Начать всё заново

— Твоя Мать наблюдает за тобой.

Знай это.

— Твой Отец покарает тебя.

Помни об этом.

─── ◦⋅⚜⋅◦ ───

Каково это, когда твоим планам не суждено сбыться? Когда ты терпишь провал. А провал за провалом?  За провалом обязательно последует успех — какая глупость.  Матье, как никому другому, это очень хорошо знакомо и понятно. Особенно, когда ты ставишь себе почти недостижимые цели. Такие требуют слишком много всего: много сил, много времени, терпения, размышлений, расчётов… Сколько всего ты видел за последние несколько лет — и понятие «несколько лет» в твоём случае не определяется жалкими пятью-шестью годами. Это большая часть твоей жизни! Начиная с детства — тогда выходит чуть больше четырнадцати лет. Когда задумываешься об этом, то кажется, что это мало. Но некоторые годы тянулись слишком долго — тягостно, медленно и мучительно. Для тебя. Что-то хотелось бы и вовсе вычеркнуть из своей жизни. Не нужное, неприятное, слишком много страданий принесло. Но если так можно было бы, то единственной цели в твоей жизни могло бы и не быть. Вернее, цель была бы другой. А была бы ли она вообще? Некоторым свойственно свою цель превозносить как нечто великое — главенствующее. Так выходит, что если бы не событие четырнадцатилетней давности, то не было бы и цели? Такой благородной и важной? Значит, то, что произошло, к лучшему? Нет, есть вещи и получше. Не стоит так думать. От этого становится… Дурно. И вот путь к достижению благой — и недосягаемой — цели должен включать в себя много вложений. Да и не столько должен — этот путь прямо-таки требует этого. И будет. Много было успехов — без них и их количества не было бы и продвижения, — и человек, идущий по своему проложенному пути, достиг почти самой вершины. Иногда стоит остановиться и обернуться назад, ведь только так можно понять, сколько же ты прошёл. Но не сейчас. Не время. Но даже без остановки на продых можно хоть что-то прояснить. Он достиг почти самой вершины, да, ещё требовалось слишком много всего, но если учитывать то, сколько пройдено, можно понять, какая капля осталась. Можно и не оборачиваться, чтобы в этом убедиться. Насколько сложен был этот путь? И он есть. Так насколько сложен? Если об этом задуматься, но непреднамеренно закроешь глаза — веки будто бы под тяжестью мыслей сами опустятся — и круговорот из воспоминаний и дум захлестнёт тебя подобно волне хорошо знакомого тебе моря. Да, иногда, опять-таки, стоит остановиться и обернуться назад, чтобы понять, сколько ты прошёл. Но не сейчас. …Успехов было немало. А иногда ты проваливаешься. Иногда, казалось бы, хорошая идея позже такой уже не кажется. Провал! Одинокая фигура стояла посреди улицы города, смотря на дом перед собой.  Если бы воздух был пропитан тем, что было характерно для этого города, то дуновение ветра, так норовящее стянуть ткань капюшона, навеяло бы запах вина и виноградников.   Скинград. Никогда он не нравился тому, кто стоял сейчас перед знакомым особняком. Пустым.  Да и знакомым ли? Не воочию, но он знаком по событиям. Провальным для лицезревшего.  Нет, и всё же это было гениально. Мужчина невольно вспомнил, как увидел это дело в руках Аркуэн — как же всё-таки повезло тогда оказаться в Бравиле. — Отлично! У меня как раз Ассасин долгое время сидит без контрактов. Тут он у меня и оттянется по полной! — звучит громкое и яркое от Уведомителя, когда она передаёт контракт сидящей за столом коллеге. Последняя строчка дочитывается, а голодающий от отсутствия нужных и уместных решений вот уже на протяжении долгого времени мозг выстраивает план. Удивительного содержания контракт — на пути убийцы могло встретиться разное: инсценировка убийства, так называемое «втереться в доверие», чтобы узнать нужную тайну — да, иногда после убийства приходилось встречаться с клиентом. Это, наверное, самое нелюбимое. А иногда приходилось прятаться в поместьях, чтобы подстроить несчастный случай — ещё одна не самая приятная разновидность контрактов, ибо хуже нет торчать в одном доме по несколько дней, при этом главное — не попасться. В такие моменты начинаешь ценить пыльные чердаки, где можно было спать и быть незамеченным — главное потом вытряхнуть из своих лёгких всю скопившуюся пыль. Иногда способы эти… не самые приятные. Хотя постепенно к большому дому привыкаешь, даже покидать жаль — так тщательно и хорошо изученному очень резко хочется присвоить звание собственности; много чего можешь увидеть, изучить, найти или услышать. В предпоследнем случае в подобных местах, где о некоторых углах забывают, ты же можешь наткнуться либо на что-то в виде приятного бонуса — иногда заурядные тайники с драгоценностями и золотом, — а иногда же что-то менее приятное: к примеру, забытые ловушки, которые даже спустя года остаются исправными и поджидают своих жертв — особняки иногда бывают с теми ещё сюрпризами. А в последнем — порой сплетни служанок или в принципе местного населения дома послушать забавно и потешно. Кто-то делится секретами, не подозревая, что на самой вершине богатого стеллажа книжных полок кто-то сидит и, если уже провёл в их обществе — пусть и они об этом не знают — пару дней, будучи незамеченным, испытывает не страх или нервозность из-за присутствия в такой сцене, а лишь азарт и отчасти наглое любопытство. Хотя и в большинстве случаев услышанная информация не несла в себе ничего ценного и была лишь разнообразием в скучном укрытии в тенях. Или, к примеру, на подобные дела приходится таскать кучу инструментов — обычными отмычками тут не обойдёшься. Гаечные ключи к вентиляционным люкам, отвёртки для боги знали чего, а там же ножи, клещи, зажимы… Масло для смазывания петель на дверях — ты не вор, но для действующего в тенях это необходимо, — и почему про них постоянно забывали? А если ты не маг? Совсем худо. Придётся таскать с собой ещё и свитки, которые многие так недооценивают в такой деятельности и которые очень нужны. Особенно в критические моменты. Не раз было проверено на собственной шкуре. Матье не был слишком хорош хоть в одной из школ магии, но что-то всё равно знал. И использовал. И приходилось. Впрочем, хоть в одночасье и пришлось что-то изучить, впоследствии изученное полностью себя оправдало; но знание с детства нескольких недурных фокусов и заклинаний школы Иллюзии всегда применялись. И всё же проведённые годы с отцом-убийцей в одном доме пригодились. Годы эти были не лучшим детством — если можно было так выразиться, — но и они же стали основой для выработки… Устойчивости перед чем бы то ни было. Это и некоторая стабильность, и жизнестойкость, и закалённость. Неуязвимость? Да, и это тоже. А ещё терпение — постепенное вдалбливание себе одного и того же — «терпение всегда окупается» — остаётся где-то в подкорке. Навсегда. Или вот магия школы Изменения. За это — удивительно, нет ли — стоило поблагодарить Бланшара. За год старик смог удивить своего Душителя, научив того некоторыми заклинаниями из своего багажа знаний. Стоит отдать должное — пригодилось, и ещё как. Даже жаль было убивать своего предшественника — кто знает, может, затянув со временем, рука бы на него не поднялась. Год — это много или мало? Смотря для кого, смотря в какой ситуации. Хотя, если появляются сомнения в принятии тобой решений и дальнейших действий, то всегда стоит — и нужно — вспомнить о том, зачем ты всё это делаешь. Цель великая, первостатейная, благородная. Она главенствующая. Для её реализации ничего не жалко, ничего не должно останавливать тебя. И не остановит. Бланшар был… Человечным. И другого более уместного определения тут не сыщешь. Матье часто находился с ним рядом, — как и пристало Душителю, — поэтому и анвильское убежище тот посещал часто. Не раз им было замечено, как к Уведомителю относились как к отцу; это был высокий седовласый человек. Благородный, внушающий уважение. С его мнением считались — и не в ранге было дело. Стоило признать: Уведомитель чейдинхольского убежища чем-то был на него похож — взял манеру или же всегда так было? Может, поэтому эти двое пересекались меж собой чаще, чем остальные из Чёрной Руки. Видел ли Лашанс в своей коллеге наставника? Нет, очень вряд ли. И место было уже занято. Скорее, Бланшар выглядел в его глазах как авторитет, пример человека, каким должен он быть, если занимает место в Чёрной Руке. В конце концов, став Уведомителем, образец ему был нужен. И он нашёлся. Но всё это лишь доводы и мысли новоявленного в семью, ибо цель уже была облачена в ЧЁРНОЕ. Но, возвращаясь к Бланшару. Жестокость — это было не про него; до сих пор Матье так и не понял одной вещи: как такому человеку удалось подняться так высоко? Путь убийцы лежит через кровь и смерти — чем выше он, тем больше убийств за его плечами, как бы это банально ни звучало. Неужели под овечьей шкурой скрывалось самое настоящее чудовище? Он прикидывался, скрывался? Но зачем? Но ведь не каждый принадлежащий к Чёрной Руке — чудовище. Не каждый фанатик, хотя… С этим стоило поспорить. Истинную свою сущность Бланшар унёс с собой в могилу. Стоило признать: упущение. И вот после его неожиданной смерти были… Вопросы. Но подготовка заранее тоже оправдала себя, и Матье самостоятельно снял с себя любые подозрения. Не без помощи почившего Уведомителя, конечно, но всё же. Однако, вопреки всему продумыванию, убийство вышло почти провальным. Проблема была в том, что Бланшар редко покидал Анвил и предпочитал не оставаться в одиночестве — старик будто что-то подозревал. Или паранойя. Постепенно этот недуг вырабатывается у каждой убийцы, а чем выше ты по статусу, тем сильнее хворь пускает в тебя свои щупальца, укореняясь где-то глубоко внутри. В кармане был контракт — интересный, забавный, сложный… Неважный, по крайней мере, не настолько, насколько было значимо предстоящее дело. И дрожь в руках была почти необъяснима: убийце свойственно убивать, так почём волноваться? А своего предшественника? Несвойственно. Ещё и в городе. Нет, паранойя в старике была ярко выраженной. Странное пристрастие: Бланшар любил почти каждый день гулять по городу — отчасти своему, подмятому под себя, ведь не редко можно было услышать, как каждый из пяти хозяев своего убежища называл город его местонахождения своим. «В моём городе сегодня произошло убийство, ко мне и моим людям не имеющее никакого отношения» или «Мой город от этого не пострадал» и так далее. Что это было? Для Уведомителя город, в котором находилось его убежище, был важен. Ни для кого не было секретом, что за своим городом Уведомитель будет пристально следить — и постепенно это входило в привычку. Хотя и тут же нужно взять в учёт то, что Уведомитель ещё и сам должен следить за отношением города к его логову: о каких-то убежищах было известно. А самое важное — граф этого города. И с ними можно было договориться. С ними стоило и нужно было договориться. Он мог видеть, но должен молчать. И при правильном подходе он будет молчать. Прогулка по городу вечером — что-то, наверное, в этом было. В руке уже подготовлена отравленная стрела — общеизвестная вещь: Матье никогда не пользовался луком, а то, как лежит стрела в руке, ему и вовсе не нравилось. Не его. Но в этом случае нужно было сделать именно так; отвлекающий подход к убийству. Мужчина останавливается около калитки двора, оглядываясь, словно что-то почуяв. Преследующий уже стоял некоторое время, смотря на жертву — и наставника в одном лице. Это единственное, что вынуждало равнодушное выражение лица крошиться под натиском одного: нерешительности. Сомнений и сердобольности. В последнем случае именно это определение: не жалости к личности. И это выработанная преданность к тому, кто не был плохой историей в его жизни. Бланшар ничего не предпринял — назло или к лучшему это было? Но в такие моменты нужно вспомнить, зачем ты всё это делаешь. Проделав такую махинацию, ты вдруг ощущаешь, что сжимаешь оружие в руке настойчивее и словно уже готов вознести его над головой жертвы. Мотивация себя же. Это помогало, особенно когда мотивировать тебя некому — или больше некому. Заклинание невидимости — страховка — спадает, когда одна рука обхватывает шею, а вторая вонзает в неё же стрелу; жертва почти не сопротивляется, а убийца тащит тело в ближайший двор. И некоторое время будто бы ступор. Лежащее тело твоего мёртвого Уведомителя не приносит никаких эмоций, да и должно ли? И хорошо, что не приносит. Подобное ведь не всегда доставляет что-то положительное для тебя — не всегда чувства сулят радость и счастье от содеянного. Сомнения всё равно сжирали бы, как бы ты ни оправдывался перед самим же собой. Так что отсутствие эмоций даже к лучшему. Но кое-что пугает. — Эй, кто ты?.. Матье медленно поворачивается в сторону голоса, замечая девочку, выглядывающую из-за приоткрытой двери. Верно, он ведь стоит во дворе чьего-то дома. Над телом. В темноте было не разобрать, но он точно знал, что ненужный очевидец был напуган, что неудивительно. Какой могла бы быть реакция? Рука будто бы по привычке ложится на эфес меча, но убийца вовремя себя одёргивает — на ребёнка рука не поднимется точно, нет, и душа пока не настолько чёрствая. Да и вдруг накатившее чувство… Схожести. Поневоле убийца узнала в ребёнке себя же — и какие же дети всё-таки тихие! Даже пусть и чаще всего неаккуратные — в будто бы в неуместных ситуациях вся эта небрежность пропадает, словно кто-то направляет своих созерцателей, подобно куклам. …Невольный свидетель убийства… Да, ситуация была иная, и зритель никогда не видел того, кого убили, но всё же. Какая неприятная ирония! Сравнивать себя с НИМ! Ненужное сравнение, неуместное! Вспомнившаяся картина из прошлого, как ты забился под кровать, наблюдая, как убийца расправляется с твоей матерью, которая ещё минуту назад сидела у твоей кровати и улыбалась. Ты не замечаешь слёз, что неконтролируемо скатываются с твоих щёк, ты не замечаешь, что закрываешь рот рукой, чтобы не выдать себя, но крик не идёт, словно голос сорван. А ты вроде и хочешь отвернуться, но не можешь. Сознание понимает и осознаёт, что это последние секунды жизни жертвы в руках убийцы, и оно хочет досмотреть эти последние секунды. Оно хочет насмотреться перед её неминуемой погибелью, ведь потом, даже если и захочет, посмотреть будет уже не в силах, и плевать, что этого времени мало, — а достаточно его и не будет. Некоторое время смотря на ребёнка, мужчина приложил палец к губам, надеясь… На что-то определённо надеясь, хотя было ясно, что верить в этой ситуации было не во что. Так и произошло: девочка, словно получив разрешение на действия, с силой захлопнула дверь двора, послышалось шустрое запирание хлипкого замка и быстрые отдаляющиеся шаги маленьких ножек. Сейчас начнётся. Нужно уходить. О провале будешь думать потом. Потратив две секунды на созерцание картины у ног — запоминая конец одной из неплохих историй в истории плохой жизни, — убийца вышла за калитку, закуталась в плащ и попыталась побыстрее покинуть белый город. Дальнейшее происходящее в нём ему было не важно. Что будет с телом? Он был уверен, что Чёрная Рука свою руку к этому делу протянет. Стоило признать: судьба тела его где-то глубоко, но волновала. …Но произошедшее недоразумение дало плоды для кое-чего другого: по Чёрной Руке поползли слухи о предательстве. А здесь пришлось повозиться. Через некоторое время, самостоятельно уняв молву и ненужный переполох, Матье всё же стал Уведомителем — и будто бы препятствий для этого не было, вернее, не должно было быть! Но был ли новый Уведомитель похож на предыдущего? Нет. Должен был? Тоже нет. И вот, возвращаясь к толстому пергаменту, зажатому в руках. Этот контракт… И ведь какой размах! Шесть гостей, пять из которых должны быть убитыми. Воистину тот, кто провёл Чёрное таинство, был в том ещё ударе. Неуместно? Возможно. …Сколько способов убийства можно испробовать, сколько экспериментов можно поставить! Не каждый убийца — изувер, но каждый изувер — убийца. Отправить такого фанатика на такой контракт — это, наверное, неплохо… Лишь бы меру знал. Равнодушное выражение лица таким же и остаётся — выработанная привычка, — а Матье откладывает контракт и размышляет над тем, как можно это дело благополучно отправить в другое убежище. А там он разберётся, да, вот это будет интересно! — Дело достаточно сложное, я предложил бы отправить его в более… надёжные руки. — Ты не веришь в моих людей? — Тон не обиженный, — о нет, это не про неё, — а скорее, непонимающий. О чём он вообще говорил, как он мог? Стоит побыстрее ответить, а иначе умная голова что-нибудь да надумает. — Нет, но я знаю, что подобные контракты без подвоха не бывают. Я знаю убийцу, который в этом спец, и он как раз находится в убежище Чейдинхола. Когда тобой движет одно желание — одержимость одной личностью, — то всегда стоит следить за… балансом. Ты в любом случае к этой личности будешь проявлять неподдельный интерес, и самое главное, что нужно сделать, — это скрыть его. Интересоваться, но не на виду у всех, нет — в том числе не на виду у предмета своей одержимости, и это тоже важно. Можно спугнуть. Тоже проверено? Нет, незачем, ибо факт уже когда-то был подтверждён. …Такой интерес может вызвать вопросы — и он вызовет вопросы. — Думаю, Лашанс поймёт, кому отдать дело, когда оно окажется в его руках. Спикер смотрит на коллегу, которая, некоторое время думая, на удивление кивает и вновь задумывается. Успех! — Ну что ж, тебе виднее, не буду спорить. Конечно, виднее, и она понимает и знает, почему. Никто не может знать семью лучше, чем тот, кто был когда-то её частью. Контракт и правда был отправлен в Чейдинхол, и всё, что оставалось сделать Матье, — продумать так, чтобы предстоящее веселье было ещё веселее. И оно ведь стало! Но произошедшее его поразило дважды. Удивил павший выбор Уведомителя на убийцу. У него был Винсент — хотя последние несколько лет он не выполнял контракты. Но влиться в такое общество ему бы не составило труда, хоть тот и был вампиром, но на дорого выглядящего гостя он подходил лучше, чем кто-либо. Говорят, что любого одень в дорогую ткань, и тот обязательно будет походить на важную персону. Абсурд, ведь не столько эту важность выдавал внешний вид, сколько повадки, манеры и взгляд. Но Матье знал и надеялся, что Лашанс в любом случае не предложит контракт ему. Нет, если бы было хоть малейшее подозрение на это, то любая подготовленная западня захлопнулась бы быстрее веселья: вампиры — по натуре своей существа стойкие, ни болезнью, ни ядом их не возьмёшь. * — …Я знаю убийцу, который в этом спец, и он как раз находится в убежище Чейдинхола. * Соврал, ведь он не догадывался, кому на самом деле достанется контракт. Потому исключал и ждал, кому достанется дело. Но, возвращаясь к убийцам. У Лашанса была Очива, хозяйка убежища, Палач, хорошая убийца. Но здесь пролёт, Матье это знал. Гогрон с Тейнавой мимо, точно так же, как и М’Радж-Дар. Телиндрил всегда славилась тем, что подобные задания у неё получались отменно, почти так же, как и у Мари. Но выбор пал на имперку! И ладно бы это была опытная убийца — это была свежая кровь, попавшая в семью совсем недавно. Это было… Глупо. Но в то же время это всё упрощало! И выстроившийся план не должен был провалиться! Картина представлялась совсем иначе.  Как убийца доходит — и это самое главное — до убежища, и, что ещё важнее, — предстаёт перед своим Уведомителем. И умирает, что важнее всего перечисленного. Но нет же! Каким-то чудом она выживает. И вот возвращаясь в настоящее время. Спикер так и смотрел неотрывно на особняк; всматривался в окна, будто пытаясь кого-то там увидеть, рассматривал этажи, прикидывая, что там происходило пару дней назад. В какой момент всё пошло не так? Этот вопрос был всегда первым, когда что-то не получалось. Провал! И в этом случае, как и в большинстве, ответ был. Всё пошло не так в убежище, когда умелый алхимик вовремя подсуетился. Но об этом как-нибудь потом.

─── ∘◦✧◦∘ ───

Комната маленького домика где-то в Корроле, пропитанная запахом дыма из камина и дешёвым алкоголем. Сидящий за столом Уведомитель смотрел в сторону тёмного неосвещённого угла, где сидел хозяин хижины. Мёртвый.  Не сказать, что не жалко. Ненужные жертвы почти всегда вызывали чувство сокрушения, хоть и чаще всего быстро подавляемого. Даже убийца, время от времени смотрящая, как кровь расплывается под телом твоей жертвы, задумывается над другим исходом ситуации. У неё была своя жизнь, в которой были свои цели, замысли, достижения; чаще всего человек знал, что будет делать завтра. А тут появляешься ты, и жертва, до этого думающая и знающая, что её ожидает, встречает тебя — смерть — с выражением лица, полным страха и отчаяния, забывая обо всём другом. Возможно, страха бы не было, а пыла для сражения за свою жизнь добавила бы решимость, но застигнутая врасплох жертва только так себя и будет вести. Хотя бы первые несколько секунд, а больше убийце напротив и не понадобится. Случайная жертва, которой не повезло — таких на совести было много. Хотя говорить о совести… Смешно.  Чёрная Рука если и собиралась подобным образом, то в такой обстановке. Лишние свидетели были не нужны. Взгляд плавно переместился на окружение. Аркуэн облокотилась на стол, что-то вещая, Банус исподлобья смотрел на неё — ему, как обычно, что-то не нравилось, в этом был весь он, — Белизариус в стороне, смотря и вовсе куда-то в сторону.  Смотреть на эту картину — которая никогда не отличалась от предыдущей — всегда было интересно. Внутри росло странное чувство. Власть, господство над самим определением смерти — постепенно для убийцы, особенно забравшейся так высоко, появление подобного чувства было неизбежно. Но и у каждого из пяти всадников были свои причины для ощущения своего могущества — каждый держал свою узду правления. Банус был олицетворением жесткости, чего он и не скрывал. И вроде бы на этом всё, но мало кто знал, что вся Брума была в его руках: кто бы знал, что без Уведомителя Тёмного Братства не проходили почти никакие дела города, — кто бы знал, что одна из важнейших персон, что принимала участие в делах города, принадлежала к такому делу. И выражение, которое так часто можно услышать из уст Уведомителя — «мой город», — в этом случае полностью себя оправдывало. Глядя на Белизариуса, не скажешь, что Уведомитель что-то в принципе из себя представлял — наверное, такое мнение складывалось потому, что чаще всего личность будто бы держалась подальше ото всех; всегда был молчалив, холоден и спокоен. Но сама династия Ариус брала свои корни из далёкого прошлого — когда-то это был благородный род, пока один не истребил почти всю семью. Сложно сказать, зачем он это сделал, но, кажется, Белизариуса тогда обуяло желание отомстить — какая ирония. Но фамилию до сих пор помнили, а потому и многие знали Уведомителя. В его руках не было целого города, но, так как на Кватч в первую очередь славился торговлей, Белизариус смог наладить связи в ней, из-за чего благодаря ему орден всегда снабжался товарами. Имя Аркуэн знали в Бравиле и во всей Нибенейской бухте, кроме того, без её слова не решалось ни одно дело ордена — забавно и сразу ясно, почему, ведь она была соседкой самого Слышащего — её имя имело значение почти во всех городах Сиродила, особенно оно имело вес в тюрьмах — это помогало, если убийцу поймали и отправили отбывать срок — она могла с лёгкостью её оттуда достать. У Матье были хорошие отношения с графиней Анвила, а потому и его имя в порту тоже имело вес, — а это помогало Белизариусу, как человеку, чьё имя знали в торговле. Но власть у четвёртого ощущалась не столько благодаря порту Золотого берега, сколько из-за его целей, направленных на всё Тёмное Братство. На протяжении трёх лет эта личность сорвала множество планов ордена, по его приказу было убито несколько убийц и Душителей. Благодаря ему отчасти каста заметно ослабла, но всё же удерживалась на плаву. И сколько ещё он предпримет попыток реализовать свои планы, направленных на уничтожение ордена изнутри? …И вот пятый.  Матье посмотрел на фигуру, стоящую поодаль ото всех. Как тот, кто состоял в его подчинении и видел его если и не каждый день, то почти каждую неделю, он может много рассказать о нём… Ведь так? Едва ли. Люсьен Лашанс не отличался особым могуществом, но в то же время отличался крайней скрытностью. У него явно что-то было — то, чего не было ни у кого, то, у чего было имя, и то, что имело веса больше, чем вся вместе взятая власть всех Уведомителей, — но никто не знал, что. И это ощущалось. Не раз было такое, что одного взгляда было достаточно, чтобы замолчать, сдать назад или беспрекословно выполнить приказ — даже если до этого, что странно, у тебя имелись возражения. Чем-то был похож на Бануса, но в то же время существенно отличался от него. Лашанс выглядел как жестокий человек, но, как бы странно ни звучало, таким он казался далеко не всегда. И это было странно. Чем-то был похож на Бланшара. Передалось, наверное, уважение к нему со стороны убийц — всегда было ясно: если его не доводить, то он казался вменяемым. И он явно знался с графом Чейдинхола — второй знал о существовании убежища в своём городе, более того, знали и горожане, но все относились с удивительным спокойствием. Лашанс был из тех людей, кто мало говорит, но много слушает. Он слышит и видит всё, но и виду не покажет, что что-то в услышанном его зацепило или привлекло внимание, — максимум, что выдавало его интерес, было приподнимание головы и взгляд, будто свысока. Это означало, что он услышал и запомнил — как и много другое, — но точно так же не подаст виду.  А вот сейчас фигура стояла и вовсе будто бы вдали ото всех, словно не желая присутствовать. Не раз было заметно, как он пытался… Абстрагироваться.  Овца была в стаде, но в то же время шла параллельно ему.  Стоя, облокотившись о стену и сложив руки на груди, он не смотрел ни на кого, пребывая в своих мыслях.  И равнодушием к происходящему. А зря.  Но вот, наблюдая то за одним, то за другим, Матье не замечает, как в обществе спокойных убийц что-то меняется. Аркуэн что-то не то сказала? Видимо, что так. Точка кипения доходит до других, а те начинают сыпать своими доводами по поводу происходящего. Каждый голосит что-то своё, каждый пытается что-то доказать.  — …Мой Душитель утверждает, что его хотели убить. Этот парень не станет шутить. — Белизариус, что для него странно, заговорил почти первым.  — К моему Палачу почти каждую неделю приходят с сообщениями о странностях, а недавно один ассасин умер. — При выполнении контрактов каждый может умереть, Банус. — Аркуэн пытается держать тон голоса ровным, но эльфийское личико уже говорит о том, что её тоже что-то беспокоило.  Она знала, какую несуразицу ляпнула — каждый из здесь присутствующих знает, что убийцы умирают не впервые. И один из присутствующих будто бы смеётся. — Да! Но не при тех обстоятельствах, при которых умер он. Недалеко от убежища ему всадили исподтишка клинок в грудь! Матье, сидящий за столом в стороне от распри, ухмыльнулся услышанному, от скуки водя острием пера по чистому пергаменту. Исподтишка… Скорее, просто застал врасплох, как и подобает ассасину. Неужели так сложно подбирать слова?  — Не будь так эмоционален, Алор. Тебе не к лицу.  Спикер посмотрел в сторону того, кто впервые подал голос за вечер; хотел ответить на колкость, но вместо этого оскалился, подобно зверю, так, что привычные расе морщины под глазами стали ещё более видимыми и отчётливыми. — Вот как? Знаешь, что самое интересное? В твоём убежище ничего не происходит. Не кажется ли это кому-то подозрительным?  Кончик пера в руке хрустнул и надломился, когда на него случайно надавили.  Успех? Начало того, к чему он так долго шёл.  Предатель ведь неспроста подставляет и своё убежище тоже. Не может быть в этой истории двое подозреваемых, о нет. И не будет.  — В МОЁМ убежище отравили убийцу. Прямо на контракте. Одного из моих Палачей пытались убить не так давно. — Он отошёл от стены, делая несколько шагов к собеседнику; короткая усмешка наравне с вибрацией голоса от скрываемой злости казалась почти упоительной. — Тебе этого хватит?  И будто бы провал.  Не стоит вмешиваться в его дела? Нет, не стоит и не стоило. Появилась отмазка, оправдание. Нет, ему не стоило… — Да, но как. Ты ведь спас своего ассасина.  Конечно, и послание удачно дошло… — Да, моему человеку повезло больше, чем вашим… — Он медленно отвернулся, не желая говорить что-либо ещё.  Это была гордость собой? Фраза должна была бы звучать по-другому: «И мой человек жив благодаря своему Уведомителю, под крылом которого тот обитает». Надменность и высокомерие — и никуда ты его не денешь.  А может, всё же показалось?  — Довольно! — цыкнула Уведомитель, до этого молча наблюдая за этим. — Остановитесь оба. В каждом из пяти убежищ что-то происходит, и пока нет ничего из известного, кого-то обвинять мы не можем.  Люсьен пренебрежительно фыркнул и снова отошел в тень, словно прячась, но почти сразу вышел, видимо, чего-то не выдержав.  — В то время, как разглагольствовать, лучше бы замолчали и прислушались. Может, услышите, как трещат ваши планы, а там и на странности обратите внимание… И это не всё, что он хотел сказать.  Зря. Лишние слова и участие лишь привлекает к себе внимание. Почти всегда.  Как только он вышел, Уведомитель поймал себя на мысли, что неконтролируемо дёрнулся, словно желая добраться до нужного человека. Представляется картина, как один срывается, набрасываясь на другого, желая сорвать не ткань, нет, но оболочку с живого тела. И пытать, уродовать, изводить… Остановись. Не сейчас. …Вот он стоит в нескольких метрах от тебя, а дотянуться всё равно не можешь.  Не время. Рано. Ожидание всегда окупается. И окупится.  Но дотянуться можно другим способом. Пером, смоченным в чернильнице, представлением желаемого, фантазией… Рука сама потянулась к рядом лежащему пергаменту, чернильнице и перу. Новому, с острым кончиком — только таким можно прорисовать нужные и тонкие подробности шедевра.  Он говорил, а мужчина чертил что-то на листе. Выглядело так похоже, но в то же время настолько по-иному. Фантазия работала быстрее руки, вот рядом вырисовывалось уже второе очертание человека.  Здесь можно изуродовать так, а здесь можно лишить чего-нибудь… Стоит нарисовать третий рисунок.  Что скрывалось за равнодушным и отрешённым выражением лица? Упоение и желание, почти безумная улыбка. Нетерпение, когда мужчина всё с такой же скрываемой эмоциональностью взял один из рисунков и приставил в воздухе к человеку, скрывая его за листком.  Да, так гораздо лучше. И так он смотрится приятнее и уместнее.  — …Беламон, ты меня слышишь?  Обращение с его уст срывается, подобно колу в сердце — оно ранит и скребёт.  Уведомитель опускает рисунок и лицезрит столь неприятную картину — в его фантазиях она приятнее; свет на листок не падал, поэтому и натурщик не увидел того, что было нарисовано.  И ведь никак не изменился с тех самых пор, когда он увидел его, ещё будучи ребёнком. Такая же надменная и горделивая фигура взирала сверху вниз. Разве что добавилась пара морщин, придавая суровому лицу ещё большей жестокости.  — Конечно, слышу. Это совет? Он принят.  Прищур карих глаз и нервное поджимание губ почти наводит напряжения, хотя стоило ли волноваться?  — Что в твоём убежище?  О, а вот это интересно! Один. Это чудесная картина, когда пытаешь своего же ассасина, особенно реакция из надрывающегося тела, почти сорванными голосовыми связками от криков на тебя. Одно имя, хорошо тебе знакомое — твоё! В такие моменты почти всегда к тебе на «ты», в такие моменты ты видишь в налитых кровью глазах из-за лопнувших в них сосудов смесь непонимания и страха, отчаяния и злости. В такие моменты приятно наблюдать, как пока живое существо беспрестанно шевелит губами в попытке сказать что-то, добиться объяснения или ответа, хотя нужно ли оно ему? Нет. Нет ни желания, ни времени.  Но желание… Пытать кого-то, кроме вот его, — стоящего перед тобой, — оно ведь появилось не сразу. Нежелание марать руки кем-то другим, но желание обуздать стремление побыстрее добраться до цели. Это как обезболивающее, временно снимающее ноющую боль, которая скребется внутри, и каждый раз поднимает порыв утолить жажду — голод, как у вампира.  И возвращаясь к жертвам для общего вида. Убивались ассасины редко — не стоило сеять панику раньше времени, да ещё и так резко. Нет, это делается постепенно. А поэтому… — Одного убили не так давно. Был ещё один, у него на контракте происходило что-то странное… Преследование убийц на их же контрактах — та ещё странность. Хотя не сказать, что занятие это было очень веселым.  И что он там сказал? Его убийцу отравили на контракте? Да, как и планировалось. Но не планировалось, чтобы её спасли!  Подумав об этом, Матье заметно поморщился и отвернулся; чернила на рисунках высохли, можно перевернуть и сложить так, чтобы скрыть столь приятные глазу искусства от взора других — другим, возможно, тоже придётся по душе, но только если не знать конкретики, хотя, может, и так понравится?  В который раз он думал над тем, что ненавистная ему алхимия становится ещё более ненавистной. Хотя чего ещё следовало ожидать? Два алхимика в убежище — горе в семье, да уж, провальная была идея. Вальтиери к этому тоже руку приложил, нет смысла и сомневаться.  Ненавистник еле слышно цокнул и отвернулся, а Матье невольно задумался об убежище Чейдинхола, вспоминая его.