Грозовые тучи

Если Левицы приедут всей семьёй к Мирешам, те непременно выделят лучшее спальное место, какое полагалось гостям. Они-то хорошо воспитаны, с дипломами, но душевности им ой как не хватало. Вельесу не спалось на жёстком — и как Эвко выдержал, когда уступил ему, больному, свою кровать? — бугристом диване. Нестерпимо хотелось курить, но выпростаться не только из-под одеяла, затянутого в хрустевший от крахмала белоснежный пододеяльник одеяла, но и кителя, которым пришлось укрыться, чтобы вконец не замёрзнуть, он не решился. Левицы согласились выдать сына, у которого вздулся живот отнюдь не из-за обилия еды, за Вельеса, но ночевать в одной постели не позволили, хотя у того в мыслях не было вздёрнуть Эвко задом кверху. Даже сон в обнимку им показался чем-то неприемлемым. Тело затекло из-за лежания в одной позе, изувеченная нога разнылась, но Вельес не решился пошевелиться, опасаясь, что одеяло или китель сползут. Перевернулся на другой бок лишь тогда, когда стало невмоготу. В этот миг нахлынуло настолько невыносимое желание курить, что Вельес, накинув китель, поковылял к балкону. Открывая дверь, он услышал приглушённое недовольное ворчание, чьё именно — Альфельда или Ланко, не разобрал. Табачный дым успокоил, и, вернувшись, Вельес сумел-таки забыться сном, увы, кошмарным. Если бы его сослуживцу не отпилили гангренозные ступни, тот бы умер от заражения крови. Прошлое вернулось, но с той разницей, что теперь отнимали ноги Вельесу, и делал это Альфельд… …чтобы закрыть нежеланному зятю путь в свою квартиру раз и навсегда. Вздрогнув, Вельес проснулся и сел. Майка прилипла к телу, невзирая на холод. Взмок, получается. Уж не потому ли, что заболел? Подхватил инфлюэнцу, когда притащился в больницу? Только этого не хватало — лихорадить, когда рядом беременный Эвко. Тот не отойдёт от него, будет рисковать не только собой и ребёнком. Нет!.. Успокоив дыхание, Вельес улёгся. Озноб не бил, горло не саднило, кашель не донимал. Значит, не заболел, можно успокоиться и в конце концов выспаться, пусть и на до жути неудобном диване. …Открыв глаза, Вельес принюхался. Уловив запах, который не раз чуял во сне, он ущипнул себя, чтобы убедиться, что не спит. Странно, но выпростался из-под одеяла он без охоты вернуться в драгоценное тепло. Ничего удивительного в том не оказалось: в батарее клокотало. Значит, дали долгожданное отопление. Надев штаны поверх кальсон и свитер, Вельес было направился к балкону, но, вспомнив, где находился, остановился. Эвко проест плешь ему о том, как вреден табачный дым на пустой желудок. Любек давал больше свободы, но лишь потому, что ему был безразличен собственный муж… …Старших Левицев Вельес в кухне не застал. Эвко в фартуке с рисунком в виде ягод аккурат на животе перевернул блин. — Они предлагали разбудить тебя, — вместо приветствия бросил он, — но я решил тебе дать возможность выспаться. Ты с дороги, как-никак… Вельес моргнул и уставился окно, украшенное накрахмаленной занавеской. Пасмурная погода сбила с толку: небо тёмное из-за туч, а не оттого, что рано. — Ты не на работе… — удивился он. Неужели Левицы проявили милосердие и позволили сыну побыть со своим истинным наедине? — Сегодня у меня выходной. — Выложив блин на тарелку, Эвко уточнил: — С чем будешь? Есть сметана. Если хочешь более сытно позавтракать, могу предложить яичницу… — Оставь! — Вельес погладил подбородок. — Достаточно блинов и, если можно, кофе. Мне нужно в ванную. Бритву он носил на связке ключей, а зубную щётку и крохотную коробочку с порошком положил ему во внутренний карман Теуш. Хорош брат, светлая башка, иначе бы Вельесу пришлось сдерживать желание поцеловать Эвко до того, как купит всё необходимое. — Тёплую воду дали, — улыбнулся тот. — Чуть летняя идёт и ржавая, но всё лучше, чем ледяная. Хоть что-то хорошее. Отопление — уже неплохо для этой квартиры. Та прогреется ой как нескоро. Придётся сидеть у плиты… …или, что лучше, лежать рядышком. Вельес бы поведал подробности жизни в посёлке, рассказал о семье, о Францишке. О Любеке бы умолчал — вот его лучше оставить в прошлом. — Хорошо. Вот только с кофе незадача! — Эвко развёл руками. — Нет его. Папа сам не пьёт сейчас и мне не разрешает… — А отец? — Вельес удивился. — Дома терпит, чтобы не искушать папу. В кафе у больницы я его ни разу не видел. Может, на работе позволяет пропустить себе чашечку, но кофе от него никогда не пахло. Сухарь Альфельд способен на жертвы ради своего омеги. Хорошая черта, если бы он не относился к собственному сыну, будто тот нахлебник, устроившийся на его шее, а не близкий человек. Увлечённый беседой Эвко слишком поздно спохватился. Подцепив сковороду, сдвинул её и неприлично выругался. Дурное словечко, не удивлявшее никого, прозвучало забавно. — Ох, лучше пойдём. Дам полотенце и покажу, где что лежит, — он густо покраснел и скривил рот, — а то сожгу квартиру, если ещё раз отвлекусь на болтовню. Запах гари перебил аромат блинов, и разница между сном и явью показалась огромной. — Не огорчайся, — успокоил Вельес Эвко. — Если боишься упрёков от родителей, то я помогу оттереть гарь. Я это умею. — Я и сам умею, — отозвался тот уже из зала. Умеет или нет, но Вельес не мог просто глядеть на беременного, скоблящего сковороду омегу. Когда Эвко появился на кухне, он попросил: — Дождись меня, хорошо? Вместе отмоем. Тот, сунув в его руки серое вафельное полотенце, кивнул. …Вельес запирать дверь с растрескавшейся от постоянной влаги белой краской не стал. Стесняться ему некого. Если Эвко зайдёт сюда, он только обрадуется. Судя по тому, что рыжих пятен на ванне стало гораздо больше, ржавая вода текла чаще, чем следовало. И сейчас едва шла из крана. Ею не выстирать кальсоны и майку. Придётся разгуливать в несвежем белье. Эвко отворил дверь аккурат в тот миг, когда Вельес вознамерился забраться в ванну. Он сперва замер, но быстро пришёл в себя и, вдохнув, протянул стопку вещей: — Я подобрал кое-что из того, что отец не носит. Вельес принял старую, вылинявшую, но выглаженную одежду. Шерстяная клетчатая ткань — определённо брюки. Трогательная забота, учитывая, что Эвко хорошо знал Альфельда. Впрочем, за него теперь есть кому заступиться, если тот начнёт изливать злость на собственного сына, в придачу беременного. — Не думаю, что твоему отцу понравится, что ты рылся в его вещах, чтобы отдать их мне, — высказал Вельес сомнения. — Моему отцу не понравится, — Эвко согнулся над ванной, чтобы заткнуть пробкой слив, — если вода будет литься впустую. Его бёдра раздались вширь, что, впрочем, его не портило. Напротив, округлость задка и плавность линий порадовала взгляд. В голове Вельеса сама собой нарисовалась картинка, как он стягивает с Эвко серые штаны, поглаживает ягодицы, раздвигает их. Он сморгнул, чтобы прогнать образ нежной розовой плоти. — Лучше… — выдохнул он, отвернувшись к умывальнику, — иди… …иначе, чего доброго, даст понять Эвко, как сильно соскучился. Хотя он вовсе не против такого поворота событий, но занятие любовью здесь и сейчас — далеко не лучшая затея. Напрасно Вельес попытался скрыть стояк. Ванная — не то место, где вообще можно что-либо спрятать. — Х-хорош-шо, — выдавил из себя Эвко, пятясь к двери. — Зови, если что-то понадобится. — Так и сделаю, — буркнул Вельес. Перекинув ногу через борт ванны, опустился в но тёплую — не зря спустил — воду. Ничего не понадобится, решил он. Иначе не сдержится и трахнет Эвко прямо здесь. Мытьё ржавой водой удовольствия не доставило. Иное дело — баня, после которой Вельес чувствовал себя чистым. Эвко она должна понравиться, по-другому быть не могло. Вытеревшись досуха, Вельес взял тряпицу, принесённую Эвко. И отложил: лучше ходить без исподнего, чем надеть на себя чужие трусы, пусть и чистые. Прошло время, когда о брезгливости следовало забыть. Война закончилась. Штаны кололись, но это его не смутило. Бежевый свитер с синими полосами облегал торс — на Альфельде, не державшем в руке ничего тяжелее скальпеля, он наверняка болтался. Выбрившись, вычистив зубы и напоследок проведя полотенцем по рыжим волосам, Вельес покинул ванную, вернулся в кухню и сел за стол. Блины, как всегда, у Эвко получились вкусными. Другую бы муку — и они бы вышли изумительными. А если их макнуть в жир от пережаренного с луком сала… Увы, пришлось удовольствоваться сметаной. — Почему не ешь? — уточнил Вельес, глядя на прихлёбывавшего чай Эвко. — Наелся, пока готовил. Да и с родителями позавтракал омлетом. Скоро лопну, — отшутился тот, погладив обтянутый тёмно-коричневым свитером с высоким горлом живот. Странная беседа двоих людей, которые истосковались друг по другу. До встречи Вельес воображал, как опишет красоты места, где жил, пекарню и вкус хлеба. А поди ж ты — разговор получился слишком будничным, походившим на беседу двух проживших вместе не один год людей. — Не лопнешь! — Подцепив блин, Вельес бросил на блюдце Эвко. — Поел сам — накорми ребятёнка. — Уж кто, а он точно не обделён, — улыбнулся тот и снова погладил живот. Нахмурившись, пояснил: — Толстым омегам разродиться сложнее. Вот, что пугало Эвко — страх, что роды пройдут не так, как должны, а не, как в случае с Любеком, что тело испортится. Будто мало было людям вестей с фронта в войну! Но нет же, их тянуло и в мирное время на разные гадости! — А как ты намерен разродиться, если у тебя не останется сил? — Вельес макнул блин в сметану, после поднёс ко рту Эвко. — Мне, мелкому, было намного вкуснее, когда я ел из папиных рук. Отец, правда, ругался. Боялся, что вырасту тряпкой… Помогло. Тот хотя и отказался есть с рук, но угощение взял и надкусил, после ещё раз, и ещё — слишком жадно для того, кто утверждал, что наелся. — Не вырос… — ответил Эвко в ответ на рассказ, прожевав. — То есть вырос, но не тряпкой. — Угу, только балбесом. Отец меня так называл, когда учителя на меня жаловались. Я ненавидел школу… — Вельес посерьёзнел. — Говорил, что если уж Теуш не в силах мне помочь справиться с уроками, то я не просто балбес, а балбес безнадёжный. Мне в такие моменты казалось, что он любил Теуша сильнее, чем меня. Поэтому меня сильно удивило, когда я узнал, что мой брат ему неродной… Он замолчал, осознав, что только что поделился сокровенным. Не тем, что Теуш приходился ему только единокровным братом, а детскими переживаниями. — Может, он не знал? — Эвко отпил из чашки. — Всё он знал. С самого начала. Меньше всего Вельес ожидал, что Эвко покинет его, отойдя к окну. Тот шмыгнул носом. Простудился? Встав из-за стола, невзирая на то, что по-прежнему хотелось есть, Вельес подошёл к нему. Эвко спешно утёр глаза. — Ты это чего удумал? Сырости мало? — Вельес обнял его и прижал к себе. Беременность делала омег плаксивыми, и Эвко не стал исключением. — Я плохо спал сегодня, — признался тот и утёр нос платком, который невесть откуда вытащил. — Это я-то для тебя истинный, а мой сын никакого отношения к тебе не имеет. В придачу твой развод после того, как ты узнал, что Францишк не твой… Я боюсь, что он… — он положил ладонь на живот, — окажется лишним! Боится, значит… Плохо спал из-за страха, что Вельес, ломавший голову над тем, где поставить кроватку в доме Теуша (в котором Эвко будет лучше, чем в большом), не примет его сына. Наивный… — Я уже говорил, что Любек мне изменял, будучи в браке, — глядя на размытый из-за запотевшего стекла городской пейзаж, признался Вельес. — Измена стала последней каплей. Францишк в этом не виноват. Вельес не поднимал руку на слабых, однако, увидев, что Любек обошёлся с его письмом, на которое он с трудом выделил подходящее место и время; которое стало связью между фронтом и домом, как с обёрткой для куска сала, испытал сильное желание не только ударить, но и, повалив на землю, забить ногами до полусмерти, как поступали его однополчане с предателями. Когда Эвко напрягся, он понял, что снова поделился наболевшим. Он не желал того, само вырвалось. Нестерпимо захотелось курить. …Холод остудил бушевавшие внутри чувства, вернулась способность здраво мыслить. Вельес не торопился покинуть балкон, хотя накурился. Табака осталось мало. Эвко пил остывший чай, когда он вернулся. Узнав, как пройти к ближайшему магазину, Вельес пообещал вскоре вернуться и, одевшись, покинул квартиру. Снег не сыпался, но стояла сырость, и он спрятал ладони в рукавах. В голове роились мысли. Проклятье, он так и не внушил Эвко, что готов принять мальца, потому что он — Вельеслав Миреш, сын отца, принявшего и вырастившего чужого ребёнка… …хотя ой как сильно сомневался, что полюбит пасынка. Постарается, но обещать не может. Прикосновение к животу Любека, пусть и редкое оттого, что тот не позволял себя трогать, вызывало волнение, потому что Вельес считал, что сын — его плоть и кровь. С Эвко такого волнения он не ощутил, неприязни — тоже. Того беременность украсила, не умалила плотское желание — на этом всё. Крохотный магазинчик отыскался быстро, и в нём продавали сигареты, которые курил Вельес. И не только они. Купив всё, что посчитал нужным, он вернулся в квартиру Левицев. Серые глаза широко раскрылись, Эвко улыбнулся. Даже плитка шоколада не привела его в такой восторг, как пакетик с молотым кофе. — Папа отчитает, когда учует запах, — признался он. Нашёл, чего — и кого — бояться! Мысленно обругав старших Левицев, Вельес бросил: — Я скажу, что купил только для себя. В конце концов я не собираюсь отказываться от того, что люблю. А ещё отец меня учил, что желания беременных следует исполнять. Улыбнувшись, Эвко двинулся в сторону кухни. Раздевшись, Вельес последовал за ним, после глядел, как он управлялся с медной, потемневшей от копоти туркой. Эвко пил кофе жадно, иногда отламывал кусочки от плитки и отправлял в рот. Вельес задумчиво глядел на него, на губы, перепачканные шоколадом… …которые хотелось поцеловать. Он решился это сделать, когда Эвко сделал последний глоток. Не дав тому утереть рот, потянулся и коснулся губами губ, сладких, отдававших горчинкой. Вкусно, прекрасно — настолько, что в висках застучало. Если бы не неудобная поза… С немалым трудом заставив себя оторваться, Вельес намекнул: — В прошлый раз тебе было удобно у меня на коленях. — С того времени я отяжелел, — отшутился Эвко, но переместился так, как и хотел Вельес. Целуя его, тот запустил пальцы одной руки в волосы, второй попытался обвить талию. Когда это не удалось, просто погладил округлый живот. — Занятия любовью тебе твой папка разрешает или?.. — Вельес запнулся, осознав, что спросил глупость. — Боюсь у него такое спрашивать, — хохотнул Эвко. Чмокнув Вельеса в нос, шепнул: — Занятия любовью во время беременности не противопоказаны, если омега здоров. А я здоров. Сместив одну руку на пояс Эвко, вторую Вельес продел под колени, после поднялся. Ноша оказалась тяжёлой — куда тяжелее, чем в прошлый раз. В придачу хрупкой, которую ронять ни в коем случае нельзя. Вельес справился. Он внёс Эвко в спальню и бережно опустил на постель, после лёг рядом. Не лучшее время и не лучшее место они выбрали для того, чтобы предаться страсти. Квартира не успела прогреться, и раздеться догола было бы верхом глупости. Эвко пристально глядел потемневшими от страсти глазами, и Вельес понял почему. — Ох, забыл, что сначала следовало в ванную… — шепнул тот. …где гораздо теплее, и он мог исполнить своё желание и сдёрнуть с Эвко штаны прямо там, раздвинуть ягодицы, вглядеться в розовую, сочившуюся влагой плоть. — Не надо. Мы оба мылись утром, — возразил тот, развернувшись спиной к Вельесу и оттопырив зад. Тот поцеловал его сперва в ухо, затем — в шею. Резко оторвавшись, потому что желание сомкнуть зубы на нежной коже оказалось необычайно сильным, погладил плечо, бок, помял ягодицу. Эвко помог ему. Повозившись с ширинкой, он приспустил штаны вместе с трусами, и Вельес ощупал ягодицы, наслаждаясь их теплом. Проведя ребром ладони вдоль расщелины, нащупал вход и задержался, после неторопливо вошёл пальцем в податливую плоть. Внутри Эвко оказался горячим и влажным. Он насадился на палец до самого основания, сжав ягодицы, дав понять, что хотел большего. Вельес оставил его, но лишь затем, чтобы сдёрнуть с себя штаны, шерсть которых немилосердно натирала чувствительную головку. Приставив её к сочившемуся влагой входу, он неторопливо вошёл в Эвко и замер. Тот подался ему навстречу, насадившись до самого основания. Вельес не толкался нетерпеливо, а медленно входил. Эвко — второй беременный омега на его жизни, но с ним он не чувствовал себя виноватым за то, что испытывал плотское желание. Оба хотели одного и того же — и оба наслаждались соитием, неторопливым из-за опасений навредить ребёнку. Ощутив, что вот-вот кончит, Вельес замер. Недолго насладившись ощущением, как его член обхватывает податливая тёплая плоть, он, сместив руку с плеча Эвко, погладил бок, затем округлый живот, пах, как всегда, выбритый. В конце концов нащупав член, несильно сжал, сместил пальцы сперва к основанию, затем к головке… Эвко вздрогнул в экстазе, обжав собой Вельеса — настолько сильно, что тот, отчаянно пытавшийся сдержаться, кончил. Проклятье, запечатывать узлом беременного омегу хотелось меньше всего. Простонав, Вельес уткнулся носом в затылок Эвко и вдохнул. Осталось только лежать в обнимку и ждать… Оба никуда не торопились, даже когда узел опал. Страсть схлынула, и под одежду начал забираться холод, поэтому обоим пришлось залезть под одеяло. Вельес охотно повторил бы, но не здесь и не сейчас. Куда охотнее он бы раздел Эвко в своём доме, тёплом. Тот прижался к нему животом — настолько плотно, что Вельес почувствовал толчки. — По-моему, он протестует против разврата, — отшутился он, хотя сердце ёкнуло — лишать себя удовольствия от занятий любовью ему хотелось меньше всего, невзирая на готовность потерпеть до родов. — Он всегда такой неуёмный, — возразил Эвко. Подняв голову и заглянув в лицо, добавил: — Францишк, наверное, был спокойнее. Может, и так. Любек не рассказывал и не прижимался животом к Вельесу. Только просыпался по ночам из-за толчков — вот и всё, что подтверждало, что в нём рос ребёнок. — Он много кричал, я не высыпался, а потом ходил недовольным и сонным целый день, — признался Вельес. Сжав губы, добавил: — Когда мы переехали в большой дом, стало полегче. Если уж он почувствовал себя отцом намного позже после рождения Францишк, которого считал родным, то риск, что сына Эвко и вовсе не сумеет принять. Отец-то смог полюбить Теуша, но Вельес — не он. — И всё же ты готов повторить это, но в этот раз зная правду, — едва слышно проговорил Эвко. — Готов… — Вельес сжал губы. Эвко не оставит сына. Он даже на аборт не решился, к которому изначально шёл… …а это значит, что его следовало либо принять вместе с ребёнком, либо оставить. Отказываться от истинного тому, кого больше не сдерживает семья, верх глупости. Придётся снова привыкать к бессонным ночам и крику младенца… Вельес зажмурился, почувствовав поцелуй в щеку. Он повернул голову в надежде урвать ещё один, но не успел. Только успел заметить широко раскрывшиеся глаза, напоминавшие грозовые тучи, и услышать скрежет в замочной скважине. — Что?.. — Эвко резко сел. — Они не должны… так рано! Взрослый, беременный, он по-прежнему боялся родителей… Благо суетиться не стал, даже когда до него донеслось: — Откуда здесь запах кофе?! — И не только. А говорят, у беременных нюх обостряется, — после этих слов дверь в спальню со скрипом открылась, и Альфельд, не снявший ни заляпанные грязью ботинки, ни серое пальто с высоким воротом, хмыкнул: — А ты говорил: «Не посмеет на него, брюхатого, вскочить». Вот тебе и не посмел… Тоскливо жили Левицы, нечего сказать! Судя по всему, они трахались только в течку. Эвко определённо уродился не в них. — Да уж, сынок у нас… — Ланко заглянул в спальню. — Мало беременности невесть от кого… Этого Вельес стерпеть не смог. Даже ощутил, как дрогнула и напряглась верхняя губа, а из горла был готов вырваться рык. — Какой, ну?! — выпалил он. Спустив ноги с пола, резко поднялся. Руки сжались в кулаки. — Страстный — вы это хотели сказать?! — Тише! — Ланко, подняв руки вверх, попятился. — Не надо, чтобы соседи узнали и шушукались. Сухарей Левицев беспокоило, что скажут соседи… А ещё горожане распускали слухи, будто сёла — это рассадник сплетен. Селянам до горожан по части выдумок ой как далеко. Увозить Эвко из этого змеиного гнезда, и как можно раньше, мелькнула мысль. — Предлагаю успокоиться, — сдался Альфельд. Глядя на Вельеса холодными серыми, похожими цветом с Эвко, но всё же другими глазами, он добавил: — Хоть какое-то, но слабое оправдание этому разврату — то, что ты берёшь Эвко замуж, иначе… Что должно последовать за «иначе», гадать не хотелось, к тому же ответ очевиден. Ничего бы не последовало, ни-че-го, не считая упрёков и попыток внушить собственному сыну, что испытывать страсть — постыдно. Когда Левицы удалились, Вельес отправился курить. Приведя чувства в порядок, он отворил дверь балкона… …и сразу же услышал упрёк: — Будешь утверждать, что не пил?! Здесь две чашки. Хоть бы удосужился вымыть до того, как прыгнуть в постель! Доведут Эвко до ручки собственные родители, если Вельес его не увезёт отсюда. Решительно отправившись в сторону кухни, он сел напротив не успевшего обрядиться в домашний свитер Альфельда и, глядя в серые, как зимнее небо, глаза, бросил: — Теперь я предлагаю решить всем вместе прямо здесь и сейчас, где и когда состоится наша свадьба! …чтобы сраные интеллигенты больше не посмели решать за сына, что тому пить и когда заниматься любовью.