Цветок и Рыцарь

— Я тут подумала, — выпалила Рамона, как только на том конце сняли трубку, — нам надо попробовать «самоубийство». Секунду или две Фрэнки молчала, обдумывая услышанное: — Ух ты… Остынь, Джульетта. Может, для начала звякнешь в службу психологической помощи? — Нет… Черт, — ей сделался вдруг очевидным неправильный смысл. — Я не то… Это прием… — Привлечения внимания? Это Рамона проигнорирует: — Так называется прием!.. Все приемы, которые выполняются изнутри за пределы ринга… — Да-да, и никакой романтики. Только работа. Вечно ты все портишь. — Я просто хочу, чтобы ты изучила парочку приемов, рассчитанных на интеллект, а не на грубую силу! — промямлила Рамона, в глубине души понимая, что сейчас с энтузиазмом роет себе могилу. — Ой, да пошла ты! — фыркнула Фрэнки, но трубку не бросила. Поэтому Рамона осторожно спросила: — Куда? — Встретимся в зале через час. Рамона примчалась через полчаса, чтобы спокойно размяться, но Фрэнки уже там, лупит грушу, как ненормальная, тогда Рамона на ходу хватает скакалку. Пока она наращивает темп, Франческа берет заслуженный перерыв. Будто хочет понаблюдать за ней, остановившись напротив, пьет воду, экономно, сдержанно, маленькими глотками, и ее смуглая влажная от испарины кожа мягко сияет в свете прожекторов. Погрузив пальцы в волосы, Фрэнки, Владычица Озера, пересобирает свою растрепанную косу, мягко, неторопливо гнется и выполняет растяжку, чтобы расслабиться. В этот час здесь не много народу, несколько человек немузыкально громыхают железом у тренажеров. Они сбивают ее с ритма, и Рамона отбрасывает скакалку прочь — сойдет. На ринге как обычно первые пятнадцать минут они посвящают шагам и бампам, чтобы настроиться на работу — за грохотом падений железок не слышно. Потом Рамона объясняет концепцию «самоубийств». Этот термин ставится перед любым движением, которое происходит с ринга, отбойников или даже ринг-фартука за его пределы. Наиболее очевидным является простой прыжок «рыбкой» через канаты ринга наружу. Некоторое время Фрэнки работает над акробатикой, она невнимательна, задевает канаты, делает толчок то слишком поздно, то рано, и поэтому приземления получаются смазанными, распределение веса идет неправильно, от чего принимающий может пострадать. Пожевав губами, Рамона вставляет замечание. Удивительно, Франческа даже не злится, давай, говорит, попробуем с принимающим. Это следующий этап, и Рамона считает, к нему переходить еще рано, нужно быть еще внимательнее и заранее просчитывать сектор, куда с ринга вылетит твой соперник, который и будет принимать прыжок. — Ладно, — опять соглашается Фрэнки, — на мне покажи. Это ей крыть нечем. Рамона коротко объясняет принцип выбора сектора для прыжка, но сам бросок пока опускают, и Фрэнки покорно укладывается на матах снаружи, где было сказано. — Не забудь — плечи, грудь, — диктует Рамона сверху, напоминая, как именно нужно напрячь мышцы для подстраховки. И Фрэнки наконец огрызается: — Давай уже, сенсэй! Лицо у нее непроницаемо мрачное, решительное, может, даже презрительное слегка, лицо Бешеной Винни в разгар боя. Эта решительность, ее стиснутые зубы всегда заставляли Рамону нервничать. Рамона отмечает это, концентрируясь, — разбег, толчок — и вдруг понимает, что опасаться нужно не ее собранности, нет. Импульсивных порывов, когда она по-настоящему злится. Впрочем, в такие моменты Фрэнки сама становится уязвимой. Эта мысль смещает на себя фокус внимания, и хотя Рамона проделывает свой прыжок на автомате, в самом конце, рука чуть пружинит, а может, это Фрэнки рано поднимает голову — «блять!» — именно с таким звуком ее нос впечатывается в каменный подбородок Франчески. Фрэнки молчит, демонстративно поводя челюстью вправо-влево, сжав ее в горсти, глаза ее красноречиво ругаются. Глаза у нее красивые. Пышут и плюются огнем — уголья непотушенного пожара. — Ну хватит! — наконец сердится Фрэнки, видимо понимая, что проигрывает в гляделки. — Привычка селлить въелась тебе в подкорку? Тогда, хлюпнув носом, Рамона отнимает ладонь от лица, и морщась размазывает над губой сначала указательным, а потом большим пальцем, вязкие подвижные капли, недоверчиво разглядывая алый след, который они оставляют, - кровь. Фрэнки не то сопит сердито, не то вздыхает. — Ты стала такой неженкой, — ворчит она, стягивая боксерскую майку, чтобы пребольно ткнуть ее Рамоне прямо в лицо. На ней по-прежнему эластичный спортивный лифчик, но оголенный живот с мягко очерченными кубиками пресса весьма достойное зрелище. И нет, Рамона не таращится! — Просто ты слишком горячая, — бурчит Рамона сквозь тонкий трикотаж, вдыхая резковатый, плотный, но отчего-то притягательный запах ее пота. — Ну да, ну да, моим же оружием. Давай-ка сдвинь свои святые мощи в сторонку, а я попрыгаю. И голову запрокинь, а то истечешь кровью. В тот день у Фрэнки были синяки под глазами. И если бы Рамона прямо спросила ее об этом, все могло пойти иначе. А может, наоборот, стало бы еще хуже. Теперь гадать ни к чему. Так уж повелось: в один прекрасный момент Франческа просто ставила ее перед фактом, и Рамоне приходилось на ходу разбираться, что с этим делать. Она так и не научилась ее читать. Или, может быть, Фрэнки была одной из тех книжек, что запираются на замок? Когда они все-таки пробуют собрать прыжок целиком — Рамона принимает, в зале уже никого, тишина, плотная южная ночь рухнула на город. Даже уборщик, закончив свои дела, ушел. Вообще-то сейчас не так уж и поздно, просто часы на летнее время еще не перевели. — Хватит на сегодня. С координацией уже получше, — громко заявляет Рамона, скрывая урчание в животе. — Кто бы говорил, — фыркает Франческа, валясь рядом на мат. Она очевидно вымоталась, и настроение как-то неуловимо изменилось. Расслабленно лежа рядом, они щурятся на крашеный в черный цвет потолок. Часть освещения уже погасили. Приглушенно светят несколько прожекторов прямо над рингом, и только из раздевалок в конце зала льется яркий свет. Может быть, все дело в этом. — Пойдем съедим что-нибудь жутко вредное? — предлагает Фрэнки, лениво повернув голову. — Но я… Вместо ответа, вскинувшись, Франческа садится на нее верхом и, задрав Рамонину майку, щекочет бока кончиками пальцев, подбираясь к ребрам, выше, выше. Страховочный мат приятно холодит поясницу, а бедра у Фрэнки горячие, будто в сауне. Вообще-то Рамоне нравится, когда она сверху, — некоторым образом это как бы снимает с нее ответственность, что ли, позволяет расслабиться. — Ты только что потеряла килограммчик, и я позабочусь о том, чтобы ты сбросила еще парочку. — Челюсть подбери, — замечает она чуть погодя, звонко шлепнув Рамону по животу. — Здесь никого нет. Я хочу снять напряжение. — Что ты там говорила насчет романтики?.. — У тебя пять секунд, пока я не передумала, — информирует Фрэнки, и Рамона решает, что пошутить может и потом. Все происходит быстро, стремительно, накатывает и ускользает, оставляя после себя дремотную негу. Уронив голову ей на плечо, Фрэнки шепчет самым сексуальным голосом из всех, что ей приходилось слышать: — Закажем пиццу прямо сюда! Умираю с голода… Огромную пиццу с салями, пепперони, и ветчиной, и чоризо… И Рамоне становится смешно. Сквозь смех она выдыхает: — Люблю тебя. — Это так легко, так естественно выходит. — Ты это уже говорила, — сообщает Фрэнки, деловито натягивая трусы, все остальное она надевать ленится и просто хватает в охапку. — У тебя номер пиццерии есть? Швырнув ей телефон через всю раздевалку, Франческа исчезает в душевой кабине и кричит, прежде чем шум воды заглушает ее голос: — И всего двойную порцию! Чуть позже уже из своей кабинки, Рамона видит, как завернутая в полотенце она садится на скамью посредине душевой, спрятавшись за влажными волосами, и на секунду кажется, будто Франческа плачет, но она просто разглядывает свое отражение в зеркале пудреницы. У нее есть пудреница?! Рамона с собой пудреницу не носит. У нее вообще пудреницы нет, только для шоу. — Синяк не видно? — интересуется Фрэнки, задирая подбородок. Из-за воды ей приходится повышать голос, и кажется, будто она злится. С каких пор это ее волнует. И если уж на то пошло, Фрэнки идут синяки. То есть Рамона считает ее красивой, есть у нее синяки или нет. — Ты на машине? Подбросишь меня на авт… сдурела?! — оторвавшись от зеркальца, Фрэнки хмурится и показывает на свой нос, водит пальцем туда-сюда, как будто в детстве, когда они шли домой, после того как сфотографировались на старинную карточку, изображает усы Чарли Чаплина. Повторив ее жест, Рамона видит на пальце следы бледнеющих от воды багровых разводов. Кровь из носа. — Нахрена ты включила горячую воду?! Мойся холодной! — с этими словами Фрэнки невозмутимо сунула руку внутрь кабинки и переключила рычажок подачи воды на кране. И ледяная волна хлынула и, заставляя попеременно сокращаться мышцы, прокатилась по телу с головы до пят, и сердце сжалось. Рамона взвизгнула, но в ту же секунду, пока сердце еще не распустилось, не затрепыхалось в груди, молниеносно втащила ее внутрь. Франческа завопила. — Зачем ты это сделала? — спросила она после того, как, пихаясь и оскальзываясь в тесной кабинке, им все-таки удалось добиться приемлемой температуры, и обе мокрые, раскрасневшиеся, дрожащие, они посмотрели друг на друга. — Мне тут нужен лед, а ты как раз ледяная, — нашлась Рамона. — Ну привет, Кэрри, — руки Фрэнки скользят по ее плечам, обе они прерывисто вдыхают воздух. — Что теперь, сожжешь меня? — спрашивает Франческа, прищурясь и наклонив голову так, как будто ей и правда интересно, что же Рамона ответит. Вместо ответа Рамона целует ее, явственно ощущая на губах привкус крови. Честно говоря, здесь все напоминает привычные ей, Рамоне, торопливые потрахушки с клиентками фитнес-центра. Разница в том, что, касаясь Франчески, ты забываешь дышать. Инстинктивно толкнув ее к стене, Рамона чувствует прикосновение холодного мокрого полотенца. — Боже… и это, по-твоему, романтика?.. — вода размывает следы крови у нее над губой. На мгновение Фрэнки прижимается, обнаженная, но мокрое полотенце, шлепнувшись Рамоне на голову, сейчас же закрывает ей обзор. — Иди ляг и голову запрокинь. Черт!.. А потом звонит телефон. — Возьми! Вдруг это моя пицца. Но это не пицца. Рамона, не глядя, включает голосовое на громкую связь. Она полулежит на скамейке, устроив голову на коленях Франчески, которая в этот раз совсем не больно, бережно даже, прижимает к ее лицу сухое полотенце. Свободной рукой Фрэнки касается ее влажных волос, водит над пробитым пирсингом ушком пальцем, едва-едва покачивая сережку, но Рамона этого не чувствует. Она закрывает глаза, вслушиваясь в таинственные далекие шумы Вселенной тела Франчески. Дыхание, биение пульса, бурление, перемещение жидкостей в животе и не только… И тут голос из трубки произносит: — Мисс Янг, добрый вечер. Нет, это не пицца. Звонивший парень, чье имя она, конечно же, пропустила мимо ушей, сказал, что представляет PGWA (с этого места Рамона слушает уже сидя), что видел ее на ЧикФайт, что пару дней пробудет в ЭлЭй и предлагает ей встретиться и обсудить контракт… А между прочим у PGWA свой сайт и ежеквартальный журнал. Это они совместно с All Pro Wrestling организовали еще самый первый турнир ЧикФайт, они и теперь часто спонсируют матчи и целые турнирные таблицы в Среднеатлантических и Срединно-южных штатах, а также в Мексике и даже Великобритании вместе с другими региональными промоушенами. PGWA не предлагает тебе эксклюзивных контрактов, поэтому можно свободно выступать в других промоушенах или крупных реслинг-компаниях. PGWA по-настоящему делает акцент на твоих навыках и способностях, в отличие от многих других, не педалируя тему «сисек и писек». То есть пресловутые колготки в сеточку или розовый бикини их не интересуют, им нужны твои сентоны, суплексы и пауэрбомбы. Матчи PGWA, как правило, длятся от пятнадцати до тридцати минут, в отличие от обычных пяти-десяти, которые промоутеры отводят женщинам-реслерам. За это время ты успеваешь действительно побороться, показать себя, все, что умеешь, а не просто отработать нескольких ключевых дежурных приемов за твои «пять минут славы». PGWA — это воплощенные ожидания в мире суровой реальности. — Ух ты! — говорит Рамона. — Ого! — говорит Фрэнки. — Надо перезвонить ему. Черт, который час? — Слушай, Барсук, почему ты всегда получаешь то, что хочу я? — спрашивает Фрэнки, с места наблюдая за ней, пока Рамона суетится, натягивая белье. — Кровотечение из носа? — Кстати, майку мою простирнешь, — командует Фрэнки и, отыскав ее в дохлой после длительной тренировки кучке вещей, швыряет в Рамону, прежде чем тоже начать одеваться. — Значит ли это, что ты мне завидуешь, Койот? — неожиданно для себя говорит Рамона, нерешительно комкая в руках ее топ запятнанный Рамониной же кровью. — С чего ты взяла? — Разве твоя сказка была не об этом? — Я с тобой не соревнуюсь. Я этого не хочу, — мягко добавляет она через некоторое время, когда становится очевидным, что Фрэнки ничего ей не ответит. «Я знаю, — думает Фрэнки, — и от этого только хуже». Поэтому, остервенело выпутываясь из ворота потрепанного худи, она вдруг почти выкрикивает: — Даже гребаная Виннифред всегда тебя любила. Просто так. Ни за что! — и замолкает, ужаснувшись. Жалкий лепет обиженной тринадцатилетки. Фрэнки хочется отвесить самой себе затрещину. Почему она это сказала? Почему она вообще об этом вспомнила?! Рамона ушам своим не верит: — Да, поэтому она сделала из меня монстра. — Брось, — с этими словами Фрэнки швыряет в сумку борцовские ботинки. — Бросить?! Для меня это было серьезно. Для меня это серьезно, слышишь ты! Я считала себя чудовищем… я не понимала, как смогу жить дальше!.. Фрэнки снова молчит, сосредоточенно затягивая шнурки на разношенных кедах, и Рамона начинает закипать. Неужели годы ее мучений для Фрэнки гроша ломанного не стоят? — Знаешь, я бы не хотела мериться тем, кто из нас несчастнее. Ты, правда, хочешь, чтобы я тебя пожалела? — Скажешь это еще раз, и я тебя убью, — мило сообщает Франческа, глядя на нее снизу вверх. — Попробуй, — инстинктивно сложив руки на груди, Рамона пробует не то защититься от ее слов, не то сдержать собственные. — Если хочешь знать, я тоже тебе завидовала. — Это потому что я ем пиццу и не толстею? — подхватив сумку, она направляется к выходу. — Где моя еда, черт возьми?! — Потому, что ты — это ты! — и пока Фрэнки слушает, Рамона торопится продолжить: — Ты всегда знаешь, чего хочешь! В то время как я просто из кожи вон лезла, чтобы мама была довольна, тебе было плевать на такие вещи, когда я зубрила учебники, тебе было достаточно, разок взглянуть на страницу, чтобы не провалиться. У тебя всегда был план… — Ладно, уговорила, — обрывает ее тираду Франческа и все-таки оборачивается. — Я не буду рвать тебе жопу и выбрасывать ее в речку. В данный момент моя цель — съесть что-нибудь. Не тебя. На выходе из зала ее встречает курьер, и Фрэнки, руками оторвав кусок долгожданной пиццы, сворачивает ее на манер лаваша, прежде чем запихнуть в рот. Любой итальянец, видя это, упал бы замертво. — Эй! Что мне сделать? — честно спрашивает Рамона ей вслед. — Если ты хочешь, я никуда не поеду, хрен с ними. — Подписывай, дура!