Ветреные нити

      Минула уже вторая неделя после лекции Огесвальта, а в моей голове всё ещё кипели мысли о том, что произошло. Но, пожалуй, больше всего меня терзала не история Элементальных Войн, а мысль о том, что мой отец, несмотря на своё молчание, всё равно как будто держит меня в поле зрения. Это чувство было тягостным и пронзительным, как зуд под кожей. Его письмо не выходило у меня из головы, слова звучали в памяти, будто произнесённые в этот же момент.       Зачем он это делает? Почему, находясь за сотни миль отсюда, он всё равно успевает влиять на мою жизнь? Чем больше я об этом думал, тем больше злости и усталости чувствовал. Возможно, именно из-за этой внутренней борьбы я так и не мог сосредоточиться на нашем с Галеоном и Куппером «поиске истины». Учёба накатывала волнами, и я позволил себе оправдать бездействие, ссылаясь на учебные нагрузки. Но, честно говоря, меня гложило другое: у меня не было сил снова погружаться в тайны, особенно когда я чувствовал, как отец как будто молчаливо стоит за моей спиной.       И всё же чувство недосказанности не отпускало меня. История, рассказанная Огесвальтом, была одновременно полной и ускользающей. Она открыла нам такие подробности о прошлом, которых я даже не мог себе представить. Но было что-то ещё. Что-то, что оставалось за кулисами, как скрытая сцена в спектакле. Почему Огесвальт так легко отвёл взгляд от вопроса Галеона об истоках уничтожения созданий Элементалей? Почему его голос вдруг звучал так… отрешённо, когда Галеон упомянул Хранилище?       Я тяжело вздохнул, отрывая взгляд от полупустой страницы в своей записной книге. Моё перо повисло над бумагой, оставляя неясный след от чернил.       – Ты что, весь день здесь? – раздался знакомый голос за моей спиной.       Я вздрогнул и обернулся. Куппер стоял рядом с моим столом в библиотеке, в одной руке он держал тарелку с десертом, в другой – какой-то свиток, из которого торчал пергамент.       – Ты опять пропустил обед, – сказал он с лёгкой укоризной, опуская тарелку передо мной. На ней лежал кусок пирога, на удивление щедро украшенный сливками. – Подумал, что ты, наверное, голодный.       – Спасибо, Куппер, – ответил я, чувствуя, как в груди разливается тепло благодарности.       Я машинально взял вилку и отломил кусочек пирога, чувствуя, как сладкий вкус немного возвращает меня к реальности.       – Так что, ты теперь основательно поселился в библиотеке? – с шутливым тоном спросил Куппер, усаживаясь напротив.       Я лишь вздохнул, продолжая жевать. Куппер внимательно на меня посмотрел, его круглое лицо выражало искреннюю заботу.       – Что случилось? – тихо спросил он. – Твоё лицо мрачнее обычного.       Я отложил вилку, сложив руки на столе.       – Просто… слишком много всего, – ответил я, глядя в сторону, чтобы избежать его взгляда. – Учёба. Этот бардак с Огесвальтом. И… – я запнулся, но не стал заканчивать.       – И твой отец? – мягко подхватил Куппер.       Я поднял на него глаза, удивлённый его проницательностью. Он пожал плечами, словно извиняясь.       – Я случайно подслушал ваш с Галеоном разговор. Ну, знаешь, тогда, вечером…       Я только кивнул, не желая углубляться в разговор о Дерете. Куппер покачал головой, но не стал меня донимать.       – Ладно, тогда скажи хотя бы, что ты успел написать в своей книге, – сменил он тему, кивая на лежащую передо мной записную книгу. – Есть какие-то новые идеи?       Я горько усмехнулся.       – Пока нет. Всё кажется таким… разрозненным. Как будто мы нащупываем не нить, а спутанный клубок.       Куппер задумчиво постучал пальцем по столу.       – Знаешь, что я думаю? Может, нам стоит всё-таки поговорить с Огесвальтом ещё раз. В более… подходящих условиях.       – После того, что было на лекции? – я недоверчиво посмотрел на него. – Думаешь, он вообще захочет с нами разговаривать?       – С тобой – точно, – серьёзно сказал Куппер. – Ты же всё-таки не его заколдовал.       Я усмехнулся, вспоминая ту сцену. Галеон и его резкие реплики, моя попытка защитить его, и как всё закончилось.       – Может быть, – неуверенно протянул я. – Но я не знаю, Куппер. Может, стоит пока сосредоточиться на учёбе.       Он молча кивнул, явно чувствуя, что разговор на эту тему исчерпан.       Мы сидели в тишине, пока я доедал пирог, а он вертел в руках свой свиток. Но даже в этот момент я всё ещё чувствовал, как в груди пульсирует то самое чувство недосказанности. Будто вся эта история – моя жизнь, Академия, Элементали – что-то шепчет мне издалека, но я не могу разобрать слов.              Тишину библиотеки неожиданно нарушил мягкий шелест крыльев. Я поднял голову от тарелки, и из глубины стеллажей на нас вылетело что-то крупное. Это был совил — антропоморфное существо, похожее на огромную сову, но с удивительно осмысленным выражением на пернатом лице. Его перья отливали тёплым коричневым цветом, глаза были круглыми и глубокими, а вокруг клюва торчали пушистые белые перышки. Совил бесшумно опустился на плечо Куппера, расправляя крылья, прежде чем сложить их за спиной.       – Фунт! – радостно воскликнул Куппер, поворачиваясь к своему неожиданному гостю. – Рад тебя видеть!       Совил чуть склонил голову набок, его круглые глаза осмотрели стол. Заметив остатки пирога на моей тарелке, он издал тихое, укоризненное угуканье.       – О, прости, – заполошно замахал руками Куппер, будто опасаясь, что Фунт вот-вот вспорхнёт обратно в глубины библиотеки. – Совсем забыл о твоей доле! Обещаю, в следующий раз возьму побольше. Айвор, – он повернулся ко мне, – позволь представить моего нового друга – Фунта.       Совил слегка приподнял голову, одобрительно щёлкнув клювом, и сложил крылья, словно демонстрируя достойную осанку.       – Приветствую, – сказал он, голос звучал низко и ровно, с лёгкой гортанной ноткой, придававшей ему странную торжественность. – Я Фунт, потомок славного рода совилов, чьи предки имели честь служить самой Лидиане, основательнице Академии.       Он говорил так гордо, что я невольно улыбнулся.       – Очень приятно, – ответил я, откладывая вилку. – Надо полагать, ты работаешь здесь, в библиотеке?       – Не только, – важно сказал Фунт, распушив перья на груди. – Мы, совилы, не просто библиотекари. Мы – хранители знаний, проводники между учениками и архивами, где покоятся древнейшие свитки и рукописи.       Куппер кивнул с таким уважением, словно слушал легенду, а не своего знакомого.       – Мы познакомились неделю назад, – сказал он. – Я тогда искал старую книгу по алхимическим формулам, а Фунт, как истинный мастер, сразу понял, что мне нужно, и принёс её ещё до того, как я успел объяснить.       Фунт слегка наклонил голову, принимая похвалу с видом, будто она ему полагалась.       – Это моя работа, – сказал он. – Совилы всегда предугадывают нужды студентов.       – А ещё, – добавил Куппер, наклоняясь чуть ближе, – он знает все слухи в Академии. Если хочешь что-то узнать – Фунт, наверное, уже об этом слышал.       – Куппер преувеличивает, – скромно заметил совил, но его глаза блеснули заинтересованностью. – Хотя… я действительно знаю многое.       Его тон был настолько невозмутимым, что я задумался, действительно ли он столько знает или просто любит держать студентов в напряжении.       – Значит, ты помнишь все книги, которые находятся в библиотеке? – спросил я, решив проверить, насколько велики его способности.       Фунт издевательски щёлкнул клювом.       – Конечно, – ответил он, – и не только книги. Я знаю даже те манускрипты, которые уже много веков не читали. Если вас интересует что-то конкретное, могу помочь.       Куппер посмотрел на меня с надеждой.       – Что скажешь, Айвор? Может, спросим его о... ну, ты понимаешь?       – Нет, – быстро сказал я, подняв руку. – Думаю, это будет слишком… неосторожно.       Фунт внимательно посмотрел на меня, как будто пытался разгадать мои мысли, но ничего не сказал. Я не хотел втягивать кого-то вроде него в наши поиски. Совилы, насколько мне было известно, славились своей преданностью Академии и её порядкам. Если Фунт узнает, что мы пытаемся раскопать, он может счесть это слишком рискованным.       – Ладно, – сказал Куппер, чуть склонив голову, – но если передумаешь, Айвор, Фунт всегда готов помочь. Правда ведь?       Совил вновь щёлкнул клювом, что, видимо, означало согласие.       – Всегда, – добавил он, расправляя крылья и готовясь снова взлететь. – Но помните, что некоторые ответы могут быть опаснее самих вопросов.       С этими словами он поднялся в воздух и бесшумно скрылся за стеллажами, оставив после себя только лёгкий шелест страниц.       Совилы действительно могли быть полезны. Я провожал взглядом то, как фигура Фунта исчезает за стеллажами, и не мог избавиться от мысли, что эти существа знают слишком много, чтобы не воспользоваться этим. Конечно, их знания пригодны в первую очередь для учёбы, ведь если кто и может найти книгу, о которой не упоминали столетиями, так это совил. Но...       Мысль об академических архивах, скрытых от глаз обычных студентов, проскользнула в моём сознании, как змей, шипящий на ухо. Могут ли совилы заглянуть туда, куда не пускают даже самых прилежных учеников? Могут ли они показать то, что спрятано за пыльными печатями и заклинаниями охраны?       Я встряхнул головой, стараясь прогнать эту мысль, но она цеплялась за разум. Что ж, это можно оставить на потом. Даже если Фунт способен на большее, чем просто поиск книг, к этому нужно подходить осторожно. И к тому же… доверять таким, как он, я пока не готов.       Из моих размышлений меня выдернул звонкий, почти насмешливый голос:       — О, студент века собственной персоной, а также, как мне тут шепнули на ушко десятки крысяток, садовник года! Как поживает наш герой и его бравое дело в поиске истин? Привет, Куп!       Я поднял глаза и увидел Ормандо, который вышагивал из-за угла с выражением такого самодовольства, будто только что выиграл титул короля Академии. В руках он держал внушительную стопку книг, которую балансировал с небрежной лёгкостью.       — Ормандо, — вздохнул я, разминая плечи, которые всё ещё слегка ныли после нашей злополучной работы в теплицах. — Я вижу, твоя привычка лезть не в своё дело остаётся неизменной.       — Ой, да ладно тебе, Айв, — шутливо махнул он рукой, наклоняясь чуть ближе. — Ты не представляешь, как эта история с грядками подняла твою популярность. Теперь все обсуждают не только твои успехи в магии, но и твой талант к земледелию. Может, бросишь фолианты и уйдёшь в садоводы?       — Если мои мышцы перестанут болеть, может, я и подумаю об этом, — отозвался я с едва заметной язвительной улыбкой, снова отворачиваясь к своим записям.       Ормандо усмехнулся и, сложив книги на ближайший стол, облокотился на него, глядя на меня с игривым интересом.       — Что ж, если тебе нужна новая мотивация для жизни, то у меня для тебя хорошие новости, — сказал он, его глаза загорелись неподдельным энтузиазмом. — Гоахская ярмарка уже через пару дней. Ты слышал?       — Конечно, слышал, — ответил я, лениво перелистывая страницы. — Её тут обсуждают на каждом углу.       — И правильно делают, — заявил Ормандо, приподнимая брови. — Это, между прочим, не просто рынок. Это целый праздник! Представь себе: торговцы со всех уголков королевства, сокровища, которые они собрали за год, редкости, экзотика... Да там, наверное, можно найти вещи, которых нет даже в вашем злощастном Хранилище.       Я, наконец, оторвался от книги и посмотрел на него с интересом.       — Тебе кто-то платит за рекламу ярмарки?       — Нет, но, может, стоило бы начать? — усмехнулся он, театрально подбоченясь. — Ты ведь понимаешь, Айвор, что это идеальная возможность проветриться, отвлечься от своих пыльных свитков.       — Неужели? — я откинулся на спинку стула, стараясь скрыть лёгкую заинтересованность. — И что же ты предлагаешь?       — Я предлагаю, — начал Ормандо, подняв палец вверх, как будто собирался сказать что-то важное, — набить карманы золотом. Если они уже не набиты, конечно. А если совсем пусты, то советую обратиться к родителям или попечителям. Иначе ты упустишь шанс стать счастливым обладателем... — он сделал драматическую паузу, — чего-то прелюбопытного.       Я закатил глаза, но, на самом деле, его слова заставили меня задуматься. Гоахская ярмарка действительно звучала заманчиво. Это был праздник торговли, утверждённый всего пару лет назад, и с каждым годом его популярность росла. Главная площадь города на один день превращалась в оживлённый рынок, где можно было найти товары со всех уголков Абиттера. А ещё... Это была возможность немного отвлечься, погрузиться в толпу, вдохнуть воздух перемен, почувствовать себя частью мира за пределами Академии.       — Что скажешь? — спросил Ормандо, заметив, что я задумался.       — Скажу, что ты преувеличиваешь, как и всегда, — ответил я, пожав плечами. — Но... возможно, ты прав. Это может быть интересно.       Ормандо довольно улыбнулся, глядя на меня так, словно только что выиграл какой-то спор.       — Вот и славно, — сказал он, подхватывая свою стопку книг. — Ну, не забудь подготовиться. А то окажешься в центре праздника без монеты за душой.       Он сделал шаг, чтобы уйти, но, обернувшись через плечо, добавил с насмешливой улыбкой:       — И возьми с собой своего хазирчика. А то кто знает, что он там натворит без твоего присмотра.       С этими словами он скрылся за стеллажами, оставив меня наедине со своими мыслями и смущённым Куппером.       Я позволил себе немного помечтать о ярмарке. Возможно, это действительно хороший способ проветриться и поглядеть на редкости со всех уголков королевства. А может, там даже найдётся что-то... полезное.       Я собирался вернуться к своим записям, как вдруг заметил, что Куппер снова принялся вертеть в руках свой рунный камень, задумчиво глядя на него. Сияющий голубым светом, он словно притягивал внимание, мерцая в полумраке библиотеки.       — Этот камень... — тихо сказал Куппер, не поднимая взгляда. — Это подарок от мамы. Она купила его на прошлогодней Гоахской ярмарке.       Я удивлённо поднял брови.       — Серьёзно?       Куппер кивнул, слегка улыбнувшись.       — Она всегда говорит, что на ярмарке можно найти вещи, которые точно изменят твою жизнь. И этот камень... ну, думаю, она права. Он многое для меня значит.       Я посмотрел на рунный камень чуть внимательнее, чувствуя какое-то странное, неуловимое уважение к этому явно дорогому подарку.       — Вы бывали на ярмарке? — спросил я, стараясь скрыть своё любопытство.       Куппер улыбнулся шире и, наконец, поднял на меня глаза.       — Ну... я местный, Айвор. Я родился в этом городе. Конечно я там был.       Эта новость застала меня врасплох.       — Ты... местный? — переспросил я, не скрывая удивления.       — Да, — Куппер хихикнул, явно наслаждаясь моей реакцией. — Просто как-то не выпадало случая об этом рассказать. Если хотите, я могу показать вам город. Провести экскурсию, так сказать.       Я ошарашенно кивнул, всё ещё обдумывая то, что услышал. Куппер, этот скромный гном, вечно теребящий свой рунный камень, оказался тем, кто знает город изнутри.       — Это было бы... интересно, — наконец сказал я, чуть прищурившись, — если, конечно, ты не будешь всё время рассказывать, как твоя мама купила этот рунный камень.       Куппер рассмеялся, и его искренний, звонкий смех разлился между стеллажами, будто развевая моё напряжение.       — Договорились, — ответил он с улыбкой. — Но про камень, возможно, я всё-таки упомяну. Хотя бы разок.

***

      Карманные деньги закончились. Эта мысль, как острый камень в ботинке, не давала мне покоя уже второй день. Я перебирал в уме возможные варианты, как выкрутиться: попросить в долг у Галеона? Продать пару зачарованных перьев из своего набора? Всё это казалось бессмысленным. До очередного перевода от отца оставалась неделя, и в этом заключалась главная проблема — ярмарка открывалась через три дня.       Но хуже всего было не это. Для посещения ярмарки, как и в принципе для возможности покинуть стены Академии, как оказалось, требовалось получить разрешение родителя или опекуна. Я невольно стиснул зубы, как только прочитал это правило на доске объявлений в общем зале. Обратиться к Дерету? Признаться ему в том, что я не могу обойтись без его согласия даже в таком пустяке? После всех моих попыток избегать общения с ним это казалось унизительным.       Эти мысли вертелись у меня в голове, пока я сидел в тишине аудитории, где проходило занятие госпожи Келлианн. Я едва слушал её мягкий, размеренный голос, который будто убаюкивал весь класс.       «Таинства эмпатии» — один из тех предметов, который я с трудом выносил. Мне всегда казалось, что это нечто бесполезное, искусственное. Разговоры о чувствах, интонациях, неосязаемых связях между людьми. Всё это выглядело так, будто кто-то попытался загнать эмоции в формулы и таблицы. А я привык к формализму только в магии.       Но госпожа Келлианн… Она была другой. Удивительно мягкой, но при этом её тихий, меланхоличный голос словно проникал прямо в тебя, заставляя задуматься о том, о чём ты не хотел думать. Каждый раз, когда она задерживала свой янтарный взгляд на ком-то из студентов, казалось, что она видит не только твои мысли, но и то, как ты к ним относишься.       — Искусство эмпатии, — произнесла она, остановившись перед классом, — это не только умение слышать другого. Это умение услышать себя. Иногда мы так сосредоточены на чужих словах, что забываем о своих собственных.       Я машинально записал её слова, хотя они казались мне наивными. Услышать себя? Да я только этим и занимаюсь — мои собственные мысли кричат так громко, что заглушают всё остальное.       «Дерет…» — имя отца всплыло в моём сознании, и я почувствовал, как напряглись пальцы, сжимающие перо. Моя злость на него, моя неприязнь, всё это кипело во мне с такой силой, что иногда я сомневался, чувствую ли я вообще что-нибудь другое.       — Господин Аурхейр, — мягкий голос госпожи Келлианн вывел меня из транса.       Я вздрогнул, осознав, что её янтарные глаза устремлены прямо на меня.       — Простите, что прерываю ваши размышления, — продолжила она с лёгкой улыбкой, но в её взгляде не было осуждения, только тихое, почти материнское понимание. — Могли бы вы ответить на мой вопрос?       Я моргнул, чувствуя, как жар поднимается к лицу.       — Конечно… Могу. Но… какой был вопрос?       Некоторые студенты тихо хихикнули, но госпожа Келлианн лишь слегка покачала головой.       — Вопрос был прост: когда, по вашему мнению, человек наиболее честен с собой?       Я замялся. Честен с собой? В какой момент? Ответ всплыл в моей голове почти мгновенно, но я не был уверен, стоит ли его произносить.       — Когда он остаётся один, — наконец сказал я.       Госпожа Келлианн слегка склонила голову, словно обдумывая мои слова.       — Интересный ответ. А не кажется ли вам, что иногда одиночество лишь усиливает путаницу? Бывает, что человеку легче разобраться в себе, когда рядом есть кто-то, кто мог бы взглянуть со стороны.       Её слова заставили меня замереть. Как это вообще возможно?       — Мне кажется, что… — я начал говорить, но замялся, осознавая, что не знаю, как продолжить.       — Не торопитесь, — тихо сказала Келлианн. — Подумайте. Иногда в наших сомнениях скрыта самая большая честность.       Я не знал, что ответить. Всё, что я чувствовал в тот момент, — это нарастающее раздражение. Моё одиночество, моя злоба на отца, мои сомнения… Это была моя личная борьба. И никто, даже эта меланхоличная эльфийка с её мудростью, не мог мне в этом помочь.       Я снова опустил взгляд на пергамент, стараясь избежать её проницательного взгляда. Но её слова всё же задели меня. "Может ли кто-то действительно увидеть меня лучше, чем я сам?" - звучало совершенно непостижимо.       — Господин Аурхейр, — снова прозвучал мягкий голос госпожи Келлианн. — Ваши размышления настолько вас поглотили, что я начинаю беспокоиться.       Я с трудом удержался, чтобы не закатить глаза, но всё-таки посмотрел на неё. Её взгляд был спокойным, как поверхность неподвижного озера, но в нём читалась не то лёгкая грусть, не то ожидание. Казалось, она действительно хотела услышать от меня что-то важное.       — Простите, госпожа Келлианн, — сказал я, стараясь придать голосу уверенности. — Я просто... задумался.       — Это я заметила, — учтиво ответила она, и её взгляд скользнул мимо меня, будто она читала то, что происходило в моей голове. — Но иногда размышления превращаются в ловушку. Я не прошу вас делиться своими мыслями, если вы не готовы. Однако, если когда-нибудь захотите — я всегда здесь, чтобы вас выслушать. Именно потому мы собираемся здесь.       Её слова застряли где-то между моей злостью и сомнениями. Я не хотел, чтобы кто-то копался в моей голове. Тем более кто-то настолько... спокойный. Как будто её спокойствие могло вытянуть наружу всё, что я так старательно пытался спрятать.       — Благодарю вас, госпожа, — пробормотал я, быстро отводя взгляд.       Она кивнула, но больше ничего не сказала, позволив мне вновь уйти в свои мысли.       Я старался сосредоточиться на теме занятия, но всё больше проваливался в ту же бесконечную спираль размышлений. Это было не просто раздражение или злость на обстоятельства — это было ощущение, будто меня загнали в угол. Я снова и снова прокручивал в голове, как лучше обратиться к Дерету. Что именно я должен сказать?       Как попросить его разрешение, не дав ему лишнего повода для наставлений и попечительства?       Каждая мысль приводила меня к одному и тому же выводу: мне всё-таки придётся написать ему. Признать, что я не могу справиться с этой ситуацией самостоятельно.             Признать, что мне нужен он.       Я ненавидел эту мысль. Ненавидел настолько, что пальцы сами сжимались в кулаки, пока я сидел за своей партой. Как человек, который столько лет скрывался в собственных тайнах, мог так легко влиять на меня, заставляя чувствовать себя беспомощным?       И всё же, несмотря на всё моё раздражение, идея сбежать от этого разговора казалась ещё более унизительной.       «Может быть, — подумал я, глядя на аккуратные буквы, которые госпожа Келлианн выписывала на доске, — я просто напишу письмо и отправлю его без лишних объяснений. Коротко. Только факты. Без эмоций».       Но даже такая мысль вызывала во мне странное чувство тревоги. Я не мог отделаться от ощущения, что любое общение с Деретом будет для него победой.       — Господин Аурхейр, — снова раздался голос Келлианн, и я быстро вынырнул из своих мыслей.       — Да?       — Как вы считаете, что отличает искренность от простого соответствия ожиданиям?       Я замер. Вопрос застал меня врасплох, но, что хуже, он прозвучал так, будто касался меня лично.       — Искренность… — я помедлил, подбирая слова. — Это когда человек говорит или делает что-то не ради того, чтобы понравиться или вызвать уважение других, а потому, что он так чувствует.       Келлианн задумчиво кивнула.       — Хороший ответ. Но, как ни странно, иногда искренность — это также умение принять свои слабости и поделиться ими.       Я снова почувствовал, как её слова задевают что-то внутри меня. Принять слабости? Поделиться ими?       «Сказать Дерету, что я не справляюсь?» - это ли она пыталась мне сказать?       Келлианн взглянула на часы и закончила урок, отпуская нас с её неизменной мягкой улыбкой.       Пока я собирал принадлежности, её слова всё ещё звучали у меня в голове. Может быть, я действительно слишком долго убегаю от этого разговора? Может быть, пора перестать воспринимать его как врага?       Но стоило мне вспомнить его холодный, полный загадок взгляд, как весь этот хрупкий настрой тут же разбивался вдребезги.       «Нет, — решил я, вставая с места. — Напишу ему письмо. Сухо. Коротко. Без малейшего намёка на слабость».       Когда я уже собирался выйти из аудитории, госпожа Келлианн, убирающая доску, вдруг обернулась ко мне.       — Господин Аурхейр, — произнесла она своим обычным мягким тоном, но в нём чувствовалось некое намерение.       Я остановился в дверях и обернулся.       — Да, госпожа?       — У меня есть к вам небольшое предложение, — сказала она, присаживаясь за стол и складывая руки перед собой. — Как вы смотрите на то, чтобы поучаствовать в одной из викторин Академии? Она пройдёт завтра вечером в Большом зале.       Я нахмурился, удивлённый неожиданным предложением.       — Викторина?       — Да, — она кивнула с едва заметной улыбкой. — Это небольшое соревнование между факультетами, в котором участвуют лучшие студенты. Тема — междисциплинарные знания, в основном магия, история и культура. Мне нужно выбрать представителя от нашего курса, и я подумала о вас.       — Почему именно я? — спросил я, не скрывая удивления.       Её взгляд смягчился, но он всё ещё оставался проницательным.       — Вы знаете ответ на этот вопрос, мистер Аурхейр, — сказала она. — Вы отличный кандидат: внимательный, умный, с отличной памятью. Разве что иногда излишне скромный.       Я ощутил, как жар слегка ударил в лицо.       — Я… даже не знаю, что сказать, — пробормотал я. — А что будет на кону?       Госпожа Келлианн легко усмехнулась, будто ожидала этого вопроса.       — Призовой фонд. Слышала, что победитель получит не менее пятидесяти золотых на руки.       Моё сердце сделало неловкий скачок. Пятьдесят золотых. Это была целая маленькая сокровищница, особенно для кого-то вроде меня, чей кошелёк сейчас был на исходе. Мне этого хватило бы не только на ярмарку, но и на несколько недель относительно безбедной жизни.       — Звучит... заманчиво, — осторожно ответил я, стараясь скрыть свой внезапный энтузиазм.       — Вот и прекрасно, — с удовлетворением кивнула она. — Я сообщу об участии от вашего имени. Викторина начнётся завтра в семь вечера, за час до неё нужно быть в Большом зале для подготовки. Правила вам объяснят на месте, но ничего сложного там не будет.       — Я готов попробовать, — сказал я, а затем добавил, не удержавшись: — Госпожа Келлианн, вы ведь знали, что я соглашусь, не так ли?       Её тонкая улыбка стала чуть более заметной.       — Вы слишком часто думаете, что ваши мысли скрыты от окружающих, господин Аурхейр. Иногда это не так.       Я вздохнул. Эта эльфийка была невероятной.       — Спасибо за возможность, — коротко сказал я.       — Спасибо за ваше согласие, — отозвалась она, слегка кивая. — И удачи.       Она обратилась к своим записям, а я вышел из аудитории, чувствуя странное воодушевление. У меня был шанс избежать унизительного попрошайничества у Дерета и поправить свои финансы, не теряя лица.       «Викторина, — подумал я. — Что ж, если это мой путь к пятидесяти золотым, я сделаю всё, чтобы победить».       Когда я вышел из аудитории, внутри меня царила странная смесь облегчения и беспокойства. С одной проблемой, казалось, было покончено: если всё пройдёт удачно, я смогу поправить свои финансы и не чувствовать себя полным нищим на ярмарке. Но оставалась ещё одна проблема — разрешение. Каким-то образом мне всё равно придётся обратиться к Дерету. Эта мысль холодным комом осела в груди, и я подавил раздражённый вздох. Пока что я старался не думать об этом.              «Одна задача за раз, Айвор».

***

      – Айвор, да брось ты, – протянул Ормандо, лениво откидываясь в своём огромном кресле с высокой спинкой, которое каким-то чудом умудрилось втиснуться в нашу комнату. – Ты же знаешь, что даже без подготовки уделаешь любого. У тебя этот умственный механизм работает как зачарованные часы.       Я смерил его взглядом, не останавливаясь в своих хождениях по комнате. В руках у меня был свиток с вопросами прошлогодней викторины, который Ормандо где-то раздобыл, и я уже успел переписать из него половину в свой блокнот.       – Ты слишком оптимистичен, – буркнул я, листая записи. – Быть уверенным в себе – это одно. А быть готовым к любому вопросу – совершенно другое.       – Айви, ты же "студент века", – Ормандо с деланной усталостью раскинул руки, словно это должно было всё объяснить. – Ты не можешь просто взять и провалить какую-то там викторину для первых курсов. Это будет нелепо. Если честно, меня это даже немного бесит. Как ты умудряешься быть таким?       – Каким таким? – я поднял бровь, глядя на него поверх листков.       – До чёртиков серьёзным, – Ормандо покачал головой, словно упрекал меня в каком-то смертельном грехе. – Это просто викторина, Айвор. Если ты проиграешь, мир не рухнет. Хотя, конечно, тебе бы не помешало хоть раз проиграть. Ради разнообразия.       – Я не собираюсь проигрывать, – холодно ответил я, снова уткнувшись в свиток.       Ормандо закатил глаза, опираясь локтями на подлокотники своего кресла.       – Ну конечно. Ты ведь не позволишь этому случиться, правда? Ладно, хорошо, давай дальше. Что там у нас за вопросы? Ещё что-нибудь о хрониках Биштора или всё уже исчерпано?       Я вздохнул, опуская свиток. Голова уже начинала немного кружиться от постоянного повторения исторических дат и трактовок древних текстов. Мне определённо нужно было сделать перерыв.       – Биштор исчерпан, – сказал я, наконец позволяя себе немного расслабиться. – Теперь они могут переключиться на алхимию или культурологию. Там обычно любят подкидывать пару неожиданных вопросов.       – Алхимия? – Ормандо нахмурился, поднимая бровь. – О нет, только не это. Если они начнут спрашивать о разнице между спорами фолиота и кристаллом роббара, я официально объявлю себя твоим главным болельщиком и просто буду сидеть в первом ряду с флажком.       – Уверен, ты выберешь самые яркие цвета для флажка, – не удержавшись, съязвил я.       – Конечно, – Ормандо расплылся в ухмылке. – Ну, раз уж мы закончили с Биштором, может, сделаем перерыв? Уже довольно поздно. А ты, мой друг, начинаешь вести себя как полоумный зубрила.       Я остановился и оглядел комнату. Действительно, за окнами уже сгущались сумерки, а золотистый свет магической свечи в углу комнаты создавал уютный, но немного сонный полумрак. На столе среди книг и свитков стояла почти опустевшая кружка с остывшим травяным чаем. Часы в коридоре тикали с какой-то раздражающей монотонностью. Я не заметил, как день подошёл к концу.       – Ты прав, – наконец признал я, отложив свиток на край стола. – Уже поздно. Завтра утром мне лучше быть свежим.       Ормандо кивнул с видом победителя, устраиваясь ещё удобнее в своём кресле.       – Вот видишь? Иногда я всё-таки бываю прав. Хотя бы в вопросах отдыха. И да, не забудь про наш уговор, услуга за услугу, Айви.       Я нахмурился, едва услышав его слова, и остановился, собирая с письменного стола свитки и заметки.       – Что? Какой ещё уговор? – спросил я с тоном, подобным его жеманной манере, хотя прекрасно знал, о чём он говорит.       Ормандо, с довольным видом наблюдая за моим раздражением, щёлкнул пальцами. В воздухе между нами вспыхнула слабая магическая искра, которая вскоре приняла форму полупрозрачного силуэта – безликой, безмолвной фигуры, наделённой грацией, присущей только магическим созданиям. Это был волшебный слуга, чьё появление сопровождалось легким трепетом воздуха.       – Уговор, Айвор, – протянул Ормандо, откинувшись в кресле и заложив ногу на ногу, – ты должен помочь мне с докладом по теме портальной магии. Помнишь, ты обещал? Не забывай, я записываю все твои обещания, как приличный человек.       Слуга бесшумно заскользил к столику у стены, где стоял кувшин с вином и одинокий бокал. Словно читая мысли Ормандо, он ловким движением налил рубиновую жидкость в изящный сосуд и, подхватив его, поднёс к руке своего создателя.       Ормандо изящно принял бокал, будто это был не магический слуга, а личный камердинер.       – Вино? Серьёзно? – раздражённо бросил я, скрестив руки на груди. – Если тебя поймают за этим, нас обоих отправят в теплицы – и не на день, а на месяц! Забыл, что здесь, в Академии, алкоголь под запретом?       – Ох, Айвор, – протянул Ормандо, театрально закатывая глаза, – ты такой скучный. Ну правда, хоть раз в жизни позволил бы себе расслабиться. Это вино из личных запасов моей семьи, между прочим, оно стоит больше, чем всё, что ты носишь, включая твои бесценные записные книжки.       Я прищурился, недовольный его тоном.       – Отличный аргумент. Думаешь, патрулирующие студенты, если найдут это вино, примут его стоимость во внимание? Или, может быть, они оценят, как ты ломаешь правила Академии, попутно втягивая в это дело меня?       Ормандо, ничуть не смутившись, сделал маленький глоток и наслаждённо вздохнул.       – Ух ты, какая серьёзность, – лениво проговорил он, лениво махнув рукой. – Ты бы хоть раз попробовал, Айвор. Может, это сделает тебя чуть менее… затянутым? Хотя вряд ли. Ты, наверное, даже в свободное время думаешь о своих свитках. Или о... – он прищурился, его глаза блеснули хитростью, – о той самой эльфийке, чьё имя ты постоянно бормочешь во сне.       Я остановился, так и не успев что-то сказать. Сердце вдруг забилось быстрее.       – Что? – выдавил я, не веря своим ушам.       Ормандо улыбнулся, отставив бокал на подлокотник кресла и сложив пальцы в изящный треугольник.       – Ох, не делай такое лицо. Ты серьёзно думаешь, что я не замечаю, как ты шепчешь что-то ночью? Иногда я даже разбираю слова. Например, одно слово повторяется довольно часто. "Игнан", – он облокотился на подлокотник и хитро глянул на меня. – Это имя, да? Очень древнее. И, кажется, эльфийское. Скажи мне, Айвор, неужели наш студент года приударил за какой-то очаровательной эльфийкой?       Я уставился на него, чувствуя, как на щеках разливается лёгкий румянец.       – Что за вздор, – пробормотал я, с усилием возвращая взгляд к своим записям.       – Ха! – Ормандо захлопал в ладоши, как будто сделал какое-то открытие. – То есть, это правда? О, Айвор, это прекрасно! Такая интрига! Почему ты мне раньше ничего не говорил?       – Потому что нечего говорить, – резко ответил я, чувствуя, как моё раздражение начинает переходить в злость. – Это всего лишь слово. И я даже не уверен, почему оно у меня в голове.       – Ну, "всего лишь слово", которое звучит в твоих снах с завидной регулярностью, – не унимался Ормандо. – Знаешь, Айвор, если бы я не был таким уставшим после нашей зубрёжки, я бы уже сейчас начал расследование. Это могло бы стать делом всей моей жизни.       – Ормандо, ты невыносим, – сказал я, возвращаясь к своим записям и стараясь больше не смотреть на него.       Он только рассмеялся, потягивая своё вино с видом победителя.              Я отложил записи, глядя в одну точку на столе, и, как ни старался, не мог выкинуть из головы это слово – Игнан. Его звучание словно эхом повторялось у меня в голове, раскатываясь всё громче, пока не стало почти невыносимым. Я не знал никого с таким именем. В Академии вообще мало эльфиек, а те немногие, что тут есть, всегда казались мне отстранёнными и погружёнными в свои мысли. Да и эльфийское ли это имя? Возможно, оно имеет какое-то другое происхождение, неизвестное мне.       И потом… нынче мне вообще ничего не снилось. Последние недели я так изматывал себя учёбой, что едва ложился на кровать – мгновенно проваливался в глубокий сон. В такие ночи не бывает ни снов, ни образов – лишь тягучая темнота, которая отступает с первым светом утра. Времени на что-то большее просто не оставалось. Так почему это слово так тревожит меня?       Я поднял взгляд на Ормандо, который лениво потягивал своё вино, с абсолютным довольством от своей же дерзости. Его поза – раскинувшийся в кресле, будто на троне, – почти насмешливо утверждала его превосходство в этом странном разговоре. Было видно, что он наслаждается моей растерянностью. Но что, если он просто шутил?       – Ты серьёзно или это была шутка? – резко спросил я, пытаясь придать своему голосу твёрдость, но в итоге прозвучал скорее раздражённо.       Ормандо приподнял брови, и его взгляд скользнул ко мне с едва скрытой насмешкой. Он поставил бокал на столик рядом с креслом, и его тонкие пальцы начали лениво играть с тканью подлокотника.       – Шутка? – повторил он, словно смакуя это слово. – Ты думаешь, я стал бы выдумывать такое только ради развлечения? Айвор, я, конечно, иногда склонен к лёгкому сарказму… но это? Нет, мой дорогой друг, я совершенно серьёзен. Ты действительно бормочешь это имя во сне. Игнан. Снова и снова.       Я нахмурился.       – Но... я ничего не помню. У меня вообще не бывало в последнее время снов.       – О, бывали, – заметил Ормандо, подперев подбородок рукой и задумчиво глядя на меня. – Просто ты их не запоминаешь. А твой мозг, тем временем, активно что-то обсуждает с самим собой. И, судя по всему, это "что-то" носит имя Игнан.       Я почувствовал, как внутри меня нарастает беспокойство. Словно это имя, или слово, искало место в моей жизни, пытаясь прижиться там, где ему не принадлежало быть. Я выпрямился, облокотившись на стол, и уставился на Ормандо, пытаясь прочесть что-то в его лице. Насмешку? Ложь? Или, может, намёк на нечто большее?       – Что ещё ты слышал? – спросил я, чувствуя, как голос слегка дрожит.       Ормандо чуть прищурился, поднимая палец к губам, словно был великим мыслителем, обдумывающим сложную задачу.       – Сложно сказать, – протянул он. – Большая часть твоего бормотания – это тарабарщина. Какие-то обрывки фраз, непонятные слова. Но вот Игнан – звучало чётко. Словно это не просто имя, а что-то, что ты повторяешь снова и снова… как мантру.       Я сглотнул, чувствуя, как это слово всё глубже западает в моё сознание. Что оно значит? Почему я произносил его во сне, если сам никогда даже не слышал его? Почему это слово кажется таким важным, даже если я не могу сказать, почему?       Ормандо наклонился чуть ближе, его улыбка стала шире.       – Ну так что, Айв? Может, ты хочешь рассказать своему верному другу Ормандо, кто такая эта Игнан? Или это твой грязный секрет?       – У меня нет никакого секрета, – отрезал я, глядя на него, как на какого-то назойливого ворона. – Я не знаю, кто или что это. И уж тем более не знаю, почему ты так на этом зациклился.       Он рассмеялся, откинувшись в кресле и скрестив руки на груди.       – Конечно-конечно, – проговорил он с преувеличенной серьёзностью. – Но знаешь, Айвор… иногда тайны находят нас, а не мы их. Так что, возможно, тебе стоит покопаться в своей голове. Или в своих снах. Может, там найдётся ответ.       Я отвернулся, чувствуя, как его слова застревают в моей голове. Игнан. Имя или что-то большее? Почему оно так цепляется за меня?       Ормандо, заметив моё молчание и растерянность, внезапно расправился в своём кресле, как будто собрался на театральную сцену. Его лицо озарилось широкой, почти драматичной улыбкой, а глаза блеснули насмешкой. Он театральным жестом поднёс руку к груди и взмахнул другой, будто обращался к невидимым зрителям.       – О, Игнан! – воскликнул он, протягивая слово так, словно пробовал его вкус на языке. – Чудо из неведомых окраин, окраин снов, ласкающих моё сознанье! Ты образ дивный, что меня пленяет! Ты свет, мерцающий в дали ночной! И есть ли ты, иль нет тебя?       Он вскочил с кресла, раскинув руки, словно собирался обнять весь мир, а потом картинно схватился за голову, изобразив отчаяние.       – О, Игнан! Не мучь же Айвора, утопленного тайнами твоими! Явись и успокой его объятьями ночными!       Его голос эхом разнёсся по комнате, и я почувствовал, как уголки моих губ сами собой дёрнулись вверх, несмотря на раздражение.       – Ормандо, прекрати, – сказал я, хмурясь, но смех уже начинал пробиваться сквозь мою серьёзность. – Ты выглядишь как бродячий актёр, которого выгнали с площади за переигрывание.       – Пф-ф, как грубо, Айви... – вздохнул Ормандо, возвращаясь в своё кресло с видом оскорблённого гения. Он залпом допил вино и разлёгся обратно, снова вызывающе довольный. – Ну, не вини меня, если я потом напишу балладу об этом. «Тайны Игнан: кошмары студента века». Что скажешь, звучит убедительно?       Я закатил глаза и поднялся с места, чувствуя, что если останусь тут ещё хоть на минуту, то окончательно сдамся его манере поддразнивать. Но всё же не мог не улыбнуться. Ормандо мог довести кого угодно до бешенства, но в те моменты, когда он шутил, будни становились немного краше.       – Спокойной ночи, Ормандо, – бросил я через плечо, направляясь к кровати.       – О, Игнан, сладкий сон даруй зануде! – прокричал он мне вслед, картинно заломив руки.       Я тихо фыркнул и скрылся за перегородкой своей половины комнаты, надеясь, что в эту ночь мне действительно ничего не приснится.

***

      Зрителей явилось больше, чем я ожидал. Ряды стульев уже наполовину заполнились студентами, шёпотами и смехом, наполняя помещение лёгким гулом. На возвышении, обрамлённом полукругом тускло светящихся кристаллов, стояли столы для участников, каждый с аккуратно поставленной табличкой для имени. Я шагнул внутрь, чувствуя, как волна лёгкого волнения пробегает по позвоночнику.       И тут я его увидел.       Галеон стоял у одного из столов, с такой самодовольной ухмылкой, что её можно было видеть даже из другого конца комнаты. Он лениво прислонился к спинке стула, скрестив руки на груди, и говорил что-то своему соседу, хазиру с ещё более яркими глазами, чем у него самого. Увидев меня, Галеон расплылся в широкой улыбке и сделал преувеличенно величественный жест рукой, приглашая меня подойти.       – Ты... – я остановился перед ним, слегка потеряв дар речи. – Что ты здесь делаешь?       Галеон весело хмыкнул и развёл руками.       – Разве не очевидно, Айв? Участвую. Вижу свою судьбу и бросаюсь ей навстречу, – он подмигнул и гордо стукнул кулаком в грудь.       Я нахмурился, чувствуя, как внутри меня растёт удивление, смешанное с недоумением.       – И ты мне об этом не сказал?       – Конечно, не сказал! – он выпрямился, сложив руки за спиной, словно магистр на совете. – Это было бы моей самой большой ошибкой. Ты бы сразу вписался в эту викторину, и что тогда? Тогда мне пришлось бы бороться не просто с каким-то там лучшим студентом Академии, но с лучшим студентом, который знал бы все мои слабости. Нет, друг мой, такая оплошность – это заведомое поражение.       – Галеон, – я не мог удержаться от смешка. – Ты думаешь, что твоё участие каким-то образом повлияло бы на моё решение?       – Конечно, да, – ответил он, не моргнув глазом. – Ты бы услышал, что участвует твой лучший друг, и тут же рванул бы в бой, чтобы защитить свою славу. А я этого допустить не мог.       Я ухмыльнулся, чувствуя, как всё напряжение, которое скопилось у меня за день, начало медленно спадать.       – Ну, теперь у меня для тебя новость, – сказал я, сложив руки на груди. – Я тоже участвую.       На мгновение лицо Галеона застыло, а затем его глаза сузились, и на губах снова появилась та самая ухмылка.       – Ты шутишь.       – Нисколько, – спокойно ответил я. – Келлианн записала меня на эту викторину вчера вечером. И она, кажется, очень надеется на мою победу.       – Ох, нет, – драматично протянул Галеон, поднимая руки в притворной панике. – Только не это! Студент века вступает в бой! Мне конец!       – Да, тебе конец, – подтвердил я, сдерживая улыбку. – С твоей беспечностью тебе тут ничего не светит.       Он прищурился, его хвост дёрнулся от возмущения, как это часто случалось, когда он чувствовал вызов.       – Ну, знаешь что, Зазнайвор? – протянул он, нарочно растягивая мою старую кличку. – Не недооценивай меня. Может, я и не торчу в библиотеке дни напролёт, но у меня есть кое-что, чего нет у тебя. – Правда? И что же это? – спросил я с поднятой бровью.       Он вдруг широко улыбнулся, от чего его острые зубы блеснули в свете магических кристаллов.       – Уверенность, Айв. Уверенность. И немного удачи, – он подмигнул. – Клянусь, я уделаю тебя на этой викторине, и ты будешь называть меня Галеон-Победитель. Или хотя бы Великий Галеон.       Я не сдержался и рассмеялся, качая головой.       – Если победишь, так и быть, придумаю для тебя достойное прозвище. Но, боюсь, тебе придётся немного постараться.       – О, ты не представляешь, как я люблю состязания, – ответил он с боевым блеском в глазах. – Готовься, Зазнайвор. Сегодня я покажу, на что способен.       Я лишь покачал головой, ощущая, как волна азарта пробегает по моим венам. Галеон всегда умел поднять настроение, даже если его методы порой оставляли желать лучшего.       Я стоял у своего стола, когда из-за толпы студентов, заполнявших зал, стремительно выскочил Куппер. Его округлое лицо светилось одновременно извинением и воодушевлением, а в руках он сжимал какой-то непонятный свёрток, который, судя по всему, хотел кому-то передать, но передумал.       — Айвор! — начал он, подбегая ближе. — Прости, я совсем забыл предупредить тебя о викторине! Вчера хотел сказать, но закопался в этих… ну, рунных формулах и всё вылетело из головы. Но ты-то справишься, правда? Я уверен! У тебя же просто гениальная память. Я держу за тебя кулачки, — с этими словами Куппер буквально продемонстрировал свои маленькие кулачки, что выглядело забавно.       Я хмыкнул, видя его искреннюю заботу, и похлопал его по плечу.       — Ничего страшного, Куппер. Спасибо за поддержку, — я взглянул в сторону Галеона, который всё ещё ухмылялся мне от своего стола. — Надеюсь, твоих кулачков хватит, чтобы обойти кое-кого с раздутым самомнением.       Куппер проследил за моим взглядом, помахав рукой Галеону, который ответил ему лёгким кивком. Затем гном обернулся ко мне и вздохнул, чуть смущённо.       — Если честно, немного жалко, что я не участвую. Было бы интересно ещё раз проверить свои знания.       — А почему бы и не поучаствовать? — спросил я, слегка удивлённый. — Ты же наверняка справился бы с лёгкостью.       Куппер покачал головой, отчего его кудри взметнулись как пушистый ореол.       — Нет-нет, я уже участвовал в прошлом году, — пояснил он, опуская взгляд, будто стесняясь. — А это викторина только для первокурсников.       Я моргнул, на секунду не осознавая, что именно он только что сказал. Затем мой взгляд сузился, и я уставился на него с откровенным изумлением.       — Подожди, что? Ты участвовал в прошлом году?       Куппер кивнул, как ни в чём не бывало, но в его улыбке мелькнуло что-то чуть виноватое.       — Ну да, конечно. Я же второкурсник.       — Ты что, второкурсник? — переспросил я, чувствуя, как новая волна удивления накатывает на меня. — Почему я об этом не знал?       Куппер развёл руками, словно это было самое обычное дело.       — Эм... ты не спрашивал? — предложил он, его голос стал тише, а взгляд чуть виноватым.       Я покачал головой, не зная, то ли смеяться, то ли поражаться. Этот гном, кажется, постоянно находил способ меня удивить.       — Я не знаю, сколько ещё сюрпризов ты для меня приберёг, Куппер, — пробормотал я, вспоминая, как недавно с удивлением узнал, что он местный. — Может, ты ещё скажешь, что тайно управляешь Академией или ночами руководишь подпольной гильдией алхимиков?       Куппер улыбнулся и пожал плечами.       — Ну, насчёт подпольной гильдии — это идея, — пошутил он, а затем стал серьёзнее. — Но я правда верю в тебя, Айвор. Удачи. И если будешь сражаться с Галеоном, то, пожалуйста, сделай это красиво. Хочу, чтобы легенды слагали!       — Постараюсь, — ответил я, криво усмехнувшись.       Куппер слегка поклонился, кивнул в сторону Галеона ещё раз, помахал кому-то в толпе, и, сверкнув кудрями, удалился к зрительским местам, оставляя меня разбираться с новыми мыслями о его, казалось бы, бездонной загадочной сущности. Куппер - второкурсник... Этот маленький, извиняющийся, добродушный мелинг оказывается старше меня на год. Я усмехнулся и покачал головой.       Мои размышления прервал громкий хлопок по плечу. Галеон, конечно же. Он усмехался, стоя рядом, его пламенные глаза слегка блестели в свете вечноламп, висящих под сводами зала.       — Ты выглядишь так, будто только что узнал, что солнце не вращается вокруг тебя, — заметил он, скрестив руки на груди. — Всё ещё перевариваешь новости про Куппера?       — Второкурсник... — пробормотал я, игнорируя его подколки. — Как я этого не знал? Галеон рассмеялся и наклонился ближе.       — Ты, мой дорогой Зазнайвор, такой сосредоточенный на своих формулах и книгах, что не замечаешь вещей, которые у тебя прямо перед носом.       Я закатил глаза, но ответить не успел. Громкий звук колокола разнёсся по залу, заставляя толпу студентов оживиться. Викторина начиналась.       — Ну что, готов к бою? — спросил Галеон, выпрямляясь и расправляя плечи. Он выглядел так, будто собирался выйти на арену, а не участвовать в интеллектуальном состязании.       — Готов ли я? — переспросил я с кривой улыбкой. — А ты? С твоей… как бы это сказать… уникальной подготовкой?       — Уникальная подготовка, — насмешливо повторил он. — Звучит, как идеальный способ описать то, что я собираюсь сотворить. Вот увидишь — я тебя уделаю.       — Уделаешь? — я усмехнулся. — Интересно будет посмотреть, как ты проигрываешь.       — Проигрывать — это не про меня, — ответил он с ухмылкой, подмигивая. — Я займусь тобой в последнем раунде. И тогда Зазнайвор, студентишка века, будет побеждён его собственным другом. Красиво, да?       Я только покачал головой и повернулся к сцене, где начиналось копошение. Организаторы, магистры Академии, а вместе с ними и сам Огесвальт, уже выстраивались в ряд, чтобы объявить правила и представить участников.       Галеон, конечно, стоял рядом, сияя самодовольством, которое было видно за милю. Я же, несмотря на все его шутки, чувствовал лёгкое волнение. Не из-за самой викторины, конечно, а из-за того, что мы оба оказались в центре внимания. Галеон своей яркостью притягивал взгляды, а я… что ж, как всегда, был тем, кого все либо обсуждали, либо критиковали за его "титул".       И всё же, несмотря на лёгкое раздражение, я поймал себя на том, что мне… нравится это. Этот момент, когда нас с Галеоном связывал дух соперничества, но и что-то большее. Это было почти как дуэль, но без заклинаний и магии. Чистая, честная борьба умов.       И пусть победит сильнейший.              Зал погрузился в глубокую, почти осязаемую тишину, когда Огесвальт поднялся со своего места. Его высокая фигура, окутанная тёмно-синим плащом, была освещена мягким светом, исходящим от его волшебного диска. Грациозным жестом эльф провёл рукой по воздуху, и по залу разлилось лёгкое голубоватое свечение, создавая иллюзию звёздного неба, под которым находились участники и зрители. — Сегодня, — начал Огесвальт своим привычным, неторопливым тоном, — мы проводим состязание умов, призванное не только определить лучших, но и напомнить нам всем о том, что знания — это величайшая из ценностей, которыми может обладать человек, или любой иной разумный.       Диск сменил изображение, демонстрируя три больших символа, вращающихся вокруг центральной оси. На одном был изображён старинный фолиант, олицетворяющий Историю. На втором — замысловатый узор из линий, символизирующий Культуру. И на третьем — сияющий магический круг, обозначавший Арканоплетение.       — Викторина будет состоять из трёх раундов, — продолжил Огесвальт. — Каждый из них посвящён одной из этих великих дисциплин. Участникам будут заданы вопросы, которые потребуют не только памяти, но и сообразительности, чтобы найти на них ответы и представить эти ответы с достойной развёрнутостью.       Его взгляд обвёл зал, останавливаясь на каждом из участников.       — Позвольте представить тех, кто сегодня вступит в борьбу за звание самого проницательного из студентов.       На волшебном диске появилось первое изображение.       — Айвор Аурхейр, один из «студентов века», о котором шепчутся даже за пределами этих стен, — произнёс Огесвальт с лёгкой тенью улыбки, вызывая в зале одобрительный шёпот. — юноша с феноменальной памятью, способный пересказать весь формулятивный трактат Биштора!       Любопытный комплимент... Интересно, это ему подготовили речь или он говорил от себя?       Следом диск показал Галеона.       — Гхальонеш Фахуриратха, — продолжил Огесвальт, и я обомлел, услышав это труднопроизносимое имя. Галеон, стоявший поодаль, подмигнул мне, явно наслаждаясь моим изумлением. Я поднял брови, но ничего не сказал. - Хазир с дерзостью огня и стремлением ветра, известный своими достижениями в дуэльном искусстве.       Я взглянул на него снова — Галеон стоял, гордо расправив плечи, его тёмные глаза сияли азартом. Я никогда не слышал хазирского языка, но и представить не мог, что за его корабельным прозвищем кроются такие замысловатые инициалы.       — Пенелопа Бикхоф, ещё одна из "студентов века" выдающаяся знаток алхимии и культурологии, продемонстрировавшая свои глубокие друидические познания — продолжил Огесвальт, и крохотная, но уверенная девушка подняла подбородок, принимая внимание публики с лёгкой улыбкой. Я сразу узнал в ней Пенни - подружку Куппера, которой я нагрубил в беседке. Она лукаво мне улыбнулась, махнув своей ручкой, и следом послав воздушный поцелуй кому-то из зрителей.       Пенни тоже носит титул "студента века"? Я не знал, чему дивиться больше - этой новости или её участием в викторине.       — Любен Дорган, из старейшего рода магов, чьи предки стояли у истоков Академии. — последовало имя последнего из примечательных участников. Это был тот самый студент, устроивший скандал на лекции Огесвальта. — искусный потомственный чародей-прорицатель!       Любен склонил голову, явно наслаждаясь своим представлением, но его взгляд задержался на мне — холодный, полный скрытого вызова.       Остальные студенты продолжали мелькать на диске, пока Огесвальт представлял их зрителям, но я едва успевал их запомнить — внимание уже было приковано к сцене, к которой подступил известный любому в этой Академии драконид.       — Теперь я передаю слово профессору Фейдромару, который, уверен, проведёт эту викторину с присущим ему энтузиазмом.       Огесвальт лёгким кивком передал эстафету, и на платформу поднялся профессор Фейдромар, чьи занятия славились своей захватывающей энергией. Его чешуйчатая фигура сверкала в слабом звёздном свете, а голос наполнял зал неоспоримой силой.       — О, мудрейшие из молодых умов Академии! — громогласно начал он, раскинув мощные руки. Его голос был глубоким, как раскаты грома, и вместе с тем полон искреннего восхищения. — Сегодня вы здесь не просто для того, чтобы соревноваться. Вы здесь, чтобы показать, что знания — это сила, а просвещение — это высшая добродетель!       Он сделал паузу, затем с торжественностью произнёс девиз Академии:       — «Свет знаний разгоняет тьму невежества!»       Толпа взорвалась аплодисментами, а затем наступила абсолютная тишина.       — Итак, начнём! — продолжил Фейдромар. — Первый раунд — История!       Вопросы летели один за другим, и участники начали сражаться за право отвечать первыми.       "Какой народ покинул свои подземные жилища, чтобы объединиться с людьми в борьбе за выживание?"       Я услышал, как Галеон фыркнул, явно считая вопрос слишком простым, но первой успела ответить Пенелопа.       — Мелинги, — произнесла она уверенно. — Хранители тайн Эфира. Их знания помогли человечеству выжить в самые тёмные времена.       — Верно! — одобрительно произнёс Фейдромар, и Пенелопа гордо кивнула.       Следующий вопрос заставил меня напрячься: Какую роль сыграл Сенктум в урегулировании войны зверолюдов?       Я вспомнил, как однажды Олейран рассказывал мне эту историю, и, не дожидаясь, пока кто-то другой ответит, поднял руку, успев заметить, как Пенелопа раздосадовано стиснула зубы.       — Сенктум убедил Шарса, лидера зверолюдов, вступить в Пантеон Решительности и предложил основать новый друидический круг, — сказал я. — Это положило конец кровопролитию и дало зверолюдам место среди цивилизованных народов, а Шарс стал полноправным полубожеством.       — Прекрасный ответ, — сказал Фейдромар с одобрением, и я заметил, как Галеон коротко кивнул мне, это было что-то вроде безмолвного одобрения.       Третий вопрос был более сложным: Что стало причиной раскола среди аэримаров?       На этот раз Любен отреагировал первым, с легкой усмешкой в голосе:       — Раскол произошёл из-за разногласий между теми, кто остался верен спящему дракону Гаагалошу, их спасителю, и теми, кто отправился строить Первую Башню в поисках небесных земель — руин их былого дома.       Его ответ был достойным, и, несмотря на антипатию к нему, я должен был признать — он был быстрым и точным.       Но следующий вопрос… Выбил меня из колеи: Как Деретиан Спаситель завершил борьбу с паучьей королевой Ариной во времена Первого Явления?       Галеон, даже не дав мне времени прийти в себя, поднял руку.       — Деретиан помиловал Арину, отправив её в Бездну, — начал он, его голос звучал уверенно, но не без уважения. — За это он получил дар предвидения от самой Нирны, которая, несмотря на всё, сражалась вместе с ним против собственной дочери.       Я почувствовал, как моё сердце пропустило удар. Имя моего отца, произнесённое так громко и чётко, снова всколыхнуло во мне бурю противоречий. Ещё одна страница отцовской истории, минувшая меня и мои познания. Я старался не выдать эмоций, но мгновенно потерял нить происходящего.       Сама Нирна... богиня теней и тайн, благословила отца? Даром... предвиденья? Сражалась вместе с ним?       Эти сумасшедшие факты выбили из меня дух, и я пропускал один вопрос за другим.       Галеон бросил на меня быстрый взгляд, но тут же вернулся к викторине, явно обеспокоенный.       Вопросы продолжались, и хотя я пару раз успел дать правильные ответы, раунд завершился с явным преимуществом Пенелопы.       Фейдромар огласил итоги: Пенелопа лидировала, за ней шёл Галеон, а я на две позиции ниже него, пока Любен замыкал список. Я выдохнул, собирая мысли и прогоняя из них Дерета. История была моим слабым местом, но впереди были раунды культуры и арканоплетения. Уж там то я смогу проявить себя...       Сосредоточься, Айвор. Тебе нужна эта победа. Остальное — потом.       Следующие два раунда пролетели как вихрь, в котором смешались азарт, напряжение и неожиданности. Я собрался с мыслями и быстро начал вырываться вперёд. В вопросах по культуре я чувствовал себя как рыба в воде. Где-то мне помогли мои знания, где-то – рассказы Олейрана, а иногда удавалось схватить суть даже в самых каверзных вопросах.       Галеон, к моему удивлению, играл не хуже. Нет, он не просто играл – он блестяще отвечал, а порой, казалось, знал ответы ещё до того, как вопрос был полностью сформулирован. Даже в культуре, где он, казалось, должен был уступить, он находил неожиданные повороты, словно заранее видел всю картину. Пенелопа, хоть и боролась отчаянно, начала отставать. К концу второго раунда лидерство уже перешло к нам с Галеоном, а к третьему раунду, посвящённому арканоплетению, мы с ним почти равнялись по баллам.       "Как он это делает?" – не раз спрашивал я себя, мельком глядя на Галеона, который изредка бросал в мою сторону самодовольные улыбки, будто знал, о чём я думаю.       Фейдромар объявил о завершении основного состязания и настал момент истины.       – В финал проходят три участника, – провозгласил драконид, грохоча своим низким голосом, словно это был удар гонга. – Гхальонеш Фахуриратха, Айвор Аурхейр и Пенелопа Бикхоф!       Я услышал негромкий шёпот в зале, полусдержанные аплодисменты и похвалы.             Галеон, стоящий рядом, подмигнул мне с какой-то странной смесью веселья и усталости. Пенни, хоть и выглядела немного уставшей, сохранила свою решимость. Она всё ещё надеялась вырвать победу, и я не мог её за это винить.       – Финальный вопрос, – громогласно объявил Фейдромар, и зал вновь погрузился в тишину, нарушаемую лишь треском волшебного диска, на котором зажглись символы какого-то древнего языка. – Этот вопрос будет случайным, взятым из любой из трёх дисциплин. Он станет испытанием не только знаний, но и вашего понимания первосути магии.       Я почувствовал, как моё сердце ускорило свой ритм. Финальный вопрос. Вот он – момент, к которому я шёл.       – Итак, – начал Фейдромар, его глаза сверкнули, будто он сам наслаждался этим моментом. – Какое древнее первальтское слово фигурировало в формулировках заклинаний, использующих стихию огня, и по совместительству является одним из имён Элементаля Огня?       Я напрягся, пытаясь ухватиться хоть за что-то. Первальтский язык… Древний и загадочный, он был основой для многих магических наречий, в том числе и для одд'эльфийского. Это знали все. Но что именно он должен был назвать? Имена элементалей – это тема, которую я знал лишь поверхностно. Древние заклинания... Мой разум метался, пока я судорожно пытался вспомнить хоть что-то, что могло мне помочь.       – Игнан, – раздался знакомый голос, и я замер.       Это был Галеон. Он стоял прямо, глядя на Фейдромара с выражением, которого я не мог разгадать. Его голос прозвучал чётко, без колебаний, но в нём было что-то ещё. Печаль? Тяжесть? Или что-то глубже, что я не мог уловить?       – Игнан, – повторил он. – Второе имя Элементаля Огня, данное ему первальтскими мудрецами. Задействуется в сильнейших стихийных заклинаниях, обращающихся к силе Огня по сей день. Имя, которое сейчас многие путают со словом Игнис, означающим "искра".       Я почувствовал, как мои ноги словно приросли к полу. Игнан. Это слово, которое упоминал Ормандо, говоря о моих разговорах во сне. Имя, которое я никогда не слышал наяву, но, кажется, повторял в ночных бреднях.       Игнан...       Фейдромар слегка кивнул.       – Верно, Гхал!       Зал разразился аплодисментами, но я едва их слышал. Я смотрел на Галеона, который выглядел… другим. Он не улыбался, не наслаждался своей победой, как я ожидал. Его лицо было серьёзным, взгляд опущен, словно этот вопрос затронул что-то личное, что он долго прятал.       Наши взгляды встретились, и он едва заметно улыбнулся мне. Грустно, едва ли не извиняясь. Мне было трудно сказать, за что именно он извиняется – за то, что победил, или за то, что ответил на этот вопрос, или скорее... чем он ответил.       Фейдромар объявил его победителем и «проницательнейшим из студентов», и зал разразился бурей оваций. Галеона осыпали поздравлениями, ему вручили кубок, который он поднял над головой, хотя и с каким-то странным выражением лица.       Я стоял в стороне, чувствуя, как меня затягивает вихрь мыслей. Игнан. Почему это слово так много значило? И почему оно значило что-то для Галеона?              Толпа студентов наконец рассеялась, оставив после себя лишь отголоски шумных поздравлений и восхищённых пересудов. Галеон стоял чуть в стороне от центра зала, одной рукой держа кубок, другой задумчиво поглаживая его гладкую поверхность. На его лице застыло что-то странное – смесь усталости, тяжести и... какой-то подавленной горечи. Он даже не заметил, как я подошёл.       Я остановился в паре шагов от него, чувствуя, как во мне бурлят вопросы. Но вместо привычного обвинительного тона, с которым я обычно обращался к нему, из меня вырвался тихий, усталый голос:       – Кто или что такое Игнан, Гал?       Галеон медленно поднял голову, посмотрел на меня и, казалось, обдумал мой вопрос дольше, чем я мог ожидать. Его глаза, обычно полные огоньков сарказма или дерзости, сейчас смотрели на меня как-то мягко, но в то же время тяжело, словно он нес в них груз, который давно пытался скрыть.       Он выдохнул, а затем произнёс слова, которые сбили меня с ног:       – Так звали мою сестру, Айв.       Мир будто остановился. Моё сердце на миг перестало биться, а затем начало гулко и тяжело стучать в груди. Его пропавшую сестру. Игнан. Это имя, которое я бессознательно повторял во сне. Имя, которое звучало как древняя легенда. Имя, которое я никогда не слышал раньше, но которое, казалось, запечатлелось в самых глубинах моего сознания.       Я смотрел на Галеона, чувствуя, как меня охватывает леденящий трепет. Впервые за всё время нашей дружбы я видел его таким уязвимым, почти обнажённым передо мной. И в этом моменте я не смог найти слов, чтобы ответить.