Новенький.

Вова проснулся, когда на улице уже было темно. Первое движение рукой отдалось ноющей болью в мышцах, истерзанных судорогами простуды, но головная боль отступила, как и жар, так что парень даже смог перекатиться на другой бок. Он вздохнул и посмотрел на тонкую полоску света, что тянулась из-под двери. Судя по всему, вечер еще не поздний, оттого родители уже дома, но еще не спят. Вова выбрался из постели только спустя полчаса, и то только потому, что сильно скрутило желудок. Еще бы, пять стаканов чая за весь день и больше ничего. На кухне он наткнулся на мать, что, на удивление, посмотрела с неким беспокойством. - Болеешь? — Не, — протянул Володя севшим после сна голосом и начал набирать в чайник воду. Наверное, по его внешнему виду все было и так понятно, но мама добавила: — Из школы звонили. — Любят же они звонить в последнее время, — усмехнулся Семенюк, зажигая газовую конфорку. — Картошки сварю, подышишь. — Мам, да нормально все. Мне… — Вова ненадолго прервался, размышляя, как стоит обозвать Лёшу, но продолжил, постаравшись отмести сомнения, — друг… таблеток дал. — Не спорь. И в понедельник в школу не пойдешь, — вдруг послышалось со стороны арки, где показалась фигура отца. «Господи, да что ж все такие заботливые стали в одночасье? — подумал Вова, вскинув брови, — Неужели я в отключке и правда долго пролежал?» — Ладно, — тихо ответил Семенюк, но ответ затерялся в свисте чайника. Вечер наполнился именно тем, из-за чего Вова больше всего ненавидел болеть официально и в кровати — лечение народными средствами. Обтирание водкой, дыхание над парами картошки и банки на спине. Мама всегда была ярым сторонником традиционной медицины, которая не то чтобы сильно помогала, так что парень мысленно благодарил Лёшу за жаропонижающее, без которого, возможно, он бы провалялся с температурой еще и всю ночь. Единственное, что порадовало — чай с медом. На следующий день Вова позволил себе проваляться в кровати до обеда. Родители уехали на работу, так что в доме было тихо и спокойно. Семенюк ленился, чувствуя остатки слабости после болезни, не вылезал из-под одеяла без повода и перечитывал журналы, которые когда-то ему дал Лёша. От скуки он стал искать не вырванные Губановым плакаты и развешивать по стенам. Над кроватью поселились постеры групп «Tokio Hotel», «Кино» и «Гражданской обороны». Только Вова расправил уголок последнего плаката, как в дверь постучали. Парень предполагал, что это Илья, так что не стал прихорашиваться и вылез в коридор растрепанный и в смятой футболке. Только вот за дверьми стоял человек, которого Вова ожидал увидеть меньше всего. Алина улыбнулась, увидев удивленного Володю, и окинула его взглядом. — Привет. Решила вот тебя навестить, — сказала она, покачивая пакетом в правой руке. Она глянула на него и протянула парню, — На. Апельсины. — Спасибо. Ты прости, я не очень… презентабельно… — начал запинаться Семенюк, принимая в руки гостинец, — Проходи. Дома никого, чай попьем. Вова отступил в сторону и пропустил Алину, что начала с интересом осматривать скромную прихожую. Парень тут же бросился на кухню ставить чайник, а потом глянул в маленькое зеркальце на выступе над раковиной. Видок был не из приятных. Кажется, он даже не умывался с утра, только лежал в постели, оттого болезнь все еще отпечатывалась на его лице впалыми щеками и стеклянными глазами. К своему же удивлению, Вова быстро забил на это и решил не метаться по дому в попытке привести себя в порядок. В какой-то степени ему даже было плевать, что Алина увидела его таким, да и к тому же он имел право выглядеть не свежо. Алина скромно прошла в кухню и присела на край стула, осматривая помещение. Вова же оперся поясницей о тумбу и отзеркалил действия подруги, пробежавшись глазами по убранству. В целом было прилично, особенно в сравнении с тем, что творилось пару лет назад, когда на столе стояла вечно переполненная пепельница, в воздухе витал перегар вперемешку с остатками сигаретного дыма, а пол был усыпан крошками и очистками от продуктов. С тем же было и не то чтобы прилично — обои слегка ободраны по углам, комочки пыли на подоконнике и там же увядший цветок. Гораздо хуже, чем у Алины дома, хотя это Семенюка волновало меньше всего в данную минуту. — Как твое самочувствие? — Уже лучше. Но от школы меня в понедельник зачем-то отпросили. — Правильно, нужно долечиться по уму, — ответила девушка, расправляя на коленях складки юбки. Повисло молчание, в течение которого Вова лениво перебирал в голове темы для разговора. Как бы сильно ему не хотелось это признавать — с Алиной ему порой было очень неловко наедине. Жаловаться не приходилось, ведь раньше не было и такого, так что Семенюк игнорировал подобные чувства. — Как дела в школе? — спросил после еще одной минуты молчания Вова. — Слушай, очень неплохо, — ответила Алина уже более бодро, — После уроков со многими из класса остались и пытались решить, как будем праздновать Новый год. Ксюша хотела какую-нибудь дискотеку устроить, но уже не успеем, так что решили просто чаепитие общее со всеми одноклассниками. — Никогда не любил эти чаепития, — усмехнулся Вова. Он выключил газ и разлил кипяток по чашкам, после чего сел напротив подруги, — У кого-нибудь дома собраться гораздо интересней. — Мы вот тоже хотели, но я предложила отложить… — начала Алина, изящно огибая пальцем край чашки, — и потом собраться на мой день рождения. Он как раз в середине января. — Точно. Что хочешь в подарок? — Подумаю, — улыбнулась девушка и посмотрела прямо в глаза. На удивление, Вова не почувствовал ни смущения, ни трепета, ни того роя бабочек, что раньше порхал от одного только короткого взгляда. А тут прямой зрительный контакт. Семенюка это слегка напрягло, но он списал на то, что он просто привык к Алине за время их своеобразного дружеского сближения. Она продолжила говорить после пары глотков чая: — Вот. В общем, с девчонками планов настроили, уже даже последний звонок хотим начать продумывать. Вова слушал рассказы подруги о школьной суете и даже искренне радовался, что Алина начинает вливаться в деятельность класса. Раньше она всегда была необщительной девушкой, некой неподступной фигурой, которая сторонилась не только Семенюка и его ухаживаний, но и всех в целом. Даже хулиган Вова, которому никто кроме банды не был интересен, всегда держал контакт с одноклассниками и мог время от времени поговорить и пошутить с кем угодно, пусть и не был душой компании. Алина ушла спустя полчаса, оставив после себя странное послевкусие в душе. И апельсины, которые Вова не любил. Он вернулся в свою комнату и занялся своими делами, но к вечеру упал в яму размышлений. Семенюк лежал на кровати и подкидывал на ладони теннисный мячик, который однажды пульнул в Лёшу, и думал. В глубине души он и правда насторожился тому, что в последнее время Алина перестала быть для него недостижимым идеалом, которого нужно добиваться долгое время. За свои чувства, точнее, за их угасание, Вова чувствовал вину, в первую очередь перед собой из прошлого. Столько душевных терзаний, которые Семенюк до сих пор считал не совсем мужественными, было пережито в более молодом возрасте. А теперь, когда есть возможность действовать, как будто бы уже и не так сильно хочется. Парень вздохнул и прикрыл глаза ладонью, так и не разобравшись в своих чувствах до конца. * * * — Что ж ты ко мне на выходных-то не заходил? Даже Алина была. — Некогда было. Мать опять запрягла кучу всего по дому делать. У нее снова период «хочу сделать ремонт во всем доме», — усмехнулся Илья, рассматривая плакаты, появившиеся над кроватью, — Можешь домашку на завтра переписать, дневник в рюкзаке. — Думаешь, я буду делать? — И то верно. Илья с размаху завалился на кровать, шумно потягиваясь, а Вова пихнул его в бок, так как вдвоем было весьма тесно. Парни немного помахались забавы ради, а потом Семенюк отсел к стене, подперев ее спиной. — Алина, говоришь, была? — спросил Илья, заведя руки за голову. Вова кивнул и поджал губы, снова погружаясь в свои сомнения, в которых провел и воскресенье, и утро понедельника. Коряков хитро улыбнулся и поиграл бровями: — И что делали? — Чай пили, — безучастно ответил Семенюк и откинул голову назад. Ему очень хотелось поделиться переживаниями, но, с другой стороны, лишний раз ныть по девушке было неловко. Тем не менее он все-таки начал: — Илюх, знаешь… Что-то странное происходит. — В каком смысле? — Ну… Не чувствую я к Алинке того же, что и раньше. Меня так плавило рядом с ней, а теперь и встречи особо не жду, и как-то подкатывать к ней неинтересно. Не знаю… Может, я остыл? — Может. Ты ведь уже столько времени по ней сохнешь. Самому, поди-ка, надоело. Без обид, — Илья ткнул Володю кулаком в плечо и аккуратно улыбнулся, — А может просто привык к ней, вот и не чувствуешь уже все так сильно. В любом случае я не Даня, и если ты продолжишь за ней ухлестывать, то я поддержу. А если нет, то тоже. — Спасибо, брат, — тихо ответил Вова и провел рукой по волосам. Он еще недолго подумал и решил не уходить в себя, по крайней мере пока в гостях находится друг. Выходные выдались очень скучными, так что Семенюк хотел хотя бы поболтать. Он тряхнул головой и спросил: — Че в школе нового? — Да ниче. Учителя мурыжат из-за контрольных, но так плевать… Поскорей бы каникулы. — Да-а-а, — протянул Вова мечтательно. Зимние каникулы он любил, как и празднование Нового года. И пускай раньше оно омрачалось пьяным отцом, сейчас парень стал куда более независимым, так что стаскивал из дома бутылку шампанского и выходил в ночь гулять с бандой и запускать фейерверки. — А, кстати, — встрепенулся Илья, — Губанов твой спрашивал… — Схуяли мой-то… — вклинился шепотом Вова, но уши навострил. — Спрашивал, как твоя самочуха. — А ты че? — Сказал, что не ебу, — рассмеялся Илья, заражая улыбкой и Вову, — Да и его Даня сразу спугнул, мол, вали очкарик, тебя это ебать не должно. — Правильно, — на автомате ответил Семенюк, а сам отвернулся, скрывая улыбку. В груди поселилось какое-то необъяснимое чувство от осознания того, что Лёша о нем переживает. В отличие от пятничного дня, когда разум был затуманен плохим самочувствием и агрессией, этим самочувствием вызванной, сейчас стало приятно. * * * Вова зевнул, присаживаясь за свою парту и отряхивая с кончика челки капли от растаявших в тепле снежинок, что по пути в школу налипли на волосы. Зима все сильнее наступала на поселок, заваливая его снегом почти каждый день, а на улице уже чувствовался тот самый фирменный таежный морозец, от которого щипало щеки и нос. Семенюк сразу увидел ехидную улыбку Лёши, когда тот вошел в класс и продефилировал к парте. — Не сдох? — Не дождешься, — усмехнулся Вова. Только когда прозвенел звонок, он заметил, что на доске написано куча незнакомых слов и фамилий, — Это еще че? — Это мы вчера проходили новую тему по общаге. Философия. — О нет… — прошептал Семенюк, схватившись за голову. Сначала литература с ее размытыми понятиями морали и авторской мысли, а теперь решать вопросы мироздания и разбирать смысл бытия, — Этого еще не хватало. Какое-то время Вова пытался хотя бы поверхностно вслушиваться в лекцию учителя о каком-то философе восемнадцатого века, но поняв, что ничего не усваивает, кинул ручку на стол и перестал вести конспект. Только сейчас он заметил, что Лёша вообще не слушал, а нависал над тетрадкой, что-то активно вырисовывая. Володя аккуратно и незаметно заглянул через чужое плечо и сдержал восхищенный вздох. Весь тетрадный лист Губановской тетради был усыпан разными узорами, похожими то ли на гжель, то ли на хохлому, причем в цвете. — Прикольно, — прошептал Семенюк, заставив Лёшу вздрогнуть от неожиданности. — Спасибо, — ответил он скомкано и поправил очки, — Полине купили набор цветных ручек, я стащил парочку. — Нарисуй мне чего-нибудь? — спросил Вова, совсем утопая в скуке от монотонного голоса преподавателя, — Татуху, типа. Семенюк оскалился и закатал рукав олимпийки на правой руке, шлепнув предплечьем о парту. — Ладно, — усмехнулся Лёша снисходительно и взял ручку с черными чернилами покрепче, — Что хочешь? — Хм… Волка. Когда Лёша начал намечать силуэт животного на запястье, касаясь кожи своими холодными пальцами, Вову пробрало приятной дрожью, что поползла к ладони и плечу. — Чего ж у тебя руки такие холодные? — Всегда такие были, — хмыкнул Губанов, не отрываясь от рисования. Он штриховал морду показывающего зубы волка, иногда сменял ручки с черной на красную или золотистую и сосредоточенно впивался глазами в свое творение. Иногда он подключал вторую руку, чтобы натянуть кожу на Вовиной руке для удобства, и в эти моменты Семенюка пробивало легкой волной жара, схожей с теми, что он ощущал в пятницу. Но это отличалось от болезненного огня в груди, наоборот, тепло приятно обволакивало грудь и лицо, заставляя щеки немного алеть. Вова и сам не заметил, как в какой-то момент начал рассматривать лицо соседа по парте. Лёша склонился достаточно близко, но был увлечен своим занятием, так что Семенюк безнаказанно скользил глазами по бледноватым скулам, оправе очков, что пропускали свет кабинетных ламп через стекла и ложились бликами на щеках, по носу от самой переносицы до кончика, где заметил пару почти бесцветных веснушек, и локонам челки, которые падали на лоб и струились. Вова заметил много новых элементов в лице Лёши, что не замечал раньше. Оно и понятно, сейчас Губанов склонился ближе, чем когда-либо, пусть и в рамках приличия, да и Семенюк не горел желанием осматривать его рожу до этого. А сейчас взгляд как-то сам приковался, учащая дыхание. Из-за этого Вова почувствовал легкий шлейф елового аромата, который исходил от Лёшиных волос. Будто оказался в самой чаще леса, которая не кажется опасной, а, наоборот, очень уютной и спокойной. — Ну, вот и все, — сказал Губанов и поднял глаза, наткнувшись на изучающий хулиганский взгляд. Вова задержал дыхание на пару секунд, вглядываясь в яркие карие радужки, а потом опустил голову. На его руке красовался грозный волчара, кривящий в оскале морду и показывающий зубы. Рисунок по краю был красиво оформлен красными и золотыми узорами, похожими на языки пламени. — Внатуре, как наколка. Заебок, — ответил Вова дрогнувшим от чего-то голосом, чем вызвал у Лёши легкую улыбку. * * * — Вова! — А? — Семенюк обернулся, стоя на крыльце школы и уже сжимая в зубах заготовленную сигарету. На перекур за углом его ждали товарищи по банде. Вова увидел Лёшу и Полину, хватающуюся за ладони брата, и насторожился, подумав, что Даня и Илья могут увидеть его, разговаривающим с Губановыми. Потому он полноценно остановился, только когда кинул быстрый взгляд к углу, за которым и была курилка, и убедился, что из-за него не выглядывают, — Чевой? — Полина убедила родителей разрешить тебе приходить. Не знаю, как она это сделала, но все же… — сказал Лёша, мягко улыбаясь и устремляя свой взгляд на сестру сверху вниз. Девочка же хитро улыбнулась и прищурилась, а потом покивала, подтверждая слова брата, — Вы с Алиной уже выбрали, что дальше будем смотреть? — Ну… Как тебе сказать… — протянул Вова, почесав затылок, а потом вынул сигарету изо рта и всунул под край шапки. На протяжении почти всей недели он провожал Алину до дома, пытаясь понять, что на самом деле к ней чувствует, но толком и не разобрался. К тому же, про клуб кинолюбителей будто все забыли — о том, чтобы продолжить смотреть и обсуждать фильмы ни разу не упоминалось, отчего Семенюк пребывал в легком замешательстве. Алина еще и приобщилась к компании девчонок класса — Ксюша втянула ее в совместные девичьи прогулки и обсуждение чего бы то ни было на переменах. Вова лишь надеялся, что стерва-Коба не испортит Алину и не притянет в перемывание косточек каждому встречному. В общем, Алина нашла себе новый круг общения, пусть и позволяла Вове прогуляться до ее дома или разговаривала между уроками с ним и Губановым. Хотя сегодня девушка как-то неловко отмазалась от компании Семенюка, сославшись на то, что у нее после дополнительных будет еще одно занятие, которое затянется надолго, и ждать ее не стоит. Вова не сильно расстроился, ибо не ощущал того же рвения провожать девушку, как раньше. Скорее делал это по привычке. — Кароче, мы оба как-то отошли от киношной деятельности, — заключил Володя после короткого раздумья. Лёша слегка погрустнел, а вот Полина, помолчав, выпалила: — Хуйня! Приходи просто так. Вова и Лёша одновременно уставились на мелкую, что невинно хлопала глазками и смотрела то на брата, то на хулигана. — Что? — пролепетала она, неловко перебирая подол пальто. — Ты откуда таких слов набралась? — строго произнес Лёша, разворачиваясь к сестре. — Вова однажды так сказал. Я думала, что это значит «пустяки»… — виновато протянула мелкая и свесила голову, посматривая на брата исподлобья. Вот теперь осуждающий взгляд прилетел в сторону Володи, что сразу неловко усмехнулся и спрятал руки в карманы куртки. — Мой косяк… — Никогда так не говори, это плохое слово, — четко, но беззлобно процедил Лёша и взял кивнувшую Полю за руку. — Так ты придешь? — спросила тихо Полина и посмотрела на Семенюка с огромной надеждой. Тот немного подумал, покусывая губу, и аккуратно кивнул. Он подумал, что можно пройтись с парнями до ларька за сигаретами, а потом забежать к Губановым в гости. Тем более пятница — делать ничего не надо и можно не спать допоздна, так что если и будут дела, то Вова все успеет. Было сложно признать, но в глубине души он уже это сделал — по походам в гости в дом среди леса он соскучился. — Да. Только чуть-чуть позже, — ответил Семенюк, тепло улыбнувшись Полине и потрепав ту по шапке, — А сейчас мне пора. Вова махнул рукой брату и сестре, когда сбегал со ступенек школьного крыльца. * * * Родителей Лёши дома не было — Семенюк изначально не вслушивался, почему именно, пусть ему и объясняли — так что комната заполнился смехом и восторженными криками. Снова играли в карты, только в этот раз не в «дурака», а в «пьяницу», и игра тянулась уже довольно-таки долго. — Вова, я сгущенки хочу. Поможешь открыть? — спросила Полина, привстав на коленях и наклонившись в сторону Семенюка. — У тебя же брат есть, — ответил с усмешкой Володя, кинув на пол еще одну карту. — Он не такой сильный, как ты. — Вот как ты о родном брате, — с наигранной обидой протянул Лёша, театрально хватаясь за грудь. — А что, она не права? Вова ехидно оскалился и сложил руки на груди, поймав на себе азартный Губановский взгляд. — Давай поспорим? — На что? — На интерес. — Не-е-е, на интерес неинтересно. Давай на пузырь, — ответил довольно Вова, но когда увидел в глазах и Лёши, и Полины непонимание, исправился: — Ну, ладно, давай на интерес. Девочка тут же подскочила на ноги, будто от нее зависел исход последующего поединка парней. Она подтащила невысокий стул и поставила его между Лёшей и Вовой, а сама уселась чуть в стороне от него. — Сейчас я тебя в лепешку, — чуть не рыча от азарта, сказал Семенюк, поставив предплечье со вскинутой ладонью на поверхность стула. Лёша последовал его примеру, взявшись с противоположной стороны за Вовину руку, — Готов? Вова внимательно посмотрел Лёше в глаза, а когда тот поочередно расправил свои вечно холодные пальцы и точно также поочередно сомкнул их на хулиганских костяшках покрепче, по Семенюковской спине снова прошелся табун кусачих мурашек. Он слегка рвано вздохнул и отвел взгляд, чего-то остерегаясь, и сказал Полине: — Считай. — Три, два, один! — проскандировала малышка, подпрыгивая на коленях в предвкушении поединка. Исход его, однако, не заставил долго ждать, ибо Вова крайне быстро плашмя уложил Лёшину руку на поверхность стула. — Ну вот. Считай, теперь два желания мне должен, — усмехнулся Семенюк, машинально порываясь стереть с ладони чужие касания. Однако, только рука припала к ткани спортивок, он остановился. — Иди открывай сгущенку тогда, альфач, — засмеялся Лёша, и только после этого Вова понял, что выиграл, на самом деле, совсем не он. Не Губанову же теперь вставать с насиженного местечка и переться на первый этаж. Вова фыркнул и под улюлюканья Полины поперся вон из комнаты, сохраняя на ладони холодные, с тем обжигающие, остатки касаний