Дьявол на проводе

      МГЛУ — престижный вуз. Поэтому от основного корпуса могли быть завышенные ожидания, которые вполне оправдывались, что нельзя сказать о корпусе, что находился рядом с общежитием по адресу: «Ростокинский проезд, 13а» — где даже отопления толком не было, а то, что было, было на угле. Что тут сказать? Если основной отреставрированный корпус был лицом престижного института, то затерявшиеся в лесопарке корпус вместе с общагой были его задницей — по крайней мере, так видел Лёша. Особенно туалеты здесь были известны своими потасканностью и ущербностью — даже смешно, особенно если вспомнить слова клиента о чистоте и хлорке, ведь ни тем, ни другим тут и не пахло. Трещин на стенах было не счесть, а в некоторых местах кафель и вовсе осыпался белесой трухой, бесстыдно являя проржавевшие и покрытые плесенью трубы. Дверцы кабинок, если они были, едва держались в петлях, а щеколды и вовсе не задвигались. Да и сливной бачок барахлил через раз, хотя здесь многие просто забывали смывать. О туалетной бумаге тут и вовсе не слышали. В последней кабинке стояло ведро с дурнопахнущей водой и тряпка, которая своим видом напоминала половую — видимо, оставила уборщица: то ли когда-то давно, когда убирала в последний раз, то ли она этой грязной водой и мыла. А еще… еще были надписи, бесчисленное множество надписей: некоторые громоздились одна на другой. И все нацарапаны с особой старательностью. И каждый раз, когда юноша оказывался здесь, его взгляд невольно выхватывал пару новых словесных нагромождений, тут же примечая случайные, а иногда и намеренные ошибки в словах и корявый почерк, который даже не всегда можно было разобрать. Степнов подошел к раковине, от которой несло плесенью. Мыльница пустовала, как всегда. Лёша раскрутил кран, позволяя ледяной воде уходить в сток, а затем и вовсе в канализацию. А потом умылся ею, будто бы в попытке прийти в себя, смыть осадок после разговора с клиентом и тем, что произошло после.

«Здравствуйте, это секс по телефону?»

Холодная вода ни черта не помогала. Как он там думал? Не было ничего страшного в том, чтобы побыть эдакой телефонной шлюхой. Да, все равно не очень, как ни крути. Однако ни имени, ни его лица никто не узнает. А то, что звонить будут не девушки, а мужики…. Как будто есть разница! Не в реальной же жизни сексом с ними заниматься, а по телефону особой разницы и нет практически. Конечно, Лёша не знал, как проходил подобный процесс — не особо как-то интересовался до этого — но своё тело, физиологию знал, да и фантазией был не обделен, так что, на самом деле, все это особо сложным не выглядело. Тем более, на подобную работу не требовались ни образование, ни опыт работы, ни квалификация. Работать языком, да? С этим любой дурак может справиться. Позорно? Может быть, но об этом вряд ли кто-то узнает. Степнов догадывался, как относятся к конфиденциальности в таких вот организациях, поэтому за репутацию не волновался. Не на панель же он идет, в конце концов! Глупо… Чем еще себя можно утешить? Ну, проституция — вроде как самая древняя профессия. Наверное, есть чем гордиться даже. К тому же это все лишь на некоторое время. Невольно вспомнилось: «Один раз — не пидорас.». В точку… От этого тогда почему-то пробивало на нервный смех, но веселых ноток там не было, лишь истерические. Парень даже смог убедить себя в том, что это стоит воспринимать как эдакое вынужденное приключение. А его скучной, расписанной, размеренной и самой обычной жизни подобное бы не помешало, хотя начать можно было с чего-то не столь радикального.

«Скажи, что тебе звонит сосед, которого ты затапливаешь, а ключи только у тебя.»

И тогда, когда Лёша ещё только держал в руках ту злосчастную визитку, уговаривая себя позвонить по напечатанному номеру, никак не мог предположить, что все сложится именно так. Да, клиент с самого начала был странным, непохожим на других. И то, что еще несколько минут назад Лёша стоял в одной из кабинок со спущенными джинсами, гоняя ладонь по собственному члену, и самозабвенно дрочил на голос клиента, даже не представляя, как тот выглядел, зато воспроизводя в памяти с детальной точностью все то, что тот говорил, наверное, не было чем-то неожиданным. На самом деле, это прекрасно вписывалось в схему из сотни вероятностей, почти сразу прорываясь в основную десятку — «топ 10», именно так назывался рейтинг самых популярных песен. Что сказать? В матрице вероятностей все сложнее хотя бы тем, что у каждого случая, у каждого события, вне зависимости от его значимости, есть свой топ вероятностей. Этот «топ», как правило, мы выбираем сами с помощью нашего восприятия, мировоззрения, привычек и прочего. И если так посмотреть, то этот топ весьма субъективен и ненадёжен. Но какой есть…

«Котёнок, давай теперь я?»

Лёша закрутил кран, перекрыв воду. Честно? Первой мыслью сразу после нецензурщины, когда Лёша только-только со стоном кончил, сжимая свой член, было… уволиться. Собственно, это была и второй мыслью, и даже третьей. Хотел было уже достать телефон и оповестить Сергея Николаевича о своём решении — да, прям так… со спущенными джинсами, с членом в руке и с напрочь сбитым дыханием. Но потом все же решил, что для подобного все же стоило бы натянуть джинсы обратно. И, как ни странно, но вместе с застегнутыми джинсами, к нему вернулось и подобие здравомыслия, если можно так выразиться. По крайней мере, больше не торопился доставать телефон и кому-то там звонить. Он заглянул в грязное зеркало на стене, в котором с трудом мог увидеть собственное отражение. Была видна искусанная нижняя губа, лихорадочно красные от стыда и смущения щеки — жалкий вид. Ожидаемость, статистика вероятностей — все это должно было оправдать сложившиеся определённой комбинацией обстоятельства. Вот только удушливые волны смущения, стыда, негодования и даже злости поднимались откуда-то из самого нутра. Однако, как ни странно, не чувствовал себя грязным и ненависти к самому себе тоже не испытывал. Он просто злился: на неизвестного, что отошел от избитого сценария и одними словами, произнесёнными каким-то противозаконным голосом — иметь такой голос и правда казалось самым настоящим преступлением — заставил его член встать по стойке смирно, и на себя за то, что позволил себе это совершенно неуместное и неправильное возбуждение с последующим удовлетворением его в туалете, проигрывая разговор снова и снова, пока собственная сперма не стала идеальным дополнением к местному дизайну.

«…обхватываю твой член рукой, подтягиваюсь ближе, снова открываю рот… Ну, что, котёнок? Закончим на этом?»

      — …подтягивается ближе, снова открывает рот… а дальше что? Что он хотел сказать? Степнов запустил пятерню в волосы, зачесывая их назад, шумно выдыхая — этот жест был буквально пропитан какой-то растерянностью, даже отчаянностью.       — Черт… — на выдохе. Всего этого не должно было случиться. Все должно было быть не так. То, что произошло, неправильно. Неудача? Что ж… Может, другие назовут это так. Но нет. Ошибка. И Степнов чувствовал горечь от осознания, что ошибку совершил именно он, а ещё раздражение, которое царапало кривыми когтями нутро. Чертовски хотелось курить. Нет, серьезно. Лёша буквально чувствовал острую нехватку никотина в организме, хотя не то, чтобы тот требовался для нормального функционирования, если опираться на так называемый «ЗОЖ». Но Степнов никогда не являлся приверженцем здорового образа жизни — учитывая, как и где рос, то это даже неудивительно. И вроде как принято считать, что курильщиков успокаивает сам ритуал курения: человек на несколько минут отвлекается от волнующей ситуации и сосредотачивается на привычных действиях, медленно вдыхает и выдыхает табачный дым. Почти медитация. Вроде Лёша даже читал в какой-то статье, где было написано о выработке дофамина и эндорфинов — эдакие заманчивые ловушки для мозга, своего рода «пряники» для организма… награда, как будто его за что-то похвалили. И парень понимал, что хвалить его объективно не за что — подрочить на голос какого-то «ноунейма» не ахти какое достижение. Но ему было плевать. Конкретно его организму никотин был именно что необходим для нормального функционирования. А все те научные детали из какой-то там статьи пусть остаются мозговитым исследователям — ему чужого не надо, своего и без того хватало с лихвой. К тому же, Лёша подспудно надеялся, что холод улицы уж точно сможет привести его в чувства окончательно. Так что, ничего удивительного не было в том, что довольно скоро Лёша уже был на улице — ещё на территории института, рядом с воротами, которые ещё не починили справа после того, как их по какой-то неведомой причине на днях протаранила чья-то машина. Погода оставалась такой же мерзкой. Хотя вряд ли стоило ожидать от неё хоть каких-то изменений. Оказавшись вне стен института, Степнов сразу же достал пачку красных «Marlboro» из сумки. Одним хлопком выбил одну из сигарет. С трудом, но удалось запихнуть себе ее в рот, зажимая фильтр зубами — сейчас безумно хотелось. Щелчок зажигалки. Первая затяжка. Мутная. Как не в себя. Дым, проникающий в легкие, казался почти живым существом. И вроде Лёша вернул себе способность здраво мыслить, вот только от внутреннего тремора, нашедшего себе «выход» в виде подрагивающих пальцев, это не избавило. И ведь если подумать, то ничего особенного. Ну, подрочил — что в этом такого? Если верить методичкам по половому воспитанию, что выдавали в старших классах, то в его возрасте могло встать даже на столб, не то, что на чей-то голос. Сущий пустяк. Вот только… не отпускало. Варево из смущения, стыда, раздражения, злости и негодования все ещё бурлило внутри, пусть и не так сильно и зубодробительно, как в первые секунды «после», но и не затихло окончательно. К тому же, пустило корни нервное напряжение, закреплённое странным подвешенным состоянием. Честно? Состояние так себе. И что делать со всем этим Степнов, конечно же, не представлял. Откуда бы ему вообще взять это «представление»? Никаких заранее заготовленных инструкций не было, не было вообще ничего. А в голове созвучный с этим «вообще ничего» полнейший вакуум. Лёша не знал, сколько он просто простоял так, невидящим взглядом смотря на проезжую часть — время сжалось до количества затяжек, которых было всего четыре с долгими и задумчивыми промежутками, когда сигарета просто тлела, зажатая меж пальцев. Может, он бы просто докурил и уехал, но…       — Ты ещё не уехал? У тебя ж хату затопило вроде… По правде говоря, Степнов даже не знал, что случилось раньше: выбивающий дух хлопок по плечу, рывком вернувший в по-мерзкому промозглую действительность или эта реплика. Хотя есть ли разница? Все равно, что спросить: «Что было раньше — яйцо или курица?». В сухом остатке было и то, и другое, и никакого смысла в выяснении, что же появилось раньше. В его ситуации все так же. Имело значение лишь то, что, похоже, лекция подошла-таки к концу. И Лёше следовало смыться до того, как из здания университета выйдет преподаватель, который, наверняка, уверен, что его студент, отпросившийся с лекции, прямо сейчас всеми силами борется с потопом.       — Или все пиздёж, и ты просто решил пробить? — продолжал допытываться «Серый».       — Да сосед квартиры перепутал, — отмахнулся Лёша, на ходу сочиняя. — А возвращаться обратно на лекцию… смысл? — стряхнул пепел на асфальт. «Серый» ненадолго подзавис, видимо, обрабатывая полученную информацию. А когда «обработка» завершилась, с лицом человека, повидавшего все и познавшего эту жизнь, покивал.       — Угости, а… — «Серый» протянул руку. Ему на ладонь тут же приземлилась чуть помятая пачка сигарет — красные «Marlboro». Он посмотрел с некоторой задумчивостью, повертел их в руках.       — Куришь дрянь какую-то, — хмыкнул он, но от «угощения» не отказался.       — Не нравится — купи свои, — отозвался Лёша, делая ещё одну затяжку. — Какие проблемы?       — Эй! Я ж не отказываюсь, а ты уже с наездом… что ж ты за человек-то такой, а? Степнов на это ничего не ответил. Его внутри все ещё штормило. Вот только ничего из-за этого «шторма» не останавливалось, жизнь продолжалась, мир не рассыпался на молекулы из-за какой-то там дрочки, и сам Лёша все ещё в этом мире находился — пока ещё не понял, правда… к счастью или к сожалению. Молчание затягивалось. Степнов сделал ещё одну затяжку. «Серый» стоял рядом и дымил. Из университета высыпали люди — тараканами разбегались кто куда: кто-то к остановке, кто-то к своей машине, а кто-то замирал неподалёку, чтобы сделать перекур прежде, чем уехать.       — Слушай, ты какой-то мутный в последнее время, — снова заговорил «Серый». — Вроде и раньше пробивал вписки, но в выходные тебя все равно можно было вытащить, — продолжал он. — Может, случилось чего? Ты скажи. Вместе подумаем. Что тут скажешь? Доля правды в словах «Серого» была. «Тусовщиком» Лёшу было не назвать — на подобное не хватало ни денег, ни времени. Однако на некоторых вписках все-таки бывал, когда выпадала такая возможность. И ведь не особо любил покутить в толпе на какой-то квартире, просто не хотелось особо сильно выпадать из так называемой «студенческой жизни» и отрываться от коллектива — а то так ведь потом по окончанию института кроме учебы и вечных подработок и вспомнить нечего будет. Лёша стряхнул лишний пепел с сигареты, выдыхая сизый дым куда-то вниз.       — А на этой неделе планируется что-нибудь? — Степнов проигнорировал чужие наблюдения о своём состоянии и участливый вопрос: «Может, случилось чего?», решив взамен задать свой, более необходимый, как на его взгляд.       — А? Ты о чем это?       — Вписки, тусовки все это… — описал в воздухе круг сигаретой, как бы обобщая. — Только не с нашими. Много людей, новые лица, ну, ты понимаешь.       — А чего это ты вдруг? — «Серый» даже как-то недоверчиво сощурился, словно бы чуял подвох.       — Да так… — Лёша неопределённо пожал плечами, делая последнюю затяжку. — Мозги проветрить надо.       — Я так сразу и не скажу, — задумчиво пожевал губу «Серый». — Но могу разузнать. Вдруг есть чего? Так вместе с тобой пойду! — почему-то последнее слышалось, как угроза.       — Ну, ты ближе к делу тогда маякни. Я приду, — и ведь Лёша и правда собирался прийти. А после бросил сигарету на землю, подошвой ботинка, растираясь ее до мелкого серого крошева, почти в пыль. Собственно, на том и разошлись. После института Лёша поехал сразу домой — все равно погода была слишком мерзкая, чтобы шататься по улице, а на остальное не располагал средствами. Так что, оставался лишь один вариант — его съемная квартирка. И… Как ни странно, но больше не позвонил ни один клиент. Рабочий телефон молчал. Впору было подумать, что тот просто по-своему «затаился», чтобы уж в следующий раз точно добить. Но Степнов, наоборот, испытал нечто вроде облегчения — сильно сомневался, что смог бы сегодня принять хотя бы ещё один вызов после всего произошедшего. Собственная квартира встретила тишиной и беспорядком, который отчётливо и с какой-то своей особой насмешкой напоминал о том, что уходил Степнов в спешке, ломано и неловко пытаясь описать свой стриптиз, как того пожелал клиент. Все вышло как-то по-дурацки. Однако именно когда оказался в съемной квартирке стало легче. Нет, Лёша не достиг внезапно «дзена», стоило ему только переступить порог. Просто стало спокойнее, как если бы неожиданно для себя получил возможность отойти на пару метров от произошедшего. Прямо как в детстве, когда случалось так, что тетка приводила клиентов домой, а сам Степнов становился свидетелем того, чего не должен был, да и не хотел — тогда он тоже «отходил на пару метров», хотя те же психологи, наверное, называли бы подобное «дистанцированием». Собственно, так оно и случилось. К сожалению, не было никакой возможности прыгнуть назад во времени и изменить прошлое, все переиграть, а принимать Лёша не хотел, поэтому… да, просто «отошел на пару метров». Не идеально, конечно, но шторм внутри поутих. И Степнов просто занялся своими обычными делами, словно этот понедельник ничем не отличался от предыдущего: переоделся, прибрал бардак так, что стерильной чистотой пусть и не пахло, зато больше не напоминало последствия после нашествия какого-нибудь варварского племени, после перекусил, выпил кофе, покурил. В голове где-то на фоне ещё мелькала мысль, что ему мог позвонить какой-нибудь клиент, но он относился к этому по-философски, как к некой неизбежности — так бывает при столкновении с природной катастрофой. Ну, а что? Кто-нибудь разве пробовал убежать от цунами или торнадо? Конечно, пробовали — инстинкт самосохранения, стремление выжить и так далее по списку. Вот только бегство в таких обстоятельствах ещё никогда никого не спасало, как, собственно, и молитвы. Поэтому… чего, спрашивается, дергаться лишний раз? Вот Лёша примерно с такими мыслями и сел за учёбу. Только ближе к вечеру раздался звонок. Но нет… звонил не рабочий, а собственный телефон — значит не клиент. А короткий взгляд на экран мобильного помог узнать, что звонил никто иной, как Сергей Николаевич. И если к гипотетическим звонкам клиентов относился, как некой неизбежности, с которой оставалось лишь смириться. То Сергей Николаевич… Да что там! Степнов тем же Свидетелям Иеговы больше обрадовался бы, даже если бы те вдруг скооперировались с продавцами Орифлейм и позвонили бы ему, чтобы поговорить о вере в блески для губ и накладные ресницы. От былого, ещё слабого своим фундаментом, спокойствия не осталось и следа. И вот уже юрким тараканом пробегает по изнаночной стороне сознания оборонительная мысль: «Может, не отвечать?» — никаких хороших новостей от этого звонка ждать явно не приходилось. Вдруг подумает, что Степнов двинул кони и валяется в какой-нибудь канаве, так и не дойдя до дома? А что? Прикидываться мертвыми — это одна из самых удивительных и эффективных оборонительных стратегий, которыми природа наделила некоторых животных. Возможно, нечто подобное даже бы сработало. Вот только Лёша не мог не взять трубку. Он уже большой мальчик, а значит, должен отвечать за свои поступки, так ведь? Однако все равно позволил себе выждать, пока телефон прозвонит раз пять, тем самым словно бы давая себе небольшую отсрочку — нужно было морально подготовиться, собраться, чтобы собственный голос позорно не подвёл на первом же «здравствуйте, Сергей Николаевич» и звучал хоть сколько-то уверенно. Лёша сделал глубокий вдох, как перед прыжком в воду, задерживая воздух внутри себя, как в живом капкане. Веки слабо дрогнули в какой-то нервно-трусливой попытке моргнуть. Но Степнов сдержался, все же, наконец, отвечая на вызов.       — Здравствуйте, Сергей Николаевич. Первой мыслью было то, что мужчина скажет, что их дороги расходятся. И вроде последний звонок прошёл — Лёша даже трубку не повесил, честно выдержав все. Вот только он явно был «не-по-сценарию». Поэтому сомнения нет-нет, а проскальзывали в его голове, навроде: «А этот звонок вообще считается?». Просто если отстраниться от всего, то Степнову и делать-то ничего не пришлось, ведь обслужили его, а не он — точно знал, что все не так работает, должно было быть наоборот. Собственно, отсюда и сомнения, и страх перед звонком, словно ему сейчас должны были сказать нечто вроде: «Ребята уже выехали за тобой.». Причём, какие ребята и были ли они, Лёша не знал, как и не знал того, как делались дела в столь специфическом бизнесе. Но поднявшая внутри голову паранойя нашептывала, что «ребята» были, и настойчиво рисовала в его воображении самые безрадостные и мрачные картины, которые только могла, несмотря на то, что объективных поводов для подобного не было. Не хотели же его убить из-за одного несчастного звонка, верно?       — Ну, хоть подрочил напоследок… — насмешка над собой и над ситуацией вырвалась сама вместе с выдохом на грани слышимости.       — Что ты сказал? — голос Сергея Николаевича с незнакомыми интонациями в один миг встряхнул, привёл в чувства и заставил собраться. Степнов так и замер, прямо как олень, застигнутый врасплох светом автомобильных фар, когда пытался перебежать дорогу. Да, именно оленем он прямо сейчас себя и чувствовал — надо сказать, чувство не из приятных.

«Ну, хоть подрочил напоследок…»

«Я это вслух сказал? Ой, дура-а-а-ак!..» — эта мысль буквально вспыхнула неоном в его голове и даже в тот же миг обзавелась своим оглушающим органным саундтреком: «та-да-да-дам»… Лёша прямо как будто бы увидел, как безликий музыкант на последнем «дам» резко опустил пальцы на нужные клавиши, вдавливая их так резко и с такой силой, что это воспринималось грохотом выстрела, того самого… контрольного.       — Я? Я спросил… вы что-то хотели? — а сам скрестил пальцы за спиной, отчаянно надеясь, что тот и правда не расслышал его последнюю реплику и примет «вы что-то хотели?» за чистую монету.       — Да, хотел, — последовал ответ, после которого хотелось выдохнуть с облегчением и смахнуть воображаемый пот со лба. — И рад, что ты подрочил. Хотя и не представляю, зачем мне эта информация и почему «напоследок», но это уже твои тараканы, — в безжалостных словах чувствовалась усмешка. — Ну, и как? Понравилось? Если раньше «сгореть со стыда» было для Степнова всего-лишь устойчивым выражением, не более, то сейчас у него появилась возможность прочувствовать все сполна — несуществующее пламя уже лизало пятки. Нет, правда. Так стыдно ему только в первом классе, когда он едва не описался прямо на уроке при всем классе, ну, или сегодня, когда сжал собственный член через джинсы прямо в одном из коридоров института под звук частых коротких гудков. Не мог же Сергей Николаевич спросить про тот звонок странного клиента? Не мог же, так ведь?.. Откуда ему бы вообще обо всем знать? Хотя та же паника снова зашептала, что вообще-то разговоры могли записываться. И если так, то Сергей Николаевич, действительно, мог знать все, а благодаря оговорке Степнова ещё и то, что было «после» и никак не фиксировалось.       — Что?.. — Лёша решил сыграть в «дурака», надеясь, что ошибся в догадках. — Вы о чем? — голос под конец предательски дрогнул.       — Окей. Намекну потолще, — последовал ответ. — Ты же догадывался, что разговоры записываются? — и снова безликий музыкант наигрывал в голове трагическое «та-да-да-дам». Все-таки записываются.       — Поэтому спрошу ещё раз. Понравилось? Понравилось. Вот только Степнов скорее бы удавился, чем признался бы в подобном вслух — казалось, даже пытки бы не помогли с этим признанием. Да даже мысленно «понравилось» пронеслось в голове так быстро, как если бы Лёша намеренно не оставлял себе и шанса на осознание и закрепление этой проскочившей мысли. Так что… Сказать было решительно нечего. Нет, не так. Лёша буквально оцепенел. Спина и плечи застыли в ссутуленном положении, словно позвоночник залили цементом от основания и до самого конца — потребовалась секунда, чтобы тот внутри затвердел так, что Степнов и пошевелиться больше не смог, разрываясь между желанием смачно выматериться и желанием сбросить вызов, но в действительности не делая ни того, ни другого — телефон будто бы намертво прирос к уху и руке, что его удерживала.       — Спасибо за ответ, — лаконично подвёл черту Сергей Николаевич, и хоть Лёша ни во что не играл, но после этих трёх слов все равно почувствовал себя проигравшим. — Но звонил я тебе не только за этим, — продолжил, как ни в чем ни бывало, он. — Ты сегодня больше не ошибался и справился, как настоящий комсомолец, — издевательскую отсылку пропустить было сложно. — Можешь же, когда хочешь, верно? Почему-то у Лёши было стойкое ощущение, что его поимели второй раз за день. Только в этот «второй раз» все прошло жёстче — словно ему без всяких предисловий засунули член глубоко в глотку, а Степнов ещё должен был сказать за это «спасибо». Честно? Паршивое чувство. И даже слова Сергея Николаевича: «Ты сегодня больше не ошибался и справился…», нисколько не сгладили углы, не с весомым дополнение в виде: «как настоящий комсомолец.». «Можешь же, когда хочешь, верно?» и вовсе в контексте всего прозвучало раздражающе двусмысленно. Зубы сомкнулись, сжались, обращая скулы в нечто монолитно-каменное.       — Ты там живой, Алексей? — на заднем фоне у Сергея Николаевича послышались голоса, приглашённая музыка и, кажется, звон бокалов. К стыду и раздражению, добавилась еще совершенно детская обида из серии: «я тут учусь, вкалываю, мне звонят всякие разные извращенцы, а ты, сука такая, развлекаешься?». И ведь понимал, что все это, действительно, глупо и по-детски. В конце концов, Лёша не знал ничего о Сергее Николаевиче, а если бы знал, то все равно вряд ли имел право судить его, опираясь лишь на фоновые звуки. Да даже если тот отдыхал… Он уже взрослый и состоявшийся человек и имел право проводить своё время так, как ему заблагорассудится. Вот только менее обидно от осознания этого не становилось. Степнов в сердцах пнул свою сумку-почтальон, что так и осталась сиротливо лежать на полу у ножки стола с тех самых пор, когда он только пришёл с универа. Все проблемы от этого не решились, но чуточку полегчало.       — Живой я, — отозвался, наконец, Лёша. — Живой.       — Отлично. А теперь будь хорошим мальчиком и скинь сообщением, когда можешь принимать звонки, если не хочешь и дальше отвечать на них во время пар, — сказал Сергей Николаевич. — И до завтрашнего дня можешь быть свободен.

***

      Три дня прошли относительно незаметно — алый квадратик на настенном календаре замер на числе в столбце под заголовком «пятница». Прошедшие дни были буквально пронизаны учебой и звонками клиентов, конечно, не обошлось и без удовлетворения бытовых потребностей. Больше не было таких казусов, как в тот злосчастный понедельник. Сергей Николаевич действительно учёл расписание Степнова, после чего учёба и работа больше не пересекались, что несомненно к лучшему. К слову, тот разговор со странным клиентом, закончившийся в туалете, если подумать, не должен был попасть в раздел «значимое» или «хоть сколько-нибудь запоминающееся». Да, произошедшее выбивалось из разряда «привычное», но целым событием стать не должно было. По сути, подобное даже встречей назвать было нельзя — с чего было? Телефонное столкновение. Случайное столкновение, не более того. Оно не должно было запомниться или врезаться в память. С чего бы? Однако Лёша соврал бы, если бы сказал, что не вспомнил обо всем на утро, чем не ограничилось. Прошло три дня, а он все ещё помнил. Точнее, и не забывал. Воспоминания о том разговоре и о произошедшем «после» остались в голове где-то на периферии, ловко балансируя на границе между «полностью вычеркнуться из памяти» и, наоборот, «въесться в подкорку так, что не выкорчевать», словно мираж, появляющийся в голове, когда на то не было ни повода, ни желания. На этом фоне осталось толком незамеченным то, что звонки от клиентов не только воспринимались как-то проще, но и сама работа шла легче — психолог бы на такое обязательно сказал, что тот звонок в понедельник снял с него какой-то внутренний блок. Возможно, Степнов попытался бы и сам это проанализировать, даже пришёл бы к тому выводу, что и воображаемый гипотетический психолог, но мешало то самое воспоминание, ставшее самым настоящим Волан-де-Мортом — да-да, речь о том самом… «Том-кого-нельзя-называть» — для его разума, иначе не скажешь. Ибо именно этот «тот-кого-нельзя-называть» выпрыгивал периодически, как черт из табакерки, нашептывая на некоторые реплики клиентов: «Как-то слабовато. Я бы смог лучше. Что думаешь, котёнок?». Вспомнить хотя бы один из первых вечерних звонков во вторник…

«— Я уже разделся и готов начать. Как тебе это предложение? А в голове Степнова тем временем голосом того самого клиента насмешливо звучало следующее: «Какой самостоятельный… Может, тогда и кончит без твоего участия, м?». И ведь нельзя сказать, что Лёша был не согласен с голосом в голове. Однако само его появление злило — так и хотелось садануть кулаком по ближайшей твёрдой поверхности, да так, чтобы костяшки обожгло болью, отрезвило, наконец, заглушая этот чертов голос. — Я подхожу к тебе ближе, стягиваю свитер через голову… — Да-да… — заполошно поторапливал его клиент, наверняка, обхватив свой член и уже активно наяривая его. — Опустись на колени. Я хочу… чтобы ты хорошенько подработал своим ртом…»

Или ещё…

«— А теперь раздвинь для меня свои ножки, малыш… Хочу услышать, как ты будешь стонать подо мной и просить «ещё», — клиент на своём выдохе так близко, видимо, поднёс трубку ко рту, что Лёше пришлось ненадолго отстранить телефон от уха, поморщившись. «Не то. Это не то.» — вот, что с налетом едва ощутимого разочарования крутилось в мыслях Степнова. Лёша не желал себе признаваться, что каждый раз, отвечая на звонок ждал услышать тот же голос, ну, или хотя бы что-то отдалённо похожее на то, что было. Вот только все равно невольно делал каждый раз пометки: «не тот» и «не то», из-за чего раздражение росло по экспоненте. — Я ложусь на кровать, буквально вытягиваюсь на ней. Ты смотришь. Я чувствую твой взгляд на теле, от которого на ногах поджимаются пальцы, — проговорил Лёша, который все-таки глянул одним глазом гейское порно. — Хочется больше. Я сгибаю ноги в коленях и приглашающе раздвигаю их в стороны. Давай же… — последнее «давай же» прошептал в трубку, дополняя шумный вздохом. Не то. Совершенно не то.»

Поэтому к пятнице Лёша практически уверился в том, что если не проветрит мозги в срочном порядке, то точно рехнётся с этими своими «голосами в голове». И стоило только «Серому» прислать смску с адресом, где должна была проходить вписка со студентами РУДН, Степнов буквально ухватился за это всеми конечностями. В голове даже тогда промелькнула мысль о том, что, возможно, подцепит там какую-нибудь девчонку и докажет прежде всего себе, что все ещё по бабам, что тот звонок ни черта не значил, что то, что возбудился и подрочил, было не более, чем помутнением, проще говоря, следствием недотраха. Собственно, так и оказался на вписке где-то в арендованном частном доме за Москвой с толпой совершенно незнакомых людей — для того, кто не любил подобное времяпрепровождение, расклад был так себе, но Степнову, по его мнению, именно это и было необходимо. Опьянение, обусловленное дополнительной «дозаправкой», накатывало на Лёшу медленно, но неотвратимо. Конечно, он в своей жизни не раз выпивал, но в последний год, может, даже больше не баловал себя подобным, практически позабыв это состояние эйфории, пусть и искусственной, свободы от власти разума в пользу бессознательного, когда так необходимая доля безумия от спиртного буквально-таки поглощала — и да, выпитая на днях водка не в счёт. Волнение, сомнения и страхи отступали, как и неподъёмный груз всего того, что давило на плечи — слишком медленно, постепенно, не давая толком это заметить. Лишние мысли и правда вытеснились из головы, стоило ему только включиться в происходящее, нырнуть во все это. Настоящее. Настоящий момент… сочный и яркий — вот, что имело значение. Больше ничего. Больше ничего не было, кроме этого. Степнов упустил тот момент, когда «Серый» исчез из поля зрения — кажется, он сказал нечто вроде: «Я скоро. Не теряй.». Неизвестно, какой именно промежуток времени имел в виду его друг под своим «скоро». Но это и не имело значения для Лёши, по крайней мере, на тот момент. Громкая музыка, выпивка, танцы, смех… всего этого было слишком много, во всем этом Лёша буквально потерялся. Даже не вел счёт выпитому. Просто понял, что алкоголя в нем слишком много, когда воспоминания в его голове стали закрепляться фрагментарно, обрывочно, путано — а значит, выпитого было недостаточно, ибо ему не хотелось помнить, не хотелось думать. В какой-то момент Лёша обнаружил себя где-то в кресле в одной из комнат второго этажа. Не помнил, зачем выходил и куда, но хорошо в память въелась девичья макушка и жаркий рот. Не помнил лица, да оно было и не важно. Степнов испытывал облегчение от того, что перед ним была девушка — это значило, что ничего не изменилось, что все по-прежнему, так ведь?

«Котёнок, давай теперь я?»

Голос. Снова этот голос, выбивающий из колеи, стоило тому только зазвучать — пусть и лишь в его голове. Гармоничный, густой, глубокий, бархатный… Степнов знает, что этот голос нереален, но все равно вздрагивает, когда тот звучит в самый неподходящий момент, рождённый потугами опьяненного разума.

«Ты замираешь, твои глаза удивлённо распахиваются. Неужели не ожидал меня увидеть?»

Лёша и правда замирает, его глаза распахиваются. Такой подлянки он никак не ожидал, тем более, от самого себя. Первое желание? Встать с кресла и позорно сбежать. Но тело бойкотирует этот порыв, вступив в вероломный союз с разумом…

«Ты хотел бы встать с кресла. Ещё надеешься сбежать. Но ты умный мальчик и сам понимаешь, что бежать некуда. Я перехватываю тебя за запястье, прижимаю его к подлокотнику. Не оставляю и шанса. Ты смущаешься, твои щёки розовеют, ведь ты знаешь, что будет дальше, но даже не пытаешься вырваться. Я снова так близко, вплотную. Настолько, что ты можешь почувствовать запах почти выветрившегося одеколона, сигарет и пота. Ты чувствуешь его?»

Ничего такого не было. Но Лёша чувствовал. Или… убедил себя, что чувствует? Не все ли равно? И ведь он пытался сосредоточиться на девушке, отключить в голове этот голос. Вот только… этот голос все равно проворным змеем смог проскользнуть внутрь сквозь алкогольный дурман, вгрызться в плоть, пропитать нутро так, что не избавиться, не вытравить, не перебить. А ведь Степнов пытался. Даже сейчас он пытался. Но голос все равно преследовал его, будто адская гончая, не отставая, не сбиваясь со следа, не оставляя ему и шанса. И… Лёша сдаётся.

«Мягко обхватываю губами потемневшую головку, скольжу по ней языком, слизываю выступившую смазку. Ты тихо стонешь в ответ, сильнее сжимаешь мои волосы, такой чувствительный…»

Девичьи губы тем временем мягко обхватывают потемневшую головку изнывающего члена, язык невесомо скользит по чувствительной уретре, слизывая выступившую смазку. Очень вовремя. В мыслях проносится короткое и невнятное: «Лучше бы трахнул, вместо минета».

«Смотрю снизу вверх. Ты такой смешной. Не знаешь, куда деть руки. Пока я не направляю тебя. Ты робко пропускаешь через пальцы мои волосы. Смотришь почти завороженно. Дышишь чаще.»

Лёша выдыхает сквозь плотно сжатые зубы, рука, до этого свободно и расслабленно лежащая на подлокотнике, скользнула в волосы безымянной девушки… наверняка, у той было имя, но оно не имело никакого значения ни сейчас, ни позже.

«Я беру твой член глубже. Головка скользит по нёбу. Ты закусываешь губу. Так сильно, что ещё немного и почувствуешь вкус крови на языке. Выпускаю член изо рта, но я все ещё слишком близко. Ты чувствуешь мое дыхание на своей влажной и такой чувствительной сейчас головке. Всхлипываешь. Я поднимаю взгляд. Снова смотрю на тебя снизу-вверх. Ты не выдерживаешь первым и зажмуриваешься. Обхватываю твой член рукой, подтягиваюсь ближе, снова открываю рот…»

В это же время тонкие и длинные пальцы обхватили ствол Степнова, проводя по нему вверх-вниз, плотно держа в кольце, сдвигая крайнюю плоть, а после девушка погрузила его в свой жаркий рот до самого основания. Лёша кончил. Причём, кончил глубоко в глотке девушки. Но все равно… …не то. И в этот момент, несмотря на опьянение, Степнов, действительно, ненавидел того клиента. Настолько, что обязательно съездил бы ему по роже пару-тройку раз.

«Ну, что, котёнок? Закончим на этом?»

К слову, Лёша по итогу, не пожалев последних денег, вызвал такси и уехал домой вскоре после этого, сославшись на то, что ему рано вставать, хотя завтра была суббота. Желанного облегчения, которое так жаждал обрести на этой вечеринке, так и не наступило, невидимый груз, который Степнов ощущал, стал лишь тяжелее. Так что, когда такси остановилось возле многоквартирного дома, из машины Лёша себя буквально выносил, с трудом стоя на ногах.

***

      Просыпался Лёша медленно и с явной неохотой. Голова трещала нещадно, хотя чего-то иного ожидать не приходилось, учитывая, сколько выпил вчера. Во рту настолько гадко, что впору поверить в то, что ему туда кто-то целенаправленно насрал, не меньше. Все тело ломило — буквально каждая косточка. И конкретно в этот момент желал не просыпаться вовсе. До чёртиков хотелось пить, а ещё отлить — Степнов не знал, чего хотел сильнее. И встать бы, да только сил не было, прямо совсем. Казалось, что ещё немного и отправится к праотцам — самая бесславная для смерти. Он даже находил нечто забавное в том, как отреагирует тетка, если ей вдруг сообщат, что ее племянник умер после очередной попойки — наверняка ведь обрадуется, что сынок ее покойной сестры, наконец, сгинул и не будет больше мозолить ей глаза. Лёша не помнил, как именно добирался до квартиры, когда приехал, зато воспоминания о том минете сохранились с предельной чёткостью — хотя сам парень предпочел бы помнить о том, как добрался до дома, а не все остальное. И, конечно же, Степнов проклял себя за то, что сказал в своё время Сергею Николаевичу, что в выходные может работать с утра — вот сегодня было прямо очень некстати. И понял это Лёша на первом же звонке, на котором и засыпался, причём…

«Во рту было уже не так погано. Но голова все ещё трещала так, что казалось ещё чуть-чуть и все это взорвется и разлетится в стороны, как в каком-нибудь зарубежном ужастике. Однако Степнов-таки смог собрать крохи сил в кулак, наступить себе на горло и ответить на вызов клиента. Вот только все стало лететь к черту ещё на первом «здравствуйте». Как выразился клиент, его приветствие было недостаточно бодрым, каким-то унылым — Лёша бы сказал на это, что клиент сам бы попробовал с жёстким похмельем ублажить какого-то ноунейма по телефону прежде, чем отпускать такие комментарии. Но… сдержался. Клиент же заявил, что хочет минет с утра. И это не выглядело чем-то сложным, но… — Я опускаюсь на колени… — пошёл по проторённой схеме Степнов. — Ты глянь, какой шустрый! Я тебе ещё не разрешал ничего делать! — Эм… ладно… — Без «ладно»! «Ладно» он мне тут… Я эту херню терпеть не буду, понял?! Я по минутам плачу! И уже прошло две! Ты еле языком ворочаешь, а я ещё не кончил! Честно? Невольно вспомнился заплывший жиром мужик, которого Степнов встретил на днях в магазине. Тот тоже пристал к продавцу, хотя ничего криминального не произошло — видимо, считал себя до хрена важной персоной, которая лишь каким-то чудом оказалась в «Пятерочке», снизойдя до простых смертных. Вот сейчас… сейчас словно было так же. — Ну, соболезную, — вылетело у Лёши прежде, чем он успел бы хоть сколько-нибудь все обдумать. И только когда услышал короткие гудки на том конце, понял, насколько облажался под собственное мысленное восклицание: «Да вашу ж мать!».»

…не просто «засыпался», а с треском. Благо, никакого выговора от Сергея Николаевича не последовало, если не считать чисто символического штрафа и железобетонного комментария: «Ну, Алексей, что тут скажешь? Это жизнь. Долбоебов в ней полно, иначе она бы не была столь увлекательной.». Хотя, надо отметить, что без штрафа было бы лучше.

…спустя две недели…

      Согласно швейцарскому психиатру Элизабет Кюблер-Росс, существуют следующие стадии принятия неизбежного: отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие. И по истечению двух недель Лёша был уверен, что прошёл так или иначе их все, хоть и в немного искажённом порядке. Хотя, казалось бы, смог со всем более-менее смириться ещё в понедельник, но это был не более, чем самообман. Каждому из нас свойственно в той или иной степени врать окружающим. Но нередко мы скрываем правду от самих себя в стремлении создать в голове свою лучшую версию, более привлекательную картинку жизни, внушить себе неправдивую уверенность в чем-либо, убедить собственное сознание, восприятие и память в более привлекательном для нас ходе событий, подставляя их вместо тех, что произошли на самом деле. Это и произошло с Лёшей. А та пресловутая вечеринка стала кульминацией, грёбаной квинтэссенцией всех стадий одновременно. Принял ли все Степнов? Да ни черта подобного! За прошедшие две недели он смог лишь смириться с наличием в его жизни трёх сомнительных эпизодов — нет, их, конечно, было гораздо больше, но в этом конкретном месяце выделялись лишь три. Ни о каком принятии речи не шло. И да, съездить по роже того клиента хотелось все так же сильно. А что? Хоть какая-то моральная компенсация. А так… все шло своим чередом. Учебные дни сюрпризов не преподносили. «Серый» все так же изо всех своих сил пытался сделать из Лёши «белого человека», но после последней вечеринки тот отказывался повторять все снова хотя бы в ближайшие пару месяцев, ловя вьетнамские флэшбеки. Работа? О-о-о… это отдельная песня. Во-первых, у Степнова завершился испытательный срок, и он подписал договор: примечательно в бумагах было то, что там Лёша значился, как «оператор call-центра» и ничего про «предоставление интимных услуг», что неудивительно, ведь любая проституция в России уголовно наказуема. Во-вторых, он получил свою первую зарплату, ставшую самым настоящим бальзамом для израненной гордости — хоть что-то, как говорится. Тот самый клиент, к слову, так больше и не позвонил, а с остальными особых проблем не возникало: голоса некоторых даже узнавал, главным образом из-за того, что те звонили уже не в первый раз. И да, его личный «Тот-кого-нельзя-называть», живущий в его голове, наконец-то смолк, что в значительной степени убавило клубящееся внутри раздражение. Вот только с усталостью сделать ничего решительно не получалось — та лишь накапливалась. Кто-то бы на это фыркнул, не воспринимая совмещение учебы и ежедневных разговоров по телефону на тему секса по четыре часа в сутки за серьёзную нагрузку. Однако Лёша на своей шкуре прочувствовал, что даже тем же грузчиком работать было легче. Нет, физически не уставал совершенно. Работа изматывала его на каком-то более глубинном уровне. Но сам Степнов отрицал этого до последнего, стараясь везде успеть, словно куда-то опаздывал, упрямо не обращая внимание на синяки под глазами, на не самое лучшее настроение, на то, что стал засыпать на парах. И, как водится, везде, как и в том же сексе, должна была быть своя кульминация. Для Лёши таковым стал звонок тётки, что вдруг решила вспомнить о существовании своего племянника.

Один ее голос в трубке…

Это был первый удар. Лёша, пусть и не был трусом, но дрогнул от первых же слов. Его глаза расширились. Тело будто бы застыло соляным столбом. Воздух со свистящим едва слышным звуком на резком выдохе покинул легкие.

Она откуда-то узнала, где теперь работал ее племянник.

Второй удар. Он бил гораздо сильнее первого.

И собиралась сдать своего племянника в полицию, если тот не будет присылать ей определённую сумму раз в месяц — она назвала это выплатой долга за то, что вырастила его, не сдала в детский дом.

Третий удар. Заключительный. Решающий. Контрольный. Голова онемела, словно по ней перед этим колотили, а во рту настолько пересохло, что казалось, вот-вот полыхнет. Степнову хотелось сделать глубокий вдох, но дыхание стало прерывистым и дышать было трудно. Какие бы усилия парень не прилагал, чтобы вздохнуть, в него попадало только мизерное количество воздуха, причем ему казалось, что он поступает не через нос или рот, а через крошечное отверстие у него в груди. Лёша понимал, что это глупо, ощущения были настолько реальными, что он не знал, что с этим можно было делать. И ведь, казалось бы, мог ответить ей тем же: тетка тоже зарабатывала телом, а проституция в России запрещена в любом виде. Но… нет. У неё было достаточно влиятельных знакомых-клиентов и сутенер с хорошей «крышей». Так что, без шансов. А ведь еще когда только уехал из Воронежа, думал, что разорвал все связи с той женщиной, вырвался из «клетки». Но, видимо, правду говорят, что родственные связи не рвутся — прочные, заразы. Естественно, эти события сказались как на учебе Степнова, так и на его работе. И если преподаватели ограничивались неодобрительными взглядами и замечаниями, то Сергей Николаевич попросил подъехать по определённому адресу, где располагался ночной клуб, а по совместительству одна из рабочих точек Сергея Николаевича — теперь хотя бы стало ясно, откуда музыка, звон бокалов и смех на фоне… а значит, Степнов зря на него грешил в своё время.

***

      Добраться до клуба оказалось более проблематично, чем предполагалось в начале. Лёша даже рассчитывал время от дома до клуба, вышел вовремя. Однако… Знаете… «Топографический кретинизм» — это когда человек может заблудиться не только в трёх соснах, но и в собственной квартире. А если ещё прибавить рассеянность и врождённую невезучесть, то этому несчастному можно только посочувствовать. Вот Лёша и сочувствовал. Сам себе. Не иначе в детстве его роняли головой вниз не один раз, а три, а то и все десять. Да-да-да… Степнов именно что потерялся. При всех достижениях современной техники, легко отслеживающих твоё местоположение в огромном многомиллионном городе, тот несчастный, который придумал Гугл-карты (а пока Лёша его проклинал, тот уже должен был отойти в мир иной от икоты), так и не научил своё навороченное супер-приложение различать, по какой стороне дороги идёт его клиент, никогда прежде не бывавший в столь отдаленном районе Москвы, но свято верящий в то, что виртуальный чудо-проводник приведёт его в нужное место. Вот никому нельзя верить, никому! Даже Гугл-карты предадут тебя в самый ответственный момент. Подобно Ивану Сусанину, они уводили Лёшу от места назначения. Когда он это осознал, в очередной раз нажав «определить моё местоположение», до места встречи оставался ещё километр блужданий по запутанному лабиринту московских переулков, а до назначенного времени — всего пять минут. И тут уже не спас даже быстрый бег. А ведь опаздывать нельзя было ни в коем случае, но он всё-таки умудрился. Человек фантастического невезения, ни отнять, ни прибавить. ` В конечном итоге нужный адрес был найден. Лёша не сомневался, что рано или поздно подобное случится. Произошло это примечательное событие именно поздно. Стоило ли говорить, что нужно было «рано»? Все и так понятно. Степнов опоздал на пятнадцать минут, что Сергея Николаевича явно не обрадует. Только вот поделать с этим ничего уже не мог. Парень не стал больше медлить и направился прямиком ко входу, который бдительно и неотступно загораживал охранник.       — Прошу прощения, — обратился Лёша к мужчине с явным криминальным прошлым, написанным на лице, хотя иного лица у рядового охранника ожидать не приходилось. — Могу ли я пройти? — однако эта реплика никакого эффекта на охранника не произвела. — Так… — неуверенно продолжил юноша. — Вы пропустите меня? — осторожно задал он тот вопрос. Охранник натурально завис. Нет, серьёзно! Степнов почти видел, как крутятся у него шестерёнки в голове, пока тот осмысливал все сказанное и пытался принять правильное решение. Проблема, судя по всему, была неразрешимой. В голове Лёши возник вопрос, который почти напрямую касался мироздания: «А охранники всегда отстают в развитии или это единичный случай?». Однако ответа на него не было, а спрашивать напрямую стремновато — все-таки базовый инстинкт самосохранения у Степнова был. Да и не нужен ему этот ответ, если подумать. Ему главное, чтобы его пропустили — и без того достаточно проблем, забот, чтобы еще тратить драгоценное время на дурацкие и бессмысленные вопросы охраннику.       — Вы Алексей Олегович? — наконец, охранник обрел дар речи и не только его, вытащив из нагрудного кармана фотографию парня. Лёша замер то ли из-за неожиданно официального «Алексей Олегович», то ли из-за собственной фотографии в чужих руках. Идя сюда, он никак не мог подумать о том, что его распечатанная фотография из выпускного альбома окажется у рядового громилы-охранника незнакомого его заведения. Как такое вообще могло произойти? Нет, на периферии, конечно, мелькала мысль о том, что его уже давно «пробили», записали и еще, небось, отслеживают. А что тут удивляться? Связался с бандитами — сам виноват. Но фотография из выпускного альбома невольно включала паранойю, которая шептала, что опасения про тех «ребят», которые в случае чего должны были за ним «выехать», были не так уж и беспочвенны. Однако ответить охраннику все-таки надо было.       — Д-да, — немного запинаясь, ответил он.       — Проходите, — подвел итог их странной беседе охранник. — Вас ожидают, — это он проговорил, сильно насупившись.       — Спасибо! — выпалил вконец ошарашенный парень, решив, что это наиболее подходящее слово к случаю, ведь других никаких слов к столь странной ситуации у него не находилось. Стоять в такой не самой радушной компании не было никакого желания, поэтому Лёша решил поспешить внутрь. Степнов в клубах раньше не бывал, но на картинках в интернете все видел, поэтому имел примерное представление обо всем. И, к слову сказать, эти представления не особо отличались от реальности. «Химо» не особо-то и отличался от других клубов чисто визуально несмотря на то, что располагался в центре Москвы — хотя быть объективным оценщиком у Лёши вряд ли получится. В конце концов, он ни разу не бывал в подобных местах. И да… всегда хотел побывать. Чего тут лицемерить и ханжествовать? Просто раньше все никак не было возможности. Полумрак, неоновые огни, диско-шар, шесты, барные стойки, столики, чиллауты, полностью отгороженные VIP зоны, танцплощадка, охранники на входе, администраторы, менеджеры, официанты — все это было, как, впрочем, наверное, и в любом другом клубе. Но и отличия имелись, причем обычному обывателю они точно бросились бы в глаза. Если, конечно, этот обыватель был бы в здравом уме и разбирался бы в стоимости вещей. Зачем это? Все просто. Обстановка в «Химо» хоть и была обычной, но даже ручка от одной из дверей этого клуба стоила целое состояние. Впрочем, все затраты на это место уже давно, наверняка, окупились. Бедняков с вероятностью в двести процентов среди посетителей здесь не водилось, а зажиточные обитатели Москвы, как известно, достаточно щедры, когда дело касалось их собственного досуга, который они привыкли проводить с размахом и желательно без каких-либо ограничений. Не успел парнишка толком сделать и шага, как его перехватил официант. Обычный парень лет двадцати пяти. Степнов бы никак не выделил его из толпы, если бы проходил мимо. И даже сейчас этот самый официант умудрялся оставаться каким-то безликим что-ли, как обычно и воспринимался обслуживающий персонал. В память более-менее врезалось имя на табличке «Михаил».       — Вы к Сергею Николаевичу? — спросил он. Парень не был уверен, начал ли тот с приветствия или нет. Под впечатлением от первого пребывания в клубе и напряга из-за опоздания Лёша запросто мог и прослушать приветствие, однако вопрос он все же услышал.       — Да, — кивок.       — Он пока занят. Подождите его за столиком, — кивнул тот на ближайший. — Сергей Николаевич скоро подойдет, — заверил он. — Принести что-нибудь, пока вы ждете?       — Апельсиновый сок, — отозвался Лёша. Нет, он мог попросить и стакан воды. Но теперь больше не был стеснен в средствах, как раньше. Шиковать, кстати, тоже не спешил, в конце концов, ему большую часть денег ещё следовало тетке отправить. Официант на это только кивнул и скрылся из виду. Степнов же приземлился на стул, постукивая пальцами по лакированной темной деревянной поверхности. Ожидание никогда не было его сильной стороной. Парень пытался выдрессировать в себе это качество, но пока попытки особого результата не принесли. Нетерпеливый? Так его тоже сложно охарактеризовать. На самом деле, все всегда зависит от ситуации и от твоего восприятия этой самой ситуации. Лёша не отрицал, что порою ожидание вполне может оказаться чем-то приятным, но лично он пока не сталкивался с подобным. Все еще блуждая в собственных мыслях, юноша выловил взглядом силуэт, медленно и тягуче возвращаясь в реальность.       — Добрый вечер. Степнов поздоровался автоматически. Парень частенько мог поздороваться автоматически с людьми, которых не знал — эдакий рефлекс, с которым ничего не поделать. Вот и сейчас его «добрый вечер» вылетело само собой, прежде чем он успел что-либо осознать.       — Добрый? — отозвался незнакомец. — Почему дни, утра, вечера и ночи всегда добрые? Что… неужели не бывает злых? Или это прописано, как аксиома, в каких-нибудь научных или религиозных трактатах, м? Даже звук приближающихся шагов не избежал участи «быть разобранным на составляющие»: уверенные, по-своему размеренные, а ещё по-хищному мягкие и почти бесшумные — наверное, так положено ступать какой-нибудь большой хищной кошке за несколько мгновений до того, как ее клыки вонзятся в выбранную жертву… по крайней мере, такое было ощущение. Голос прозвучал не неожиданно. Но Лёша все равно вздрогнул, пронзённый режущим ощущением «дежавю», которое никак не мог объяснить. Этот незнакомец не казался таким уж незнакомцем. Его голос он точно где-то слышал, словно бы напоминая о чем-то где-то на периферии, хотя Степнов был совершенно уверен в том, что они раньше не встречались ни разу. Силуэт стал четче. Возможно, из-за того, что Лёша окончательно вернулся в реальность, а, быть может, и потому что незнакомец не прошел мимо, а остановился у его столика. Кто он? Высокий, но не слишком. Жилистый — не было необъятного разлета плеч и чрезмерной маскулинности, как, собственно, и излишней хрупкости. Чёрные волосы, едва касающиеся плеч, зачёсаны назад. Черты лица женственно тонкие, но не лишающие мужества, скорее, почти режущие, даже хищные… сильно отдающие тем самым видом «аристократизма», который въедался в ДНК, передаваясь из поколения в поколение. В левом ухе поблескивала серьга — в камнях Лёша не разбирался, как и в их подлинности, но тот походил на бриллиант, небольшой, но бриллиант. Во что одет? Да так, ничего такого, за что бы зацепился взгляд: бордовая не застегнутая на две верхние пуговицы рубашка, кожаная куртка, черные, зауженные к низу джинсы, кожаный черный ремень с большой тяжелой бляшкой, на которой выбито «D», кожаные черные ботинки с острым носом. Его можно было бы назвать мрачным. Но вся тяжеловесность темного цвета, идеально подходящего к бледной, но не лишенной жизни, коже, покрывалась трещинами из-за насыщенных зелёных, почти изумрудных, глаз, которые ему не подходили, не вписывались и воспринимались совершенно неправильно, как если бы на черно-белой картине появилась гротескная и лишняя, искрящаяся насыщенностью, клякса, растекаясь по холсту неровными краями. Он весь будто бы был этой самой кляксой, что невольно притягивала взгляд. И вроде… если смотреть объективно, ничего особенного, наверное. Но что-то заставило думать, что окажись тот вдруг в толпе, а не пустом зале, то взгляд Лёши все равно бы замер на нем, выделяя его среди прочих.       — Просто так принято… — честно говоря, Лёша даже немного растерялся, не сразу найдясь с ответом. — Да, — уже более уверенно продолжил он. — Так принято обозначать времена суток.       — То есть… они, по-твоему, каждый день одни и те же? — мужчина с таким видом, словно видел не сидящего за столиком парень, а будто ему принесли материал для экспериментов, и теперь он решал, заплатить те медяки, которые за него просят, или приказать сразу нести на помойку. — Хочешь сказать, что вчера был тот же вечер, что и сегодня? Он путешествует изо дня в день, никак не меняясь? Интересно… Он этот все всерьез или это какой-то юмор? Потому как Лёша уже как-то терялся с ответом и не знал, что говорить. Но… ответить что-то, наверное, стоило. И все-таки этот голос Степнов будто бы где-то уже слышал — уверенность в этом была несокрушимая в своей монументальности. Не помнил, чей он мог бы быть. Не помнил, где это было и при каких обстоятельствах. Просто слышал его. Как будто обрывок практически истлевшего воспоминания с пожухлыми и кривыми краями резко выдернули из самой бездны прямо на свет. Казалось, если продолжит смотреть ещё хотя бы пару секунд, то обязательно вспомнит. Но память подводила, а нужные воспоминания ускользали от него со змеиной ловкостью, не давая за них зацепиться, оставляя после себя лишь зыбкий флёр узнавания.       — Я… — Лёша пытался подобрать слова. — Нет, не одни и те же, — все же ответил он, пусть и с заминкой.       — Тогда если вчера был вчерашний, а сегодня сегодняшний, то лучше их так и называть. Как думаешь? Я бы, например, не стал грести все в кучу, что все они добрые, — продолжал незнакомец. — Точность формулировок важна, если хочешь, чтобы тебя поняли верно. Ты согласен?       — Наверное… Честно? Лёше даже показалось, что у него дым из ушей повалил. Фразы были слишком путанные и отчасти бессмысленные, Степнов в них даже заблудился. Или этот странный тип просто под кайфом? А что? Такое возможно. Где-то юноша слышал, что под наркотой и не такое болтают. Только вот… в глазах его явно проглядывался интеллект и ясность ума, что еще больше сбивало с толку.       — Выдыхай, котёнок, — как-то лукаво прищурившись, тот усмехнулся, из-под его верхней губы мелькнули зубы, особенно в глаза бросились чуть заостренные клыки, которые и придавали усмешке хищные тона. — Я всего лишь жонглирую словами, не более того. Глаза пронзённого осознанием Лёши неверяще распахнулись…