Новенький.

Лёша был какой-то перманентно понурый, с кислой миной и потухшим взглядом, и это Вову нервировало. Он будто ощущал темные щупальца энергии, исходящие от соседа на уроках. И пускай Губанов все еще пререкался и давил лыбу, пленка легкой подавленности все равно хорошо читалась на его бледном лице. Вова скучал, на особенно нудных уроках пытался подбить Лёшу на игру в крестики-нолики или еще что-нибудь, но тот шел на контакт очень неохотно, на переменах снова где-то пропадал — наверное, у Полины — и слегка отдалился и от компашки с Алиной, и совместных переговоров. Вову это не то чтобы волновало, но когда по пути в столовку парень заметил в толпе два хвостика, то автоматически за ними последовал. — Угадай, кто? — весело протянул Семенюк, со спины накрыв Полинины глаза ладонями. Она схватилась руками за чужие запястья, захохотала и резко развернулась, без стыда бросившись в объятия и повиснув, как сумка на поясе. — Вова! — Он самый. — Я так соскучилась. Почему ты к нам больше не ходишь? — протянула девочка, выпятив вперед нижнюю губу. Семенюк придержал девчушку за спину и отвел чуть в сторону. — Так нельзя же. Братец твой наказан. — Точно… А ты не знаешь, почему? А то мне ни родители, ни сам Лёша не говорят. Вова хмыкнул. Похоже, мелкая даже вполовину не в курсе, что происходит дома между ее братом и родителями. Может, это и к лучшему. В целом, Семенюк и предполагал, что Полину ссоры и ругань не особо задевают. Любимый ребенок, все-таки. — Хуйня. Пообижаются и забудут. Да? Поля ненадолго задумалась и несмело кивнула, но в ее глазах все еще читалось легкое беспокойство. Вова присел на корточки, поравнявшись лицом с Полиной, и спросил: — У вас дома все хорошо? Губанов какой-то… — Я не знаю… — пробубнила малышка, свесив голову к груди. Она нервозно потеребила подол юбки и глянула исподлобья, — Я иногда слышу, как мама на Лёшу ругается, но он говорит, что все хорошо. Особенно на этой неделе. Только я не верю. — Ясно. Ну, ты не переживай, он мальчик взрослый, ага? Со всем справится, — ответил Володя, утвердив свои ранние предположения. Совесть чуть-чуть подгрызала изнутри, ведь, по сути, из-за Семенюка все это и усугубилось. Мысленно он говорил сам себе, что это не его дело и должно быть наплевать, а душа все равно ныла от вида темноватых кругов под Лёшиными глазами. Вова нахмурился, отгоняя от себя лишнюю сентиментальность, но сразу расслабил брови, взглянув на Полину утешающе. Мелкая в любом случае тут никаким боком, и к ней Семенюк не имел никаких предрассудков, — Если нужна будет помощь, то говори. — Хорошо, — бодро ответила Поля, кивнула головой и направилась в столовую, напоследок крикнув: — Как можно будет — приходи в гости. Парень проводил ее глазами, сохраняя на лице легкую улыбку, а затем через силу сглотнул. Слюна прошла через горло с колючей болью, после чего навалился короткий приступ кашля. Вова скривился и сплюнул сгусток мокроты куда-то к стене, после чего поплелся обратно в класс. * * * Пятница началась для Вовы просто отвратительно. Только он поднял голову с подушки, как в висках запульсировало болью, прокатывающейся по затылку и лбу. — Шею защемило, что ли, — недовольно пробубнил Семенюк, потирая ладонью шейные и трапециевидные мышцы. Он кое-как отыскал какие-то старые, возможно, просроченные таблетки в ванной и закинулся сразу двумя, не запивая водой, после чего поплелся в школу по темным улицам. Светало уже гораздо позже, так что Вова брел, волоча ногами, под тусклым светом фонарей. Сегодня было еще холоднее, отчего Семенюк даже решил застегнуть куртку, только вот это не помогло — дрожь пробегала по телу с определенной периодичностью, а действие таблеток все не наступало, так что в глазах плыло от боли под костью черепа. Вова страдальчески вздохнул, когда вошел в школу, и даже не вспомнил про назначенный утром перекур. Хотелось поскорее сесть за парту, а желательно лечь куда-нибудь. Распластаться меж рядов столов и стульев и поспать еще немного. Семенюк медленно моргнул, когда в уши врезался шум звонка, и помассировал виски. Это ненадолго помогло, но боль вернулась, принеся с собой еще и приступ легкой тошноты. — Ты че такой неживой? Заболел? — спросил Лёша к середине урока, когда хриплые вздохи и недовольный бубнеж со стороны Вовы участились. — Нет. Просто голова болит, в рот ее дери. — Интересная картинка рисуется, — усмехнулся Губанов, чем вызывал и у Вовы легкий смешок, сразу перетекший в каркающий кашель, — Точно заболел. — Да нормально все… — протянул парень, стекая лицом на парту. Он и сам чувствовал, что головная боль какая-то странная, вызывающая спазмы в мышцах и жар в груди, но упорно игнорировал. Семенюк простужался всегда очень редко, болел «на ногах», вот и сейчас надеялся, что за пару уроков все пройдет. К тому же сегодня снова была физра, а пропускать ее очень не хотелось. После третьего урока Вова уплыл в столовую вместе с членами своей банды. — Что-то ты, брат, не очень выглядишь, — сказал Илья, когда Володя стоял в очереди в буфет и придерживался за стену. — Ну, спасибо, друг, — ответил Вова, натужно улыбнулся и шмыгнул носом уже в сотый раз за день. Дышать становилось все сложнее. Сзади он услышал уже знакомые голоса и, когда обернулся, увидел Ксюшу и Алину в очереди, активно что-то обсуждающих. Суть разговора ускользала от Семенюка, так как голова толком и не варила, но показалось, будто решаются все те же организационные вопросы класса. — Ой, Вова, и ты тут, — удивилась Алина, когда заметила в очереди друга. Девушки подошли к ним, «вежливо» проигнорировав тех, кто стоит за ними, и пристроились рядом. Вообще, это была нормальная практика, особенно у старших классов — вот так влезать без очереди, если кто-то из одноклассников уже стоит в ожидании покупки булки или сосиски в тесте, — Что-то ты бледный какой. Заболел? Вова закатил глаза и помотал головой, а потом почувствовал на лбу касания теплой Алининой ладони. — Температура, кажется, — сказала она, зачесывая волосы челки назад и снова припадая рукой к коже. Семенюк машинально отстранился, так как лицо и так горело огнем, отчего телесный контакт показался слегка противным. Вова бы удивился тому, что этот жест со стороны подруги не вызвал у него трепета, если бы мог нормально думать. — Щас чаю напьюсь, нормально все будет, — ответил глухо Семенюк, снова закашлявшись. За десять минут он выпил пять горячих стаканов в надежде, что болезнь просто вымоет из головы. То ли помогло, то ли Вова убедил себя в этом, но в класс он вернулся немного более живым, хотя кожа все равно пылала пожаром. Он уселся за парту с шумным вздохом, снова лег, уткнувшись подбородком в руки, и прикрыл глаза. — Тебе, может, домой? — послышалось со стороны Лёши после первых пяти минут урока. — Да что же вы все со мной… как с ребенком… — протянул страдальчески Володя, почти проскулил, — Не переломлюсь. О-о-о… Восторженный тихий вздох сорвался с приоткрытых Вовиных губ, когда он почувствовал лбом холодные Лёшины пальцы. — Температура где-то тридцать девять, — констатировал Губанов спустя пару секунд молчания. — Ты че, градусник? — Типа того. Полина раньше болела часто, научился распознавать. Лёша уже начал убирать руку, но Вова рефлекторно перехватил за запястье и приложил обратно. Пальцы у Губанова были не теплые, как у Алины, а ледяные, как раз то, что нужно кипящей от болезни голове. Семенюк закрыл глаза совсем и блаженно выдохнул носом. Его собственная рука в бессилии скользнула с запястья на парту, но Лёша ладонь не убрал, продолжив молча остужать лоб соседа. Вове стало гораздо легче, прохлада будто просачивалась тонкими струйками, стекала по щекам и шее, отчего и боль вместе с жаром стали отступать. На секунду парню даже показалось, что так он сможет уснуть, но Лёша отнял руку ото лба. Вова хотел было разочарованно промычать, но кожу обдало новой волной холода. Губанов лишь повернул руку и припал обратно к лицу, но тыльной стороной, еще не согретой чужим жаром. Семенюк устроился поудобнее и постарался не закашляться снова, чтобы не спугнуть этот момент такого блаженного холода. — Есть какие-нибудь таблетки? — шепотом спросил Лёша, на что получил слабое покачивание головой, — У меня, кажется, что-то было… — Не надо. Просто сиди. — Какой же ты упрямый. — Какой есть. * * * — Может не надо? — обеспокоенно спросил Илья, пока Вова покрепче затягивал шнурки на лыжных ботинках. — Все заебись, мне уже лучше, — ответил Семенюк, поднимаясь с корточек, и, как на зло, в противовес словам его шатнуло в сторону. На самом деле Вова, конечно, лукавил. Пусть головная боль почти прошла, в груди все еще копошился кашель, в горло подступали редкие приступы тошноты, а перед глазами плыло. Семенюк шмыгнул носом особенно сильно и взялся за палки, после чего аккуратно стартанул, быстро разгоняясь. План был таков — пропотеть, как следует, и выгнать болезнь из организма. Несмотря на вредную привычку в виде курения, здоровье у Вовки было бычьим, так что он не исключал возможного успеха своеобразного плана. Парень проехал три круга из заданных десяти, не останавливаясь. Самочувствие было стабильным, Вова концентрировался на напряжении мышц и дыхании, так что неплохо отвлекался. На четвертом кругу он решил слегка сбавить темп, что и сделал, заехав за футбольную коробку на заднем дворе, мимо которой уже были проезжены неглубокие лыжные траншеи. Стоило ему замедлиться и расслабить мыщцы ног, как по телу прошлась неприятная колючая волна дрожи. В глазах еще сильнее помутнело, а кровь отлила от рук, заставив их затрястись. Вова зажмурился и снова открыл глаза, но это никак не помогло. Вокруг не было никого, хотя Семенюку было бы плевать, он сошел бы с дистанции и при одноклассниках — ему стало как-то совсем уж плохо. Он выбрался из лыж, сломав на правой крепление, и на ватных ногах приковылял к коробке, о стенку которой облокотился поясницей. А потом начал медленно сползать вниз, в итоге оказавшись на корточках. «Щас посижу немного, и пройдет», — подумал Вова, накрыв глаза обледенелыми ладонями и слегка надавив. Он тяжело дышал ртом, чувствовал, как по вискам сбегают капли пота, а все тело ломит. Кажется, его план провалился. — Вова, — послышалось со стороны дорожки для лыж. Семенюк лениво отнял руки от лица и свесил их меж ног, упершись локтями в колени. Он поднял размытый взгляд и увидел Лёшу, что, нахмурившись, смотрел на почти упавшего задницей на снег одноклассника. — Че? — почти беззвучно отозвался парень. — Ты живой? — Поживее тебя буду, — огрызнулся Володя, собрал последние силы в кулак и начал вставать. Чуть не завалился носом вперед, но выпрямился и зашагал обратно к оставленным на дороге лыжам. — Что-то сомневаюсь, — нервно усмехнулся Губанов, наблюдая, как Вова приближается со скоростью улитки. Тот же, в свою очередь, напрягал каждую мышцу тела, чтобы идти. Казалось, будто он находится в воде — настолько тяжело было переставлять ноги. — Губанов, — начал парень, удивившись тому, как отдаленно звучит его собственный голос. В ушах слегка зазвенело, — засунь свои сомнения в… То, как Вова договорил, он сам не услышал. Если вообще договорил, потому что в мгновение перед глазами заплясали черные пятна, быстро застилающие взор, а все тело будто отключилось. Какое-то время Семенюк пребывал в беспамятстве, пока жар и боль в голове не вернулись с двойной силой и не заставили разлепить веки. Вова замычал, увидев особенно яркий свет, а потом зрение прорезалось и позволило разглядеть над собой нависшую и обеспокоенную Алину. — Ну вот зачем было? С температурой! — слышал Семенюк недовольные фразы девушки. Ее голос звучал так, будто она говорила в металлическое ведро — отзывался эхом и дребезжал. В стороне Вова увидел и Лёшу, что стоял, скрестив руки и поджав губы, и со снисходительностью во взгляде смотрел на происходящее. Позади Семенюк слышал еще какие-то голоса, видимо, других успевших собраться одноклассников, но не стал изворачивать шею, чтобы в этом убедиться. Он машинально провел ослабшей рукой по взмокшим щекам и лбу и попытался сесть, однако сразу отмел эту идею. Лежать на снегу «звездочкой» было куда удобней, особенно с конечностями, от которых кровь отлила, казалось, полностью. — Вова! Ты как? — Я заебись, — хрипло произнес Семенюк и все-таки сел, придерживаемый Алиной за локоть. Он оглянулся, увидел пару одноклассников в стороне, что перешептывались, в попытке понять, что стряслось, и вздохнул. Интересно, сколько он был в отключке? — Ты сейчас пойдешь домой, понял? — Нет. Все прошло уже, — выпалил Володя, раздражаясь. Его всегда бесило, когда кто-либо пытался обращаться с ним, как с человеком, не способным о себе позаботиться. Хотя Вова и правда был крайне самостоятельным, упрямство могло свести его в могилу. — Так, что тут происходит? Чего встали? — послышалось со стороны. Из-за угла футбольной коробки вырулил физрук, тут же ставя руки в боки, и окинул взглядом всех присутствующих. — Дмитрий Константинович, отправьте Семенюка домой, он тут в обмороки падает! — вскрикнула Алина, рывком поднимаясь на ноги, — Он с температурой на лыжах ездит! — Правда, что ли? — удивился мужчина, после чего подошел к сидящему на земле Вове, наклонился, упершись ладонями в колени, и повертел голову парня за подбородок. После отключки Вовино бледное лицо с ярко-выраженными кругами под глазами говорило само за себя, — М-да… Иди-ка ты, правда, Семенюк, домой. — Вот пристали… — пробубнил Вова, — Сплавить меня хотите? Володя кинул осудительный взгляд на Алину, а потом в сторону Губанова, который медленно моргнул и показательно закатил глаза. — Глупости не говори. Переживаем за тебя, — обиженно ответила Алина, нахмурившись. Вова хотел было ответить «Не нужны мне ваши переживания», но прикусил язык. Он прислушался к своим внутренним ощущениям — тело все еще плавило, как и голову, хотя кровь, вроде бы, стала циркулировать в нормальном режиме. Парень аккуратно встал и отряхнулся от снега, зыркнув в сторону зевак грозным взглядом. Те сразу разбежались, освободив траншеи для лыж, по которым как раз подъехал Илья. — Коряков! Проводи дружка до дома, — сказал физрук, одним взглядом пресекая следующие попытки Семенюка на спор. — А че случилось? — спросил Илья сквозь сбитое дыхание, но все пропустили этот вопрос мимо ушей. — И сам бы дошел, — все-таки буркнул Вова, не в силах обуздать свою язвительность в надежде, что его не услышат. Надежды не были оправданы. — А если ты по пути снова грохнешься и замерзнешь где-нибудь в канаве? Или виском об камень? Ты еще двадцать минут под моей ответственностью, Семенюк, так что не бузи, вещи в охапку и домой! — прикрикнул физрук, не стараясь подбирать свой лексикон, как не старался всегда, когда злился. Вот тут Вова решил не лезть и просто насупился, склонив голову, — Алина и, как там тебя… Губанов. Езжайте дальше, скоро в хоккей будем играть. Вова едва не взревел от упоминания хоккея, так горячо им любимого, так что нахмурился еще больше, недовольный своим положением. Болеть он просто ненавидел. Хуже, чем лежать в постели против своей воли, для него просто не было, но сейчас его прижали к стенке. Алина, отъезжая, кинула на Семенюка строгий взгляд, а Лёша лишь вздохнул. — Че случилось-то? — спросил Илья, слегка взбешенный тем, что ничего не понимает. — Ниче. Пошли, блять, — ответил Вова, пнув снег и тут же получив от организма легкий спазм мышц в ответ на такой жест. * * * Когда Семенюк заползал в свою комнату, то был готов откинуть любую мнимую гордость и отказаться от мыслей «мужик должен терпеть», ибо организм буквально выворачивало изнутри. Хотелось поскорее впечататься головой в подушку и отключиться на неопределенное количество часов. По пути до дома Вова еще пару раз чуть не упал, благо Илья крепко держал под локоть и вел ослепшего от головокружения друга прямо по маршруту. Дома никого не было, так что удалось избежать вопросов, почему Семенюк не в школе. Парень побрел к своей кровати, дрожащими руками снимая олимпийку на ходу. Он совсем забыл, что на плече все еще висит рюкзак, так что тот плюхнулся на пол, вывалив из себя все содержимое. Вова незаинтересованно посмотрел на разбросанные канцелярские принадлежности, рваные тетрадки и прочий мусор и заметил среди хлама что-то блестящее. Сфокусировавшись, Володя понял, что это блистер с таблетками. — Блять, Губанов… — прошептал Вова, присаживаясь на корточки и выуживая лекарства из-под учебника. Блистер почти полностью пустовал, лишь в углу была одна таблетка жаропонижающего. Парень сразу понял, что это точно не затерявшиеся когда-то препараты, ибо его портфель сродни не видывал в себе лекарств. Вероятно, Лёша всунул таблетки, пока Семенюк не видел. Сил возмущаться не было даже мысленно, Вова был готов запихнуть в себя что угодно и от кого угодно, лишь бы стало легче, так что он надавил на блистер и закинул таблетку в рот, не запивая. После парень пополз к кровати и взобрался на нее, как удав, тут же сворачиваясь калачиком. Все тело неприятно потряхивало, было и холодно, и жарко, зубы стучали друг о друга из-за озноба, а в голове собралась целая каша из мыслей и образов. Вова не понял, спит он или нет, ибо перед глазами то и дело мелькали какие-то галлюцинации, не связанные между собой. В какой-то момент ему показалось, что он снова ощущает холодные касания Лёшиных рук, и в этом ощущении хотелось раствориться. Припасть лицом к ледяной коже и отогнать неприятное самочувствие сполна. Вова и правда увидел в мешанине образов длинные бледные пальцы и потянулся к ним, прижался щекой и потерся, как кот, будто так и надо, а после провалился в глубокий сон, в течение которого организм боролся с вирусом. На самом деле Вова просто перекатился на другой бок и уткнулся щекой в холодную поверхность стены.