Ветреные нити

      Цветастая мантия колышется от осеннего ветра, короткие кудрявые волосы, цвета ореха с редкой сединой, чуть развеваются, впитывая последнее тепло осеннего солнца. Уже староватый по человеческим, но всё ещё молодой по эльфийским меркам полуэльф шагает по мостовой, периодически оборачиваясь к человеческой фигуре за его спиной. Собравшаяся толпа горожан шикает, приохивает, но тихонько обсуждает невиданного юношу.       Насупившись, человеческий мальчик по имени Айвор молча плелся в тени мантии отца. Светлое лицо, суровое не по годам, казалось почти застывшим. В голубых, как Драгонлотское море, глазах Айвора затаилась злоба. В спокойные дни осени море особенно голубое, но каждый моряк знает, что этот покой — обманчив.       С застывшей много зим и лет назад добродушной гримасой, полуэльф машет рукой толпе, открывает дверь расписной эльфийской кареты, усаживая сына, а затем, не сказав ни слова, удаляется прочь. Он идёт сквозь толпу, скрываясь за их фигурами, так и не обернувшись. Деретиан, таково было его имя, не удостоил сына даже прощанием.       Прощальный взгляд Айвора скользнул по отдаляющейся фигуре отца, и в его мыслях всплыли слова…       "Ненавижу тебя"       Я смотрю в маленькое оконце кареты со страшным желанием закричать. Но лишь шепчу, сам не слыша своих слов. Я закрываю глаза, чувствуя, как карета медленно пересекает границы Гартунга. Всё, что я оставляю позади, горит во мне глухим, тлеющим пламенем.       "Нас ждут с тобой великие дела, только дай себе подрасти и набраться сил. И помни - я никогда тебя не брошу, нет, никогда... Я буду с тобой в каждый великий день твоей жизни..." - сказал он однажды.       Я буду с тобой...             В каждый...                   Великий…                         День.       – Через шесть часов будет первая остановка, если вам будет что-то нужно, просто дайте мне знать, мастер Айвор, - голос едва доходил до моего сознания. Он принадлежал молодому лесному эльфу, которому было суждено однажды пробиться на пост научного советника. Веснушчатое подзагорелое лицо улыбалось, но то была искренняя улыбка, таящая жалость. Солнце игралось с тенями на его зеленоватой коже, он увлечённо глядел на просторы, дожидаясь, когда из виду скроется город.       Всю дорогу до графских границ он много болтал. Но я почти не слушал. Холодные руки, сжатые в кулаки, словно пытались удержать проступившие слёзы, что я так долго томил в себе.       "Прощай, Гартунг". Шептал мой голос.       "Прощай, Айвор". Шептал мне в ответ голос города.       Я знал этого эльфа с детства: Олейран, так его звали, часто бывал у нас в поместье и рассказывал мне удивительные истории о чужих землях и странных народах, о далёких городах, лесах и реках, названия которых звучали так, будто их проговаривают на ветру. Но только сейчас я начал замечать, сколько морщинок появилось у него в уголках глаз, как обветрились его руки, знакомые с дорогами, солнцем и ветром.       Олейран тихо посвистывал, каждые пять минут тыча пальцем на очередное дерево, булыжник или, реже, на проезжающие мимо повозки. Он ведал о всевозможных старообрядских знаках, разбросанных по дороге и вещающих о святости этой земли. Говорил и о знатных людях, спешащих в город на встречу в Совете.       – Погляди, не иначе, как сам экралонский граф наведаться решил... - на сей раз я всё же взглянул наружу кареты, чтобы краем глаза зацепить промчавшуюся мимо нас богатую карету. - Ух! как спешит! Мастер Айвор, вы же бывали однажды с отцом на приёме у этого господина?       – Бывал. - безучастно ответил я, а затем поторопился добавить:       - Прескверный старик.       Эльф изумленно взглянул мне прямо в глаза. Лёгкая одобрительная ухмылка мелькнула на его строгом лице. Он был согласен со мной, хотя его положение не позволяло выражать это вслух.       – Говорят, - продолжил он, - Наш достопочтенный король, да хранит его Сенктум, Страж покоя и закона великого, узаконил права хазиров на священной земле Абиттера…       – Слышал. Все говорят об этом. Давно пора. - мой тон всё так же не отражал никакой заинтересованности в беседе.       – Далеко не все, однако, с этим согласны, - Олейран закинул ногу на ногу, задумчиво уставившись на свою вытянутую руку - множество колец сверкнули тёмным серебром в солнечном свете, - Сначала двери Сиин-Гоахской академии стали открыты для всякой ноги, отличной от человеческой или эльфийской, затем признание Гаагал`Оша, в связи с чем были отданы распорядительства о проектировании строительства города вокруг горы, на которой этот самый Гаагал'Ош, брат самого ужасного дракона за всю историю Оодвудских Земель, вот уже сто пятьдесят лет оставляет своих сородичей без ответа на их молитвы…       – Сто тридцать. - поправил я.       Место моего итогового прибытия - Сиин-Гоахская Академия Магических Искусств и Наук имени Лидианы Просветленной. Сиин-Гоа сам по себе является городом-государством, окруженным снежными хребтами и страшными ветрами магического происхождения. Городом управляет совет верховных магов, находящихся под покровительством короля, хоть и имеющих полный контроль над властью в этом оторванном от мира куске горного плато. Академия является крупнейшим образовательным учреждением на всём континенте, и главной достопримечательностью Сиин-Гоа. На первый взгляд это величественный город, который учит уму и магии. Но для таких, как я, он становится клеткой — огромной, светлой, завораживающей, но всё же клеткой.       Гаагал'Ош. Я усмехнулся. Один из самых старых драконов, и единственный известный дракон на Глотке Ночи. Вот уже второе столетие его сознание бороздит другие миры, пока тело находится в глубоком сне на самой высокой точке Глотки Ночи. Даже в таком состоянии он продолжает представлять собой полубожественную сущность, которой поклоняется и которую почитает большая часть абиттеровских драконидов.       Мотнув головой, чтобы прогнать нежданно нагрянувший поток исторических фактов, я уставился на полуэльфа. Не обращая внимания на мою поправку, он продолжил.       – А теперь это… Народ, похоже, не готов к... — Олейран замялся, поводя плечами.       – Чужеземцам? — отрезал я.       – Верно. Странная пора наступает, ушла эпоха войн, и все в одночасье захотели мира и благодати. Каждый отхватил свой кусок от королевского снисхождения доброй воли. Хорошо ли это? Пожалуй, что так... - эльф тоскливо вздохнул, переводя взгляд с вида из окна на меня. - Ох, и чего это я! Право, прошу простить меня за мою болтливость. Нынче не приходится выбирать, с кем обменяться хоть парой слов. Надо признать, не смотря на ваш юный возраст, для человека ваш ум острее эльфийского кинжала, мастер Айвор! И за то время, что я находился в разъездах, вы заметно его наточили.       – Прошу тебя, оставь этикет для магистратских залов, где ему самое место. - мой голос прозвучал неприкрыто холодно. Эльф мрачно улыбнулся, кивнув мне в ответ, и не проронил с того момента ни слова, покуда мы не миновали Гартунгские земли.

***

      Путь из Гартунга до Сюрона — это как первая глава книги, которую я долго держал в руках, но никак не решался открыть. Я оставлял родные земли, едва понимая, чего ожидаю от этого путешествия. Только сейчас, после долгих лет, проведённых в поместье, я оказался на пороге другого мира, который всегда простирался за пределами моих окон, за садами и тёмными башнями Гартунга, остававшимися позади. Иногда, особенно по ночам, меня охватывало странное чувство — словно кто-то или что-то ждало меня впереди. Это был не страх и не трепет, а тёмное, глубокое и таинственное ожидание, как силуэт за облаком. Когда мы на второй день пути проезжали под тенью одинокого утёса, я заметил, как странно светил серп нирны — его свет был почти зеленоватым, нереальным, словно сама тень богини пыталась донести до меня некое послание. В этот миг я почувствовал странное тепло, исходящее изнутри — не из тела, а словно из самого сознания. Оно исчезло так же внезапно, как появилось, оставив за собой неосязаемый след. Все эти знаки тревожили моё воображение, донося неведомые ранее предчувствия, рассыпающиеся холодным ознобом по телу и мыслям.

***

      Нашей первой долгой остановкой был Данверрон, небольшой, но шумный город, расположившийся на пересечении торговых путей. Мы прибыли туда под самый вечер третьего дня, когда над крышами уже вился голубоватый дым, а люди сновали между торговыми лавками в преддверии ужина. Город запомнился мне прежде всего таверной, встречающей путников на самом въезде — она располагалась в старом каменном здании, выложенном из необработанного камня, и тянулась вверх узкой башенкой, на которой висел фонарь, словно приглашая всех заблудших путников войти. Внутри таверна была тёплой и шумной, с запахом пряностей и жареного мяса.       Олейран рассказывал, что именно здесь чаще всего останавливаются купцы, пилигримы и наёмники, что странствуют через главный тракт на пути к Гартунгу. За соседними столами нам попадались люди самых разных мастей: кто-то хвастал проделанным маршрутом, кто-то рассказывал небылицы о горах и подземных туннелях, ведущих к руинам древних и тёмных рас. Меня же больше всего заворожила женщина, старый тифлинг, сидящая у очага: она пела старинную песню на странном наречии, и словно сами всполохи пламени отзывалась её голосу.       Олейран улыбнулся, заметив мой взгляд.       — Это наречие мерхоянских хазиров, — пояснил он. — Они кочевники, и их культура почти утрачена. Но в Абиттере они ещё иногда появляются, как вечерние тени. Кто знает, сколько этому языку лет — возможно, он древнее самого королевства.

***

      Следующим пунктом стал Синдерион, столица, поражающая своими размерами и величием. Я бывал здесь и раньше, сопровождая отца на различных встречах и приёмах, но никогда не смотрел на город иначе, как через холодные линзы аристократических формальностей. Теперь же я мог видеть его другим — живым, дышащим, полным шумной, кипящей энергии, от которой кружилась голова.       Мы въехали в город через массивные ворота, украшенные барельефами, изображающими победы и завоевания давно ушедших имперских колонизаторов. На каждом углу стояли стражники в ярких синих плащах, а толпы местных горожан и чужестранцев теснились на площадях, обсуждая свои дела. Слышались разговоры на сотнях разных наречий, словно сама столица впитывала в себя звуки со всего континента.       Олейран поведал о политических интригах, что плетутся за дверями дворцов Синдериона, о влиянии богатых семей, которые, несмотря на отдалённость Империи, всё ещё держат королевство Абиттер в верности далёкому Императору. «Синдерион — это сердце королевства, но его кровь течёт далеко на север, через Великй Океан, в земли, где живут те, кто называет себя его истинными наследниками,» — задумчиво сказал он, и я запомнил его слова, хотя в тот момент едва ли мог до конца их понять.       Отец всегда говорил, что знание — это сила, и что только через познание можно обрести истинную власть. Но, глядя на эти дворцы и суетливую роскошь Синдериона, я не мог избавиться от ощущения, что эта сила коренится в чём-то более осязаемом, чем просто знания.

***

      Глазэль был совершенно другим — городом высокой культуры и утончённых искусств. Его строения возвышались как тонкие, изящные шпили, каждая башня, каждый мост был украшен каменными орнаментами и статуями. Именно здесь, как говорил Олейран, собирались поэты, учёные и философы со всего Абиттера. В отличие от громоздкого и суетливого Синдериона, Глазэль был погружён в тихую, меланхоличную задумчивость.       Мир глазэльцев был для меня слишком чужд и изыскан, словно сама реальность под их взглядом подчинялась искусству и точности мысли. Мы с Олейраном успели попасть на собрание философов под открытым небом. Они стояли на мраморных ступенях и обсуждали такие отвлечённые вещи, как "смысл любви" и "суть света". Мне показалось, что это собрание — одно из самых красивых и безумных зрелищ, которые я когда либо видел: люди говорили о высоком, почти не замечая, как они стояли босиком на прохладном камне, под яркими лучами послеполуденного солнца.       — Это и есть суть Глазэля, — сказал Олейран, когда мы удалялись от площади. — Место, где слова значат больше, чем золото. Но будь осторожен, Айвор. Любое место, где люди говорят слишком много о свете, скрывает тьму где-то в глубине. Эти слова запали мне в душу. Я начинал понимать, что Абиттер — это королевство парадоксов. Чем больше я узнавал его, тем больше тайн оставалось за его тщательно выстроенным фасадом.       Мы остановились в доме, где нам предложили посмотреть на коллекцию древних манускриптов, принадлежавших одному из великих хронистов Империи. Когда я держал эти древние страницы, пожелтевшие и покрытые витиеватыми письменами, мне казалось, что они дышат и шепчут тайны, пережившие столетия. Олейран с лёгкой улыбкой наблюдал за мной, словно понимая, что для меня это — не просто пыльные страницы, а нечто гораздо большее.       Казалось, что страницы шепчут мне тайны на забытых языках, их поверхности мерцали, словно дышали. На мгновение я ощутил дрожь в пальцах — это были не просто страницы, а древние фрагменты чужой мудрости, готовые раскрыться лишь перед тем, кто рискнёт прикоснуться к их тайнам.

***

      Путь к Кантору был долгим и трудным: дорога пролегала через редкие рощи и пустоши, под тяжёлыми облаками. Кантор встретил нас запахом мокрой земли и сырого дерева. Здесь было тихо и пустынно, местные жители казались меланхоличными и погружёнными в собственные заботы. Дома Кантора располагались вдоль тёмного озера, в котором отражались чёрные ветви деревьев, склонившихся к воде, словно в вечном трауре.       Заброшенные сады и полуразрушенные строения наполняли Кантор печальной, призрачной атмосферой. Олейран рассказывал, что когда-то этот город процветал, но теперь от былого величия осталась только тень.       «Здесь как будто живут воспоминания, а не люди,» — тихо сказал он, когда мы проходили мимо старинного особняка, окружённого бурьяном. Я уловил в его словах скрытую печаль, словно Кантор напоминал ему о чём-то из его собственной жизни. «Не позволяйте этим местам затуманивать ваш ум, мастер Айвор. Меланхолия Кантора заразительна, но истинное знание рождается не в печали, берегите своё сердце от этих теней.»       Это действительно было то место, где тишина говорила громче, чем любой шум. Горожане рассказывали мне, что местные камни имеют свой «голос», который можно услышать в тишине горных ночей. Ночью я проснулся от того, что сквозь стены домика, где мы остановились, словно доносился шёпот. Утёсы, виднеющиеся из окна, казалось, говорили на языке, который я ещё не мог понять, но который, как мне казалось, я знал где-то глубоко внутри.

***

      Палагниус встретил нас звоном колоколов и серебряным сиянием храмов. Здесь была столица Аббатства и место рождения Сенктума, легендарного паладина, который обрёл статус почти божественного существа. В каждом доме можно было найти его сердобольный лик - будь то бюст, статуэтка или даже иконописный портрет, его имя звучало в молитвах горожан, а его символы были выбиты на каждой стене. Мы зашли в один из храмов, где прихожане возлагали свечи и цветы к его статуе.       Я ощутил странное волнение, стоя перед этим изваянием. Его строгое, но вместе с тем какое-то по особенному безмятежное лицо было обращено к небесам, а глаза, казалось, видели что-то далеко за пределами нашего мира. Олейран и раньше рассказывал о нём. Сенктум совершил множество великих для человечества подвигов, спасая королевство от многих чудовищных нашествий, а затем поднялся к звёздам, оставив после себя аббатство и веру, которая живёт и спустя столетия. Но мне было трудно поверить в то, что обычный человек мог достичь столь высокого идеала. Я почувствовал к нему странное, необъяснимое сродство — ведь и мне иногда чудилось, что меня влекут неведомые силы.       Глядя на лицо Сенктума, я пытался понять, что делает человека таким. Может ли его сила крыться в одном лишь стремлении к идеалу? Или всё это — легенда, красивая сказка, чтобы люди не видели слабости своих героев? Смогу ли я стать хотя бы тенью того, кем он был? Смогу ли я выдержать этот путь? И если смогу, куда он меня приведёт?

***

      Наконец, после мигом пролетевших дней дороги, мы достигли Сюрона, крохотного городка, окружённого мрачными лесом. Здесь был конец нашего с Олейраном пути — и начало моего нового путешествия. Сюрон был полон странников: в тавернах сидели маги и учёные из разных земель, и на каждом шагу можно было услышать обрывки речей о великих открытиях, которые скрыты за вратами портала. Портала, коим прославлен был этот затерянный в чащобах город.       На стене таверны я заметил фреску, изображающую фигуру, уходящую в сияющий круг. Это был не просто человек — скорее тень или дух, шагнувший в мир, полный звёзд. Я задержал взгляд на этом изображении, чувствуя, как нечто внутри меня отозвалось, словно я уже был на этом пороге. Резкое осознание отозвалось в сердце лёгким уколом, а мысли наполнились моментами, которые я пережил в этом коротком путешествии. Я замер, чувствуя, как дрожат мои плечи.       "Помнишь, когда ты был ещё ребёнком, и я показывал тебе старинные трюки с исчезающими монетами?" — я почувствовал прикосновение его лёгкой, но твёрдой руки, призрачная фигура отца дышала мне в спину неясным видением. — "Как же ты смеялся тогда. Важно сохранить в себе это детское удивление, даже когда идёшь на встречу великим знаниям..."       "Уйди." - сказал я никому, сжимая кулаки.              Оставалось дождаться, когда наступит нужный час, и портал, ведущий в Сиин-Гоа, откроется. В ту ночь я стоял на холме, глядя на звёзды. Они светили ярче, чем когда-либо прежде, но их сияние казалось мне не просто светом. Это был зов. Как если бы древние огни пытались напомнить мне о чём-то забытом. Во мне зарождалось что-то новое, неведомое. Это было начало — моего пути, моего пробуждения, моего бремени.       И хотя я не знал, что ждет меня за вратами Сиин-Гоа, я чувствовал: назад дороги больше не будет. Олейран не вмешивался в мои мысли — он чувствовал, что я должен сам сделать последний шаг. Он стоял в стороне, словно тень, как всегда готовый проводить меня и снова исчезнуть в дорогах, что стали его единственной настоящей родиной.

***

      Следующим утром Сиин-Гоа поднялся передо мной, как олицетворение чего-то одновременно возвышенного и пугающего. Его башни, высеченные из чёрного камня, уходили в туманную высь, словно сами небеса были лишь частью грандиозного свода, под которым прятался этот город. Каждая стена, каждый мост, каждый шпиль казались древними и вечными, как само время. Огоньки магических фонарей мерцали в вечерней дымке, бросая призрачные отблески на гладкие поверхности улиц, а порывы холодного ветра приносили ароматы неведомых трав и металла.       Здесь всё дышало силой — не живой, но древней, почти осязаемой. Я почувствовал странное давление в груди, словно тяжесть, как если бы сама земля под ногами пыталась что-то мне сказать. Неужели я правда принадлежу этому месту? Мне ли здесь учиться, стоять под сводами, где знание хранится тысячелетиями?       Я вошёл через массивные ворота, за которыми начинался другой мир. И хотя внутри я ощущал себя почти ничтожным, этот город будто шептал мне:       «Добро пожаловать. Ты здесь не просто так»