Цветок и Рыцарь

Всё вращается вокруг меня, концентрируется во мне, исходит из меня самого. Уолт Уитмен

Во второй раз… Во второй раз она не сбежала (хотя несколько раз думала об этом). Просто ушла после того, как Барб сказала, что она чокнутая. Стоя у ее койки в отделении скорой помощи. После того, как Фрэнки полезла драться с дальнобойщиками, которые обозвали их «дисфункциональными лесбухами» на парковке у закусочной на федеральном шоссе. — Спокойно девочки! — Только без рук! Только без рук! Это было отвратительно. Но Барб сказала: — Идем. Не обращай внимания. А потом еще: — Не надо, — тихо одними губами, когда Фрэнки, бросив на нее взгляд, все-таки оглянулась на удаляющихся водил. — Не надо, — сказала Барб, но она уже ринулась за тремя мужиками. И даже успела сбить одного с ног, стукнув по спине канистрой, а потом даже провести пару хороших ударов — джеб, сайдкик, апперкот, апперкот, раундкик… Ладно — посредственных ударов. Очень посредственных, хотя они и достигали цели. Фрэнки отлично чувствовала, что тело не слушается ее, и злилась. Она забросила тренировки; с тех пор как подписала ту Рамонину бумажонку, запрещающую ей участвовать в турнирах, она не тренировалась ни разу, а на плантации и на пробежки забила. Дыхалка сбоила, ей здорово не хватало скорости (на силу тут вообще нечего было рассчитывать, учитывая разницу в весе), но она снова и снова кидалась на кулаки. Она не слышала, как кричала Барб, как мужики, отшвыривая прочь, пытались ее урезонить («Ебнутая! Слышь, она в край ебнутая!»). Она просто дралась, дралась, дралась, даже не рассчитывая на победу (дурой-то она не была), била, отдаваясь бою, растворяясь в моменте, впитывая ответные удары, пока все не поплыло…

Пооооо Пппппп Ллллллы Лллллллллллло

и она не рухнула на бетон, уставившись в безмятежное голубое небо. Было так красиво… И кроме неба не было уже ничего… Только все это случилось потом. Прежде чем уйти во второй раз, она вернулась. С трещиной в ребре и разбитым лицом. Глаз заплыл и слезился, кровоподтеки по всему телу. Каждая из этих отметин была остановкой на пути обратно в Виндшор из Гарбервилля. После того как ее выставили с плантации. Когда она добрела до дома Барб, была ночь и Фрэнки устало рухнула на крошечную лужайку, прислонилась спиной к давно некрашеной стене, блаженно вытянув ноги. Стучать она не стала. Это было уже как-то слишком. В конце концов, Барб вообще не обязана пускать ее, тем более вскакивать из-за нее с постели. Днем она хотя бы сможет вернуть пластинку (свой обратный билет!), а там посмотрим. Да, так она обманывала себя, чтобы заглушить чувство вины, потому что, естественно, приперлась, чтобы остаться. Ничего другого не придумала. Легкий ветерок остудил ее горячие щеки, тишина убаюкивала, глаза слипались, Фрэнки сидела на крыльце, чтобы оттянуть момент разрушения собственных иллюзий, а не для того, чтобы отодвинуть момент пробуждения Барб. Когда Виннифред подобрала ее в опечатанном полицейскими доме, сперва она долго молчала. Они ехали в направлении Санниплейс, едва забрезжило утро. Дорога была пустынна и не потому что немыслимо рано, здесь вообще мало кто ездит. В детстве они с Рамоной иногда развлекались тем, что подбрасывали местным дохлых змей, раздавленных на другой более оживленной дороге, к воротам. Конечно, все думали, что змея живая, здесь ей было просто негде попасть под колеса, и поднимали шум. — Она к тебе приставала? — вдруг спросила Виннифред, и Фрэнки вздрогнула, крошки бананового хлеба едва не проскочили в дыхательное горло. Только что они проехали дом у озера. — Что? — прохрипела она, пытаясь откашляться и говорить одновременно. — Откуда ты, блять, это знаешь? — Безрезультатно. — Я говорила с шерифом! Это чо, не тайна следствия, как его там?! — Так что? — Это не твое дело! — Слушай, Рейен… — А это ты откуда знаешь? — Фрэнки развернулась к ней на сидении. — Меня зовут Франческа! — пальцы ее судорожно сжались, сминая бумажный стаканчик. Хорошо, что кофе она уже допила. — Здесь все всё знают, Франческа, — сообщила ее бывшая тренерша, с каменным лицом глядя на дорогу прямо перед собой. — Это Санниплейс. Больше они не разговаривали. Все и всё. Может быть, поэтому, когда Розамунд приходила к «жертвам», Фрэнки трусливо поджала хвост и спряталась в кладовке. Женщинам, которые жили в приюте, такое поведение было знакомо и не показалось им чем-то необычным. Никто не расспрашивал ее ни о чем, никто не уговаривал выйти. Фрэнки сидела в кладовке, пока Розамунд не ушла. А с плантации ее выставили, потому что она разбила бутылку растительного масла. Об голову Дилана. Когда он взял и предложил ей эту знаменитую надбавку — за работу топлес. Фрэнки медленно поднялась, аккуратно выполняя одну за другой все положенные манипуляции с отставлением лотка в сторону, стягиванием перчаток и медленным распрямлением затекшей спины, пока ухмыляющийся Дилан помахивал в воздухе предложенной двадцаткой. Подошла, глядя ему в глаза снизу вверх, смирная, как невинная овечка, и вдруг неожиданно схватила с кухонной стойки бутылку долбаного масла и шарахнула его по башке. — Он конченая мразь! Ублюдок! — сообщила Фрэнки хозяину, когда на другое утро ее позвали в домик «администрации». — Гондон! — Это да, но этот гондон должен следить тут за дисциплиной, а ты все время с кем-нибудь грызешься, детка. И ладно здесь, но ты и в городе шороху навела. Мне не нужны проблемы. Не нужно привлекать внимания. — Мой отец… — начала она, но хозяин прервал ее. — Да знаю я твоего отца, Ортега. Он давно в этом бизнесе и первый отправил бы тебя подальше. Вот твои деньги, иди и думай. Я не буду ставить на тебе черную метку, но к себе больше не возьму. В город тебя подбросят. Когда она вышла из дома, Дилан сидел на ступеньках узкой веранды. С перевязанной башкой. Вертел в руках шляпу. — Гляди-ка, не налезает, — сказал он, посадив ее себе на голову. Шляпа сидела на самой макушке, снизу торчали бинты, и от этого Дилан еще больше походил на Великана. Фрэнки сжала зубы и прошла мимо, с трудом подавив желание пнуть его в спину, чтобы он скатился в траву. — Уезжаешь? — снова миролюбиво сказал Дилан. — Хорошо ты меня приложила. Хорошо, что уезжаешь. Она не ответила. — Я ведь нарочно эту двадцатку тебе показал, знал, что ты выкинешь что-нибудь. Эти слова, почему-то заставили ее остановиться. Фрэнки стояла к нему спиной, глядела на домик, где уже начали ежедневную стрижку. — Боюсь я, Рейен, что не выдержу, убью тебя, к чертям собачьим, — сказал он очень спокойно и шумно вздохнул, как это делают большие грузные люди. — Вот так возьму за шею, сожму хорошенько и услышу, как у тебя позвонки треснут… — Какого?.. Ты больной вообще! Что ты ко мне прицепился? — выдохнула она, резко оборачиваясь, чтобы увидеть, как судорожно Дилан стиснул свою шляпу, будто его толстые пальцы уже сомкнулись вокруг ее шеи. — Вот! Вот! Твоя мать также смотрела. Мол, белый мусор . Индейская ведьма! — Потому что ты — белый мусор, придурок! Па в тюрьме из-за тебя! — А я ее любил, — вдруг сказал Дилан, будто не слышал. — Чего? — не поверила Фрэнки, Дилан смотрел мимо нее. Внимательно вглядываясь в его лицо, она обратила внимание, что зрачки у него расширены — сотрясение? Выпил лекарство? Или просто скурил косяк по случаю незапланированного выходного? Хотя раньше она никогда не видела его под кайфом. К траве Дилан не прикасался. Во всяком случае, Фрэнки об этом ничего не знала. Лицо у него было совершенно дикое. Подле на ветке тиса рядком сидели мухоловки. Они показались ей нанизанными на вертел, и будто он сейчас схватит их и начнет глотать одну за другой, не жуя. Но Дилан не смотрел на птиц, он смотрел внутрь себя. — Звал Натта , бегал за ней, поджав хвост, как подстреленный койот… Она только смеялась. Белый мусор! Стерпел. Твой отец, говоришь? Ортега был таким же, — Дилан швырнул измятую шляпу на землю, резко поднялся, качнувшись, ухватился за перила. — Я и это стерпел, когда она его выбрала, потащился следом, — с каким-то остервенением он наступил на собственную шляпу и принялся топтать ее ногами, не глядя на Фрэнки. — Ты! Ты отняла ее, — говорил он шляпе, голос его подрагивал, но по-прежнему звучал спокойно. Наверное, поэтому она не успела ничего понять, не успела среагировать, только стояла там и смотрела. А Дилан оказался рядом, совсем близко, ткнул грязным пальцем ей прямо в лицо, зашептал громко: — Ты украла у нее жизнь, ты украла ее у меня! Твой отец? Твой отец получил то, что заслуживал. Это он должен был... сгореть тогда... ты должна была... кто угодно!.. А сгорело сердце мое, — так же внезапно он выпрямился, отстранился, губы его изогнулись. — Натта… — Ты ведь похожа на нее, ведьминское отродье. Ненавижу, а насмотреться не могу. Так что уезжай-ка ты отсюда, Рейен. Уезжай отсюда, куда подальше!.. Фрэнки проснулась оттого, что открылась дверь. Но вместо Барб на пороге оказалась рыжая Куропаточка из бара. Стояла и смотрела на Фрэнки, сложив руки на груди, а на ее лице было написано отвращение, гнев и еще что-то столь же неутешительное. — Приветик, красотка, — Фрэнки слабо махнула рукой. — Откуда ты взялась? — неприязненно спросила барменша. — А ты откуда? Как же твое «не жалуйся мне»? — Что тебе здесь надо, маленькая дрянь? Я надеялась, ты исчезла навсегда! — А я надеялась снова тебя увидеть, — прохныкала Фрэнки и, потянувшись неловко, потому что болело ребро, ухватилась за ее бедра, ткнулась носом в пояс ее джинсов. От Куропаточки так приятно пахло. — Посмотрела? А теперь сваливай туда, откуда пришла, — прошипела рыжая, пытаясь отпихнуть ее коленом. — Знаешь, я ведь не виновата в том, что ты боишься протянуть руку и взять то, что хочешь, — бубнила Фрэнки, баюкая голову у нее на бедре. Небольшое похмелье мутилось у нее в голове. — Барб! — И она тоже не виновата. Куропаточка всхлипнула, как-то по-птичьи, замерла на секунду, а потом вцепилась в ее футболку и дернула вверх: — Ты очень-очень глупый и злой ребенок. Думаешь, можно решать свои проблемы за чужой счет? — Мэгги? Ты уходишь? — Барб появилась из спальни босиком, в длинной растянутой футболке. — Фрэнни? Господи, что случилось? — Прости. Я просто нашла ее тут, на крыльце, — промямлила Куропаточка Мэгги. — Всех интересует только это! Что же случилось? А я принесла твою пластинку, — сообщила Фрэнки, цепляясь за рыжую, чтобы подняться на ноги. И покачнувшись, почти упала на Барб. — Что с тобой? Что с лицом? Тебе нужно к врачу, — они снова смотрят друг другу в глаза, близко-близко, как в первый день. И, наверное, поэтому, когда Фрэнки спрашивает, можно ли ей войти, Барб отвечает: — Да. Да. Иди в комнату, я сейчас. И Фрэнки вошла. — Серьезно? Ты ее пустишь? — услышала она за спиной, но ей было плевать. В кухне, она успела заметить, стояла откупоренная бутылка вина и два стакана (со стаканами Барб проще было управляться), но потом увидела, что на диване лежат аккуратной стопочкой уложенные подушка и одеяло, и как-то сразу успокоилась, будто перед схваткой, к которой хорошо подготовилась на пике формы. Хотя сейчас она скорее чувствовала себя бесформенной. Кое-как стащив с себя ботинки и штаны, Фрэнки рухнула на постель, уткнулась лицом в подушку, досадуя, что Барб не может ее раздеть — ей было очень-очень нужно, чтобы кто-нибудь о ней позаботился. Барб вошла в комнату, села неслышно на постели, очевидно наслаждаясь неотразимым видом ее помятого лица и немытых растрепанных волос. — Ты расскажешь мне, что случилось? Где ты была? Что, вообще, происходит? У меня масса вопросов. — Привет, — сквозь сон, едва шевеля губами, забормотала в ответ Франческа, — меня зовут Фрэнни, можно я у тебя поживу… — и провалилась в небытие. Она проснулась впервые за долгое время в мягкой постели. Проснулась и еще долго лежала, не открывая глаз, ощущая, как солнечный свет бродит по комнате. Ей было так хорошо, так хорошо, что казалось, все пережитое, все произошедшее с нею за эти последние пару лет — просто кошмарный сон. Ей шестнадцать. Ей шестнадцать, сейчас утро, и… блять, она, что, проспала тренировку?! Фрэнки рывком подскочила на постели и позвала: — Рамона! — и тут же зажала себе рот руками. Потому что никакой Рамоны не было. Нет. И не будет. Потому что есть Барб. И это Барб оплатила травматолога, который с умным видом осмотрел ее грудную клетку и выписал обезболивающее (ну кто бы мог подумать!), и дантиста, который вставил ей зуб, это Барб прикладывала к ее разбитому лицу пакет с замороженной брокколи, завернутый в полотенце, обнимала ее по ночам и заставляла кончать во время секса. А когда она немного пришла в себя, Барб помогла ей устроиться на четырехмесячные курсы управления большегрузами. И помогла ей найти работу. А она всем этим воспользовалась.