Новенький.

- Ку-у-уда собрался, — послышалось из-за спины, а потом Вову схватили за шкирку и втянули обратно в класс. Он недовольно выругался и вырвался из Лёшиной хватки, расправляя воротник олимпийки, — Забыл, что дежурим на этой неделе? — Не забыл. Специально съебаться хотел. — Ага, щас, — усмехнулся Губанов, закрывая дверь кабинета изнутри. Парни остались в непривычно тихом помещении, лишь из коридора доносились гулкий топот и крики убегающих домой школьников, — Тряпку в зубы и вперед. — Борзый ты стал, бля. — У тебя научился. Вова улыбнулся одной стороной губ и не послушал Лёшу, решив сначала поднять стулья. Делал он это нерасторопно и лениво, специально растягивал время, так что когда закончил, то Губанов уже и доску обтер, и пол почти полностью подмел. Дежурство для Семенюка всегда казалось наискучнейшей каторгой, так что за пару дней уборки в классе он успел устать до изнеможения. Конечно, все это было напускное нытье. — Че ты, все еще на цепи сидишь? — спросил Вова, когда поднял последний стул и начал отряхивать руки. — Не, родители уже как-то подзабили. Даже не спрашивают, где я после школы задерживаюсь. Сходи за водой для цветов. Вова невнятно пробурчал что-то в ответ, но поймал брошенную в его сторону пластиковую лейку и вышел в пустой коридор. Хозяйской походкой он направился в сторону туалета, считая ворон, но остановился у одного из подоконников. Его внимание привлекла небольшая девичья компашка, что направлялась к воротам. Вова узнал Алинку не сразу, но вгляделся и понял, что это именно она и еще пару девочек из класса. Прелестные дамы переговаривались о чем-то и смеялись, а Алина подхватывала, изящно прикрывая губы рукой. Семенюк вздохнул. Было непривычно осознавать, что их троица, грубо говоря, распалась. Теперь парень мог разговаривать с Алиной и без посредничества Губанова, провожать ее до дома, ждать с допов, но это не особо заменяло ту атмосферу активного общего обсуждения всего на свете. И Вова совсем немного — совсем капельку — скучал по этому. В то же время его уже не особо волновало, что Алина заводит подруг. Раньше он бы напрягся, в особенности из-за ее общения с Ксюхой, но сейчас казалось, будто все идет своим чередом и мешать течению дел не стоит. Вова еще постоял, ковыряя краску подоконника, и проводил глазами компашку девчонок до ворот, после чего продолжил путь до туалета. Семенюк, вернувшись в кабинет, застал Лёшу сидящим за пустым учительским столом. Тот смотрел в окно, уложив голову на локоть, и размашисто зевал. — Давай закончим уже, спать охота — жуть. — Чем хоть ночью занимаешься? — Тем, о чем ты даже в книжках не читал, — рассмеялся Лёша, выпрямляя спину и потягиваясь. — Ну ты даешь, — хихикнул Вова, начав поливать уже едва живые цветы на подоконниках. * * * Следующий день начался прекрасно хотя бы потому, что стартовал гораздо позже. Семенюк тихо радовался в глубине души, что учительница математики заболела, ведь благодаря этому отменили первый урок. Вова выспался и накануне вечером запасся сигаретами на выходные, так что шагал в школу в очень бодром настроении. Пришел даже чуть раньше, за пять минут до звонка с первого урока, так что не попал в толкучку в гардеробе, еще и в столовку зашел, купив пару жвачек без очереди. Илья даже ко второму уроку бы опоздал, тут и к гадалке не ходи, так что утренний перекур с бандой запланирован не был, оттого Вова пошел сразу к кабинету, где должен быть урок физики. Пустые коридоры создавали атмосферу умиротворения, совсем не как днем. Наверное, из-за еще не рассосавшейся за окнами тьмы зимнего утра и голосов преподавателей из-за дверей классов. Казалось, что школа плывет в каком-то черном пространстве, словно корабль в космосе. Семенюк замедлил шаг и, надув пузырь из жвачки, посмотрел в окно. Немного поглазев на свое размытое отражение и пригладив волосы, он пошел дальше и завернул за угол. И сразу увидел на подоконнике напротив нужного кабинета Губанова. С расстояния пары метров Володя не мог разглядеть его лицо, но из-за позы — руки сложены на груди, под локти подложен рюкзак, голова склонена вбок и упирается виском в стену — показалось, будто Лёша спал. Вова начал подходить, натягивая на лицо фирменную ухмылку и продумывая, как бы подколоть с утра пораньше, но, приблизившись, увидел, что парень и правда дрых. Вова встал напротив, опустив руки в карманы спортивок, и изогнул одну бровь дугой. Еще раз осмотрел Лёшу, чтобы убедиться. Ну да, вроде спит: грудь размеренно вздымается, заставляя едва слышимые вздохи слетать с приоткрытых губ, брови расслаблены, ресницы — Семенюк впервые подметил для себя, что они у Губанова слегка подрагивают. Вова помахал рукой перед лицом одноклассника и вздохнул, а потом щелкнул по носу. — Ай! — Лёша тихо вскрикнул и встрепенулся, потирая кончиками пальцев место щелчка. Он сонно оглянулся и остановил мутный, но уже слегка озлобленный взгляд на Вове. — Не спи, где попало. Муха в рот залетит. — Муха — это не так уж и страшно, — Лёша протер глаза и слегка улыбнулся, а потом протянул руку. Семенюк крепко пожал в знак приветствия. Вова и сам не заметил, в какой именно момент рукопожатие стало для них обычным делом. — Давно кемаришь? — С начала дня. — Ко второму же. — Да я Полину провожал к первому. Она боится одна ходить по утрам. Вот и сижу… — Губанов вздохнул и по-детски помахал ногами, — Жду. Прозвенел звонок, от которого Вова вздрогнул и огляделся. Из кабинетов стали выползать школьники, в том числе и из того, в котором должна быть физика. Шугнув пару малолеток, Семенюк вошел в класс и занял свое место, прилепив жвачку к нижней стороне сидушки. Лёша уселся за парту следом и с началом урока сразу притих, застыв в одной позе — кулак под подбородком и слегка сгорбленная спина. Вова не обратил на это внимания, вперившись сначала в доску на формулы, а когда стало скучно — в тетрадку. Он чиркал что-то на полях. Не рисовал, потому что однажды уже попытался, но почувствовал себя тупо, так что просто закрашивал клетки черточками разных направлений, создавая пестрящие узоры. В какой-то момент Вова перестал слышать бубнеж учительницы на заднем фоне, и это напрягло. А потом и вовсе раздалось сдержанное, но призывающее к вниманию покашливание. Семенюк вздрогнул, подумав, что его спалили за бездельем, но, когда посмотрел на женщину у доски исподлобья, понял, что та буравит взглядом именно Лёшу. Вова глянул на соседа и слегка опешил. Тот снова спал, причем сидя и балансируя на подставленной под голову руке. Семенюк пихнул Губанова коленом под столом, отчего тот встрепенулся, захлопал ресницами и сонно посмотрел на Вову с вопросом. — Училка, — прошептал тот и кивнул в сторону доски. — Что, Губанов, настолько скучно рассказываю? — грозно протянула учительница, сложив руки на груди и нахмурившись, — Встань-ка. — Нет, я слушал! Просто… — начал Лёша запинаясь и, кажется, все еще пребывая в мутном состоянии после сна. Он встал у парты, придерживаясь за ее край, — с закрытыми глазами. — Ну, раз слушал… — женщина прошла к своему столу и облокотилась о него бедром, — скажи, что такое ротоны. Губанов помолчал пару мгновений, а потом поднял одну бровь в недоумении. — Протоны? — Нет, ротоны. — Ну, это… — тихо заговорил Лёша, бегая глазами по классу, будто мог найти в окружении ответ на вопрос, — частицы. — Какие частицы? — усмехнулась учительница, постукивая пальцами по поверхности стола. Вова каждый раз удивлялся тому, как преподы порой умеют создать атмосферу нагнетания. Даже ему самому стало напряжно, хотя спалили и теперь спрашивают не его. — Частицы, которые… — пытался выдавить из себя Лёша, перебирая подол рубашки. Он кинул на Семенюка взгляд, наполненный мольбой и просьбой о помощи, но Вова лишь виновато пожал плечами. Он и сам не знал, о каких таких ротонах спрашивает женщина, пускай и слышал однажды об этих частицах вскользь. Губанов сдавленно вздохнул и замолчал совсем, поджав губы. — Вижу, не знаешь, — сказала учительница после минуты неловкого молчания, — Тогда ставлю двойку, но пока карандашом. Принесешь доклад на тему ротонов — исправлю. Садись. Лёша плюхнулся обратно на стул, как по голове ударенный, но выдохнул с облегчением, после чего начал тереть свое лицо в попытке взбодриться. А Вова уже листал Лёшин учебник по физике, чтобы найти тему, о которой спрашивала учительница. Заметку о ротонах Семенюк нашел чуть-ли не в конце. — В теоретической физике ротон — это элементарное возбуждение, или квазичастица, наблюдаемая в сверхтекучем гелии и конденсатах Бозе-Эйнштейна с дальнодействующими дипольными взаимодействиями или спин-орбитальной связью, — зачитал Вова, после чего Губанов тоже склонился к страницам, с любопытством рассматривая схемы частиц и формулы. — Я перестал понимать после слова «возбуждение». — Половое созревание не щадит? — Господи… — усмехнулся Лёша, — Извращенец. — Странно. Она тебе задала вопрос на тему, которую мы только к концу года должны изучить. Завалить, похоже, хотела. — Вот же… — Лёша отобрал у Вовы учебник, бегая глазами по странице. Он с легкой злобой захлопнул его и откинул на край парты, — нехорошая женщина. — Как изящно ты замаскировал слово «сука», — усмехнулся Семенюк, а Лёша лишь хитро улыбнулся. Вова исподтишка наблюдал, как Губанов тряс головой и массировал веки, и думал, чтобы спросить о ночных похождениях соседа снова. Он только приоткрыл губы для вопроса, как прозвенел звонок. * * * День в школе пролетел крайне быстро, чему Вова даже удивился. Показалось, будто было не шесть уроков, а полтора или максимум два. Только вот сбежать из школы, сверкая пятками, опять не позволило дежурство. Семенюк возвращался из туалета с ведром чистой воды для мытья доски, когда застал Лёшу уснувшим. Опять. — Да ты издеваешься… — протянул тихо Вова, когда вошел в класс и увидел, что Губанов, пока одноклассника не было, снял с последней парты стул, уселся на него и растекся по поверхности стола. Парень поставил ведро с водой у доски и направился к последней парте. Планом было — разбудить и заодно взбодрить. Как-нибудь напугать, стукнуть по парте или начать шатать стул, но когда Вова остановился и посмотрел на спящего Губанова, подбоченившись, ему стало жалко. И в то же время любопытно. Засыпательная способность Лёши просто поражала. Казалось, что тот может отключиться даже стоя, судя по последним дням. И Вове уж очень хотелось узнать, почему Лёша не спит по ночам. Что-то подсказывало ему, что тот занимается чем-то интересным, а Семенюку не говорит. Непорядок. А вдруг это какая-нибудь авантюра? Вова слабо улыбнулся собственным мыслям и протянул руку к чужис волосам. Зарылся пальцами в локоны и, прежде чем потрепать, ненадолго замер. «Бля, прикольно. Мягкие», — машинально подумал Семенюк, а потом осекся и грубовато, но безболезненно, взъерошил чужие волосы. Лёша в полудреме начал отпихивать от себя хулиганскую ладонь и бубнить что-то себе под нос. — Подъе-е-ем! — протянул Вова громко, склонившись к уху, когда Губанов не проснулся до конца. Тот вылез из своего укрытия в сгибах локтей и посмотрел на Володю так яростно, будто тот совершил самое злостное преступление на земле. — Можно было и не орать, — зевая, ответил парень и начал подниматься с места. Он вернул стул на парту и подхватил с пола рюкзак, — Ты все? — Я все. — Тогда пошли. Губанов вытащил из кармана брюк ключ от кабинета, который классуха доверила ему, а не Вове, и направился к выходу. — И чем ты, все-таки, занимаешься по ночам, что чуть ли не на ходу засыпаешь? — спросил ехидно Семенюк, пока Лёша закрывал дверь. — Не скажу. — Почему? — Ты будешь ржать, мне этого не надо. Губанов подергал ручку двери, убеждаясь, что она заперта, и зашагал к гардеробу. — Да не буду! Скажи, — не унимался Вова, семеня за одноклассником. Тот вздохнул и бросил на одноклассника сощуренный взгляд. — В лес хожу… — Зачем? Лёша ответил, но настолько тихо, что Вова не услышал, а переспросить не успел, так как Губанов скрылся в недрах гардероба, снуя между куртками второй смены. Семенюк цокнул языком и быстро отыскал свою куртку, после чего поспешил к выходу. Там он выцепил Лёшу снова. — А теперь еще раз, а то нихуя не расслышал. Парень вздрогнул и напряженно обернулся. — Да блять… Хожу смотреть метеоритный дождь. Доволен? — выпалив это, Лёша схватился за лямки рюкзака и сбежал с крыльца, торопясь покинуть опустевшую территорию школы. Вова еще пару мгновений постоял, пытаясь понять, правильно ли услышал, и побежал за Лёшей следом. — Внатуре? А родители че? — выпалил Семенюк, когда догнал парня и поравнялся с ним. — Ничего. Я же ночью хожу, они не замечают. Я надеюсь… — Как ты вообще… начал этим заниматься? — По радио на выходных услышал, что эта неделя самая благоприятная для того, чтобы увидеть это явление. Или типа того, — отмахнулся парень. Так как у Вовы с каждым ответом Губанова возникало лишь больше вопросов, ему пришлось последовать за одноклассником в сторону его дома. — А, это… Не страшно тебе по лесу шастать? — А? Да нет… Там недалеко есть поляна большая, просторная такая. Оттуда хорошо небо видно, да и луна сейчас хорошо светит, — ответил слегка мечтательно Лёша, глянув на небо, которое и правда уже пару дней не затягивало облаками. Способствовал этому мороз, усилившийся в последнее время особенно внушительно. — Ахуеть… Я и не думал, что ты такой авантюрист, — протянул Вова не без нотки восхищения в голосе, — И ты типа… Че ты ваще там делаешь, в лесу? — Просто стою, наблюдаю. Жду. — Больной, — Семенюк усмехнулся и закурил, а сам задумался. Несмотря на свое около-маргинальное поведение, Вова, кажется, еще ни разу не слонялся по лесу ночью, что даже удивляло. Будто бы не приходилось, особенно зимой, да и метеоритный дождь никогда не видел, отчего хотелось напроситься пойти вместе с Лёшей. Тем не менее было неловко. — Слушай… А можно с тобой? — выдавил, наконец, Вова, перед этим помолчав и выкурив почти всю сигарету. Губанов остановился и посмотрел на парня с недоверием. — Нужно стоять пару часов на морозе. Ныть не будешь? Семенюк оскалился и специально выдохнул последнюю сигаретную затяжку прямо Лёше в лицо. — Не буду. * * * Встретиться договорились в полночь около чащи. Как бы сильно Вова ни храбрился, он все же взял фонарик и заточил нож, чтобы преодолевать расстояние было не так страшно. Хотя ему было скорее не страшно, а тревожно, когда пришлось ступить в объятия леса. Хруст снега под ногами звучал необычно громко, а стволы деревьев под лучом света от фонаря будто еще больше искривляли свои ветки, словно длинные руки или пальцы. Вова почти бегом преодолел последние шаги и дошел до половины дороги. Только тогда полностью успокоился, ибо свет луны попадал на дорогу и не позволял воображению дорисовывать в чаще силуэты или шевеление. Семенюк выключил фонарик и осмотрелся. Лёши пока не было, так что он положил локти на одно из деревьев, свесил кисти вниз и взглянул на небо. Звезды было видно, но не так чтобы сильно — кроны елей и кедров все равно закрывали большую часть, почти смыкаясь над головой куполом. — Ты уже тут? Вова вскрикнул и отпрыгнул на шаг в сторону, выставив вперед кулаки. Перед ним стоял Лёша, спрятавший руки в карманы куртки, и смотрел с большим недоумением. — Тьфу, блять! Напугал, — выпалил Семенюк, опуская кулаки, — Как ты беззвучно ходишь. — Пошли, — ответил Губанов, усмехнувшись, и кивнул в ту сторону, куда надо идти, — Тут немного пройти, и будет поворот. Вова кивнул и послушно последовал за Лёшей. Идти вдвоем было гораздо спокойнее, так что Семенюк даже не стал включать фонарик. — Я теперь понимаю, почему Полина не хочет по утрам одна ходить. Жутко, бля. — Я уже привык как-то, — хмыкнул Лёша, глядя в сторону в поисках нужного поворота. — Сколько обычно нужно времени ждать? — Не знаю. Я жду очень долго, но за эти дни мне пока не везло. — Че? Стой, погоди, — Вова остановил Лёшу, схватившись за край его рукава, — Ты видел дождь или нет? — Пока что нет. В прогнозе не было сказано, когда именно он будет, поэтому и хожу каждую ночь. — Бля-я-я… — протянул Семенюк, немного запрокинув голову назад, — Что ж ты сразу не сказал? — Ты не спрашивал… — Может, ты его уже упустил? Ты же слепошара. — Вряд ли. Его должно быть видно невооруженным взглядом. Вова недовольно вздохнул, уже пожалев, что решил пойти с Губановым мерзнуть в поле. Он не думал, что в этом деле все так неопределенно. Тем не менее и отказываться так резко было бы странно, тем более в голову закралась одна мысль. Семенюк едва улыбнулся и протянул: — А хочешь, вооружим? — Что предлагаешь? — У меня есть бинокль старый, батя отдал. Армейский. Явно лучше будет видно, в случае чего. Только надо за ним сходить. — Хм… — Лёша поджал губы, загнул рукав куртки и посмотрел на откуда-то взявшиеся наручные часы, — Можно. Только если быстро. — Тогда не отставай. До дома Вовы дошли очень быстро, разрезая ночную тишину улиц вздохами, а воздух — паром изо рта. Семенюк поманил Лёшу рукой, приглашая войти — все равно оба родителя сегодня отсутствовали, свалив куда-то к армейским батиным друзьям. Вова быстро выпрыгнул из ботинок, но куртку не снял и прошел прям так в комнату, тут же упав на колени. Пока он рыскал под кроватью в поисках коробки со всяким полезным барахлом, Губанов аккуратно вошел в помещение и огляделся. Он был в Вовиной комнате впервые, так что с интересом рассматривал неприбранное убранство и повешенные совсем недавно плакаты. — Пристроил постеры? — Ага, — гулко отозвался Вова из-под кровати, шмыгая носом от пыли. — Я хотел себе повесить, да мама не разрешила стены портить. Всего пару рисунков удалось примостить. — Насколько я помню, в Полининой комнате все стены в плакатах и рисунках, — прокряхтел Семенюк, вытаскивая наружу сначала себя, а потом и помятую коробку из-под обуви. Открыв ее, он достал массивный и слегка поцарапанный, но рабочий бинокль. — Ну так… Любимый ребенок… — тихо ответил Лёша, как будто пытаясь не допустить продолжения этого разговора. Вова невербальный сигнал уловил, так что, когда встал на ноги и отряхнул колени и ладони, не стал как-то подкалывать. Губанов еще раз скользнул глазами по плакатам и остановился на одном из них, — Токио Хотэл слушаешь? — Ну так, было дело. Вокалистка у них ниче такая, да? — протянул Володя, слегка толкнув Лёшу локтем в бок. — Ага, — рассмеялся тот, прикрывая глаза рукой, — Только это парень. Семенюк подавился воздухом и посмотрел на Губанова, как на идиота. Потом перевел взгляд на плакат, вгляделся в лицо на нем, и снова посмотрел на Лёшу, который снисходительно улыбался. — Ты врешь. — Нет. Его зовут Билл Каулитц. А еще он брат гитариста, Тома Каулитца. Вот этого, — Губанов ткнул пальцем в парня справа от вокалиста, после чего Вова прильнул к стене и стал внимательно рассматривать обоих. Если не брать во внимание нанесенный яркий макияж вокалиста, то при детальном разглядывании действительно можно было заметить сходство двух парней. И, конечно, черты того, что вокалистка — вокалист. Лёша же терпеливо ждал, пока Вова, пыхтя, убедится в правдивости сказанного. — Пиздец… — Прочитал об этом, кстати, в том самом журнале, откуда этот плакат. А ты не читал, что ли? — Не особо. Я картинки и фотки смотрел в основном, — загробным голосом ответил Вова, отстраняясь от стены. — Ладно тебе, не переживай, — сказал Лёша, когда увидел, насколько кислым у Семенюка стало лицо, — Я тоже сначала думал, что это девушка. Это ошибка многих. У нас в прошлой школе половина парней в классе так думали… — Ты же не расскажешь никому? — Я не хочу быть закопанным в лесу, — посмеялся Лёша, заражая Вову улыбкой. Он еще раз кинул взгляд на плакат, чутка скривился и пошел за Губановым на выход из комнаты. * * * — Тебе не надоедает просто вот так… стоять и ждать хрен знает сколько? — спросил Вова, в очередной раз закуривая. — Нет, — тихо ответил Лёша, не отлипая от бинокля вот уже десять минут к ряду. На поляне парни находились уже около часа. За это время Семенюк успел и по снегу покататься, пуляя в Губанова снежки, и покурить сто раз, и повздыхать. И немного замерзнуть, натягивая на шею поднятый ворот кожанки, — В Новокузнецке звезд не видно. Совсем-совсем, — продолжил вдруг Лёша, приподнимая голову еще выше, — А вот здесь… все как на ладони. — Что есть, то есть. В августе лучше всего видно. Там прям такая россыпь, — Вова вытянул покрасневшие от холода руки вперед и развел ладони в разные стороны. Он вздохнул, но как-то рвано из-за того, что уже слегка потрясывало. — Замерз? — спросил Лёша, не отрывая взгляда от неба, и спросил таким тоном, будто заранее знал, что так будет, и совсем не удивлен. Семенюк только хотел что-то ответить, как Губанов повернулся к нему и всунул в руки обледенелый бинокль, а сам принялся снимать свой шарф, — Я даже понимаю, почему ты заболел на прошлой неделе. У тебя вечно шея голая. Вова непонимающе нахмурился и едва не выронил из уголка рта сигарету, когда Лёша накинул свой шарф на его шею и неаккуратно замотал. — Зачем? — вырвалось из Семенюка, когда Губанов как ни в чем не бывало забрал бинокль обратно и вернулся к наблюдению. — Если ты заболеешь, то у кого я контрольную по физике спишу на следующей неделе? У меня-то хоть капюшон есть. — А спишешь ли? — усмехнулся Вова, поправляя шарф на своей шее и зарываясь в него носом. — Надеюсь на благосклонность Семенюка Владимира… как у тебя отчество? — Сергеевич. — Владимира Сергеевича. Или могу дать взамен списать литературу. — Вот это другой разговор! А то благосклонность, благосклонность… — запричитал в шутку Вова, чувствуя, как тепло разливается по щекам и ушам. Семенюк вдохнул поглубже — на шарфе был тот же еловый запах, но вперемешку со стиральным порошком. И перебивать этот запах не хотелось даже сигаретой, отчего Вова подумал кинуть ее в снег, но перехотел. Тряхнул головой, отгоняя эти мысли, и продолжил курить, поглядывая на Лёшу украдкой. — Кажется… кажется, вот оно! — вскрикнул Губанов меньше, чем через минуту. Он с особым энтузиазмом посмотрел через бинокль и растянулся в улыбке, — Точно, оно! Лёша вдруг схватился свободной рукой за Вовино плечо и слегка потряс, чуть ли на месте не подпрыгивая от радости. Семенюк же посмотрел на небо. Среди звезд с некоторой периодичностью мелькали огоньки падающих метеоритов. Или, как пояснил чуть ранее Лёша, обломки космического мусора, который попадает в атмосферу Земли и начинает сгорать. Выглядело это впечатляюще, но пролетающие огни очень быстро исчезали с небосвода. Вова представлял себе все гораздо более зрелищно. — Прикольно… — протянул он, сам не понимая, стоил ночной поход того, что он увидел, или нет. — Я ошибался. Ты, похоже, приносишь не только неудачу, — сказал Лёша тихо, отнимая от лица бинокль, — Всю неделю ходил, а застал именно сегодня, — он посмотрел на Вову и слабо улыбнулся, отчего у последнего щеки закраснели еще сильнее. Семенюк списал это на мороз, только вот стук сердца, усилившийся в последние мгновения, он объяснить не смог, так что просто проигнорировал это чувство. Лёша снова отвернулся и припал левым глазом к правой линзе бинокля, — Смотри, так лучше видно. Вова замешкался и ненадолго застыл, словно статуя, рассматривая профиль Лёши. Он не разделял столь бурной реакции одноклассника, но видеть такие эмоции у другого человека было… приятно. Еще и луна заливала поляну своим светом, подчеркивая блеск восхищения в Лёшиных глазах. Семенюк выкинул сигарету и с необъяснимым трепетом приблизился к биноклю. Он зажмурил один глаз, а другим посмотрел через увеличивающую линзу, безрезультатно пытаясь сфокусировать взгляд. Он у Вовы поплыл от какого-то странного волнения и легкого головокружения. Семенюк почти мог чувствовать тепло Лёшиной щеки, которая была из-за бинокля так близко, что едва отклонись — припечатаешься к ней своей собственной скулой. Вова сглотнул, поняв, что еще и ощущает руку Губанова на плече, которую тот так и не убрал. — Красиво как… — протянул Лёша, когда очередной обломок пролетел по небу и сгорел, растворяясь в атмосфере. — Ага, — хрипло ответил парень, немного отстраняясь от бинокля, и снова аккуратно посмотрел на Губанова. С каждым днем Вова все больше и больше видел в нем своего друга. И это пугало его и радовало одновременно. Оттого сейчас Семенюк боролся с самим собой в желании завести правую руку назад и придержать Лёшу за спину, чтобы смотреть в бинокль вдвоем было удобнее. Прикусив губу, Вова все же сделал это, прильнув дрожащими пальцами к материалу чужой куртки. Он вернулся к рассматриванию неба с легкой улыбкой и чувством безмерного спокойствия.