Начать всё заново

— «…Клара, ты должна вытащить меня».

— …И тебе доброе утро… Я стояла почти на вершине холма, взирая сверху вниз на стоящего в нескольких шагах напротив меня Уведомителя. В руках до сих пор кололо от холода, а тело прошибал до боли знакомый озноб. Над головой шумела листьями берёза, а в лицо дул слабый ветер, словно принесённый нежеланным человеком, словно шепчущий мне бежать без оглядки от человека, впереди стоящего. Сегодня, как только лучи коснулись городских крыш Чейдинхола, я почти сразу вынырнула из убежища, планируя добраться до нужного места незамеченной, и, если кого-то, кроме одного человека, сегодня я видеть не хотела, то его ну просто не ожидала. — Вы меня напугали, — только и выдавила я, пытаясь изобразить удивление, а не… отвращение, которое вызывал кошмар вчерашнего дня. — Не хотел… — отозвался Матье, сделав шаг навстречу. Мой явно недоверчивый взгляд прошёлся по фигуре, будто пытаясь что-то в ней рассмотреть. Подрагивающие кисти рук, развивающаяся от ветра чёрная ткань робы. В нём не было ничего такого, он выглядел точно так же, как и вчера. Расслабленный, но уверенный снаружи, а внутри… напряжённый. Уведомитель смотрел на меня, натягивая на своё белое лицо, словно полотно, едкую улыбку, будто загнал маленького зверька в ловушку, приветствуя только две цели: сначала поглумиться, а потом убить. Именно это я видела в человеке, в котором… не должна была видеть. «Это не враг, но то, что я вижу, вынуждает меня надумывать не самые… адекватные мысли. Это не влияние кого-то или осадок после вчерашнего дня, нет. Это было с самого начала». — Вы за мной следите? — спросила я, делая шаг назад. — Во всяком случае, похоже… Он вскинул светлые брови, будто в удивлении, походив так больше на невинную душу, нежели… — И не думал, считай… Так вышло. — Спикер снова сделал шаг навстречу. — Прогуливался и… увидел тебя, поэтому решил поговорить. «Прогуливался? Следил? За мной, за убежищем? Неужели ничего умнее не придумал, а может, это правда?» Я заваливала себя вопросами, цепляясь за каждую деталь, действие и сказанное им слово. Отступать было некуда, сзади меня был форт, и неизвестно, был ли там его хозяин, к которому я направлялась. Где-то в глубине души у меня засела мысль и несуразный разворот картины, как я ухожу от напротив меня стоящего человека, не сказав ни слова, а он идёт за мной, желая, нет… Требуя ответы на то, на что получил ещё вчера. — О чём? — Всё о том же. Я нервно усмехнулась, на секунду закрыв глаза. — Я… Отвечала. — Да, но… при своём Уведомителе. Возможно, в его отсутствие ты изменишь свой выбор. Мне не была понятна его позиция, отчего становилось ещё страшнее. Я знала, что за мной он ходил явно не без причины, но ни одного повода я не видела. * — Матье крутится вокруг тебя, Клара, и ему что-то от тебя нужно. * Припомнив слова Очивы, я невольно хмыкнула, снова с опаской сдавая назад, на что стоящий напротив меня мужчина сделал шаг навстречу, будто угрожая, пытаясь запугать. — Ответь мне не как подчинённая Уведомителю, а как человек человеку. Окончательно теряясь в сути беседы, я смотрела на него, чувствуя, как стискиваю зубы из-за раздражения, норовя раскрошить их. — Как человек? Хотите, чтобы мы поговорили как равный с равным? — Я тоже выдавила усмешку, несмотря на то, что мои же слова и уверенность пугали. — Жаль, не позволит наша деятельность и… до-гма-ты. — Последнее он отчеканил, посмотрев куда-то вверх, видимо, на всё ещё шумящее листвой дерево. — Может, когда-нибудь… Я медленно улыбнулась, боясь даже кивнуть на такую искренность. — Вы думаете, — начала я, — что я не смогла бы сказать в лицо своему Уведомителю, что покидаю его, если бы того хотела? Смею вас заверить, что нет. — Я замотала головой, давая понять, что мой ответ самый что ни на есть уверенный. Матье кинул взгляд мне за спину, но тут же вернул на меня, улыбнувшись ещё шире. — Точно? Я скривилась от неприятного дежавю, вспоминая вчерашний разговор. — Этот вопрос я слышу от вас во второй раз, и да, ответ неизменен и таким и останется. — Я посмотрела на него. — Меня ничто не заставит уйти от… семьи и своего убежища. — Мне хотелось сказать другое, но сдержала себя. — И раз уж вы попросили как человек человеку, то… Я желаю, чтобы этот разговор больше не повторялся. Надеюсь, что вы как человек поймёте человека. Я коротко кивнула и развернулась, но тут же замерла, увидев в нескольких шагах от себя Люсьена. Он молчал, смотря на меня исподлобья и будто принимая какое-то решение. В глубине души я обрадовалась, давая себе точную установку, что сегодня я поступлю по-другому и разговор у нас будет другим. Уведомитель смотрел на меня так, словно повторял каждое сказанное мною слово; сопоставлял два разговора: вчерашний и этот, принимая решение о своих дальнейших действиях. — Поразительно… — произнёс он, переводя взгляд на Матье. — Я удивлён, что мой же партнёр норовит забрать принадлежащее мне прямо из-под моего носа… — Даже не взглянув на меня, Люсьен встал рядом со мной, не спуская глаз со второго Уведомителя. — Это выглядит как… Он не закончил, давая продолжить за него собеседнику; скривил губы в еле заметной ухмылке, осматривая того равнодушным немигающим взглядом. Я подивилась его эмоциям и… ему самому. Люсьен изменился так, что я словила себя на мысли: он ли рядом со мной стоял? Взгляд и действия были такими, словно он был… развязан, свободен. Ни капли злости, замешательства или ярости, а лишь спокойствие и уверенность. «Я могу поспорить, что он таким и останется, даже если Матье вынудит его разозлиться». — …Как интерес, — продолжил за него собеседник, как и предполагалось. — Клара вполне искусна в своём деле, поэтому нет ничего зазорного в том, что такого ассасина я… попытался, — посмотрел он на меня, выделяя последнее слово, — взять к себе. — Попытался? Ответ получен? Ответ отрицательный, поэтому больше спрашивать с неё нечего. Смотря то на одного, то на второго, я вдруг почувствовала себя лишней. Ситуация выглядела как противостояние двух особо важных фигур, а я же была пешкой на этой шахматной доске. Покорно опустив голову, я сделала шаг назад, понимая, что эта игра была не моей, даже если я и имела в ней вес неживого предмета. — Тебе нужно что-то ещё? Ну что же… Клара. — Люсьен взял меня за локоть, вынуждая подойти ближе на столько же, на сколько я ушла. — Поздравляю, — посмотрел он на меня. — С этого дня и момента ты МОЙ Душитель. Я подняла ошарашенный взгляд на него, не веря услышанному. На одно мгновение мне показалось, что он сам сожалел о сказанном, но, закрыв глаза, тут же отвернулся. — Так тебе понятно? — Такая информация должна согласовываться. — Безусловно. Информация о том, что данный ассасин переходит под моё полное подчинение, уже отправлена, а принятия она не требует, так что… Теперь и отныне ты не имеешь права даже заглядываться и надеяться что-то получить от человека, являющегося моей правой рукой. Я стояла в шоке, пытаясь осознать всю безвыходность ситуации для себя. Если все звания не имели для меня никакого веса, то это имело слишком большое значение. Это было концом, это было тем, чего я боялась, чего не хотела, от чего я отрекалась. Я почувствовала то самое отчаяние, когда осознаёшь: как раньше уже не будет. Искоса посмотрев на Матье, словно боясь его реакции на это, я увидела, как он, не сказав более ни слова, кивнул и направился к городу. — Идём. — Люсьен потянул меня за собой к форту, до которого мы дошли в тишине. Уже в туннеле я остановилась, до сих пор пребывая в непонимании от происходящего. Боковым зрением я видела, как Люсьен закрыл двери и некоторое время просто смотрел на меня, пока не отошёл от них. — Мне стоит извиниться. — Люсьен остановился около меня, вынуждая с немым вопросом: «За что?» — посмотреть на него. — Я должен был известить тебя об этом при других обстоятельствах. Тем более что получения подобных званий ты от меня не желаешь. Пришлось проглотить ком в горле и вопреки рвущимся наружу словам спросить: — Разве имеет значение моё желание в таком вопросе? Вряд ли. Немного подумав, он кивнул и направился вглубь форта, а я за ним. Оказавшись в комнате, я зябко поёжилась, чувствуя приятное тепло в помещении. Где-то внутри меня кричала та часть моей души, безмолвно моля человека передо мной объясниться, возможно, заверить, что это неправда и то, что я слышала, было лишь обманом, чтобы отвязаться от непрошенного собеседника. Разум же взывал к рассудку, пытаясь достучаться, что о таком не шутят и не врут, и желанная ложь была горькой правдой. — Прощения просить должна я у тебя, — выдала я, сделав несколько шагов в комнату. Мне хотелось чем-то заглушить вызывающие лишь панику мысли о роковом для себя положении. Люсьен обернулся, остановившись. — Вчера я… Я не хотела, чтобы ты сомневался. Я виновата, я не так себя повела. — Я не из-за этого ушёл, если ты об этом. * — То есть есть что-то ещё, что заставило его повернуть назад, но что — вряд ли кто-то знает. * — Тогда почему? — удивилась я тому, что Винсент вчера оказался прав. — Был… Была причина. Ничего более не сказав, он отвернулся. Я медленно обхватила себя руками, смотря на него как на что-то непостижимое для себя, недоступное. Если ему было всё равно на мои вчерашние слова, на мою вчерашнюю реакцию, на всю ту сцену, и если его не волновало всё это, то почему сейчас он стал неприступным для меня, будто скала? Я знала, что такому человеку, как он, отчасти было всё равно на желания и чувства другого человека. И это «Даже на мои?» тут тоже шло мимо, ведь какая разница была, на чьи. Вряд ли на данный момент он мог даже задуматься над тем, какую боль эта новость мне приносила, хотя, опять-таки, почему его это должно волновать? Дело было не в занижении моего о нём мнения, нет. Люсьен не тот человек, не в нашей сфере, не в профессии, где со смертью бок о бок ходишь. Так и смотря на него, я словила себя на мысли, что была готова разрыдаться на месте, если бы не разучилась; мои губы были поджаты, а картинка у нижних век привычно плавилась, но слёз не было. Заняв своё излюбленное место у алхимического стола, я постепенно расслабилась, наблюдая за его работой. Он снова возился со своим экспериментом, стоя с тем самым дневником на альдмерисе, что-то вычитывал, параллельно вычёркивая. Я наблюдала за тем, как он пробегался по строчкам, иногда хмурился или прикрывал глаза, видимо, не оценив того, что было написано им же. Как он уже рефлекторно прокручивал в руке перо, кончик которого уже предварительно был окунут в чернильницу. Я слушала, как под давлением его руки пишутся новые строки и зачёркиваются старые. Слышала, как он шумно выдыхал от раздражения, морщась, из-за чего от его глаз пробегались лучики морщинок. Он выглядел неотразимо, пусть даже и просто думал, работал… жил. Жил. Человек передо мной стоящий, прекрасно знающий и помнящий, что смерть — это последнее, что я бы ему желала, это последнее, о чём я думала в его случае. Но человек этот продолжал буквально насмехаться надо мной, не придавая и не желая слышать того смысла в моих словах, который я в них вкладывала, а может, я плохо его вкладывала или не вкладывала вовсе? Нет, он знал и обращал на это внимание, но не относился серьёзно, а может, и относился, а я и это не видела? В последнее время Люсьен почти при каждом удобном случае говорил мне, что рано или поздно что-то произойдёт. Он знал, что, но не вдавался в конкретику, даже намёка не давал. И я его понимала, и я не спрашивала, и я старалась не лезть, но взамен он буквально глумился надо мной. Я не просила понимания в ответ, я не хотела и не желала требовать от него отдачи, но… Страшную и трагическую для меня ситуацию он превращал в шутку и во что-то несерьёзное. Особенно после того, когда речь заходила об окончании его деятельности. Люсьен не говорил прямо, но намекал, что для него это что-то будет последним делом. С этого и начались наши последние споры. В прямом смысле скандалы, когда я была готова что-то швырнуть в него, срываясь на крик и моля, чтобы он замолчал. Чаще всего он умолкал, но я знала, что на время, ведь Люсьен сам мне сулил о том, что его очередная попытка достучаться до меня не увенчалась успехом, и он обязательно предпримет новую. А я, дабы не нагнетать на себя раньше времени, всячески старалась забыть об этом, пытаясь человека рядом с собой заставить сделать то же самое. Но несмотря на его открытые заявления о своей смерти, Люсьен ни разу не дал мне даже повода заметить в нём отсутствие стремлений к жизни. Я не знала точно, но хотя бы догадывалась, что люди, знающие подобное, ведут себя… иначе. Попытки… оградиться от этого? Спастись? Подготовиться. И нет, не к смерти, как это бывает, а подготовиться, чтобы обмануть её. Но Люсьен… Создавалось ощущение, что ничего не делал. После последнего нашего такого спора прошло уже много времени, и он последние две недели не поднимал эту тему, а я же настолько устала от этого, что и думать о ней забыла. Это было не тем, о чём забываешь, но я не хотела думать, я боялась думать. А сейчас мои опасения вспыхнули с новой силой, вынуждая предупредить его заранее, чтобы он не говорил об этом. Снова. Когда я под натиском мыслей отводила глаза, то тут же возвращала на него, боясь, что, возможно, мы последний раз сидели вот так вот. Это было похоже на паранойю, и не на ту, которая у меня была. И это было влияние его слов. И только он был виноват в том, что я думала или хотя бы задумывалась о подобном, хоть и не желала этого делать. Некоторое время он смотрел в одну точку в книге, при этом продолжая вертеть пером пальцами, пока не закинул его в сгиб дневника и не отложил на стол, посмотрев на меня. Мы оба молчали, не зная, что друг другу сказать. Постепенно я забыла о том, о чём думала, вернувшись к другому. Чувство, ранее мною не испытываемое, сжигало меня изнутри своей силой и беспокойством. Где-то внутри засела ненормальная для меня мысль, что я полюбила не того человека. Человек, стоящий передо мной, страшный, не знающий ничего, кроме своей деятельности. Человек этот наводит ужас даже на меня, и единственный человек в моей жизни, против которого я не скажу ни слова, хотя бы теперь. Была лишь одна тема, на которую из меня обычно вырывалось то самое громкое и эмоциональное: «Нет!» Смерть. Я глушила все противоречащие моим чувствам мысли, зная, что моё стояло сейчас передо мной, но я не находила в себе сил, чтобы озвучить это вслух. Оборвав зрительный контакт, я посмотрела на реторту, кивнув на неё. — Как твой эксперимент? — поинтересовалась я тем, что первое пришло мне в голову. Ответа не последовало, из-за чего я плотно сжала губы, закрывая глаза в ожидании. В ожидании хоть каких-то слов, в ожидании даже не столько ответа, сколько голоса. Мне хотелось, чтобы он хотя бы сделал видимость, что вникнет в «беседу», но нет. Не выдержав молчания, разрывающего душу сильнее, чем в таких ситуациях слова, я открыла глаза, искоса посмотрев на него, осознавая, что он так и смотрел на меня. Вероятно, мой взгляд был опасливым, нежели осуждающим. А я осуждала. Я знала, что он знал о том, о чём я думала на самом деле, но он ничего на это не говорил. Люсьен мог бы, как это часто бывает, натолкнуть на вопрос сам, задать волнующее за меня, но именно сейчас этого не делал, словно назло. Он бы перешёл к сути, чтобы не оттягивать время зря. Время… Люсьен ценил его и на такое не тратил. Но было другое: взгляд. Я смотрела на него со злостью, с нескрываемым раздражением из-за него же, а он… Не имея ни одной отрицательной эмоции. И мы с ним полностью поменялись местами. Это я. Я должна была смотреть, как он сейчас: сочувствующе, тоскливо и тепло. Но он вынуждал, заставлял меня испытывать по отношению к нему лишь непонимание и злость. — Мой интерес неуместен, да? — всё же спросила я, думая, что, может, он ушёл в мысли. Но он бессловесно кивнул, давая понять, что нет, он был здесь. — Но меня убивает наше молчание, — продолжила я, пытаясь добиться от него хоть чего-то. — А больше мне сказать нечего. — Правда? — далёкое и тихое получила я, хотя и этому была рада. Идей для разговора было много, но ни на одну я не хотела говорить. Я боялась. Мне не хотелось возвращаться к душераздирающей для себя теме. Всё ещё хватаясь за невидимые, но желанные стебельки надежды, я спросила: — Ты… — Я замолчала, пытаясь сдержать новую волну паники. — И правда принял решение о моём новом звании? И, как ты выразился, информацию об этом уже отправил? — Да, правда. — Я подняла на него глаза. — Сегодня ночью, — добавил он, будто зная и опережая мои вопросы. Заторможенно кивнув, я вновь опустила глаза, чувствуя горечь от ещё большего осознания того, кем я теперь была. Вспомнился вчерашний день, вспомнилось то, что хотелось забыть. Матье, разговор, взгляд Люсьена и его уход, словно он поставил точку на всём том, что было. Как я бежала за ним, и как он обернулся. Меня разрывало осознание, что в моих фантазиях он отвернулся от меня, а на самом же деле придвинул ещё ближе к себе. Но меня убивала и другая версия: что он и правда отвернулся, потому и дал мне новое звание; ты близко как никогда, но и в то же время слишком далеко от него. Когда я шла сюда сегодня, наша встреча представлялась мне по-другому. Но разговор, а точнее, пока его отсутствие, вгоняло меня в совсем и без того угнетённое состояние. — Кто знает, может, когда-нибудь ты встанешь на моё место. — Нет! — вырвался тот самый протест из меня, а я громко воскликнула, неконтролируемо ударив по столу. — Ты же знаешь, что нет! Мать нашу и вашу, Люсьен! Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не начинал этот разговор?! Сначала эта тема вызывала смех, впервые, когда я заявила ему, что его Душителем становиться не желаю. Потом раздражение, сменяющееся гневом, а дальше паника, как в данный момент. Постепенно и в последний раз — сейчас паника смешалась со злостью, как в первый, а я желала таким образом добиться от него понимания и чтобы он не замолчал, а выбросил эту тему и при мне никогда не поднимал. Мне хотелось вцепиться в него и хорошенько встряхнуть; на мой ор и негодование он лишь хмыкнул одним уголком губ, так по-знакомому с умилением смотря на эту сцену. — Не стоит так говорить о нашей Матери, Клара. — Несмотря на выговор, он улыбнулся ещё шире, снова не прислушиваясь к моим словам. — Ты!.. — Сорвавшись и решив осуществить задуманное, я вскочила со своего места, подошла к нему и развернула к себе. — Ты меня не слушаешь, — заглянула я в его глаза. — Ты вздёрнул меня ещё тогда, месяц назад, когда сказал, что рано или поздно я займу твоё место! — Я встряхнула его, начиная раздражаться ещё больше от его спокойствия. — Я тебя просила об этом не говорить, но ты плевать хотел на мои чувства! Неужели ты настолько чёрствый, чтобы не говорить хотя бы при мне такого? Да… Да лучше вообще не думать об этом! — Некоторые слова в порыве гнева я протягивала, где-то говорила быстро, всматриваясь во всё ещё спокойную физиономию. — То есть сейчас ты вот так вот выражаешь свои чувства? — обратил он внимание на, казалось бы, самое неважное во всём мною сказанном. — И кто после этого из нас чёрствый? — Да прекрати же ты бесить меня своим спокойствием, в самом деле! — решила парировать и я. — Не переводи стрелки, неважно, как Я их выражаю, главное, что ТЫ мои не в грош не ставишь! Я выпалила это специально, чтобы добиться от него хоть какой-то реакции, но передо мной стоял словно не наводящий всё это время ужас Уведомитель, не убийца, занимающийся этим почти всю жизнь, а человек, лишенный любой злобы, отрицательных чувств и эмоций. Передо мной стояла словно оболочка того, кого я всегда знала. Люсьен был другим, не тем, каким был до этого. То, что было в момент разговора с Матье, УЖЕ отличалось от того, что я видела сейчас. Он оставался таким же спокойным, но изменилось его отношение ко мне, словно кто-то в нём переключал настроение и поведение. Его действия в отношении меня снова были рваными, они снова были лишены вольности. Изменения в нём были слишком резкими, и если раньше я успевала их замечать, успевала это контролировать и вовремя реагировать, то сейчас мне не удавалось сделать даже первого. Только выдохнув, он мягко взял меня за руки и отвёл назад, усаживая в кресло. На этом я думала, что он что-то скажет и оставит меня на некоторое время в покое, но он присел передо мной, вглядываясь в мои глаза. — Твоя проблема и твой самый большой минус в том, что, являясь вполне умной женщиной, ты часто поступаешь и говоришь, не подумав. Я мог бы успокоить себя, мог бы сослаться на то, что у тебя просто не было времени поразмыслить над моим решением, но нет, ведь я сужу из того, что неоднократно было мною замечено. Клара, ну неужели ты, вполне сносная убийца, обладающая логикой и хоть каким-то разумом, не можешь прийти к мысли о том, что моё принятое решение было ради твоего же блага? И неважно то, что принять это решение было непросто, неважно, что для тебя это конец, а для меня же — возможность дать тебе начало для чего-то нового, возможно, более лучшего. — Он продолжил, а я опустила голову, замотав ей. — Ну неужели ты не можешь отодвинуть это заслонившее ТВОЙ взор ТВОЁ же «Я» и не посмотреть на всё с другой стороны? — Да с какой стороны, Люсьен? — подняла я глаза на него, радуясь наконец его многословности, но не смыслом этих слов. — Я не виню тебя в твоём выборе, я не… Не виню и не буду винить тебя ни в одном из принятых тобой решений, но здесь, выбрав это, ты сыплешь соль мне на рану. Ты выбрал? Ну так хотя бы не говори мне о дальнейшей ступени этой губительной для меня иерархической лестницы! Да, сейчас опять-таки я думаю только о себе любимой, но и ты пойми же меня! Ну не желаю, не желаю я занимать конкретно твоё место. Не тем способом. — Но он один. — Да чёрт с ним! — воскликнула я, откинувшись назад, но тут же склонилась к нему снова. — Значит, я буду всю жизнь стоять на том, где я сейчас. Чёрт с ним, что каждый день мне будет больно от осознания того, кто я, чёрт с ними, с этими чувствами, но не заставляй, не вынуждай меня вспоминать об этом, ну пожалей же ты меня! — На последних словах я взвыла, протягивая их. — Клара, нет. — Да прекрати же… — Я закрыла лицо руками, не в силах больше смотреть на него. — Ну что ты за человек такой?.. — Но я тут же убрала руки с лица, хватаясь за его плечи и делая последнюю попытку достучаться до него. — Не смей, слышишь?! Не смей начинать при мне эту тему! Пожалуйста, не издевайся же ты так надо мной! Говорящий, но в то же время пустой взгляд карих глаз не отвечал мне, продолжая оставлять меня в неведении и биться в панике. Я же не находила сил сказать что-то ещё, ведь даже на это ответа получить не могла. Он на секунду закрыл глаза и выдохнул, прежде чем заговорить. — В последнее время всё, что было принято мною в отношении тебя, — поверх слов он дотронулся до моих кистей рук на своих плечах, — являлось ничем иным, как проявлением заботы. Если ты её не видишь, то это не значит, что её нет. Поверь мне, всё, что я хочу, — это обезопасить от происходящего того, кого к этому приплетать мне бы не хотелось, а в данном случае тебя. Я снова замотала головой, находясь просто в потрясении от его слов. Видя мою реакцию, он продолжил свои попытки добиться ОТ МЕНЯ понимания. — Послушай меня… — потянулся он к моим плечам. — Терпеть тебя не могу… — Не выдвинув открытого отказа, я попыталась отцепить его руки, на что он схватился за них сильнее, чуть встряхнув. — Послушай меня. Это будет, Клара. Я хочу лишь подготовить тебя к этому. Возможно, так тебе будет легче. — Ты отвратителен, ты противен мне и невыносим! Ты хочешь помочь, но делаешь только хуже, неужели ты не понимаешь?! — Ты просто не видишь этой помощи, глупая, — снова улыбнулся он, рассматривая моё лицо. Нет, теперь его спокойствие меня не раздражало, а пугало. Раньше любую такую нашу стычку он пресекал, делая мне выговор, затыкая одним взглядом, а сейчас он не перестал этого делать, а просто старался по-другому этого добиться. Но в этом случае ни один из выбранных им путей не был правильным. В такие моменты я чувствовала себя упёртым бараном, норовившим пойти на что угодно, лишь бы добиться желаемого. Проблема была одна: сидящий напротив меня человек. Люсьен преследовал свои цели, будучи таким же настойчивым, совершенно не взирая на то, что перед ним сидел другой человек, со своими переживаниями и своей видимостью ситуации. Он, возможно, да и, скорее всего, всё-таки и думал, но всё равно пытался сделать по-своему, будучи полностью уверенным, что его решение правильнее, пусть и приносящее лишь страдание и мучение. От безвыходности ситуации мне же хотелось, и не оставалось ничего другого, кроме как провалиться под землю, зарыться где-то там со своей болью, хотя даже тогда не факт, что он не стал бы стучаться ко мне, взывая и твердя, что он поступает пра-виль-но, и неважно, что я была бы уже там, где меня не достать. — Почему всё сказанное тобой с умыслом помочь и обезопасить ранит меня только сильнее? — Это ты расцениваешь сказанное мною как нож меж рёбер. Ты слышишь не то, что хотела бы, поэтому всё нежелательное ты воспринимаешь только так. — Нет… Да. — Я подняла апатичный от безысходности взгляд на него. — Ты ужасен. Снова смех на оскорбление, снова бездействие и отсутствие серьёзного отношения к моим словам, словно я и правда перед ним шутки шутила. Люсьен поднялся, убирая мои руки со своих плеч. Я смотрела на то, как он отходит к столу, то ли пытаясь сконцентрироваться на чём-то, а может, просто думал. Передо мной стоял небезразличный для меня человек, но он, зная это, мало того, что всерьёз говорил мне о своей смерти, так ещё и всячески пытался прогнать меня, отвергнуть. Непреднамеренно я стала винить себя в этом, думая, что всё это только из-за меня: из-за сцены вчера, моей реакции и слов. «Я стала причиной того, что он отвернулся от меня? Почему, зачем я вообще вчера приехала обратно? Лучше бы сидела в столице, как и было запланировано…» В процессе самокопаний я закрыла лицо руками; от осознания ещё более ужасной истины я еле слышно всхлипнула, тут же поджав губы, а когда поднялась, Люсьен посмотрел на меня, видимо, ожидая моих дальнейших действий. — Уходишь? Я резко повернулась к нему, чувствуя, как злость снова начинает закипать во мне подобно лаве, а я сжимаю кулаки, впиваясь в кожу ногтями. — Нет, ну я просто не понимаю! — подошла я к нему. — Ты не думаешь о моих чувствах, гонишь меня вместе с ними же, а теперь удивляешься? Что. С тобой. Не так?! — отчеканила я последнее. Закрыв глаза, он до невыносимости стеснённо положил ладони мне на плечи, немного спускаясь ниже по рукам. Это было резко. Снова очень резкое изменение в его состоянии, но это было то, что он хотел сделать, пытаясь выбраться из-под давления. — Неужели ты не видишь?.. — Вопреки всем чувствам и своей злости я снова попыталась достучаться до него. — Неужели ты не видишь, что я… — запнувшись, не в силах озвучить три слова, я замолчала, ожидая его реакции. — Вижу. Именно поэтому и пытаюсь оградиться. — Сказав это, он, словно ляпнув лишнего и будто испугавшись своих же слов, посмотрел вверх, но, превозмогая себя, продолжил: — Вся проблема в том, что у меня не выходит. Ты не даёшь мне этого сделать. Своим голосом, взглядом, действиями, руками, самим присутствием. Ты действуешь на меня теперь даже тогда, когда тебя нет в поле моего зрения. Даже сейчас я пытаюсь, делаю всё, чтобы ты отвернулась от меня, но нет. Ты не оставляешь попыток выдернуть меня из… Он вдруг стал буквально сыпать нескончаемым потоком правды и откровений, но вовремя опомнился. Понимая, что все мои доводы и мысли, надуманные и накопленные часами, днями, неделями и месяцами, будто бы подтвердились, я попыталась промолчать об этом, осознавая, что мне всё же и правда удаётся вытащить его из пут влияния. Я подошла к нему ближе, проводя руками по ткани чёрной робы, поднимаясь к воротнику и выше, к шее; обняла его лицо ладонями, вынуждая посмотреть на себя; гладила его скулы большими пальцами, видя, что он менялся. Незаметно, незначительно, медленно, но менялся. Проблема была не в том, что он нуждался в ласке или телесных прикосновениях. Вся дилемма заключалась только в моей способности вытащить его истинное «Я» наружу, самовольно забывая тот факт, что я была единственной, способной это сделать. И Люсьен нуждался именно в этом, он этого желал, он этого хотел, но не мог сказать в открытую. Он и сказал бы, но именно что не мог. — Это хорошо, что я не даю тебе этого сделать, — прошептала я, улыбнувшись, но тут же заговорила твёрже: — Влияние, — процедила я голосом, далёким от своего собственного. — Тебе нужна моя помощь, и я могу помочь. На слове «помощь» он(?) дёрнулся, а как только я договорила, снова посмотрел наверх. — Нет, смотри на меня! — прикрикнула я, вынуждая его с протяжным выдохом борца опустить голову. — Только на меня, Люсьен. — Я прильнула к нему, касаясь носом мужской щеки, чувствуя, как шумно сглатывая, он утыкается носом мне в висок, как закрывает глаза и разлепляет сухие губы, чтобы выпустить прерывистый выдох, рванный, надрывающийся, как больной сдерживает от бесконечных мучений стон. — Это твоё влияние, — услышала я над своим ухом такой по-человечески живой, приятный голос. Осознавая, что он почти сорвался и потеряв от этого голову, я оторвала себя от его кожи, смотря то в почерневшие глаза, то на манящие меня губы. Желание сделать это сплелось с потребностью, с желанием помочь, с желанием вернуть его. — Ну же… — приблизилась я, аккуратно дотрагиваясь своими губами его, обветренных и сухих. Он ответил охотно, но и в то же время до такой степени тяжело и мучительно, словно это приносило ему боль и страдания. Оторвавшись от меня и заглянув в мои глаза, он сдавленно выдохнул и поцеловал уже сам, решительнее и смелее, будто переступая через преграду между нами. Несмотря на моё открытое желание и его закрытое, ни я, ни он не углубляли поцелуй, лишь прихватывая губы друг друга. Его губы… Слишком много раз их хозяин говорил ими то, о чём я до сих пор помнила и о чём вряд ли теперь забуду, слишком часто изгибающиеся в оскале, когда я доводила их владельца до ярости, слишком часто не позволяющие молвить то, что хотелось, но иногда всё же срывающееся с них. Уста его слишком редко улыбающиеся, слишком редко звавшие меня: «Кла-ра». И никогда не дотрагивающиеся до сего момента. Осознавая, чьих губ я сейчас касалась, я спустя время мяла их и покусывала, получая то же самое в ответ. Я буквально трепетала от осознания того, что у меня получалось вернуть его, что я получила желаемое, получила то, о чём грезила и о чём мечтала; дрожала от желания обладать конкретным человеком, быть чувствуемой для него. Позволяя ему углубить поцелуй, я неконтролируемо промычала, из-за чего он словно очнулся и, схватив меня за плечи, отодвинул от себя, склонив голову и тяжело дыша. — Нет. Так нельзя. — Он сомкнул глаза, пытаясь успокоиться. Смотря на его уже порозовевшие, влажные губы и чувствуя, как мои такие же начинают холодеть, я почти взревела вслух, чувствуя, что теперь не остановлюсь. — Нет, нет, нет… — коснулась я руками его лица, вновь заставляя посмотреть на себя. — Только не сейчас… Прошу тебя… Люсьен, оставайся со мной… Я снова прильнула к нему, чувствуя, как хватка рук под натиском желания ослабла. Он почти сорвался, но тут же снова отодвинул меня, вцепившись в плечи. Шумно вдохнув, Люсьен запрокинул голову. — Люсьен, пожалуйста… — Ты не представляешь, как я хочу тебя… — процедил он, всё ещё стискивая зубы, так, что на сильной шее напрягались мышцы, а меня же вынуждая от услышанного почти рухнуть ему в ноги. — Но если я сорвусь, то не смогу остановиться. Устояв на ногах от новой волны растекающейся по телу сладкой неги и желания, скопившегося где-то внизу живота, я вслед за ним жадно и прерывисто втянула кислород. — Я хочу… Я не буду просить остановиться… — коснулась я носом его шеи, ощущая, как он горел, как шумно выдыхал и скрипел зубами, чувствуя, как непослушные руки рвано скользят вверх к моей шее, но влияние всё ещё старается удержать его, слыша, как он еле различимо промычал, вдыхая запах моих волос и продолжая бороться с желанием. — Пожалуйста… — снова срывается с моих уст, а я отрываюсь от его шеи и смотрю в его глаза. — Прошу… — льну я к его губам, оставляя на них мягкий поцелуй и рассматривая их восхитительный контур. Последние крупицы самоконтроля (САМОконтроля ли?) крошатся, когда он срывается, рывком прижимая меня к себе и ловя губами мой первый восклицательный стон. На этот раз глубоко и внезапно, словно полностью вернувшись в себя, властвуя над своим телом и разумом в одиночку. Изменилось всё: от прикосновений его губ, дыхания, действий и их напора. Его руки сжимали меня, словно в тисках, и следы от такого давления ещё долго будут болеть. Поцелуи, когда он кусал мои губы почти до крови. Где-то внутри меня мелькнула мысль, что мне страшно, но она тут же меркла на фоне одной, той, что отключала все мои страхи и переживания, отдавая моё тело и разум во власть убийцы. Сейчас он был тем самым Люсьеном, которого я видела, когда… Видела ли? Грубость, вседозволенность, хозяйственность мужских рук на моём закрытом одеждой теле, но… мягкость, чувственность, нежность. Крышу срывает у нас обоих, вот он уже подталкивает меня к алхимическому столу и одним движением сгребает всё в сторону, не отрываясь от меня. Вдох. Подхватив за бёдра как что-то невесомое, вызывая у меня всхлип от неожиданности, он усадил меня на стол. Выдох. Из-за вспыхнувшего до сего момента потаённого желания мы стали будто опьянёнными друг от друга. Буквально сорвав с меня верхнюю часть костюма, Люсьен прильнул к моей шее, провёл губами ощутимую дорожку от неё до ключиц, где-то покусывая постанывающую от прикосновений кожу. Вцепившись в мужские плечи, я растворилась в ощущениях, что дарили влажные губы, моё имя, которое шептал он почти скороговоркой. Горячее дыхание опалило её, когда губы спустились ниже к налившейся от возбуждения груди, обводя языком ареолу и вдыхая мой запах, словно хищник, добравшийся до жертвы. Я ахнула, но тут же закусила губу, когда он прикусил кожу на её чувствительном месте. Вперемешку с поскуливанием от осознания происходящего и ощущений я что-то шептала и цеплялась за него, пока шершавые ладони спускались ниже по моей талии, забираясь под одежду и ниже по животу, словно уже желая добраться до нервных окончаний в самом его низу. Стараясь взять себя в руки, я разлепила глаза и вынудила его выпрямиться; дрожащими пальцами потянулась к поясу его робы, опуская ругательства на неподдающийся узел, но вот, спустя несколько неудачных попыток, мне удаётся развязать его, пытаясь сорвать одеяние с его рук. Мантия падает на пол, оставляя его в штанах и расстёгнутой у шеи рубашке. Снова завладев моими губами, он раскрыл их, заставляя приоткрыть рот, сплетаясь языком с моим. Я чувствовала его вкус, приятный и будто хмельной, вынуждая отпускать сплетение всхлипов и постанываний в его уста, которыми он так жадно вцепился в мои, будто зная: на секунду замнётся и снова впадёт в когтистые лапы влияния. И даже в такой момент эта мысль пугала меня, а я наравне с почти животным желанием обладать этим мужчиной хотела оторваться и закричать, замолить его ни в коем случае не останавливаться, хоть его и вряд ли уже можно было остановить. Я коснулась кожи около штанов, проводя по его бедру, но, не решившись проникнуть под эту одежду, залезла рукой под рубашку и провела кончиками пальцев по телу вверх, чувствуя его красивый и приятный рельеф, дотрагиваясь до груди и оглаживая мощные мышцы. — Сними… — прошептала я в его губы, дёрнув ткань верхней одежды. Нехотя оторвавшись, он выполнил просьбу, откинув рубаху в сторону. Люсьен подошёл ко мне, а я, рассмотрев желаемое тело липким цепляющим взором, прильнула губами к его ключицам, очерчивая ими выделяющийся костяк, целуя горячую кожу, каждый сантиметр, пока он притягивал меня ближе к себе так, чтобы мы соприкасались телами. Ловкие пальцы освободили меня от остатков одежды вместе с бельём, а Люсьен, отойдя от меня на пару шагов, и отбрасывая броню, рассмотрел картину перед собой. В какой-то момент я испугалась того, кто передо мной стоял, и в каком виде я перед ним была: нагой и открытой. Люсьен же был словно воплощением божества: таким же до одури красивым и могущественным, даже при том, что был уязвимее, чем когда-либо. Часто вздымающаяся грудь от сбивчивого дыхания, опьянённый взор глаз, обрамлённых пушистыми ресницами, длинные чёрные пряди выбившихся волос… Я сходила с ума от одного его вида, была готова свихнуться от осознания, какой же человек открылся мне. Стараясь побороть желание самой прикрыться или спрыгнуть и наброситься на него, я запрокинула голову с протяжным вздохом. — Великолепие… — прошептал он погрубевшим голосом, медленно приближаясь. — Как приятно, что теперь я могу коснуться его… — Он положил ладонь на мою внутреннюю часть бедра и развёл ноги, медленно двигаясь к чувствительному месту. В затуманенный возбуждением разум просочилась мысль, разнося его последние слова, словно ветром. Я почти ничего ему не говорила, лишь сыпала обвинениями и оскорблениями, и уже неважно, уместными они были или нет. От злости на саму же себя и чувством виновности перед ним я не раз проговаривала в его губы одно и то же слово. — Не извиняйся… — шептал он, согревая обжигающим дыханием. — Но… как… — Просто… Отсутствие спокойствия в голосе, его привычной рациональности и холода доводило меня и моё тело окончательно, из-за чего я стала молить его о продолжении прямо в губы, на что он никак не реагировал. Вся красная и восприимчивая, я продолжала что-то шептать ему, пока он оттягивал время, позволяя его рукам по-хозяйски гулять по моему телу, изучая и лаская. Руки убийцы, руки того, кто, не чураясь, мог ими голыми отнять не одну жизнь разом. Руки страшного человека, чаще всего скрытые под толстой кожей перчаток, а потому и почти всегда холодные, стынущие. Но сейчас они были горячими, бархатными, даже несмотря на то, что я чувствовала на них мозоли; руки умелые и свободные. Зазвенела пряжка ремня. С протяжным вздохом я посмотрела на него снизу вверх мутным от желания взором, понимая, что его был таким же. Люсьен на секунду замер, созерцая меня вроде и потеплевшим взглядом чёрных глаз, но и в то же время до беспамятства безумным. Он вдохнул поглубже и снова впился в меня губами, кусая мои и снова поглаживая их. Будто получив разрешение на продолжение, я с громким всхлипом дрогнула, когда он заполнил меня, и с его губ сорвался первый хрипловатый стон. — Люсьен… — протянула я его имя, морщась от вожделения почти до боли в висках. Он вошёл медленно, растягивая. Дрожа от проникновения, я сжала стенками его плоть, выгибаясь в сильных удерживающих меня руках. Из головы резко ушли все мысли, а по ушам давили собственные удары сердца и дыхание человека напротив. — Моё… — проговорил он, вынуждая меня почти вскрикнуть от удовольствия, а сам вслед за словом толкнулся в меня первый раз. — И только. Я стала без устали соглашаться, теряя смысл этих двух букв. Несколько медленных движений и жалобных скрипов стола, что по мере скорости сменились на похабную и горькую песню, будто мебелина подо мной предзнаменовала свой конец от такого давления. Нащупав удерживающую мои волосы тесьму, мужские пальцы стянули её с них, пропуская локоны меж пальцев, а после сжал их и вынудил меня запрокинуть голову, прижимаясь губами к шее. Он очерчивал языком линию подбородка, сдавленно дыша, а я извивалась, оставляя небрежные царапины на его спине и приветствуя каждый из его движений вздохом, будучи не в силах сдерживаться. В такие моменты время не имеет ни значения, ни той же скорости, становясь полностью безразличным, рушась под давлением удовольствия, звуков собственных и звуков двух движущихся тел. Есть лишь концентрация на собственных ощущениях, желая в такие моменты оттянуть конец и, что самое главное, не пропустить приближение того самого конца. И он оттягивал его, видимо, желая насытиться вдоволь, а я не препятствовала, полностью отдавшись. Тело пробивает очередная, пока еле ощутимая, вибрация, и внизу живота словно что-то начинает гореть, вынуждая меня озвучивать всё, что я испытывала, вслух, вкладывая это в несвязные звуки и стоны, а Люсьен, в который раз ощущая это, в который раз замедляется, но потом снова набирает тот же темп, стараясь удержаться на одной страстной неге. Через несколько минут моё тело начала бить уже крупная дрожь в приближении последней волны. Люсьен, чувствуя это и не желая более оттягивать, спустил руки с моей талии к ягодицам и, схватившись за них, ускорился ещё больше, вынуждая подмахивать ему навстречу, стонать его имя, моля и крича в своды форта. — Люсьен… Я… — …Как же ты стонешь… — пробормотал он скороговоркой на одной ноте, заткнув меня сладостным от приближающего оргазма поцелуем. Простонав ему в губы, я тяжело задышала в приближении конца, чувствуя, как внутренние мышцы напрягаются, а внизу живота что-то рвётся. Я содрогнулась, хватаясь за покрытые слоем пота сильные плечи. Через несколько секунд с последним толчком он вздрогнул телом сам, уткнувшись мне в плечо и изливаясь в меня. Мышцы снова неконтролируемо сжались вокруг его плоти, пульсируя и отдавая такой же пульсацией в виски. Я уже не стонала, но громко скулила в его плечо, сжимая глаза до красных точек, чувствуя, как в их уголках скопились слезинки. Учащенное сердцебиение в груди напротив начало успокаиваться по мере его выравнивания, а широкая грудная клетка подо мной поднималась и опускалась так же быстро, как и моя. Дрожащие мужские руки медленно отпустили саднящую кожу, плавно поднимаясь вверх по спине к сырым лопаткам. Только когда Люсьен медленно отпрянул от моего плеча, я почувствовала приятную боль, видимо, после его укуса. Он прижался лбом к моему, одной рукой придерживая моё всё ещё дрожащее тело, а второй поднимаясь выше к лицу. — Ох, Клара… — Его голос был не похож ни на один из тех, которые я от него слышала. Сдавленный и осипший, низкий и… живой. — Что же ты со мной делаешь… — Люсьен… — Голос провалился из-за всё ещё сбивчивого дыхания, не давая договорить. Вместо этого он вновь припал к моим губам, словно на большее у него не осталось сил. Ответить получилось охотно, но так же спокойно и медленно, совершенно не так, как это было до всего этого. Я чувствовала солёный вкус на его губах, смешавшийся с моим, чувствовала сильное сердцебиение, когда он прижимался к моей груди, чувствовала, как рука, до этого сдавливающая кожу, мягко гладила бедро, задевая выступающую на нём косточку. — Прошу… — удаётся мне протянуть одно слово в уста напротив, вынуждая его чуть отпрянуть и выслушать, убирая с моего лица сырые пряди волос. — Умоляю, избавь меня от душевных страданий. — Тебе больно… — прошептал он, утыкаясь сырым носом мне в висок. Этот жест с горячим дыханием и сиплым выдохом, руки, что продолжали удерживать меня… Даже так он буквально залечивал мою дыру в душе размером с пустоту, виновником которой он сам же и являлся. — Очень… Ты же знаешь, что я тебя… — всё ещё не в силах озвучить рвущиеся слова наружу, я замялась. — …Но и ненавижу за твои слова. Пожалуйста… Люсьен выдохнул, сухо сглатывая. Его руки спустились ниже, продолжая ласкать моё изнурённое тело: талия, грудь, ноги, руки от плеч до ладоней на своих плечах и обратно. Только когда они останавливаются на шее, он отлипает от меня, смотря в мои глаза, которые смотрели на него, как невинный молит о пощаде палача, и проводя ладонями по лицу. Счастье и эйфория меркнут на фоне вновь подступающей паники, а я, как от удара, морщусь, слыша лишь его дыхание и молчание в ответ. — Я не буду… — всё же произнёс он, на что я ухватилась за него сильнее, благодарно улыбнувшись и прильнув к его сырому телу, оставляя почти невесомый поцелуй на мужском плече и тут же закрывая глаза, чувствуя, как приятная усталость начинает брать надо мной верх, а ноги, обхватывающие его торс, постепенно обмякать. — Спасибо.

…Особенно, когда ТВОЁ влияние затмевает ЕГО.