winnable game

Казухе не было и десяти, когда он остался на попечении своего деда, однако несмотря на юный возраст он навсегда запомнил, с каким грохотом закрылись за его спиной ворота старого имения. «Рыжий клён», как называл его на европейский манер Ёсинори Каэдэхара, был почти что мечтой; его шатровая крыша была возведена на состояние, сделанное на ковке оружия ещё в прошлом столетии. Дом строили согласно традициям, а потому второй этаж появился здесь не больше полувека назад, когда прадед Казухи, пожелал, чтобы семейство Каэдэхара не разбредалось по стране как стадо безпризорных овец. Желание не исполнилось: юный Ёсинори сбежал из дома, когда ему едва исполнилось двадцать, а вернулся уже после смерти отца, приведя в упадочный дом жену и годовалого сына. Ёсинори-сан по молодости не придавал значения своему происхождению, но встретив в «Рыжем клёне» старость, принялся гордиться родовым именем. Он возродил заброшенный сад камней, за которым ухаживал каждую неделю, привёл в порядок потрёпанную крышу и сменил прохудившиеся местами полы. Проведя здесь тридцать лет, Ёсинори-сан похоронил под тенью старых клёнов рано ушедшую жену. Теперь он ухаживал не только за садом, но и за могилой, бережно расчищая рядом с ней место для ещё одного надгробного камня. «Этот дом, Казуха...» — иногда вздыхал он, засиживаясь среди клёнов до поздней ночи. — «Этот чёртов старый дом...» Казухе не было и десяти, когда он в последний раз видел родителей. Его мать, как он помнил, была профессором искусства Камакура. Отец же, казалось, занимался ничем и сразу всем одновременно. Казуха помнил разлетающиеся по двору кленовые листья, помнил запах сладких духов, тёплый поцелуй в лоб и приободряющее «мы заберём тебя до нового года». Как только хлопнули ворота, дедушка схватил его за запястье и ворчливо хмыкнул: — Они не вернутся, Казуха. Вот увидишь, эти чёртовы дармоеды оставили тебя здесь навсегда. Частично дедушка оказался прав: родители и правда бросили Казуху, ограничившись редкими звонками по праздникам и пустыми обещаниями, что заберут его «как только ситуация станет лучше». Что именно это была за ситуация, и где проходила та граница, после которой должно было стать лучше, Казуха не знал. Однажды, сидя на открытой веранде, когда в воздухе витал густой запах нагретого на солнце дерева и прелой листвы, он осмелился спросить: — Зачем они вообще меня завели? — Им нравилась идея стать родителями. — сказал дедушка, сметая листья с веранды. — Но они понятия не имели, что ребёнок может ограничить их свободу. — И они просто бросили меня? — Я не хотел, чтобы тебя воспитывали няньки. Я сказал, что выделю им немного средств из семейных накоплений, если они оставят тебя со мной. Казуха сжался, наблюдая, как на ветру ползёт по земле пожухлый кленовый лист. Ему казалось, что это почти даже нормально, потому что дедушке лучше знать. Возможно, какая-то его часть гадала, в том ли дело, что старик Каэдэхара просто хотел ещё раз попытаться вырастить не дармоеда и больше заботился о сохранности фамилии, чем о том, что лучше будет для одинокого маленького мальчика, но Казуха предпочёл не пускаться в размышления. — И сколько же я стою? — Достаточно, чтобы сейчас быть далеко от Японии. После этого разговора Казуха перестал спрашивать о родителях и отказывался подходить к телефону, когда те удостаивали «Рыжий клён» звонком. Ему стыдно было мозолить им уши наивным детским вопросом «когда?», он больше не надеялся на подарки или знаки внимания. Он устал слушать, как родители разыгрывают один и тот же спектакль с обещаниями скоро приехать. Довольно быстро родители и вовсе перестали звонить. После этого Казуха наконец позволил себе обратить внимание на собственную жизнь. Он продолжил ходить в школу, таскал книги из дедушкиной библиотеки, допоздна зачитывался поэзией, не отставал в учёбе и помогал ухаживать за садом, словом — не был дармоедом. Прошёл год с тех пор как Казуха оказался в «Рыжем клёне», и всё это время его жизнь неразрывно была связана лишь с домом. С этим «чёртовым старым домом». Но за неделю до дня рождения рыжина старых деревьев и скрип половиц в полупустом доме сменились пронзительным пурпуром затравленных глаз. — Куникудзуши. — произнёс мальчишка, когда учительница представила его классу. И этот образ, каким Казуха увидел его впервые, остался в памяти на долгие годы: хмурый ребёнок, похожий на девчонку, с тощими содранными коленками, ссадиной на нижней губе и непроизвольно подрагивающими плечами. Он, казалось, заранее невзлюбил каждого в классе и, заняв соседнюю с Казухой парту, до конца дня больше не произнёс ни слова.