Ветреные нити

      Мы с Галеоном шагали по ночной аллее, затерянной в густой тени старых деревьев, чьи ветви сплетались над нашими головами. Серп Нирны, едва проглядывающий сквозь густую листву, озарял наши шаги бледным светом. Галеон, по обыкновению, лениво размахивал руками, а я шёл чуть позади, стараясь переварить всё, что произошло за этот вечер. Тишина ночи разрывалась только нашим размеренным шагом и уханьем какой-то ночной птицы вдалеке.       – И что ты хочешь, чтобы я с этим делал? – внезапно раздался голос Галеона. Он обернулся ко мне через плечо, продолжая идти, и его лицо, озарённое лунным светом, было задумчивым. – Ты бормочешь имя моей сестры во сне, а я даже не знаю, откуда тебе это вообще известно. Я понятия не имею, как это возможно, Айв. Но если раньше я только подозревал, что нас свела судьба, то теперь я в этом уверен.       Я на мгновение замер, а потом нахмурился. Эти слова, сказанные с такой лёгкой уверенностью, будто обрушились на меня тяжёлой плитой. «Судьба». Я никогда не был фаталистом. Моя жизнь всегда казалась мне чередой случайностей, которые приходилось разгребать самому. Но я знал, что суеверия играют огромную роль в культуре хазиров. Приметы, поговорки, гадания – всё это, как ни странно, очень нравилось моему отцу. В детстве я часто слышал, как он цитирует старые хазирские пословицы, особенно если хотел подтолкнуть меня к какой-то «мудрой» мысли.       Я хмуро отвернулся, пряча раздражение. Но, как оказалось, недостаточно быстро.       – Что это? – резко бросил он, вскидывая голову. – Ты опять морщишься, как будто я сказал что-то неприличное.       – Я ничего не… – начал я, но он не дал мне договорить.       – Ты это всегда делаешь, Айв! – Галеон поднял голос, его слова, обычно наполненные сарказмом, вдруг стали обжигающе серьёзными. – Ты вечно всё держишь в себе, хмуришься, когда что-то не нравится, и думаешь, что никто не заметит. Думаешь, что можно просто пережить всё в одиночку, никому ничего не рассказывая.       – Это не так, – тихо возразил я, но Галеон уже не слушал.       – Нет, именно так! – рявкнул он, сжав кулаки. – Даже сейчас, когда тебе в лицо бросают факты, которые переворачивают всё вверх дном, ты просто морщишься, как будто это что-то несущественное! Ты думаешь, что всё, что на тебя сваливается – это только твоя проблема. Ты правда считаешь, что способен справиться со всеми бедами мира в одиночку? Или тебе просто нравится притворяться, что никто тебе не нужен?       Я стоял, ошеломлённый его словами. Галеон шагнул ближе, его взгляд стал серьёзным, почти укоризненным.       – Почему ты не можешь просто сказать, что тебя мучает? Почему ты не расскажешь, Айв? Ты вообще понимаешь, как это выглядит со стороны? Ты избегаешь даже собственного отца так, будто он чума какая-то. Ты даже не знаешь самых очевидных вещей о нём – о том, что он сделал для мира, для таких, как я! И если ты не хочешь говорить со мной, то почему бы тебе не спросить у него? Может, он и знает, кто такая Игнан. Может, он ответит тебе, если ты просто спросишь.       Я открыл рот, чтобы возразить, но не смог вымолвить ни слова. Его вспышка сбила меня с толку. Он стоял передо мной, пылая эмоциями, и, что хуже всего, я знал, что в его словах есть правда. Но его гнев задел во мне что-то глубоко личное, разбудив давно подавленную горечь.       – Ты ничего не понимаешь, – вырвалось у меня, и голос сорвался в хрип. – Ты ничего не знаешь, Галеон. Да, я не знаю истории. Да, я не знаю элементарных фактов. И знаешь, почему? Потому что вся моя жизнь прошла в четырёх стенах! Запертый, как зверь в клетке, по воле этого самого отца, которого ты ставишь в пример. Ты можешь себе это представить? Всю свою жизнь видеть только одни и те же стены, одни и те же лица? Каждый раз, когда ко мне кто-то приходил, они смотрели на меня так, будто я какое-то чудовище, которое вот-вот набросится на них. А он... Он ходил по дому с таким видом, будто я его не сын, а домашний монстр, который пугает даже его самого.       Галеон молчал, а я стиснул зубы, стараясь взять себя в руки, но горечь уже захлестнула меня.       – А теперь скажи мне, как я должен переступить через это? Как мне подойти к нему и спросить: «Кто такая Игнан?» или «Почему ты держал меня взаперти всю жизнь?» Как? Когда всё, что я чувствую, – это холод и пустота всякий раз, когда думаю о нём? Он заставил меня быть таким, Галеон. Замкнутым, скрывающим свои чувства. Он заставил меня не доверять никому, кроме самого себя.       Я замолчал, чувствуя, как горечь жжёт горло. Галеон всё ещё стоял напротив меня, но его пылающий гнев сменился чем-то другим – смесью смятения и жалости. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но на этот раз уже не мог найти слов.       Я отвернулся, снова устремив взгляд на тёмную аллею.       – Айв… – наконец сказал он, его голос был тихим, но твёрдым. – Я… не знал.       – Конечно, не знал, – устало бросил я, чувствуя, как внутри всё опустошилось. – Никто не знает. Потому что я никогда об этом не говорил.       Я стоял к Галеону спиной, глядя на едва различимую дорожку, что терялась во мраке аллеи, словно пытаясь найти в ней ответы на свои вопросы. Лёгкий ветерок пробежался по ветвям деревьев, шепча что-то своё, чуждое, но, несмотря на это, я чувствовал, как грудь сдавливает тяжесть, требующую выхода.       – Он следит за мной, – внезапно сорвалось у меня, голос был сухой и надломленный.       – Он... что? – Галеон остановился за моей спиной, и я услышал, как его голос звенит от изумления.       – Следит, Галеон, – повторил я, не оборачиваясь. – Вечером того же дня, когда мы впервые заговорили о Хранилище, он прислал мне письмо. Велел не морочить себе голову тем, что мне не надобно.       Я услышал, как Галеон резко втянул воздух, будто его ударили в грудь.       – Ты серьёзно? – его голос был полон неверия.       – Даже сейчас он наверняка знает, о чём я думаю, что я говорю, кому я говорю. И самое страшное, – я остановился, чтобы сглотнуть комок в горле, – что я не знаю, каким образом. Ни одно из заклинаний, которые я попробовал, ни одна из проверок, на которые я потратил все свои сбережения, – ничего не работает. Я не могу распознать его слежку. Возможно, это заклинание слишком могущественное, чтобы мне, обычному студенту, его вычислить.       Я услышал шорох за спиной и, обернувшись, увидел, как Галеон медленно чешет голову, явно озадаченный.       – Так что, – продолжил я с резкой горечью, – можешь передать привет своему кумиру. И сам спросить у него об Игнан. Того глядишь, может, пришлёт тебе письмо с ответом. И, если повезёт, автограф.       Глядя на тень, я разглядел, как Галеон качнул головой и, бормоча что-то себе под нос, уселся на валун у края дорожки. Я развернулся к нему. Некоторое время он просто смотрел в землю, будто пытаясь найти там решение проблемы. Затем он неожиданно поднял голову и сказал с беззаботной резкостью:       – Ладно. Передать привет говоришь? Ну, кое-что я бы хотел передать... И вдруг, будто что-то в нём щёлкнуло, Галеон разразился грубой, но искренней тирадой, бранью, обращённой к Дерету.       – Ты слышишь, о великий чародеишка? Ты что, старый хитрый хорёк, привязал заклинание к почтовому ворону или целому облаку? Ну, знаешь что, пошёл ты, остробровый патриарх! – Он продолжил, всё больше раззадориваясь. – Чёртов могильный мудрец! О, великий князь метафизического копчения! Владыка эпистолярного контроля! Шпион в манжетах и на цепочке!       Я сначала молча смотрел на него с каменным лицом, не в силах поверить, что он вытворяет. Но Галеон, похоже, вошёл во вкус, не сбавляя оборотов:       – Лорд библиотечных перьев! Подвластный канцелярских демонов! О, ты, мастер слежки за собственным сыном – владыка недосягаемого деспотизма и щедрости на письма! Да ты хоть представляешь, что значит иметь друзей, а не только ассистентов?       Эй, может, сходишь пока в таверну, дашь мужикам поговорить по душам? Или тебе для этого нужен разрешительный свиток?       Галеон наклонился вперёд, делая вид, будто кричит прямо в небо, и я понял, что больше не могу выдерживать эту серьёзную маску. Смех вырвался из меня внезапно, как рванувшаяся плотина, и я согнулся пополам, схватившись за бока. Галеон бросил на меня взгляд и ухмыльнулся ещё шире.       – Ну вот, наконец-то! – воскликнул он, вытянув руки в стороны, будто приветствуя долгожданную реакцию. – Я думал, ты лопнешь от серьёзности!       Я уже не мог остановиться. Смех хлынул волной, и я почувствовал, как тяжесть, что давила меня весь вечер, начала отступать. Мы оба смеялись, будто дети, которые только что провернули какую-то безумную шалость. А потом я, наконец, вытер слёзы с уголков глаз и выдохнул, чувствуя себя гораздо легче, чем минуту назад.       – Ты всё-таки полный идиот, – выдохнул я, глядя на него.       – Конечно, полный, – без тени сомнения ответил он, подмигнув. – Но ведь работает же, верно?       Галеон устало потянулся, закатывая глаза к звёздному небу и шумно выдохнув, как будто вся тяжесть вечера вдруг рухнула с моей души на его плечи.       – Ладно, – сказал он, похлопав себя по коленям и поднимаясь с валуна. – Разберёмся с этим стариком позже. Надо бы возвращаться да спать ложиться, а то ходить нежитью на ярмарке будет так себе. И не забудь: встречаемся в девять утра в главном холле.       Я лишь фыркнул, почти машинально, но тут же с сарказмом напомнил:       – У тебя брань твоя совсем отшибла мозги? Я же сказал, что потратил все свои сбережения, и только поэтому, вообще-то, пошёл на викторину. Ради денежного вознаграждения. Да и разрешения от отца у меня нет, если ты вдруг забыл.       Галеон, останавливаясь в шаге от меня, повернулся с таким видом, будто я только что сообщил ему, что солнце не восходит по утрам. Он с нажимом ткнул меня пальцем в грудь и проговорил:       – Вот кому мозги отшибло, так это тебе. На кой чёрт мне сдались эти деньжищи, если их не с кем будет тратить? И вообще, это я решил участвовать в викторине за неимением ни гроша в кармане, – он ухмыльнулся, бросив на меня слегка упрекающий взгляд. – Но, справедливости ради, ты скосил всех соперников, так что добычу делим поровну.       На несколько мгновений я просто замер. Его слова врезались в меня, как молот. Делить? Со мной? Он ведь выиграл по всем правилам, заслужил это, а теперь просто берёт и… Я не знал, что ответить. Дыхание перехватило, слова застряли где-то глубоко в горле.       Галеон заметил моё состояние, усмехнулся и, словно не замечая моей реакции, махнул рукой.       – Ой, да ты не тужься ты так, – произнёс он, будто в шутку, но в его голосе чувствовалась искренняя лёгкость. – Отблагодаришь как-нибудь великодушного Галеона. Например, пригласишь меня в ту самую пекарню, куда мы ходили в прошлый раз. А то я всё забываю, как там эти булочки зовутся…       Я с трудом нашёл в себе силы выдавить:       – А с разрешением как быть?       На этот раз Галеон широко развёл руками, будто удивляясь моей невероятной непонятливости.       – И этот оболтус говорит, что мне мозги отшибло... Айвор, студенту века не нужны никакие разрешения. Ты правда ничего об этом не знаешь? – он покачал головой, словно я только что признался, что не знаю алфавита. – Я не сведущ в этих канцелярских делах, но одно знаю точно: чтобы закрепить титул студента века, родителям или опекунам, или покровителям… в общем, им отправляют письмо, в котором просят расписаться для приглашения студента на всякие мероприятия вне академии. Мне знакомый рассказывал. И если титул подтверждён, это может значить только одно – Дерет всё подписал.       Я застыл на месте, осмысливая его слова. Это звучало слишком… просто. Но чем больше я об этом думал, чем больше вспоминал, как в Академии ко мне относятся – с уважением, с признанием моего титула, – тем больше понимал, что Галеон прав. Дерет действительно должен был это подписать. Его подпись, его согласие уже давно стоит где-то на этом листе, подтверждающем, что я могу свободно выходить за стены Академии.       – Так что, – добавил Галеон с самодовольной ухмылкой, подняв указательный палец в воздух, – передаю великодушное спасибо вам, Деретиан Спаситель! И отправьте этому растяпе хоть десяток золотых, а то пропадает бедняга, уже третий день не кормит меня в пекарне…       Я снова не смог сдержать улыбки. Этот идиот, каким-то образом, умудрился снять с меня груз, который я таскал на своих плечах уже несколько дней. Я покачал головой, чувствуя, как усталость начинает отступать.       – Ладно, Гал, – пробормотал я. – Девять утра, главный холл. Но учти, если ты снова проспишь – на этот раз я тебя не буду искать.       – Я? Проспать? – он изобразил удивление и приложил руку к груди, словно смертельно оскорблён. – Да как ты мог такое подумать, Айв!       Лишь усмехнувшись ему в ответ, и не давая больше повода для разговоров, я направился обратно в сторону своего общежития, чувствуя истомную радость на душе, которую не мог омрачить даже всевидящий Дерет.       Я стоял на пригорке, уставившись в темнеющее небо, пытаясь отыскать хоть какие-то остатки света в этом зимнем сумраке. Зима в последние дни будто решила окончательно захватить мир за пределами Академии, и в воздухе царил какой-то отчаянный, яростный холод. Защитные погодные чары, привычно окутывающие кампус, оставляли нас в тепле, но я знал, что если бы шагнул за их пределы, то встретил бы эту стихию в её неукротимой силе. Я забрался на одну из лестниц, ведущих на высокую террасу, и стоял, наблюдая, как метель неистово бушует за городом.       Как живое существо, она рвалась ввысь, поднимала снежные вихри, сталкивая их с тающими вдалеке всполохами магии. Эти ледяные силы, силы природы и магии, казались настолько мощными, что было сложно поверить в их разрушительную силу.       Снег взметался до огромных высот, обрушивался на скалы, создавая белые заносы, которые скрывали даже вершины гор. Кажется, сама природа сражалась с магией, оставляя за собой разрушительный след, как гигантское невидимое столкновение стихий.       Я смотрел на это всё, ощущая, как холодный ветер тянет меня вниз, как будто зовёт к себе в этот хрупкий мир, где магия и природа вступают в бесконечный танец. Но меня не покидало странное чувство, что этот момент был каким-то ответом, что это была не просто буря, а отражение всего того, что я чувствовал внутри. Война стихий как отголосок моих собственных переживаний — противостояние, которое оставляет за собой ледяной след.       Мне хотелось вдыхать этот холод, этот ветер, что рвал и метался по всем уголкам города. Мелкие хлопья снега, которые в туманном свете звёзд падали с неба, казались невероятно красивыми — такими лёгкими, такими неуловимыми, что, наблюдая за ними, я мог бы стоять здесь целую вечность, не замечая времени.       С каждым мгновением я всё больше ощущал величие этого места, бездушного, но величественного. Академия стояла как островок стабильности в буре. Мудрость её стен, старинный камень, чёрный гранит города, почти сливался с его серыми шпилями, а снег, покрывавший Академию, вырисовывался как воплощение чёткости и ясности. Противостояние магии и природы продолжалось за её пределами, а здесь, в пределах этой стены, царил порядок и свет.       Я чувствовал благодарность за это место, за его безопасность, за убежище, которое оно предоставляло. И одновременно во мне пробуждалось новое чувство — чувство, что я не смогу оставаться в этом убежище навсегда. Мне нужно двигаться вперёд. Зачем ещё Академия была создана, как не для того, чтобы готовить людей к великим свершениям? Я, возможно, ещё не знал, какие именно свершения ожидают меня, но каждый шаг, каждый вздох этой зимы, этот холодный ветер, эта магия и разрушение — всё это закаляло меня. Впереди будут испытания, победы и поражения, но я уже чувствовал, что уже очень скоро стану готов.       Задержав взгляд на шпилях Академии, я на мгновение закрыл глаза, вдыхая прохладный воздух и позволяя себе забыться в этом чувстве. Благодарность, облегчение — всё это было со мной. И я знал, что эти чувства стоит подержать в себе подольше.

***

      Утро в городе встретило нас, как и положено этому времени года, тусклым светом, через который пробивались последние остатки ночного холода. В городе зима была острее, жестче, дышала туманами, что скрывали дома и улицы, делая их слабо различимыми, как в каком-то ночном кошмаре.       Галеон, с привычной лёгкостью и величавостью, уже шагая, словно король, вел нас через улицы, не ведая ни усталости, ни сомнений. Куппер, с его коротким шагом, что-то беспокойно тараторил по пути, рассказывая нам о городе, как будто каждый уголок его был изначально его домом. Иногда я терялся в том, что он говорил, ведь в его рассказах всегда было больше мифов, чем реальных фактов.       — Тут, например, в прошлом году на улице Дергера, снаружи, прямо под этим мостом, погибли три мага. Никакой магии не применяли. Просто исчезли, как тени. — Куппер оглянулся, задирая голову к мосту, который возвышался прямо перед нами, — Смешная история, правда?       Я лишь кивнул. Куппер порой мог расставить все акценты в самом странном контексте, будто даже смерть, обрушившаяся на людей, была лишь чьей-то ошибкой в вычислениях. Мы шли дальше, а Галеон по-прежнему держал шаг, сопровождая нас своей ироничной осведомленностью.       Скоро мы оказались в самом центре города, где шум ярмарки уже был слышен издалека. Воздух, едва приглушённый морозом, был пропитан запахами жареных мясных пирогов, терпких трав, сладких фруктов и копчёной рыбы. Люди здесь как муравьи — двигаются толпами, пересекая площади и улицы, образуя круги и линии, словно это была одна большая, бесконечная река, не ведающая начала и конца.       Могущественные торговцы на фоне бескрайних лавок, экзотические ткани и меха, бочонки с местными настойками — всё это действовало на меня с двойной силой. Этот торговый мир был огромен, и в этом мире я был лишь маленькой песчинкой. Я был уверен, что если обогну угол, то откроется что-то другое — новая жизнь, новое существо, новая энергия. Приручённая страсть, заставляющая забыть обо всём. Всё здесь казалось чуждым, но захватывающим. Я почти не слышал ничего, кроме шумных выкриков и смеха, звонких мелодий, доносящихся с разных концов. И я, как никогда, чувствовал, как душа наполняется каким-то странным ликованием, которое пыталась приглушить сила привычной мне отстранённости.       Ярмарка гудела как улей, и толпа носила нас с места на место. Куппер, шагая чуть впереди, останавливался у каждой лавки, с радостью указывая на товары, которые могли бы заинтересовать нас. Но на этот раз его внимание привлекла не лавка, а возвышающаяся в центре площади массивная статуя. Она была выполнена из тёмного гранита, но мелкие, искусно вырезанные детали, выделялись золотыми прожилками. Фигура изображала мелинга в длинной мантии, его руки были подняты к небу, а взгляд с хитрым прищуром, устремлённый вдаль, выражал одновременно мудрость и настороженность.       — Это он, — сказал Куппер, с лёгкой гордостью указывая на фигуру. — Лонстар Дуглас Аластер Щиповец. Величайший мелинг-архимаг всех времён. Благодаря ему Сиин-Гоа стал тем, чем является сейчас. Он наладил множество торговых дел, и сделал город одним из центральных портальных узлов Абиттера!       Я остановился, разглядывая статую. Она, безусловно, производила впечатление. Каждая складка мантии, каждая черта лица были вырезаны с такой тонкостью, что казалось, что статуя вот-вот оживёт. Я почувствовал в этом образе что-то вдохновляющее.       — И всё? — перебил Галеон с легкой усмешкой. — Это всё, чем он прославился? Наладил торговлю и сделал Сиин-Гоа важным портом? Как по мне, это всё довольно скучно. Хотя, — он прищурился, — он ещё отличился тем, что до последнего был против открытия города для таких, как я. Хазиров и прочих "диких народов".       Куппер с досадой покачал головой.       — Это правда, — нехотя признал он. — Лонстар, увы, не считал, что хазиры заслуживают быть частью великого Абиттера. Но это было давно, и его взгляды не разделяли многие из его современников.       — Конечно, — хмыкнул Галеон, делая вид, что больше не интересуется статуей. — В общем, всё, как всегда. Великий герой, который оказался совсем не таким уж и великим.       Я ещё долго смотрел на статую. История, которую рассказал Куппер, вызывала во мне противоречивые чувства. Это был мелинг, который достиг невероятных высот, но его недостатки, казалось, затеняли его достижения. "Разве величие возможно без пятен на репутации?" — подумалось мне.       После площади нас снова захлестнул поток ярмарочных лавок. Я остановился у прилавка с замысловатыми амулетами, каждый из которых обещал какую-то невероятную способность. Один из них, с выгравированным изображением ворона, якобы усиливал интуицию. Мне хотелось его купить, но цена показалась уж больно кусачей.       Галеон, напротив, покупал всё, что ему нравилось. Он уже держал в руках странный кристалл, который, по словам торговца, усиливал магический поток, и при этом умудрился ухватить небольшой нож с резной рукоятью.       — Зачем тебе это всё? — спросил я, раздражённо глядя на его покупки. — Ты даже не проверяешь, работают ли они. Это же ярмарка, здесь половина товаров — безделушки.       — Ой, брось, Айв, — беспечно ответил он, ухмыляясь. — Это ярмарка! Разве ты не понимаешь? Здесь надо брать всё подряд. К тому же, — он поднял нож, — это же просто красивый сувенир.       Я закатил глаза, но промолчал. Куппер, стоявший рядом, с любопытством разглядывал деревянную фигурку, изображающую дракона, по видимому, Гаагалоша.       — А ты что купишь? — спросил я у него.       — Эту штуку, — сказал Куппер, с улыбкой поднимая фигурку. — Она будет напоминать мне историю о Гаагалоше, мудрейшем существе, остановившем войну с драконами!       Мы продолжили идти, пока не наткнулись на лавку, где продавались кольца. Среди них моё внимание привлекло одно: кольцо понимания языков. Торговец уверял, что оно позволяет понимать даже мёртвые языки. Я долго раздумывал, стоит ли тратить деньги, но в конце концов решился. Это была полезная вещь, и я чувствовал, что она мне пригодится.       Когда мы миновали большую часть ярмарки, Куппер предложил ненадолго разделиться.       — Пенни ждёт меня у одной из башен, — сказал он. — Она хотела показать мне кое-что. А ты, Айвор, не против прогуляться сам?       — Конечно, — сказал я, стараясь скрыть лёгкое разочарование.       — А я, — вмешался Галеон, — собираюсь наведаться в одну хазирскую таверну. Говорят, что там подают лучший глинтвейн на всём Абиттере.       — Постарайся не спустить всё своё золото, — предупредил я, уже зная, что он меня не послушает.       — Постараюсь, — хмыкнул он и, махнув мне рукой, исчез в толпе.       Вот так внезапно я остался наедине с собой и подступающей лёгкой тревогой.       Мне почему-то казалось, что я не совсем один. Иногда я чувствовал на себе чей-то взгляд, но каждый раз, когда оборачивался, никого не видел. Один раз я заметил тень, мелькнувшую за одним из прилавков, но, когда я подошёл ближе, там никого не оказалось.       Я медленно шёл вдоль ярмарки, наблюдая за мерцающими огнями, которые играли на разноцветных тканях шатров и выцветших вывесках лавок. Здесь, на окраинах, всё казалось менее оживлённым, но куда более привычным. Торговцы говорили тише, их голоса сливались с лёгким шёпотом ветра, что пробегал меж старыми деревянными прилавками.       Я остановился у одной из лавок, где продавали ветхие, но изящно украшенные книги. Переплёты были потрёпаны временем, а страницы источали запах пыли и старого пергамента. Продавец, седовласый мужчина с кожаным фартуком, молча смотрел на меня, пока я перелистывал книгу с загадочными символами. Увы, цена вновь оказалась слишком высокой, чтобы позволить себе подобную прихоть. Я извинился и двинулся дальше.       Мысли то и дело возвращались к странному ощущению чужого взгляда. Это было не так, чтобы явственно, скорее словно лёгкий зуд в подсознании. Может, это всего лишь последствия недавнего напряжения — викторина, конфликт с Любеном, слова Галеона, которые всё ещё звенели в ушах. Или, возможно, это просто дух ярмарки — место, полное чужаков и загадок, всегда вызывает ощущение, что ты под прицелом. Я миновал ряды с керамикой и диковинными лампами, затем лавку, где выставляли стеклянные сферы с заключёнными внутри магическими искрами. Одна из них вспыхивала мягким голубым светом, создавая внутри себя изображение северного сияния. Я даже остановился на секунду, заворожённый этим зрелищем, но вскоре решил идти дальше.       Мои ноги сами привели меня на старый безлюдный мост, который соединял центр ярмарки с менее оживлённой частью города. Я остановился, чтобы передохнуть. Под мостом лежал искусственный канал, некогда служивший частью сложной системы водоканалов Сиин-Гоа. Сейчас же он был сух, а его каменные стены покрылись тонкой плёнкой замёрзшего мха и трещинами. Вдали слышался шум ярмарки, приглушённый расстоянием, и этот контраст — яркие звуки жизни за спиной и мёртвая тишина передо мной — заставлял задуматься.       Я положил руки на холодные перила моста, глядя вниз, в пустующий канал. Воздух здесь был ещё прохладнее, резче, как будто сама природа старалась напомнить, что вне шумной ярмарки лежит другой мир — более суровый и требовательный. Камни канала, серые и изломанные, словно дышали историей. Я не мог не задуматься о том, сколько ног ступало по этому мосту, сколько историй пересекло его за столетия.       На мгновение я закрыл глаза, прислушиваясь к шёпоту ветра, который казался странно обособленным. Он будто обвивался вокруг меня, нашёптывая что-то неразличимое, словно древние слова, забытые даже теми, кто их создал. Мои мысли, как всегда в таких моментах, начали блуждать. В голове всё чаще возникало имя — "Игнан". Оно звучало как отзвук чего-то далёкого и неосязаемого, как отблеск света, который вот-вот угаснет, но его тепло всё ещё ощущается кожей.       "Почему оно не даёт мне покоя?" — подумал я, устало опустив взгляд на свои руки. Слово кружилось в моих мыслях, почти обволакивая их. Оно казалось таким близким, но в то же время совершенно недостижимым, как линия горизонта. Может, я просто выдумываю его значение? Или же это имя, этот звук несёт в себе что-то, что мне только предстоит понять?       Что-то внезапно изменилось. Шум города как будто немного отступил. Я почувствовал это ещё до того, как повернулся. Сначала только лёгкая дрожь по спине. В очередной раз я резко оглянулся.       Небольшое движение в толпе. Всё шло как обычно, но вот что-то вдруг стало не таким. Я не сразу заметил, но вскоре увидел силуэт — человек в серых одеждах, чьё лицо было скрыто гладкой, почти идеально ровной маской. Контуры которой являли что-то зловещее. Строгие изломы вырисовывали хищные птичьи черты.       Что-то в его облике сразу привлекло внимание — или, скорее, не привлекло, а удержало взгляд. Я пытался различить его глаза через тьму прорезей, но маска являла лишь безжизненный, но хищный лик, ровный и неподвижный. Слишком ровный. Маска не была предназначена только для того, чтобы скрыть лицо, она, словно чарами, приковывала к себе взгляд. В тот момент, когда я пытался вглядеться в другие детали этой фигуры, он вдруг протянул руку. Тонкие пальцы, завернутые в бинты, покрывали его ладонь. Рука тянулась ко мне. Что-то резкое, страшное было в этом жесте. Я хотел отстраниться, но не мог — словно заколдованный этим взглядом.       И как только я шагнул назад, меня резко вытолкнуло вбок. Это был сильный толчок, настолько неожиданный, что я не успел понять, что произошло. Камень, голый камень, стёртый временем водоканала, оказался прямо под мной. Я ударился лбом, и боль прошила меня мгновенно, как остриё меча.       Звуки вокруг стали для меня неясными, словно ухо поглощалось под толщу воды. Я пытался встать, но вокруг всё кружилось, и резкая, горячая боль накрыла меня новой волной.       — Доигрался? — раздался голос, и я узнал его даже сквозь туман боли. Это был Любен. Он стоял на мосту, с которого я упал, его лицо покрывал злой оскал. Он сжимал в руке магический жезл, словно готовясь нанести новый удар.       — Любен... — я едва мог произнести это имя, а воздух вокруг казался вдруг вязким и холодным. На мгновение взгляд помутнел, и я не понимал, почему он здесь, почему его рука так легко поднимается, чтобы сразить меня. Через пару мгновений он спланировал на своём расписном плаще вниз, подступая ко мне.       Любен склонился ко мне, его жезл всё так же угрожающе блеснул в полумраке. Всё казалось настолько... нереальным. Я лежал там, сражённый его заклинанием, с лицом, залитым кровью. И в голове моей крутились только одно слово:       Игнан.       Боль в голове была почти невыносимой. Но боль эта быстро утонула в подступившем ощущении. Всё, что я чувствовал, было странным, оторванным от реальности состоянием — ощущением, что мир постепенно расплывается, теряя свои очертания, как старый, рваный холст. Рука была на лбу, и кровь всё ещё не прекращала течь, пропитывая мои волосы. В ушах звенело, а взгляд был затуманен, словно свет падал на меня через мутное стекло.       Игнан.       Я снова прошептал это имя, оно обвивалось вокруг меня, как спасительная нить. Я даже не знал, что именно меня беспокоит в этом слове, но оно стало для меня единственным якорем, который мог удержать меня в этом неведомом пространстве боли и страха. Это имя было каким-то ответом, может быть, даже облегчением. Оно несло в себе силу, обещание спасения — даже если я не понимал, от чего именно оно должно меня спасти.       Слабая, едва уловимая улыбка коснулась моих губ, как будто это слово — игнан — могло принести мне успокоение, вернуть меня в этот мир. Я попытался поднять взгляд наверх, туда, где ещё недавно я видел мост, по которому мы шли, и где произошло это столкновение. Пустая площадь, пустой мост, всё так тихо, как будто этот момент никогда и не существовал.       Тот, кто был в маске, исчез. Я не мог найти его глазами. Он исчез в толпе, растворился в этих бесконечных лицах и фигурах, и я остался здесь, на дне канала, в этой неведомой пустоте отчаяния. Я чуть приподнял голову, пытаясь вглядываться в ту странную часть города, но всё, что мне удавалось разглядеть, это темные очертания мостовых и силуэты торговцев, не останавливающихся даже на мгновение.       Тогда меня вернул к реальности звук, от которого стало ещё холоднее. Я не успел даже понять, когда это произошло, но вот — Любен стоял над мной. Его лицо искажала злобная гримаса, а в руке он держал свой жезл, которым теперь дергал, заставляя меня ощутить каждый его порыв, как удар розгами по нервам.       — Как ты посмел? — его голос был надрывным, пронзающим, будто изо рта лилась нечистая злость. — Как ты посмел поднять свою магию против меня? Да кто ты такой, чёртов недоучка? Выскочка, чья удача позволила присвоить фамилию, которой ты не достоин.       Он говорил, и каждое его слово было как камень, который бросали в меня, и который отголосками подавленной боли врезался в самую суть, не зная преграды. Я молчал, но внутри меня возникало чувство пустоты и отчуждения. Как будто не я лежал здесь, в этом холодном пустом канале, а кто-то другой. В этом мире — в мире, где мои мысли были разделены на тысячи хаотичных кусочков — Любен был лишь частью этой пустоты. Ещё один злой и жалкий человек, которого я толком не знал, но который угрожал мне. Он был гнилой частью, против которой я должен был бороться, но сейчас я не знал как. Или не хотел знать.       — Какого черта таким недомеркам как ты всё так легко дается? Ты думаешь, что ты лучший просто потому, что на твоего папочку все молятся? — Любен продолжал, и его злость лишь росла. Он шагал вперёд, и его шаги звучали как удары молота, а его слова пилили меня, как тупые ножи.       Я смотрел на него. Я пытался понять, как это могло случиться, почему именно от Любена сейчас зависела моя жизнь — почему я вдруг оказался в этой ситуации. Почему я, который всю жизнь прожил в закрытом поместье, был сейчас на каменном дне водоканала, под безлюдным мостом, раненый, с мыслями, путающимися и ускользающими.       Любен, словно не замечая, что я не отвечаю, всё сильнее распалялся. Я видел, как его лицо становилось красным, как каждый жест становился агрессивнее. Но мне это было не важно. С каждым его словом я всё больше ощущал, как теряю свою связь с этим миром.       Я хотел встать, но силы не приходили. Я снова чувствовал, как какой-то внутренний поток уходит. Я не мог быть здесь — не мог жить в этом теле. Я хотел закрыть глаза и забыть, что всё это происходило, что я видел его лицо, что это имя снова шелестело внутри меня.       Но вместо того, чтобы продолжать бороться, я снова прошептал:       Игнан.       И этот шепот стал для меня почти молитвой. Он был моим освобождением и одновременно моим проклятием. Я не знал, что я с этим словом должен делать, но оно отрывалось от меня, словно отголосок древнего заклинания, которое я не мог остановить, но и не знал, как продолжить.       Я пытался снова подняться, чувствуя, как все клеточки моего тела отказываются мне подчиняться.       Игнан.       Когда его тирада стала невыносимой, я понял, что, возможно, это не слова были решающими. Это была не магия, а нечто другое. Что-то в этом слове могло открыть мне ответы. Ответы на вопросы, которые я даже не мог сформулировать. Но перед тем как я смог додумать, что с этим делать, я услышал шаги. Очень быстрые шаги, частыми шарканьями раздавшиеся где-то недалеко вверху.       В этот момент, когда взгляд мой был ещё в поисках исчезнувшего, Любен, стоявший надо мной с его мерзким презрением, внезапно отлетел. Поток неведомой силы взметнулся, и его тело, безо всяких попыток сопротивляться, буквально отшвырнуло назад, как куклу, которую неаккуратно бросили в сторону. Он пролетел несколько футов и приземлился неподалёку от меня, распластавшись, как если бы был отброшен сильным порывом ветра.       Я даже не успел понять, что произошло, как в поле моего зрения появились фигуры Куппера и Пенни. Куппер опустился рядом со мной, его руки всё ещё вибрировали от энергии, только что оттолкнувшей Любена. Он посмотрел на меня с тревогой, его губы дрожали, когда он шептал:       — Что... что за ужас здесь происходит? Айвор, ты в порядке? Что это было?! Почему… как ты оказался…?       Я не мог ответить. Я не был в состоянии объяснить, что только что случилось. Всё происходящее казалось меняющим форму — хаотичным и непредсказуемым. Моя голова всё ещё не успела привести себя в порядок, и всё, что я мог ощущать, — это вездесущую слабость и разрыв между телом и сознанием.       Пенни, не замечая ни грязи, ни крови, просто наклонилась и принялась прикладывать свои руки к моему лбу. Это было нечто большее, чем просто помощь — это было что-то целительное. Я ощущал, как её доблинская магия входит в меня, тёплая и мягкая, будто потоки энергии, которые исцеляли меня, проникая в самую глубину. Она даже не морщилась от крови, которая продолжала стекать с моего лба, а лишь сжала губы, шепча что-то себе под нос. И хотя мои глаза всё ещё не могли сконцентрироваться, я ощущал, как постепенно боль в голове становится тише, как сознание проясняется под теплотой её рук. Как странно и успокаивающе это было — просто почувствовать себя в безопасности, даже на мгновение.       Пока Пенни продолжала свою работу, я украдкой повернул голову, вглядываясь в темную фигуру, которая теперь стояла над Любеном. Галеон. Это был он — тот, кто появился словно из ниоткуда, с такой непреклонной уверенностью и безмолвной угрозой. Он не сказал ни слова, только смотрел на лежащего на земле Любена, а затем медленно опустился в его сторону, и когда тот надумал подняться, потянувшись за отлетевшим жезлом, Галеон схватил его за воротник.       Галеон не торопился, но в его движениях было что-то разрушительное. Это был взгляд, который выражал всю его ярость, всё его презрение, которое он хранил, наверное, долгое время. Молча, не проронив ни слова, ни сомнения, он наклонился и одним быстрым движением заехал по лицу Любена кулаком. Это было не просто сильное движение — это было жестокое и осознанное нападение, в котором не было ничего случайного. Он не остановился, не ждал, не раздумывал. С каждым ударом лицо Любена становилось всё менее узнаваемым, превращаясь в месиво, в кровавую кашу, пока я едва мог различить, что там, вообще, ещё было человеком.       Любен сначала кричал. Клялся, что Галеон поплатится, что проклянет тот день, когда решил поднять на него руку. Но после третьего удара угрозы сменились мольбой. А после шестого — стоном.       Я хотел повернуться, отвлечься, избежать этого, но не мог. Это была не просто ярость — это было нечто, что вырвалось наружу, словно Галеон не мог больше сдерживаться, будто этот момент был давно предначертан. Каждый удар взрывался гневом, копившимся в нём долгие презренные месяцы, разрушительный и всепоглощающий.       "Хватит..."       *хрясь*        "Гха... Хватит! Пожалуйста!"       В глазах помрачнело от отголосков недавней боли и подступившей тошноты, и я не мог больше смотреть на это. Я отвернулся к Купперу, который сжался и потупил взгляд на руки Пенни, а мой взгляд не решался больше зафиксироваться на этой жестокой сцене. Но я слышал, как это продолжалось. Я знал, что Галеон был — и остаётся — тем, кто не боится идти до конца, кто не терпит слабости. И я также почему-то знал, что он не остановится. Он не будет милосердным.       Когда его последний удар затих, и Любен остался лежать, неподвижно, с искажённым лицом, весь в крови и грязи, Галеон встал и повернулся ко мне. Это было одно движение, одно исполненное молчанием действие, после которого его лицо вновь стало таким, каким я привык его видеть, когда мы оставались наедине с нашими тревогами — суровым, спокойным и чуть отрешённым.       Но в его глазах я всё-таки заметил что-то. Тень боли. Или сожаления. Я не знал, чего именно, но я видел, как его взгляд задержался на мне — как будто в нём всё ещё оставалась часть того, что нельзя было вернуть, что нельзя было забыть.       Я разглядел в этих полыхающих первобытным огнём глазах...       Слёзы.

"Сколь ни были бы мрачны крылья судьбы, их тень неизменно накрывает тех, кто стремится вырваться из её оков." — Из записок безымянного провидца

             На крыше одного из высоких зданий, затерянных среди холодных серых улиц Сиин-Гоа, человек без имени сидел, скрестив ноги. Послеполуденное солнце блекло разливало свои тусклые лучи по крышам, но даже его свет не мог смягчить суровую атмосферу этого города, навалившуюся на него со дня прибытия.       Его маска лежала рядом. Некогда изящная, с резными деталями, отражавшими воронью суть, сейчас она была изувечена — трещина пересекала её от основания до края, разбивая образ птицы на фрагменты. Ещё совсем недавно он был Грачом. Птицей ночи, несущей тайны и послушание. Но теперь он утратил своё наследие.       Он разглядывал маску, как будто её разбитый лик мог ответить на вопросы, терзающие его. Филин, глава Птичьего Клана, говорил о необходимости беречь судьбоносный нити. О важности задачи, возложенной на каждого из них. Но Грач его предал. Его не сломали, не выгнали, он сам разорвал связи, чья прочность ещё недавно казалась ему абсолютной. Теперь он был изгнанником. Человеком, у которого нет иного пути, кроме как блуждать в тени тех, кого он когда-то называл своими братьями и сёстрами.       Он вздохнул, поднявшись, и вновь обратился взглядом к подошедшей к концу сцене под мостом. Он наблюдал всё это время. Видел, как Галеон снова и снова обрушивает удары на Любена, и не отворачивался. Это был жест ярости, которому он не мог препятствовать. Это было начало битвы за свою судьбу, битвы, которая принадлежала только им.       Когда всё закончилось, Галеон поднялся, его руки дрожали, но взгляд был полон сурового смирения. Он повернулся, поднимая взор к крышам, где они встретились взглядами.       Человек в сером стоял, держа в руках маску, которой больше никогда не суждено было скрывать его лицо. Он слегка кивнул Галеону, как бы говоря: Я здесь. И я буду рядом, если понадоблюсь вновь.