фукудзава молчит в ответ, сжимая и разжимая пальцы на ткани своей одежды. Рампо, не ожидая никакой реакции от него, с интересом отскребает от стенок стакана остатки нерастворившихся взбитых сливок. — Вы всегда знаете больше, чем каждый из нас, Рампо-сан, — Фукудзава отворачивает голову в сторону, рассматривая неподвижные листья на деревьях. — Конечно знаю, — восклицает Рампо, — я же величайший детектив в мире! Когда Фукудзава, неустроенный его ребячеством в тревожный момент, окончательно замолкает, Рампо смягчается и серьезно продолжает. — Я имею ввиду, не всегда видеть так много это то, чего я хотел бы. А цель существования агентства — не знать мысли всех, кто живет в Йокогаме, даже если они большие шишки, поэтому, если быть честным, причины вашего волнения для меня удивительны и непонятны. — Последние несколько недель я думаю, что даже то, для чего я создал агентство, становится несбыточной мечтой. — Вы просто думаете. Но мы здесь. Агентство успешно, а эсперы не боятся за свою жизнь, существуют без ежедневной борьбы, наконец-то, счастливые, обретшие семью среди тех, кто их понимает. Фонарь у скамейки трещит, несколько раз мигает и загорается, подсвечивая рой мелких мошек, трепещущих вокруг бледно-желтого света. Рампо пристально вглядывается в фонарь, сжимая медленно замерзающие пальцы на проминающемся пластике. Фукудзава, неподвижный и молчаливый, рассматривает землю под своими ногами, погрузившись глубоко в размышления. — Ваши размышления по поводу Мори-доно… — продолжает Рампо, — не думайте, что знаете хоть кого-то, даже самого себя. При всём уважении, но даже я анализирую вещи уже случившиеся, едва ли мне удастся абсолютно точно предугадать планы другого человека, не имея на руках фактов уже свершившегося. — Вы прекрасно осознаете причины того, почему слаженное взаимодействие Порта и Агентства настолько важно, Рампо-сан. Не пытайтесь переубедить меня в том, что я должен знать о планах Мори-доно ровно так же, как он должен знать о моих. Последние лучи солнца медленно скрывались за горизонтом, оставляя их в свете блеклого уличного фонаря в опустевшем парке. Рампо поправляет накидку на своих плечах и встает, тихо откашливаясь. — Не хочу звучать эгоистичным и умалять ваше беспокойство, но агентству нужен лидер, твердо стоящий на своём и уверенный в том, чего он хочет добиться вне зависимости от тех, кто стремится выбить его из колеи. Продолжайте делать то, чем занимались все годы до этого, Фукудзава-доно: защищайте свои идеалы. Это получается у вас лучше всего. Тогда нас всех будет ждать счастливое будущее. Фукудзава сжимает губы и медленно кивает. Рампо внутренне вздыхает: поддержка совсем не была его лучшей стороной, и подбирать слова не с целью задеть, а с целью успокоить — не по его части. Тем не менее, кажется, Фукудзава прекрасно это понимал и смирился с этой его чертой за долгие годы общения, продолжая рассказывать о том, что его тревожит только ему одному. Эдогава по-своему ценил это и пытался совершенствоваться. Но сейчас, кажется, он израсходовал весь свой потенциал. Рампо, удостоверившись, что увидел в его глазах блеск понимания, машет рукой на прощание, выкидывая стаканчик в ближайшую мусорку. Он знал, что они оба понимали: об этом разговоре никогда не узнает ни один член детективного агентства и счастливая улыбка тронула его губы.