Цветок и Рыцарь

Очнулась она в темноте. Кажется, у нее тогда было сотрясение, и Фрэнки плохо помнит, как они добирались обратно. Помнит только, что в этот вечер где-то между удобрением внезапной блевотиной зимнего портулака и попытками пройти вдоль ручья, не замечая текущую под ногами воду, чтобы не так сильно мутило, соображает, что теперь она поправит свою кредитную историю, а потом поищет адвоката получше, чтобы добиться УДО. Условно-досрочное освобождение (раз уж с обжалованием приговора не вышло) — достойная цель, чтобы за нее цепляться. Фрэнки цепляется за веревку, ноги скользят, нетвердо упираясь в суглинок, карабкаясь вверх по склону оврага, она снова и снова падает на колени и съезжает вниз, выдирая с корнем жалкие ростки саманной петрушки и робкие фиолетовые цветочки кинжальных стручков. Сквозь сон ей чудилось, как последние вздохи догорающего костра подпитывают тьму. Ночь не отступает, напротив, становится гуще и непрогляднее. Тогда Фрэнки понимает, в ночи кто-то стоит. Легче всего спросонья вообразить там Дсонокву. У этой кровожадной великанши много страшных имен. По ночам она поднимается из пепла и бродит по лесам с огромной корзиной за спиной. Туда она бросает несчастливых путников, чтобы сожрать после. Если застать Дсонокву врасплох за поеданием человеческого мяса, на нее упадет невидимая сеть. Тогда ее нужно поджечь, и она снова превратиться в пепел и развеется по ветру тучей москитов. — Эй, — позвала Фрэнки, и тьма встрепенулась, метнулась в сторону от костра. Едва ли понимая, зачем, Фрэнки нырнула за ней в темноту, словно надеясь выведать мифические секреты мифических несметных богатств мифического существа. — Эй! Куда? Луна завязла в ажурной сетке сосновых ветвей. Раскачивая их, ветер горстями плещет лунный свет на землю. В стороне проглядывает скудно подсвеченная дорога. Бегать по ночному лесу — идиотское занятие. Ее мутит, свет фонарика мечется из стороны в сторону, и, отключив его, Фрэнки чувствует себя лучше. Пока ей везет в последний момент уворачиваться от сосен, протянувших к ней цепкие руки. В темноте сложно понять — ветерок ли вспорхнет в лицо, бесшумные ли крылья совы заденут лоб. Женщина-Сова — темная тень впереди. Пока она спала, горячая боль в башке остыла, уплотнилась, уменьшившись до размеров свинцовой пути. А на бегу стукнувшись пару раз о виски и затылок, вдруг провалилась куда-то — и ее не стало. Оступившись в темноте, едва не вывихнув ногу, Фрэнки плюется ругательствами, кляня свою глупость, и вдруг… понимает, что прямо перед ней среди деревьев стоит Пола. Темнота сгущается, оборачиваясь женщиной впереди, так внезапно, что Фрэнки, взмахнув руками, инстинктивно хватается за нее, прижимается, обхватив руками, и они просто стоят в темноте. Полумесяц ушка в ночном облаке волос, запах летней жары на коже. Не то поседевшая прядь щекочет щеку, не то бледный ночной мотылек бьет крыльями у нее в волосах… — Он не всегда был таким, — тихонько сказала Пола, не оборачиваясь. — Теперь он такой, — сказала Фрэнки. И выпустила ее. И побрела обратно в лагерь. Не оборачиваясь. Утро пошло трещинами, грозя рассыпаться, как лобовое стекло на грунтовке, когда на скорости камешек вылетает из-под колес. Во сне было душно. Будто ненавистный рождественский свитер никак не желал налезать, она барахталась внутри, дыша нафталином и чем-то еще, острым и старым. Фрэнки открыла глаза — сосны лениво раскачиваются над головой. Белесое небо — словно измятая бумага, исчирканная каракулями ветвей. Кажется, будто туман струится на землю сквозь прорехи в темном и плотном плетении леса. Где-то высоко орудует ветер. Она расстегнула спальник и с удовольствием потянулась. В ноздри плеснул знакомый запах дурноты, и Фрэнки поморщилась, припоминая вчерашний день. Черт его знает, что из этого было, а чего не было — она твердо знала только, что отец выйдет по УДО, и не особенно твердо — что получила по башке винтовкой. А в следующую секунду камешек из-под колес стремительно несущихся вперед событий, достиг лобового стекла, и сразу все сделалось мутным. Когда она увидела Полу… Пола лежала на земле, недалеко от палатки. Лицом вниз. — Черт… Эй! — Фрэнки позвала ее, но утро не шелохнулось. Над лагерем неуверенно перекрикивались птицы. Перевернув на спину, Фрэнки поразилась ее бледности, будто туман сгустился, нарочно укрывая ее лицо. — Пола… — она нащупала сонную артерию — нитевидный пульс. Фрэнки шлепнула ее по щеке, склонилась, пытаясь почувствовать дыхание. — Броган! — закричала она, — Рован! Мать вашу! Подъем! В этот момент Пола приоткрыла глаза. «Как цветок.» Как цветок открывает лепестки по утрам. Губы ее дрогнули. Она хотела что-то сказать, но туман поглощал все звуки. Из своего мини-дворца показался Рован. Оценив ситуацию, он метнулся к палатке и отпрянул. А когда откинул полог и снова полез внутрь, пахнуло тем душным, дурным и тяжелым, отчего Франческа проснулась. Так пахнет меркаптан — вещество, которое нарочно примешивают к безликому бытовому газу в баллонах, чтобы обозначить утечку. Какого дьявола они включили плитку? Кто вообще греется газом?! Наглухо застегнув полог?! Пола глядела на нее из-под полуопущенных век, щека у нее была ледяная. Фрэнки приподняла ее голову, прижала к себе. Из палатки показался Рован, выволок товарища наружу. Пощупал пульс, вздохнул поглубже. Броган был бледен, губы его подернулись фарфоровой синевой. — Поздно. — Рован поднялся, глянул на Полу. — Скорую надо. Тогда Фрэнки узнала, для чего на въезде лагеря грибников стоит шлагбаум. По правилам, разработанным для этого места Лесной службой, требовалось, чтобы «скорая помощь» дожидалась полицейского эскорта у въезда на территорию. Они ждали неотложку. Неотложка ждала полицию. Прошло около часа, когда Рован не выдержал и отправился им навстречу. Оглушенный сегодняшним утром, он бежал по раскисшей грунтовке, забыв про машину. Фрэнки не знает, какими словами он уговаривал врачей, если не проехать, то хотя бы пойти с ним. Когда он вернулся бегом, чтобы отвезти Полу к шоссе, за ним, наконец-то, пробилась и скорая с полицейским эскортом. Но все это было уже не важно. Франческа держала Полу за руку до самого конца… Тела погрузили в машину, и скорая медленно, неуклюже переваливаясь на разъезженных колдобинах, покатила задним ходом до ближайшей свертки, чтобы развернуться. Один из парамедиков шел впереди и громко командовал притормозить или сдать в сторону. Грибники, разбуженные сиреной, разошлись привычными маршрутами по оленьим тропам, унося на подошвах клочья тумана, и полиция тоже убралась восвояси. Фрэнки сидела, накрепко сцепив пальцы, ладони ее все еще хранили живое прикосновение живой Полы. Все это было стремительно и неправдоподобно внезапно. Подошел Рован и складной лопатой принялся снимать на поляне дерн. — Зимой полицейский остановил их ночью за превышение скорости, — рассказывал он, и слова ложились в яму у него под ногами. — Мороз. До лагеря — миль тридцать. Броган сказал: забирай машину — пойдем пешком. И полиция уехала ни с чем. А теперь вот — с мигалками… — Какого черта ты делаешь? — спросила Фрэнки, глядя, как в вырытую яму Рован носит вещи, оставшиеся после… Посуда, металлический каркас палатки, — все, что не конфисковали копы, уходит в землю. После он забросал все это землей и, сверху разложил костер. — Какого черта… — вяло спросила Фрэнки, когда он бросил в огонь рюкзаки и одеяла и плеснул сверху остатками самогона. Жаром костра осязаемо било по ногам, казалось, его можно было потрогать, зачерпнуть руками. — Едешь? — спросил он, когда костер прогорел. — Тут нехорошее место. Рован сжег все, что можно было сжечь, и к вечеру они покинули лагерь. Ночью добрались до городка, где находились морг и полицейский участок, припарковались у обшарпанного «7-eleven» на окраине, перекусили готовыми бутербродами. — Ты все еще хочешь драться? — внезапно спросил Рован. Всю дорогу они молчали. Смяв бумажную упаковку сэндвича, он открыл дверцу и вышел из машины. — Повернись, — велел он, когда Фрэнки последовала за ним. Она вопросительно вскинула брови, но он ждал молча, скрестив на груди руки, а когда она все-таки развернулась, локтем зажал шею в клинче. — Как освободишься? — спросил он, когда Фрэнки напряглась, инстинктивно схватившись за его руку, хотя он нарочно проделал все медленно и не сдавил шею — просто обхватил рукой. Клинчи запрещены в кикбоксинге, эта позиция — вынужденная, абсолютная беспомощность — всколыхнула где-то внутри, в животе, забытый животный ужас, и это ее разозлило, но едва Фрэнки задергалась, Рован просто сжал локоть сильнее. Она пыталась брыкаться (отнюдь не спортивно), работать локтями, но стоило ему сдавить шейную артерию, в глазах начинало темнеть. — Подними плечи, — скомандовал Рован, — втяни шею. Используй подбородок. Убирай руку — нет, не ту, что на шее, ту, которая помогает, — он вдруг выпустил ее и невозмутимо смотрел, как она покачнулась, схватившись за горло, встряхнула головой. — Не можешь — будь быстрее, иначе и раунда не протянешь. — Козел. — Твой пропуск в клетку, — возразил он. — Удушение сзади — досрочная победа почти без вариантов. Мне нужно, чтобы ты отстояла три по пять , хотя бы в первый раз, — хмыкнул он. — Иначе — вылетишь. Отбор — по весу. Мне все равно, какой у тебя опыт — выйдешь, с кем поставлю. — Сколько ты платишь? — Ничего. Ты еще ничего не сделала, — прислонившись к машине, Рован вынул кисет с нарезанным табаком и, прежде чем скрутить самокрутку, просыпал немного на растрескавшийся асфальт. Утром подписывали показания в участке. — Еще кое-что, — сказал коп и, встряхнул в воздухе листком, который уже протянул для подписи, будто это «кое-что» должно было высыпаться оттуда на стол. — У вас есть лицензия на сбор грибов на территории заказника? — А зачем нам лицензия? — То есть ее у вас нет? — обрадовался коп и потянул показания обратно к себе. — То есть у нас нет грибов. Нет грибов — нет лицензии. Нет лицензии — нет грибов, — спокойно взвешивает Рован эти простые истины на раскрытых ладонях, как на весах. — У тебя есть грибы? — спрашивает он у Фрэнки, и она поднимает сначала правую, а потом левую руку ладонями вверх, внимательно разглядывая пустоту, и будто удивляясь, что грибов у нее действительно нет. Пустота колышется, как на весах. Коп кривится: — А что же вы делали в лагере грибников? — Наслаждались тем, что осталось после терминации, — листок с показаниями ложится перед ним, и Рован ставит свою подпись. Но прежде чем вернуть его, повторяет жест полицейского. — Еще кое-что. Вещи, которые вы конфисковали? Карабин? — Родственники покойных должны затребовать вещи официально. — На это Рован только пожимает плечами. Через двое суток тела кремировали. Кремация прошла без церемоний. В небольшой комнате без окон с обзорным стеклом во всю стену, за которым — печь, неровными рядами были расставлены стулья, у пустой кафедры — увядший букет лилий, оставшийся с предыдущих похорон, от него пахло затхлостью, застоявшейся водой — никто и не подумал прибрать здесь. Они вошли и сели в разных рядах, Рован прошел вперед, а Фрэнки опустилась на стул у самой двери. Ей сделалось так невыносимо жалко себя. А ведь казалось, она давно уже с этим покончила — дура. Ей не хотелось быть здесь, пожелтевшие стены давили на плечи. Гробов не было — тела на специальных движущихся платформах были накрыты белыми простынями, в тусклом свете электрических ламп они казались нестираными. Неужели и с мамой было так? Фрэнки зажмурилась и попыталась вызвать в памяти эту картину. Комната без окон. Отец в строгом костюме. Цветы. Много цветов. Она пыталась вообразить все это, но ни один из этих образов не вызывал отклика. Вместо этого перед глазами стояло белое ушко Полы — сложенные крылья бабочки, присевшей на цветок. Фрэнки поежилась, встала, ненамеренно громыхнув стулом, неловко — слишком много шума — прошла вперед по рядам. — Какого хрена это случилось? — спросила она неожиданно громко, но Рован даже не повернулся. — Я… с ней говорила. Ночью. Она сказала, что он не всегда был таким. А я сказала, ну да, был… — «Был. Не был. Была», — думала Фрэнки, разглядывая свои руки, сложенные на коленях, — «Мне-то откуда знать? Я вообще всю жизнь обожала иллюзию — ничего больше — пока она не разбилась.» — Какого хрена?.. — Это случается там, где случается, — Рован смотрел на печь через стекло. — Есть места, которые предназначались для этого от сотворения мира. Приходит время — бьет молния… или случается утечка газа. Поэтому, если не хочешь, чтобы в следующий раз, когда придет время, это случилось с тобой, — держись подальше, — спокойно сказал Рован. За урны тоже заплачено не было — они получили прах и сложили обыкновенные пластиковые пакетики с застежкой зиплок с серой пылью в стаканчик из-под кофе и баночку из-под чипсов. Накрыли крышками. Прах они развеяли по дороге обратно в Чилокин над озером Эдженси. А через месяц Фрэнки вышла на свой первый любительский бой по правилам ММА.