Цветок и Рыцарь

Говорите то, что имеете сказать, а не то, что следовало бы. Любая правда лучше притворства. «Уолден, или Жизнь в лесу» Генри Дэвид Торо

Тренировки — это по-прежнему достойный ответ практически на любую жизненную проблему. — Мамуль, я бегаю, ты же знаешь! — сердито отвечает Рамона не глядя, просто потому что ей все равно в это время больше никто не звонит. Но трубка с фырканьем отвечает: — Прости, но к таким отношениям я еще не готова, — чтобы немедленно вывалиться из рук и заскользить под откос. Рамона — следом, внутренне подвывая: «Черт! Черт! Черт! Только не клади трубку! Только не клади трубку!» — хотя она, разумеется, может перезвонить, но именно сейчас ей почему-то кажется таким невероятно важным, чтобы Фрэнки не отключилась. — Ты в порядке? — мило интересуется Фрэнки, когда она, наконец, хватает телефон, поднеся его к уху вверх ногами. — Да! Да. Я просто не ожидала… — выдыхает Рамона, откидываясь прямо на песчаный суглинок, сухие стебли травы на обочине впиваются икры. Кажется, все кости в ее теле превратились в желе, и это покалывание прямо-таки возвращает к жизни. Она бегает по прогулочной тропе в Бейли каньоне недалеко от дома, вверх по склону бегом, вниз — шагом, повторить. Обычно здесь спокойно, более популярное место — Глен Хелен в другой стороне. Все те же высохшие песчаные холмы, желто-коричневые от зноя. Округ Сан-Бернардино один из самых засушливых, впрочем, как и Вентура, но, несмотря на ограничения потребления воды, Калифорнийский университет продолжает орошать свои лужайки, мотивируя это тем, что вид сухой травы вызывает у студентов депрессию. — Значит, ты не ожидаешь, что я позову тебя на свидание? — Нет… то есть да… то есть ты, что… а ты позовешь? — наконец выпаливает она, и становится так спокойно. — Естественно. Ты же сама не догадаешься. Выбери ресторан, я не знаю, что здесь есть поприличнее. — Знаешь стейкхаус на Хоспиталити-лейн. Там их два рядом. «Блэк Ангус». Тот, что поменьше. Там обстановка… — Интимнее? — Ага, в типичном калифорнийском ресторанчике средней руки на тридцать-сорок дюжин посадочных мест, где залы делятся деревянными перегородками, укладывающими пространство витками на манер пожарной кишки (или не пожарной). — Уютнее, — продолжает Рамона, закусив губу, чтобы не рассмеяться. Разговаривать с Фрэнки — это, как держать бенгальский огонь в темноте или задерживать дыхание перед гонгом, отмечающим начало боя. Она всегда любила дразниться, но теперь все это приобретает тонкий умопомрачительный аромат флирта, и Рамона думает, что могла бы к этому привыкнуть. — Увидимся через два часа. К счастью, это всего два часа. И Рамона не успевает удариться в панику. Ей нужно успеть добраться до дома, принять душ, переодеться и найти машину — четкий план действий. Переживать возле раскрытого шкафа уже некогда. Обычно девчонки покупались на ее спортивное подтянутое тело, сильные руки, ну и вообще все такое, что она находила способ продемонстрировать им во время и после тренировок. Фрэнки всем этим не удивишь, глупо надеяться соблазнить ее бицепсом, на котором можно разместить пакетик чертовой картошки, но ничего другого все равно нет. Поэтому Рамона надевает рубашку без рукавов и кожаную куртку, которую обязательно снимет. В таких ресторанчиках обычно не делают окон — они не нужны; здесь всегда правильный полумрак — самое время выпить; над баром несколько экранов под разным углом транслируют что-нибудь спортивное. Сейчас там идет спортивная гимнастика, чемпионат среди юниоров. Слава Богу, не «Прекрасные и талантливые женщины реслинга!». — Я надеялась на свидание ты наденешь что-нибудь поинтереснее. Или надо было пригласить тебя на танцы? — говорит Фрэнки своим дразнящим голосом, отрываясь от созерцания нимфеток в купальниках, и Рамоне сразу вспоминается школьный бал. — В следующий раз, — Рамона снимает куртку, стараясь не слишком заметно краснеть. Танцы с Франческой. Вспышки неона в темноте, плавные гипнотические движения под электронный бит рейва… — А ты так уверена, что будет следующий? — Пожалуйста, я и так смертельно боюсь облажаться, не пугай меня еще больше. — Ты уже облажалась, Рамона. Не волнуйся, хуже уже не будет. Официантка приносит ей заказанный ранее коктейль. — Для вас, мэм? То же самое? — «Олд Фэшн», — подсказывает Франческа, отпивая глоток. — Нет, я не пью, просто воду. — О, конечно, я могла бы догадаться. Ты никогда не думала о том, чтобы просто расслабиться и получать удовольствие от жизни? — Я получаю. — Заметно, судя по тому, как ты дерешься… — Для этого не обязательно напиваться, и потом организм должен получать достаточно воды. — У моего организма несколько иные предпочтения… — Дай угадаю, — произносит она через минуту, когда Рамона, чтобы взять передышку, принимается изучать меню, — брокколи на пару и эти, блять, куриные грудки! — Прекрати! Что в этом такого, да, мне приходится сидеть на диете, но это здоровое питание!.. — Зачем тебе чертова диета? — Легкий вес, Фрэнки! — Рамона сердито сверкает глазами на полупрозрачных девчонок, перебирающих своими стрекозиными лапками на бревне. — Нуу, ты сильно усложняешь мне выбор. Даже не знаю, взять то, что я хочу или бараньи ребрышки и шоколадный торт со взбитыми сливками! — Ты позвала меня, чтобы раздразнить? — В каком-то смысле да… Поэтому Рамона заказывает лосося, но все-таки с брокколи. С перепугу. — То есть нет… Да. Брокколи. Пусть будет брокколи. И овощной салат. — Десерт? — Шоколадный торт, — подсказывает Фрэнки. — Нет. — Несите. Если она не будет — а она будет — я доем, — официантка, наверное, их ненавидит. — Мэм? — Да, несите, — соглашается Рамона только, чтобы это все скорее закончилось. — Хрустящий цуккини. Стейк с креветками на гриле, — это особое предложение для тех, кто не может определиться — можно взять сразу все и побольше! — И карто… Тут Рамона не выдерживает: — Только не картошку! — …фельный гратен и спаржу. — Распусти волосы, — вдруг просит Фрэнки, когда официантка наконец уходит за брокколи, картошкой и шоколадным тортом. — Зачем? — спрашивает Рамона и, не дожидаясь ответа, сдергивает резинку со своей петельки. — Не знаю. Может быть, хочу увидеть в тебе ту девочку, которой ты была много лет назад. — Очень изменилась? — спрашивает она с затаенным внутренним волнением. — Не думаю. И они смотрят друг на друга, кажется, целую вечность, прежде чем Рамона решается коснуться ее руки. — Ой, извините, можно автограф?! — у столика вдруг материализуется девчонка из толпы студентов, задирая рукава свитера, протягивает предплечья, сразу оба. — Конечно. Она оглядывается на хихикающих подруг и спрашивает полушепотом: — Мы поспорили, вы действительно встречаетесь или это просто для шоу? — сложив вместе подписанные руки, будто именно это их подтолкнет. — Можешь сказать, что ты победила, — это Фрэнки. Рамона как раз забывает выдохнуть. — А на что она поставила? — таким же заговорщицким полушепотом спрашивает она, нагибаясь через стол, когда девчонка со своей компанией уходит. — Понятия не имею. — Тогда, откуда ты знаешь, что она победила? — Я этого еще не знаю, Рамона. А ты? Рамона обращается за помощью к лососю на тарелке, но он, кажется, тоже не в курсе. Когда она поднимает глаза, Фрэнки по-прежнему смотрит на нее, и Рамона принимается нащупывать почву вслепую. — Ты давно была в Санниплейс? Как Брэдли? — Батя в тюрьме. — Черт. Как? Они нашли плантацию? Ты говорила, в доме никогда не хранилось достаточно, чтобы тянуло на срок… — В тот день было. Внезапно сорвалась договоренность с посредником. Ему дали восемнадцать лет. — За выращивание? Это слишком много! — За нападение на копа. Франческа отлично помнила, как возвращалась в тот день с тренировки. В тот самый день она упросила Скотти Блэйка, хозяина зала, посмотреть ее. Сказала, что сука Виннифред ее зажимает, ей нужен новый тренер, и она готова это доказать. И доказала. Отправила Винни в нокаут за двенадцать секунд. Скотти сказал, что возьмет ее, будет тренировать сам, сказал, что у нее хорошие шансы. Она и сама это знала. Она ждала этого. Каждую секунду, пока крутила педали по привычной дороге к дому среди холмов, она наполнялась ожиданием боя. Того, как выйдет против Рамоны и побьет ее (в том, что Рамона будет участвовать, что они попадут на один и тот же турнир, встанут в пару на первой же жеребьевке, Фрэнки почему-то не сомневалась), раскатает по рингу! Джеб слева, сайдкик и добивающий раундхаус — ее же фишка! Если бы не велик, она всю дорогу билась бы с раздражающе неуязвимой Рамониной тенью. Избавиться от ее присутствия, даже после того, как бросила ей вслед проклятие Женщины-Совы: «Уходи навсегда!» — было не так-то просто. Рамона слишком неторопливо плыла по реке памяти, ожидая, когда время оставит от нее одни кости. Но жгучая яростная обида, от которой каждый вечер щиплет глаза, накрепко держала ее в мире живых. Подъезжая к дому, Фрэнки издалека увидела вспышки проблесковых маячков — машина шерифа, полицейский эскорт из Вентуры. Бросив велосипед, она кинулась через двор, проскочив мимо копов. За спиной у шерифа, сгрудившись, стояли, выдворенные из своих палаток, триммигранты, растерянные, как вырытые из нор суслики, пришибленные лопатой. — Папа! Отца уже выводили. В сопровождении двоих полицейских он уже спустился с крыльца и шел к машине. — Папа! Один из копов у въезда на территорию, попытался перехватить ее, и Фрэнки ударила его. Ударила в голову, сильно и зло, как только что била Винни, и он, не ожидавший такого отпора, мешком рухнул на землю. А другой сделал выпад и взял ее на прицел. Возможно, он был новичком, возможно, не выспался, возможно, просто излишне рьяно соблюдал инструкцию, в конце концов, она не была белой. Она не успела испугаться. Потому что все вдруг стали кричать как сумасшедшие, развернулись к отцу, потрясая оружием. Она даже не заметила, как это случилось. Наручников на нем не было, он был «свой» и под арест пошел добровольно, наверное, поэтому па удалось это провернуть. — Брэд, не дури! Успокойтесь все! Давайте успокоимся! Ты же не хочешь проблем, Брэдли? — это шериф. Все остальные просто орут, этот крик вонзается в барабанные перепонки. — Брось пушку! Положи пистолет! Положи этот чертов пистолет! — а он просто стоит там и держит пистолет у виска идиота-копа. — Рейен! Не сопротивляйся. Встань на колени и положи руки за голову. Слышишь меня? — Брось чертову пушку! Бросай! — Это просто девочка, у нее нет оружия! — Брэдли!.. — Папа… — коленки у нее сами подгибаются. — Я сейчас отпущу этого парня и положу пистолет. Никаких резких движений. Просто не трогайте девочку. — Брось… — Раз. Два. Три, — медленно считает Брэдли Ортега. Отпустив заложника, стоит еще секунду с поднятыми руками, пистолет, бесполезный, болтается на кончике указательного пальца. А потом он медленно кладет его на землю, и копы набрасываются на него, как шакалы всей сворой. Фрэнки чувствует, как сухая растрескавшаяся земля напитывается кровью из разбитого носа, пахнет пылью, песок скрипит на зубах. Ее тоже швырнули лицом вниз и, придавив коленом, выкручивают руки. — Черт. Как же так? Когда это случилось? — Когда ты уехала. — Я не знала. — Да, — говорит Фрэнки, — ты не знала. Франческа заказывает себе еще один коктейль. Рамона не решается спросить, о чем она думает, и у нее сжимается сердце от тоски по тем временам, когда спрашивать можно было все, что угодно. Впрочем, тогда и спрашивать было ни к чему, казалось, все и так ясно. Но только казалось. — Гляди, — говорит Фрэнки, двигая на середину стола стаканчик с нарезанными полосками бумаги. — У них тут есть эта игра в вопросы для влюбленных на первом свидании. Что скажешь? Все лучше, чем сидеть молча. — Ладно. — Тогда я начну, — вытащив наугад, она кладет вопрос прямо перед Рамоной, как будто сдает карты. — Надо же! Твой любимый вид спорта? Только не говори мне, что кикбоксинг! — Не буду. Просто я больше ничего не умею. — Так, а почему ты бросила? Я, знаешь, иногда смотрела потом по телеку, проверяла списки заявленных девочек, думала поглядеть на тебя во всем блеске. — Мне пришлось. Из-за… травмы. — И что с тобой случилось? Рамона красноречиво молчит. — Ты серьезно? Это же просто колено. Все не могло быть так плохо! — Ну, в колене много важных сухожилий. Растяжка мне не очень помогла… В общем, я пробовала. Я много пробовала. Но так и не вошла в форму. Просто перестала побеждать. Наверное, у меня уже не было желания этим заниматься, потому что… А ты, почему? — Ты издеваешься? Нет, ты издеваешься! Они мне запретили. Твоя мамаша и ее тренерша. Был суд. Умышленное нанесение тяжкого вреда здоровью. У меня был выбор — сесть или уйти из профессионального спорта. Знаешь, как я хотела увидеть тебя во время слушаний? Каждый раз, когда я ходила туда, я представляла себе, как посмотрю тебе в глаза, но тебя там не было… — Я этого не знала! Этого не может быть! — Да ладно, пиздишь. — Они не говорили мне ничего! Я не знала! То есть я, конечно, сидела на обезболивающих и… вообще на таблетках… долго… и я много чего пропустила мимо ушей. Но я… Я никогда не пошла бы в суд! Если бы я знала, я никогда не позволила бы им пойти в суд! Если бы я была там, я бы сказала им… — Но тебя там не было, Рамона. Я не могла поверить, какая же ты трусиха. Ну, допустим, ты злилась за ногу, но, черт, у меня в голове не укладывалось, что ты хочешь посадить меня в тюрьму, да еще спрятавшись за спиной у мамочки! — Но я этого не делала! Клянусь тебе! Я никогда не хотела причинить тебе боль. Даже когда я лежала в постели с гипсом, и когда училась ходить и гнула колено на растяжке… Это всегда было так. С тех пор, как поклялась тебе в верности… — Поэтому ты решила не драться со мной в полную силу, Чемпионка? Рамона пропустила этот вопрос мимо ушей, ошеломленная внезапным открытием: — Господи, я только сейчас подумала… Если ты все это время думала, что я… почему ты вообще позвала меня на свидание? Ты, должно быть, меня ненавидишь? — Знаешь, это слишком серьезный вопрос для первого свидания. Лучше возьми подсказку. Что они хотят, чтобы ты узнала? Рамона послушно тянет бумажку: — Любимая еда? — Не брокколи. — Да что такого плохого в брокколи? — Ты рекламируешь «Макдональдс», Рамона! За поворотом твой рекламный плакат! «Восхитительная высокая блондинка». У меня, блять, свидание с картошкой фри! — Ты завидуешь. — Да, черт возьми! — она сделала большой глоток из своего стакана. — Раунд твой. — Ладно, что там дальше? — Франческа читает очередной вопрос, и вдруг с ее губ выстреливает стремительная, острая ухмылка и вонзается прямо в сердце. Темные глаза — ежевичины на колючем кусту — так и пришпиливают Рамону, будто пойманную для коллекции бабочку. — Твоя лучшая эротическая фантазия? — Там не это написано! — Ну, разумеется, это. Я же не сама это придумала. С чего мне такое спрашивать? — Ну-ка покажи, — и она уже потянулась через стол за вопросом, но Фрэнки уворачивается — и теперь нет ничего важнее, чем схватить ее за запястье. Стол подпрыгивает со звоном и стуком, брокколи бегом бежит из тарелки. И Франческа так выворачивает запястье, что никак нельзя ее упустить, и от этого стакан с водой — вдребезги — звенит как гонг к окончанию схватки. — Черт! — Но Фрэнки-то уже вывернулась и уже быстро смяла бумажку, и уже ловким движением сунула в рот, и даже уже запила! — Извините! — это официантке, едва замечая, как она возится среди этой маленькой катастрофы, несмотря на всю неловкость ситуации, потому что Фрэнки, чинно покачивая в ладонях свой «Олд Фэшн», так и глядит на нее, так и произносит выразительно одними губами: — Молодец, Рамона! — Поверить не могу! — когда официантка уносит осколки ее самообладания, как только силы хватило пискнуть про счет. — Отвечай на вопрос. Мы договорились. Тогда, набрав побольше воздуха, она честно признается: — Это поцелуй. — Поцелуй? — В шею. — В шею? Тебе что, пятнадцать? Да ладно, у тебя же был секс, как минимум один раз, и это было нечто, — и, обмакнув палец в стакане, подносит его к своим губам. — Вообще-то, мне действительно хотелось этого в пятнадцать, и я до сих пор ничего подобного не испытывала. Это правда. Она никогда не заходила дальше в своих наивных мечтах. Просто иногда, засыпая, воображала себе свежий ягодный синяк на шее Франчески. Франческа стояла спиной, склонив голову, волосы подобрав, и Рамона собиралась намазать его мазью от ушибов, но прежде… прежде она бы легонько-легонько потрогала этот кровоподтек у нее на шее губами. И этого было бы достаточно, дальше она никогда не заходила, разве что позволяла себе услышать легкий почти невесомый вздох от Франчески и… возвращалась к началу или заставляла себя думать о чем-то другом — Хм. Ты удивительно милая. Для чемпионки среди орущих и пердящих теток в нелепых трико. — Ты тоже одна из них. — Я тоже люблю орать и пердеть. Это так возбуждает. Машинально Рамона цепляет на вилочку немного шоколадного торта — а чего он стоит там и выглядит изумительно?! — Люблю, когда ты теряешь контроль, — говорит Фрэнки, утаскивая себе кусочек у нее из-под руки. — Эй, это мое! — ловким движением, провернув, Рамона выбивает своей ее десертную вилку, как будто они дерутся на мечах. Или на палках в лесу возле заброшенной железной дороги. — Это обезоруживает, — чертова вилка оглушительно звякает, подскакивая на крышке стола, а Фрэнки, притворившись, что сдается, ворует себе еще кусок. Рукой. И вкусно слизывает взбитые сливки. Она такая красивая… — Слушай… а почему Бешеная Винни? — А ты не догадываешься? — вопросом шарахнуло так мощно, что ей показалось, на столе взорвалась бомба, и вот они сидят в дыму и клубах пыли, а в груди жгутся, сживаясь с плотью, осколки шрапнели. Кажется, она закашлялась. — Потому что я не знаю никого, что лучше подходит на роль злодея. Ну, если тебя не считать. — О… — Я пошутила. — Моя очередь, — и подцепив для вида бумажку, в конце концов, двое могут играть в эту игру, она задает вопрос, на который не хочет знать ответа, и не может его не задать, он тикает внутри, как еще одна маленькая не менее мощная бомба с часовым механизмом с тех пор, как она впервые увидела Франческу на тренировке, — С кем ты раньше встречалась? — Там не может быть такого вопроса. — Может. — Покажи. Но Рамона демонстративно, с вызовом глядя ей прямо в глаза, сунула в рот полоску бумаги и принялась жевать. — Рамона, ты рехнулась! — Я? Ты только что сделала то же самое! — Да я просто пошутила, — двумя пальцами Фрэнки вытащила свой настоящий невинный вопрос про любимое время года из-за манжета. — Ты правда купилась на этот дешевый трюк? — О боже, — Рамона смутилась так горячо, так больно, что просто не в состоянии была смотреть, как искрятся от смеха ее глаза, каждая искорка, как щелчок по носу, и закрыла лицо руками. За столом наступила тишина. Фрэнки не сделала ровным счетом ничего, и когда она все-таки решилась и выглянула обратно, все так же продолжала глядеть на нее, а потом молча пододвинула ей свой стакан. Рамона выпила одним большим глотком, сжалось обожженное горло, и она просипела только: — Что это? — Ты что и виски никогда не пила? Потрясающе! Ладно, будем считать, что ты заслужила. Что именно тебя интересует, не обманываю ли я сейчас тут с тобой кого-нибудь или с кем я потеряла девственность? — И то и то. — Это уже два вопроса — тебе придется съесть две бумажки. Рамона даже подумать ни о чем не успела, как уже потянулась к стакану с вопросами. — Господи, прекрати, я просто шучу! — Откуда ты знаешь, может, я тоже. — О, нет, ты все это серьезно. Ты всегда все делаешь серьезно. И прямо в лоб. Уже целый час я встречаюсь с тобой и при этом никому не наставляю рога. Довольно скучно. — Я вовсе не… — Ты вовсе ни о чем таком не думала, когда задавала свои два вопроса. Дальше интереснее. Вот тебе два ответа. Вариант первый: девственность потеряла в шестнадцать. Я переспала со всеми в Санниплейс, кто этого хотел, пока не закончила школу. С целым букетом венерических заболеваний и гордым званием местной шлюшки. — Нет, зачем ты это говоришь? — А что, если да, Рамона? Встанешь и уйдешь? — Почему? — Захотела. Мне понравилось трахаться, все равно нечем было больше заняться. — Тебя кто-то обидел? — С годами ты стала такой проницательной. Вариант второй: я подумала, это как раз то, что мне нужно. Съездила в Виндшор, в бар, где собираются лесбиянки, и залезла к одной из них в постель. Это было отвратительно, но мне понравилось. Какое-то время мы еще встречались. — Ты ее любила? — Она купила мне пиво, а потом залезла мне в трусы, и между этими двумя событиями прошло не больше часа. Конечно, я ее не любила. Только не говори мне, что ты из тех, кто считает, что трахаться можно исключительно по любви. Тебе действительно по-прежнему пятнадцать. — Ты же сказала, что потом еще встречалась с ней. — Нет, я ее не любила, Рамона. — А вообще. Вообще, ты любила кого-нибудь? — спрашивает она, чуть склонив тяжелую голову на бок и подперев ее руками. И этот ее мягкий, спокойный и глубокий взгляд накатывает как волна. — Да. — О… — Только не спрашивай кого, во всем ресторане не хватит бумаги, чтобы заставить меня говорить на эту тему. Мне надоела эта игра. Давай уже пойдем. — Подожди! — и она послушно идет за Фрэнки к выходу, — Это была женщина или мужчина? — Женщина. — А когда ты поняла, что тебе нравятся женщины? — Вот когда влюбилась, тогда и поняла.