Начать всё заново

Иногда нужно остановиться и обернуться назад, ведь только так можно понять, сколько ты уже прошёл.

— Н-нет, постой!     Жертва отползала от своего мучителя, оставляя за собой полосу КРАСНОГО.     Жертва… Но ведь убийца. Порой приятно убивать похожего на себя. Порой? Много ты убивал? Да, порой. Много, и для каждого на лице карателя были свои эмоции. Кого-то было жаль, как своего наставника, кого-то как… Способного понять, но решившего не сделать этого тогда, когда это было необходимо. Уведомитель занёс меч, продолжая идти на взывающего к нему.     — Молю, не нужно!   Стыдно должно быть. Неужели убийца не уважает свою — прости боги — веру? Неужели не хочет встретиться со своим богом? Всегда ли верно служащая убийца встречается в конце своего пути со своим Отцом? Некто, кто никак себя не проявляет, кто не показывается и не говорит.   Это была убийца из его убежища. До чего же неугомонная, до чего шумная. Но не сказать, что неумелая — у этой девицы на счету было немало хорошо выполненных контрактов. Но это не отменяет того факта, что слишком назойливая. Задира в семье, учиняющая драки и ругань, что сотрясала стены. Оттого и не жалко. Потому выбрал её? Любимчиков оставляешь подле себя? Возможно. Не стоит говорить лишнего — не стоит, ибо у Уведомителя анвильского убежища не было тех, кого бы он уважал. Это не его, пусть он и слишком высоко сидит. Но ты когда-то был таким же, как и она. Едва ты… Не ну-жно. Не надо. Жертва — в лице убийцы — осознавая, что Уведомителя не остановить, вдруг зарычала, словно зверь, садясь на пол.    — Да ты даже не слышишь меня! Больной ублюдок, я тебя НА КУСКИ ПОРВУ!    Раненая женщина, цепляясь за свой кинжал как за спасательную соломинку, вскочила на ноги, держась за бок, и набросилась на своего Уведомителя.     Тот отшагнул назад, минуя выпад, тут же выбивая её оружие из ослабших рук и вонзая клинок в тело.      

Иногда нужно остановиться и посмотреть назад, всматриваясь в проделанный путь.

    Секундное осознание, что такой способ убийства слишком скуден. А по-другому было нельзя. Отличаются ли убийства вышестоящего от тех, кто, к примеру, только вступил в касту? Да и во многом. Дав неграмотному перо в руки, да неужели он напишет хоть что-то дельное? Но его можно обучить. Он может обучиться сам, постепенно практикуясь, и если через десять попыток получится написать еле различимое слово, то через сто таких подходов у держащего перо получится вполне читаемое предложение. А что, если этих попыток в несколько десятков раз больше?.. Какой же шедевр выдающийся творец может создать… Уверенность в себе, в своих действиях и своих умениях. В своих талантах, в своих руках, в своём мастерстве, как выдающегося творца, у которого вместо пера в руке клинок, и если перо рисует по холсту всевозможными красками, то клинок режет по телу, оставляя за собой лишь КРАСНОЕ. Потому и неровный надрез на шее дрожащей руки неуверенного в себе ассасина явно отличается от множественных художественных линий того, кто блюдёт за убийцами в своём подчинении. Пусть даже и Уведомитель на своём посту убивает гораздо меньше рядового ассасина, на истекающего КРАСНЫМ которого первый смотрит сейчас, — и второй уже вряд ли поднимет против кого-то своё оружие. Почему же ты решил встать на место ассасина? И будто бы желание запутать ведёт. Что, если получится на первое время отвести внимание от Чёрной Руки? Не нужно так делать? Ну ладно.     А ещё для подобных убийств приходилось пользоваться мечом подлиннее. И это в стиле Лашанса. Так ты хочешь запутать, или всё свалить на него? Матье хотелось подставить старого Уведомителя так, чтобы тот тоже не казался дураком. Нет, всем было известно, что Лашанс не был таким.   Уведомитель отшвырнул от себя тело, то упало с глухим звуком на пол.     И жертва… Смеётся. Она хрипит и кашляет, извергая КРАСНОЕ и осознавая, что повержена и ничего больше не может сделать.     И Матье срывается, со злостью повторно вонзая меч в свою убийцу, добивая, желая не слышать, не видеть и не чувствовать, как та хватается холодными ладонями за его, будто до сих пор борясь, но всё же сдавленно выдыхает.     И больше ни звука. Тело замирает.     Фигура изнурённо осела на пол, упираясь руками в меч, и понурила голову. Он даёт себе волю почти так же обречённо выдохнуть.   — Я устал… Мама, ты бы знала, как я устал…   Убийства, кровь, преследования, подмены, и всё это по кругу. Усталость от того, что всегда нужно быть наготове, усталость, что нельзя расслабляться, что дело требует от тебя решений и действий.      

Нужно остановиться и обернуться. Иногда нужно это сделать.

    Нужно. Верно.   Но фигура не оборачивается, склоняя голову ещё ниже. Плечи под тяжестью времени и воспоминаний обмякают.     Это началось давно, слишком давно, чтобы помнить всё наизусть.  Но ты помнишь, верно? То, что заставляет двигаться дальше, то, для чего ты и начал всё это, — и это ты будешь хорошо помнить.  Отец, кажется, ссорился с матерью тогда.  Ты помнишь?  Смутно.  Детский взгляд поднимается на закрытую дверь своей комнаты — прикроватная свеча тушится, книга тихо захлопывается, маленький Матье идёт к двери и приоткрывает её, желая увидеть, что происходит в освещённом помещении — на кухне.  Мать стояла около стола, нарезая свежие овощи, параллельно что-то твердя отцу.  Отец же резко и часто всплескивал руками… Агрессия! На мать!  Нет, так нельзя.  Нельзя как? Ты не должен встревать. Подожди, Матье… Мальчик нахмурился, а рука потянулась за пояс под рубаху. Именно там лежит подарок матери — маленький складной ножик. И откуда такое у дитя? Тот, кто опасается и любит, попробует защитить второго от исходящей угрозы от первого.  Ведь так? Это поможет?.. Вероятно. Чуть позже ты узнаешь.  Подарок матери. Матье не понимал, к чему ему оружие в столь раннем возрасте, — а вот это он понимал хорошо: такие вещи детям не нужны.  Ведь так же?.. Однако наивно… Потом. Всё потом. А с какими словами она его дарила?  — Это тебе на крайний случай, сынок. Понимаешь меня?  Что может быть крайним случаем?  Всё потом, Матье.  …Защитная реакция… Это ненормально! Нельзя поднимать оружие против отца!  А мать?! Нет смысла и спрашивать, кто важнее! И пусть только дёрнется… Неужели были предпосылки для такой реакции от тебя? Вряд ли. Это, вероятно, было для Матье страховкой — ребёнок просто слишком сильно боялся, сам не понимая чего и почему. Мужчина замер в шаге от женщины, которая так же, как и он, с вызовом посмотрела на него, заправляя непослушную прядь светлых волос за ухо.  Матье тоже замер, нащупывая подушечками пальцев холодную рукоять маленького деревянного ножа. И только дёрнись… Часто ли отец ссорился с матерью? Бил её? Чаще всего Жакли́н Беламон успокаивала своего мужа, говоря, что не стоит начинать ругань с пустого места, а точнее — всегда. Не любила она ссоры, Жаклин была неконфликтной женщиной. Диме́р Беламон же был… Конфликтным, но быстро успокаивающимся, оттого и руку на свою жену никогда не поднимал. Но всё же где-то глубоко внутри что-то вызывало в нём ярость от одного только взгляда на женщину — Матье видел, Жалкин видела, — возможно, даже догадывалась о причине, — но никто не смел спрашивать, зная, что будет только хуже. И каков мог бы быть исход событий, судеб, жизней, истории, если бы мальчик распахнул дверь, дав себе волю действовать?  Рукоять уже нагрелась от тепла рук, а Матье показалось, что он видел, как отец медленно вознёс крепко сжатый кулак, но, нервно встряхнув им, будто в нерешительности, опустил, кивнув женщине, и направился на выход из кухни, на удивление, не хлопнув дверью.  Жаклин, облегченно выдохнув и закрыв глаза, опустила плечи и опёрлась руками в стол.  Заметив приоткрытую дверь в коридоре впереди себя и выглядывающего из-за неё наблюдателя, любящая мать тут же переменилась в лице и, улыбнувшись, подозвала сына к себе, вытирая руки об фартук.  — Всё хорошо? — спрашивает она, на что получает приглушённое мычание себе в живот, когда сын прижимается к матери.  Так и нужно ждать? Чего? 

Ты узнаешь, дитя. 

Но что же дальше? Ты помнишь?  Отчётливо.  Она улыбалась так, что на впалых щеках проглядывали ямочки, скрашивая и без того прекрасное лико. Она сидела с книгой, читая сыну на ночь сказку.  Но вдруг прекрасное лицо меняется, как только глухой удар проносится по дому, из-за чего картины на стенах еле заметно покачнулись. И отец почему-то ещё вечером ушёл из дому. Он часто это делал. По выходным. А что было тогда? Близился конец зимнего Миддаса. Что это? Осознание, страх?  Верно.  — Так, быстро под кровать! — Захлопнув книгу и отложив её на столик рядом, женщина вскочила с кресла, рывком сбрасывая одеяло с ребёнка и помогая ему спрятаться.  А шаги приближаются к детской комнате. Это не походка отца, нет. Это тихая и медленная поступь.   — Что происходит?.. — Тише! Успокойся, мой милый. Ты помнишь, что я тебе говорила?.. Что бы ты ни видел и что бы ни происходило — ты не должен раскрывать своего местонахождения. Ты меня слышишь?.. Ты ведь не ослушаешься меня, мой дорогой, правда ведь?.. — Улыбаясь сквозь слёзы, она погладила его по волосам. — Матье, ты меня понял?  И он кивает, закрывая глаза, когда мать в последний раз касается его лба, тут же вскакивая на ноги и хватаясь за спинку кресла.  Дверь распахивается, и на пороге появляется чёрная фигура.  …Распахивается — гость тихо, без шума врывается в чужое пространство — он непрошеный, он вызванный.  Ребёнок не видит лица вошедшего, но видит, как тот направляет свой взор на свою жертву.  И блестит сталь клинка убийцы, когда он начинает идти на неё.  А мать… Она не сопротивляется, она лишь рывком передвинула тяжёлое кресло, хотя бы пытаясь как-то защититься.  Матье увидел руку хранившего молчание убийцы, что схватилась за мягкую обшивку мебели и отодвинула её со своего пути. Всё так же без шума, без единого оброненного слова — ничего, и рука была скрыта под тканью перчатки.  — Почему?.. — лишь вырвалось из женщины, когда убийца был в миллиметре от неё. Что может чувствовать человек, осознавая, что ему некуда деваться? Даже тогда, когда она откладывала книгу, — решительность в голосе, во взгляде, в действиях, ведь если расслабиться, то можно потерять самого дорого тебе человека. И вот он спрятан, а ты смотришь и осознаёшь, что видишь его в последний раз, не в силах что-то изменить. Осознание накатывает с новой силой, когда ты касаешься губами тёплого лба и вскакиваешь на ноги. А ведь когда смотришь на вошедшего, то чувствуешь облегчение, готовясь благодарить вслух богов за то, что сила свыше дала тебе времени хотя бы на последнюю попытку защитить своего ребёнка. Ну как? Хватит так давить… Непрошенный гость и тогда ничего не сказал, безжалостно вонзив клинок в тело.  Ребёнок вдруг осознал, что зажал рот рукой, крича от увиденного, но беззвучно, будто голосовые связки были сорваны. Он хотел выбраться из-под кровати, но понял, что второй рукой крепко держится за кроватные планки, не в силах отодрать свою руку. Он не понимал, что происходит, но и в то же время в точности наоборот — понимание, что это то самое, для чего нужно оружие. Нужно выбраться! Куда девалась вся решительность?! Нет, Матье! Это не отец! Помни, что тебе было велено! Жаклин не издала ни звука — её губы дрогнули, изогнувшись в оскале боли. Она медленно опустилась на колени, смотря на своего палача и держась за его запястье руки, что сжимала шею.  Он отпустил её шею и аккуратно уложил тело на пол.  Ребёнок, всё так же сдавливая рот ладонью и чувствуя, как слёзы скатываются со щёк, сдавленно дышал, пытаясь молчать. Убийца, некоторое время смотря на женщину, вдруг присела, что-то сделав с телом, и поднялась, чуть поворачиваясь к свету луны, лившемуся из окна.  Это был молодой мужчина. Ребёнок хорошо запомнил лицо и хорошо понял, ЧТО теперь его будет преследовать в кошмарах. А в жизни?.. Через несколько секунд убийца направилась на выход.  Как только шаги стихли, Матье медленно опустил руку, смотря на тело, скрытое толстыми ножками стола, и только спустя время смог отодрать свою руку от деревянной рейки. — М-мам?.. — Мальчик поспешно вылез из-под кровати, подползая к телу матери. — Мама! Не стирая капающих на одежду и лежащее тело матери слёз, мальчик тряс её, громко взывая и глупо на что-то надеясь. Смотря на лицо, которое плавилось от слёз, Матье понял, что сделал убийца — закрыл глаза мертвеца.  Осознав это, мальчик отпрянул от тела, словно ошпаренный, говоря что-то несвязное себе под нос, продолжая молить, упрашивать и призывать, и тут же выбежал из комнаты.  И ты ведь помнишь, что было дальше?  Ответа нет, разве что что-то односложное.  Мальчик бежал по промороженной земле к кабаку, в котором часто любил подолгу засиживаться отец.  И он был там. Дальше рука нащупывает рукоять ножа, что всегда был с ним.  УБИТЬ! ЭТО ОН! ЭТО ЕГО ВИНА! Нет! Подожди, Матье! Не стоит.  Ребёнок подбегает к столу со знакомым лицом, отталкивая от себя взрослых. — Т-там мама! О-она… Он е-её… — Что, уже всё?  Мальчик замолкает, широко распахивая глаза. З-зачем так… Почему т-так с ней? За что?.. Кажется, это не то, что следовало говорить, поэтому мужчина — на удивление абсолютно трезвый — встаёт из-за стола, беря ребёнка за руку, и под взором местных гуляк выводит его и себя на улицу, направляясь к дому.  Это просто невыносимо… Что же было потом?  Говорить не хочется — это не то, что стоит вспоминать.  Но ты уже вспоминаешь. Расскажи… Шесть лет… Не самой лучшей жизни. Это то время, когда нужно было молчать, то время, когда нужно было не высовываться, то время, когда нужно было ждать.  Ждать, так ведь?  Верно. Молодец.  И он ждал. Он изучал. Он расследовал.  И как? Ужасно. Отвратительно. Где вы жили? Семья Матье жила в Кватче. После похорон матери прошло чуть больше суток. Комната Матье, что была залита родной кровью, была заперта на неопределённый срок; отец обещал привести её в надлежащее состояние. Тогда отец ушёл в город, оставив Матье одного.  А зря.  Потерявшийся в доме ребёнок — можно ли потеряться дома? Можно потеряться в себе. И вот потерявшийся в своём затуманенном сознании ребёнок теперь бродит по пустому дому.  И зачем?  Исследует. Боль не проходит, но она затмевается кое-чем другим — желанием действовать, желанием что-то найти, ибо есть ведь догадки. Это сложно принять. Это невозможно принять. Сложно взрослому, ребёнку — невозможно. Эмоции и чувства, когда на твоих глазах убивают твою мать, а ты, до этого в любой момент готовый встать на её защиту, тогда же лежал на холодном полу и лишь наблюдал, как жизнь уходит и гаснет в глазах любимого родителя. А самое страшное — это когда ребёнок осознанный: он понимает груз горя, он понимает, что произошло, он осознаёт, что потерял невозвратимо, что у него остались те вопросы, которые он мог задать ей, но не успел. Всё это осознанное идёт плюсом в то море детских слёз и скорби. Можно ли понять это?.. Да, можно. Это тяжело. Потому-то одинокий ребёнок и встал на путь поисков того, чего не знал. Комнаты, чердак, кладовая… Подвал. Сырость, пара отцовых сейфов, хранилище с непонятно чем и какая-то слегка приоткрытая дверь.  Матье подошёл к двери и, открыв её, проследил, как из неё что-то выкатывается. Предмет остановился, и только тогда, поднеся зажатую в руке свечу, ребёнок понял, что то была кость, судя по длине, от предплечья.  И какова могла бы быть реакция? Ребёнок отшатнулся и, ужаснувшись, быстро убежал по лестнице наверх, говоря себе, что больше ноги его не будет у порога подвала.  Но нет. Это лишь вариант.  Медленно переведя ошарашенный, но вполне осознанный взор вновь к двери, Матье некоторое время в ожидаемой нерешительности простоял без движений, крепко держа ручку двери, будто боясь отпустить. О чём ты думал в этот момент? Наверное, если бы не та кровавая картина, ребёнок бы не устоял и выбежал бы. Матье не обуяла паника, ужас или непонимание, нет… Ты этого ожидал? Матье ожидал, что что-то подобное увидит. Может, детский ум смог хоть как-то морально подготовить себя. Почему кость так выкатилась? Вероятно потому, что время года морозное, и земля под домом ходит, а значит, то, что было оставлено им, лежит в комнате давно. Да, это именно оставлено. Оно принесено сюда.  Для чего же?  Матье, уже смотря на то, что скрывалось за дверцей — голые кости, заплывшие воском свечи, какое-то оружие, лежащее на книге, и стены с полосами крови, — понял, что это место проведения ритуала.  И запах несвежего мяса давит на голову… Приблизившись, мальчик всё же удержал себя, чтобы не убежать, — ибо к той картине, что развернулась перед ним, было сложно подготовиться, — и рассмотрел ошмёток уже засохшего мяса и сердце; под плотью и органом кровь уже давно впиталась в тёмную древесину пола. Рядом лежал уже увядший за несколько дней цветок паслёна. И убегать уже нет смысла — что-то внутри лицезревшего привыкло к картине. Убийство Матери взрастило привычность к подобному? О боги, да! Поэтому он подошёл ещё ближе, смотря на книгу; поставив свечу и взяв окровавленный кинжал за чистый участок стали, мальчик открыл толстый том и пролистал несколько страниц, найдя, судя по написанию, молитву.  Грамоте смотрящий был обучен плохо, поэтому не смог разобрать ничего, кроме «Матери» и что-то про Тёмное Братство.  И то смысл второго понял только потому, что что-то про это слышал, а потому и кое-что знал.  Прежде чем подумать о том, о чём Матье знал, мальчик, сложив пазл у себя в голове, спешно захлопнул книгу так, что свеча от дуновения ветра потухла, положил клинок на место, стараясь оставить всё так, как было, и выбежал из комнаты, не забывая ещё и кость забросить туда, откуда она выкатилась, — не к чему выводить из себя одинокого хозяина дома. После этого было несколько лет жизни под одной крышей с тем, кто связался с сектой убийц для того, чтобы присланная убийца убила жертву. Можешь поподробнее? Нет. Подробностей не будет. Разве что про то, что ничего, кроме запаха местного рынка Кватча, своего окна в комнате, через которое Матье часто наблюдал за плывущими облаками, и вечно одного и того же отстранённого выражения лица отца, — Матье практически ничего не запомнил. Да и не хотелось. …И приходилось существовать. Приходилось терпеть. Приходилось ждать.  Что приходилось терпеть? Как отец относился к тебе на протяжении этих шести лет?  Отец Матье не был любящим отцом, но и не был тираном по отношению к своему сыну.  Скорее, Матье просто изводила та мысль, что порой приходилось находиться рядом, сидеть за одним столом и смотреть в глаза тому человеку, который убил твою мать.  Приходилось дышать с ним одним воздухом… И ОН! Ещё одна мысль, которая порой выводила из себя — убийца твоей матери жив!  И с ним тоже приходилось дышать одним воздухом. Может… Нет, хватит об этом, нет желания, хотя… Есть кое-что ещё.  Самое настоящее безумие охватило разум юного мальчика, поэтому тот, не выдержав и месяца, уже через пару недель, когда его пустили в комнату, в которой поменялись разве что шторы, палас и стол, отправился на могилу матери, самостоятельно за несколько часов тёмной ночи раскопав её захоронение.  Открыв крышку скромного гроба, мальчик улыбнулся, увидев лицо матери.  — Мамочка, как же я по тебе скучал…  Он дотронулся до её лица, погладив по щеке, не замечая, как кожа трупа еле заметно, но провалилась под лёгким нажатием.  Да и важно ли это было для него? Вряд ли. Важным ли это было для ребёнка? Важным ли это было для того, в ком зарождалось сумасшествие? Что?.. Для обезумевшего от горя ребёнка важным было лишь то, что он видит знакомое лицо после долгой разлуки. Для ребёнка всегда тяжело, когда любящий его родитель, к примеру, уезжает на долгое время. Ему трудно, что рядом никого нет, ему даётся непросто осознание пустоты рядом, он не понимает весь груз одиночества, особенно если он не привыкший к нему, ему трудно его вынести. Но это же другое… Для него — нет. Улыбнувшись ещё счастливее, мальчик достал из-за пояса складной ножик.  — Смотри, это ты мне подарила! — Открыв хитроумный замок, мальчик подставил лезвие к шее трупа. — Вот он и пригодился! Теперь мы будем вместе, я тебе обещаю!  Ребёнок не мог на такое пойти… Обезумевший — мог. Более того, доставив голову матери к себе в комнату, Матье ещё и сумел где-то раздобыть особое заклинание замораживания, благодаря чему голова долгое время сохраняла свой… Самый лучший и возможный в её случае внешний вид, а также не испускала запах.  Но, один раз осуществив подобное, Матье понял, что более ничего общего с разорением могил иметь не собирается — это точно было не его.  Но ведь должно интересовать и то, что было после определённой цифры… К ней любимый сын шёл очень долго.  Что же произошло тогда, когда человек достиг нужной отметины?  На следующий день после своего восемнадцатого дня рождения Матье дождался ночи и, проследив, что отец отправился к себе в комнату, направился следом. Чувство счастья?.. Скорее, предвкушения. Можно ли испытывать чувство счастья, когда идёшь убивать своего отца? Учитывая, что он сотворил — да. Да, конечно, ты, вероятнее всего, испытаешь и примешь на себя осознание того, что больше у тебя никого нет. Отец, а что толку от него, но всё же он был. Счастье должно быть потому, что ты поставил себе несколько целей, и ты на пути к достижению одной из них. Это должно радовать тебя, разве нет? Что ж, может и так. Вот дверь распахивается, а на пороге стоит тёмная фигура из-за того, что на неё не падает свет; в одной руке нож, во второй — что-то поувесистее.  — Здравствуй. Папа.  Димер поднимает на него взор и тут же встаёт из-за своего стола. — Что ты здесь делаешь? Разве я не велел тебе хотя бы стучаться? Сын не выходит на диалог, понимая, что нет желания говорить — за шесть лет против воли наговорился более, чем достаточно. Ты походишь на него… Он так же хранил молчание, когда убивал твою мать. Плевать! Отец обходит стол, делая несколько шагов к Матье, но, рассмотрев нож, отшагнул назад. — Зачем ты пришёл? Осёл. А то не понимает. Матье, заперев дверь комнаты, подошёл к круглому столу и зажег свечу. Свет осветил улыбчивое безумное лицо — сын смотрел на отца, медленно обходя мебель.  — Смотри, моя матушка. Смотри на того, КТО ЗАКАЗАЛ ТЕБЯ!  Матье поднимает то самое «что-то поувесистее» вверх, демонстрируя отцу СВОЙ драгоценный трофей.  — Наблюдай за тем, как он умирает. Смотри…  Поставив голову на стол, парень вновь направился к оцепеневшему от ужаса мужчине — впервые за долгие годы старый дурак выжал из себя хоть какую-то эмоцию, — вознося короткий нож над головой.  Тот пытался сопротивляться, но ничего не получилось; нанеся пару ударов, Матье повалил мужчину на пол, прижимая его к полу.  — Ты смотришь? — спрашивает он прежде, чем провести ножом по шее отца. И вдруг находит осознание, что ему это понравилось, а когда нравится — хочется повторить сотворённое вновь. После очередного раза, когда уже порядком тупой нож разрезал плоть, лезвие выезжает из деревянной рукояти, а та расщепляется на две части. Поднявшись, Матье задержал взгляд на том, как кровь впитывается в светлую отцову рубашку, окрашивая её алым. Это было первое убийство, совершённое им. Это было первое убийство, которое ему понравилось. Матье подошёл к голове Жаклин, чуть раскидывая руки в стороны и показывая себя — всего в крови.  — Я сломал твой нож. — Матье показал матери то, что осталось от подарка. — Но ты ведь не расстроишься, правда? Эта вещь сделала то, для чего ты мне его дарила, так ведь? Ведь так?.. Откинув остатки подарка на стол, парень посмотрел на свои руки, рассматривая такое яркое — КРАСНОЕ, — и провёл окровавленными ладонями по лицу, чувствуя, как та согревает холодную кожу и смывает слёзы. Он сел перед столом на колени, всматриваясь в лицо матери, кое благодаря заклинанию никак не изменилось с тех самых пор, когда он вновь воссоединился с ней; вытер руки об край своей одежды и погладил её по светлым волосам.  — Вот и достигнута первая цель, мамочка. Ты рада?..  Зная, что он не получит ответа, Матье коснулся своим лбом материнского, как это сделала она тогда, в последний раз, придерживая остатки некогда прекрасного за шею. Это больно, когда тебе не отвечают. Нужно отучиться задавать вопросы мёртвому, пусть он и единственный твой собеседник. В эту же ночь Матье перетащил тело отца в то же место, где был проведён ритуал несколько лет назад.  — Ну что, папочка? Ты хоть убрался там? — На этот раз дверь была закрыта, поэтому потребовалась отцовская связка ключей; открыв дверь, парень, за эти шесть лет ни разу не посещавший это место, коротко усмехнулся, пнув тело. — Нет. Ну правильно? Зачем, если запер? Хоть так постарался.  Матье прошёл вперёд, рассматривая остатки костей, которые ещё не успели истлеть, всё тот же круг свечей, покрытую годовым слоем пыли книгу и кинжал. Не было разве что мяса и сердца.  — Ладно хоть плоть догадался убрать. — Он фыркнул, поворачиваясь к телу. — А ну-ка иди сюда…  Перетащив тело в центр свечей и положив его прямо на кости, Матье сходил за головой матери и заранее приготовленным цветком паслёна, прикрыл дверь, расставил раскатившиеся свечи, зажёг их и сел перед кругом, поставив мать рядом, заворожённо рассматривая картину перед собой. Это должно радовать? Это должно приносить счастье? — Ох, ты бы знал, как давно я мечтал увидеть тебя в таком положении… — проговорил он дрожащим от счастья голосом, обращаясь к отцу. — Как часто мне это снилось, буквально закаляя меня перед таким действом, а?!  Он вдруг рассмеялся, раскинув руки в стороны. Что тебе ещё снилось? Лицо убийцы. Этот мужчина, как и предполагалось, не раз снился Матье, преследуя его в самых разных ситуациях. Где-то Матье убегал, думая, что каратель явился теперь за ним, впоследствии он пытался сам накинуться на него, но тот всегда ускользал, получая в свою спину лишь одно слово: «Трус!». Ты не боялся, что отец совершит ритуал и на тебя? Одно время Матье этого боялся — точно так же, как и своего кошмара, перекочевавшего из реальности в сны, но впоследствии перестал, понимая, что отцу это было не нужно. А возвращаясь ко снам… Очень часто снилась мать. Её тёплые руки, касающиеся лица, её голос, улыбка, ямочки на щеках и присутствие. Это были самые прекрасные сны, но именно они всегда заканчивались слезами. Что до отца, то Димер никогда не упоминал Жаклин и никогда не спрашивал Матье о том, скучал ли он по ней. Матье понял, что этого вопроса не стоило и ждать: спустя недолгое время отец снял все портреты своей погибшей жены, оставив лишь один и удосужившись накинуть на него чёрную вуаль. А что в городе? Были слухи? Нет, практически не было. И за это тоже стоило поблагодарить отца. — Ха, представляешь?! Шесть лет существовать с тобой?! — Он схватился за светлые отращенные волосы отца и поднял его голову, заглядывая в закатившиеся глаза. — Думал ли ты, что так получится? Нет! Матушка, посмотри на его рожу!  Некоторое время демонстрируя своей матери лицо погибшего, парень откинул его голову, уселся поудобнее и выдохнул, собираясь с мыслями.  Взяв кинжал и смахнув пласт пыли с книги, он раскрыл её, пытаясь что-то найти. Была только всё та же молитва, которую теперь он мог прочесть или скопировать. — Секта поклоняется их Матери! Ха! — Он с силой захлопнул книгу.  Некоторое время смотря на кинжал в руке, Матье резко вонзил его в тело Димера.  Он не знал, что нужно делать, да и не собирался следовать «правилам», поэтому делал так, как хотел. Приподняв книгу, он со злостью кинул её в стену напротив себя, наблюдая, как та падает в раскрытом виде на пол.  — Подавись своими молитвами!.. — огрызнулся он, тут же выдыхая и задумываясь над тем, с чего стоило начинать. — Я не знаю, что нужно говорить, — признался Матье, закрывая глаза. — Чтобы вступить в твой орден, тебе ведь нужно убийство? На, получи. — Он указал на тело перед собой. — Глянь, не абы кто, а отец! Достойная плата, чтобы вступить в эту твою семью! — Но вот слова встают комом в горле, а Матье, сникнув настроем, решил говорить то, что есть. — Какова же моя цель внедряться в ряды убийц? Ха, желание мести, желание подобраться и добраться до того, кто когда-то добрался до моей матери. Желание увидеть смерть того, кто её достоин, и я очень надеюсь, что он ещё не сдох, вы же там, убийцы в своей секте, поди часто с этим сталкиваетесь. А ещё желание увидеть падение того, что так долго жило и процветало. Да и плевать я хотел, если тебе мои слова не по нраву, у меня есть стремление, есть цель совершить безумный поступок. Да, именно такой, думаешь, я этого не понимаю? Участвующим будет интересно посмотреть, что из этого выйдет, тебе будет интересно за этим наблюдать, если ты и правда следишь, а я же буду в этом участвовать, дабы добраться до логического конца. Матье посмотрел на голову матери подле себя.  — Вот моя цель. — Парень положил руку ей на макушку, погладив по светлым волосам. — Цель мести. Этот твой ребёнок отнял у меня мою мать — единственного человека, который любил меня, и которую любил я. А как же я?.. Почему я страдаю? Кто дал право ТВОЕМУ ребёнку отнимать чью-то мать?! Было бы ли хоть кому-то приятно из твоего гнезда, если бы тебя убили?! А?! А вот это я и проверю! — Некоторое время просидев молча, продолжая гладить волосы матери, Матье вытер слёзы и продолжил: — Это перевернуло всю мою жизнь, превратив её… Н-да, да ты посмотри, на что. — Разведя руками, будто демонстрируя Матери окружение, он горько усмехнулся. — Разве это жизнь?.. Но зато у меня появилась достойная цель и не одна! Зато я знаю, что мне делать, знаю, куда следовать и к чему стремиться! — Сидящий несколько раз ударил кулаком по полу, продолжая это делать. — Я знаю, чего мне нужно достичь! Ха, ты просто представь, ЧЕГО мне нужно достичь! Это же просто немыслимо! Мной даже ТЫ сможешь гордиться! Хотя мне твоя гордость ну вот вообще не сдалась, лучше бы я про тебя и не знал, лучше бы тебя и не существовало, чтобы ты провалилась вместе со своим Братством и детьми!.. Комната наполнилась громким рыданием. — Я хотел жить по-другому, моя мать хотела жить по-другому, я ХОЧУ жить по-другому… Знал бы он, что всевидящая Мать улыбалась, глядя на своё дитя и уже протягивая к нему свою Руку. — Но я буду ждать… — воскликнул он. — Я БУДУ ждать!  И он ждал. Так прошло… Сколько? Больше суток?  Матье так и остался в подвале дома наедине с мёртвым отцом и головой мёртвой матери. Иногда обращался к их Матери, продолжая взывать, — кажется, за этот период, он истратил весь свой небогатый словарный запас. Парень даже не сразу распознал шаги, медленно приближающиеся к комнате, а когда услышал, то тихо рассмеялся, будто оповещая о своём присутствии.  — Это так… Смешно, — всё так же смеясь проговорил Матье, искоса замечая, как пришедший открывает дверь в комнату.  Он сидел в стороне, уперевшись спиной в стену и рассматривая держащий предмет в руке. Свечи давно потухли, расплавленный огнём воск залил пол под ними, и лишь одна всё ещё горела, находясь у ног парня.  — Тёмное Братство здесь, дитя.  И в этом голосе что-то было, от чего Матье неконтролируемо дёрнулся и, усмехнувшись, поднял взор на мужчину, параллельно поворачивая лицом к нему то, что держал в руке.  Череп. Кость того скелета, лежащего в кругу, а точнее, то, что осталось. Что мог видеть тот, кто навестил тебя? Картина малообещающая — убийца всматривался в лицо парня, в то, как пересохшие от недостатка воды губы расплываются в улыбке, тут же на глазах трескаясь, как дрожат руки или как изнурённый неморгающий взор пытается что-то увидеть в темноте капюшона. — Н-да… Не думал, что это сработает. — Матье лениво отбросил череп в сторону, наблюдая, как человек в чёрном проходит в комнату, еле ощутимо пиная кости на полу, чтобы счистить ненужное со своего пути. И это так знакомо… Мужчина остановился, смотря на тело перед собой.  Матье всё с той же усмешкой уставшим взором продолжал ожидающе смотреть на человека, пытаясь что-то в нём разглядеть. Ты почувствовал?.. И ОН чем-то знаком. Пришедший поворачивается так, что единственная свеча слабо, но освещает его лицо.  Э-ЭТО ОН!  НЕТ! Хватает и двух секунд на то, чтобы тело пробил озноб, чтобы вспомнить кошмары, которые снились ему с этим лицом, на то, чтобы вскочить на ноги, схватиться за свечу и затушить её, лишь бы не видеть этого лица.  — Это же ты… — Пальцы разжимаются, свеча падает на пол, откатываясь, а фигура перед ним усмехается.  — Конечно. Я. Я здесь потому, что твои молитвы были услышаны, Рука направлена, и посему я здесь, чтобы предложить тебе вступить в Тёмное Братство.  «И я очень надеюсь, что он ещё не сдох». — Парень вспоминает свои слова, сказанные больше суток назад.  И ведь верно, надежда, что твоя цель не умерла… Нет, он жив!  УБИТЬ! КАК ДОЛГО ХОТЕЛОСЬ ЭТОГО?! Стой! Подожди, Матье! Убийца — не единственная твоя цель.  Пытаясь удержать себя в руках, он смотрит за спину мужчины на место проведения ритуала.  Матерь секты. Это удержит тебя. Это воспитает тебя. Это взрастит плод терпения в тебе. Ты слышишь?  Нужно ждать? Оправдается ли это ожидание? 

Ты узнаешь, Матье. 

И ты вступил в орден. Он принял тебя.  Это ужасно вдвойне — видеть свою цель почти каждый день. Это и правда взращивает терпение сквозь слёзы и борьбу.  Борьба оправдана, потому и не жалко усилий.  И что же жизнь в Братстве? До ранга Душителя ты дослужился за пять лет, так? И как? Ни слова об этом. Это ещё один длинный путь, который нет желания вспоминать.  Он был настолько плохим? На пути всегда встретится что-то хорошее. Нет. Скорее, присутствовало плохое, то, из-за чего и не хочется вспоминать.  И молчание.  Ты и правда ничего не расскажешь? Ты же помнишь. Обернись. Всмотрись. Вспомни.  Ну разве что часть, да и про чейдинхольскую семью было уже рассказано.  Что удивительно, то порой нравилось выполнять контракты. Азарт… Это затягивало, ибо это игра на выживание, а чувство превосходства всегда давало лишь смелости и сил.  Кто сильнее: убийца или жертва? Вроде и всегда по-разному.  Сильнее тот, кто владеет информацией, но даже так, когда в исключительных случаях жертва владела нужными сведениями, что её ожидает встреча с рабом смерти, тот, кто несёт смерть, может всё равно выиграть.   Не всегда знание гарантирует выигрыш, ведь важно то, как ты это знание используешь.  Или же удача. Порой даже жертва в чистом выигрыше может проиграть, мало ли как улыбается удача убийце, — может, во все зубы, — или смотря, какие козыри есть у карателя.  У ассасина должны быть свои козыри в кармане, а иначе долго он не протянет. Контактов было не много, но и не мало — Уведомитель, а вернее, его Палачи знали, какими контрактами наградить убийц, ведь каждый был силён в чём-то своём.  Кто-то мог своей силой проломить не одну железную дверь, когда это требовалось, кто-то чувствовал себя уверенно на важных приёмах, кто-то в слежке, кто-то в скором убийстве жертвы, а кто-то в том, чтобы, прежде чем убить, набрать нужной информации для заказчика, а потом уже приступить к тому, что полагается сделать рабу смерти.  Последнее — это было по части Матье. По долгу пребывать в одном особняке городской богатой личности, собирая нужные сведения обо всём подряд, слушая разговоры и сплетни, параллельно записывая всё, что доходит до ушей.  Как это называется? Своя стезя? Ну пусть будет так. Может, именно это вошедшее в привычку и послужило тому, что Матье стал вести дневник.   Матье покинул свой дом сразу после того, как вступил в орден. Он не продавал его, не оставил себе, а просто бросил, не желая больше к нему возвращаться. Через несколько лет, будучи в Кватче, он по случайному стечению обстоятельств всё же набрёл на него, задержав на нём взгляд. В окнах горел свет, в одном из которых он увидел женщину, вероятно, с мужем. Судя по картине, они любили друг друга, тем более что, понаблюдав ещё некоторое время, он увидел двух маленьких детей, забегающих на кухню и усаживающихся за кухонный стол. Видимо, граф-таки что-то придумал с этим домом, даже сохранив ему недурную репутацию… Неизвестно, сколько он так простоял, но женщина указала на окна, и муж загородил их шторами, скрывая счастливую семейную идиллию.  Это тяжело. Это больно. Осознавать, что у тебя этого не было. Осознавать, что единственное счастье у тебя отняли. После этого в этом городе он старался не появляться. Матье многие города не любил, но Кватч — это старый дом. Потому и Кватч не любил особенно. Став Душителем Бланшара, Матье через некоторое время понял, что ему нужно поменять личное место обитания… Сначала это была пещера недалеко от Чейдинхола — требовалось место близкое к гнезду Лашанса, — но после, понимая, что деньги в кармане имелись, Матье снял подвал анвильского маяка. Платил он за несколько месяцев вперёд, а учитывая… Некоторые наклонности впоследствии Матье оставлял мешки с золотом прямо у дверей хозяина маяка, намекая, что это от съёмщика, тем самым никак не пересекаясь с владельцем подвала.  А жизнь в убежище? Ничего необычного. Убийцы приняли нового брата без проблем, но близкие связи Матье всё равно ни с кем не строил.  Правда?  Мария… Одно время она была светом во тьме.  Неужели не стоило показывать ей личное убежище на маяке? Неужели не стоило так доверяться ей? Неужели он ошибся в выбранном человеке?.. О чём ты думал, когда показывал ей ТАКОЕ своё обитание?  Думал, что она поймёт. Она всегда понимала. Всё. С полуслова.  Матье думал, что она поймёт его и здесь, она была способна на это, она умела это, но он ошибся.  Крики и ругань, когда она выбежала из подвала… Это страшно! Страх не за то, что кто-то кричит, а страх того, что за этим может последовать. Матье не ожидал, что будет такая реакция, нет… Мария настолько вселила в него уверенность в ней же, что он и не думал о таких последствиях. Что ты сказал ей?  — …Это просто немыслимо! Ты сказал, что познакомишь меня со своей матерью, а-а… А это что такое?!  — Моё убежище. Личное. Своё. Почему ты так кричишь? Тебе не понравилось? — Ты в себе?! Что мне должно было понравиться?! Хотя, да, да, точно, да, о чём же это я? Как можно быть в себе, когда у тебя трупы в комнате, как трофеи?! Небось ты их и к себе в кровать тащишь?!  — Закрой свой рот! — Мужчина сорвался, когда прозвучала неуместная шутка. — Не смей так говорить МНЕ! Со МНОЙ! О МОЕЙ матери!  Мария сделала шаг назад, выставляя руки в жесте защиты, но всё ещё не срываясь окончательно. Матье же почти сразу осознал свою ошибку и виновато поджал губы, делая шаг к ней. — Прости, я не хотел кричать, но… — Ты вообще видишь, что у тебя ТАМ происходит?! — Девушка, перебивая его, указала на лестницу в подвал. — Т-ты… Видишь?.. — Я не успел убраться к твоему визиту. Тебя это так волнует? Можно же просто пройти мимо. — ЧТО?! Трупы — они… Давнишние. Даже если ты Душитель, это не значит, что такому кровожадному существу стоит держать у себя такое!  Кулаки сжимаются, но это не то, из-за чего стоит срываться, нет.  — Ты живешь с этим! Ты… Противен мне! — Оттолкнув его со своей дороги, девушка направляется прочь, продолжая кричать: — Как я только могла полюбить такого человека! Жить с разлагающимися трупами, это же додуматься нужно! — Вот она резко разворачивается, ткнув в него пальцем, ведь Матье шёл следом за ней. — Находится в комнате с головой своей матери, ещё и разговаривать с ней! Она тоже труп! Мертвая, гнилая и отвратительная плоть, которой место под землей!  Не стоит срываться… СТОИТ! Она! На МАТЬ!  Девушка развернулась, а Матье, сорвавшись с места, схватил её за плечи, грубо прижимая спиной к стене.  — Говори дальше, давай… — Он смотрел ей в глаза, сдавливая плечи сильнее и наклоняясь ближе, давая понять, что его слишком сильно разозлили. — У тебя есть шанс всё исправить, дорогая Мария, советую воспользоваться им… Мария замерла, прежде, чем молвить.  — Мне противен ты, твоя жизнь и твоя гнилая мать. Матье замирает следом, некоторое время смотря в глаза напротив, осознавая, что это конец.  Точка. Дальше продолжения не будет, и так рассказано уже предостаточно.  А Бланшар?  Уже затрагивалось. Одна из неплохих историй в истории плохой жизни. Это было странным, когда в кабинет вампира был вызван Матье, где уже присутствовал Лашанс и Бланшар.  Первый ещё ладно, — точит душу змей, и так каждый день в твоей жизни, — но вот второй… Матье знал его плохо на тот момент, потому и не придал особого внимания к нему как к личности.  Но ведь не только это было странным, верно? Верно. Странные ощущения, когда ты стоишь на развилке привычного тебе убежища, а он, стоящий перед тобой Уведомитель.  Чужой.  — Можешь собираться. Я дождусь тебя. Чейдинхол мы покинем вместе.  Специфичное ощущение. Ты — Душитель! Ты ближе к своим целям, но в то же время отдаляешь от одной из них. От той, которая близко. Она рядом! Она ЖИВА! — Бланшар.  Матье отошёл в сторону, уступая дорогу второму Уведомителю и не поднимая на него глаз.  Он слишком рядом, он буквально ощущает и слышит его дыхание.  — Зайди ещё на несколько минут.  Анвильский Уведомитель кивает, а ЕГО Душитель молча поднимает глаза на своего теперь прежнего Уведомителя.  Лашанс уже смотрит. Так же тихо, без какого-либо умысла и без злого так уж точно.  И эта реакция в конце. ЧТО ЭТО?! Лашанс вдруг срывается на еле заметную улыбку, подчёркивая едва видимые возрастные морщины у носа и глаз.  — Ну что же, был рад такой умелой убийце в своём убежище. — Рука ложится на плечо убийцы, а Матье чувствует даже через ткань брони и плаща, как пальцы почти неощутимо сдавливают надплечье. — Служи верно своему новому Уведомителю, Матери и Отцу.  Прежде чем хоть как-то отреагировать, чёрная, закрывающая взор фигура направляется прочь, вынуждая только смотреть ей вслед.  ОН УХОДИТ! Цель, которая пять лет была подле тебя, которую ты не раз мог убить, которая… Ты же не думал, что так будет всегда, правда ведь? Это — успех! Ты на шаг ближе к своим целям! — Иди, — подгоняет его Бланшар и направляется следом за Лашансом. Матье, будто не в себе, уходит в жилые помещения, останавливаясь, когда тяжёлая дверь позади закрывается. Он коснулся своего плеча, будто проверяя, вспоминая, чувствуя.  Он был так близко! Но теперь нет! Он далеко настолько, насколько ещё никогда не был! НЕТ!  Сорвавшись, Матье со злости ударил кулаком по стене, тут же выдыхая и медленно пряча руку под вторую.  Костяшки окрасились КРАСНЫМ от удара, содранная кожа нелицеприятно кое-где повисла, а где-то пристала из-за сырости.  — Эй, Матье, ты куда?  Убийца остановилась около своей кровати, замирая и искоса смотря на тех, кто находился в зале.  Мари лежала на кровати, ожидающе смотря на брата.  — Так он, это, Душитель у Бланшара теперь. — Из-за колонны выглянула Телиндрил, что-то уплетая за обе щеки, ведь только что вернулась с контракта.  — Да ну? Матье! — Воодушевленная новостью Антуанетта привстала с кровати. — Правда?  — Да, — сухо ответил он, закидывая вещи в сумку.  — Это же отлично! То есть жаль, конечно, что ты покидаешь нас, но ты ведь теперь Душитель! О таком только и мечтать! — Вскочив с кровати, Мари почти бегом направилась к нему.  Матье отпрянул на шаг назад, смотря на неё свысока, намекая.  — А, ну да, что же это я… — Стушевавшись, она отошла на два шага назад, а потом понуро направилась обратно к своей кровати, параллельно беря на руки пыхтящего Шемера.  — Эй, Матье, ты хоть время от времени навещай нас. — Хозяйка убежища, проходя в зал и останавливаясь в его центре, сложила руки по бокам. — Уж не забывай место, в котором рос.  Очива улыбнулась, тут же щёлкая пальцами и направляясь к Телиндрил. — Вот и кое-кто вернулся! Что, с дороги, как с голодовки?.. Матье ничего не ответил и решил не слушать их разговоры, поэтому спешно повесил сумку себе на плечо и направился на выход.  Теперь он будет далеко от того, кто был в досягаемости рук. Значит ли это, что нужно действовать?  Нет, нужно ждать.  Чего ждать?..

Ты узнаешь, убийца. 

Так прошёл год в подчинении у Бланшара. Не самое плохое время, — а может, даже лучшее. Уведомитель для него был почти отцом, — хоть и не знал Матье, какой он, этот настоящий отец, — многому того научив.  Жаль было убивать. Но нужно было начинать действовать, а на ранге Душителя это почти не удавалось.  Зато за это время Матье придумал себе не одно увлечение на годы грядущие, когда он станет ещё выше!  Преследования, убийства, заманивая, истязания и чего только не было, когда ты Уведомитель.  Когда тебе ничто нипочем! Нужно лишь навести шороху в касте, а сделать это нетрудно.  Матье научился ждать, взрастив это умение в себе.  Так ведь?  ХВАТИТ!  Уведомитель вынимает клинок из уже бездыханного тела, медленно поднимаясь на ноги.  Внутри растёт чувство превосходства, сметая на своём пути любые сомнения, любую усталость, поднимая чувство гордости и смелости.  Ты — Уведомитель секты, которую желаешь уничтожить! — Я близко! Я рядом! Я — смерть для ордена смерти!  И Матье умеет ждать, это так.  И ведь для чего? 

И ты узнаешь, предатель!