Пропаганда

      Круг без начала, без края, углов,       В речи твоей повторяется вновь.       Медлит и тянет, не зная стыда,       К делам не подпустит тебя никогда.       Сложи их — и в роще, где тихо и тень,       Ты встретишь того, кто зовётся… — Олень, — не раздумывая ни секунды, уверенно ответила Гермиона. Сфинкс широко улыбнулась, обнажив острые зубы: — Правильно, — и отступила от входа в библиотеку под тихий скрежет разъезжающейся сияющей филиграни на тяжёлых дверях. В Египет пришла весна, но для Гермионы она мало отличалась от пролетевшей будто во мгновение ока зимы. Да и как тут заметить изменения, если с утра они с Томом аппарировали прямиком в Вестибюль и оставались в читальном зале до глубокой ночи с короткими редкими перерывами на еду. Почти всё время они проводили в Александрийской библиотеке, пытаясь найти нужную информацию для своих исследований. Восторг и трепет постепенно уступали место чувству комфортной, размеренной рутины. Загадки Сфинкса стали скорее дежурной обязанностью, и им всё реже требовалось время, чтобы подумать над ответом. Яркие узоры изразцов в Вестибюле казались родными, будто обои в детской. Свет зачарованного под космос потолка стал привычен глазу, и тусклого фиолетового свечения было достаточно для просмотра корешков книг без Люмоса. Единственным, ради чего Гермионе пришлось изрядно потрудиться, чтобы свыкнуться, был хаос Александрины. В ней не было картотеки, как в обычных библиотеках в магловском мире, Хогвартсе и Кастелобрушу. Не помогала она и с поиском книг силой мысли и намерения, как в Шамбале. Никаких надписей и табличек. Нет, здесь стоял один толстый каталог в чёрном кожаном окладе, в котором можно по алфавиту найти названия книг или имена авторов. Никакого предметного указателя, никакого содержания, на него даже не действовала магия. За знания в этой библиотеке требовалось бороться, изо дня в день доказывая, что ты достоин их познать, и на фоне этого загадки Сфинкса казались не более чем детской игрой и разминкой перед куда более сложным поиском ответов. Простирающееся за пределы видимости помещение выглядело безлюдным, но всё же иногда они натыкались на редких волшебников и ведьм. Никто не произносил ни слова, приветствия ограничивались вежливым кивком, но по большей мере учёные не поднимали носов от книг. Доступ в библиотеку давался на ограниченное время, а потому никто не хотел тратить даже лишней секунды и не смел нарушить покой другого даже случайным шорохом страниц. Однако все эти люди знали, что искали: каждый целенаправленно подходил к каталогу, находил нужное имя и чётко следовал к указанному стеллажу. Получив заветный том, волшебники и ведьмы в пёстрых диковинных одеждах разных стран устраивались за одним из тяжёлых лаковых столов и спешно писали конспекты — книги нельзя было выносить из читального зала, и они не поддавались никакой магии, так что дублирование приходилось осуществлять вручную. Они с Томом, в свою очередь, понятия не имели, за что браться и где начинать свои поиски. Как и всегда, Гермиона решила подойти к делу ответственно и организованно: составить план. Сначала самой библиотеки, и уже на основании него — учебный. У неё был почти целый год доступа, а значит, потратить некоторое время на организацию, чтобы сэкономить его себе в будущем, того стоило. На эту подготовку ушёл целый месяц. Гермиона методично просматривала полку за полкой, секцию за секцией, пытаясь хоть как-то упорядочить для себя это место. Она вскоре поняла, что по крайней мере стеллажи всегда объединяла какая-то общая тема, и, заметив эту закономерность, дело начало двигаться быстрее. Всё-таки за годы общения с Томом она уже достаточно привыкла к упорядоченному хаосу. Библиотека начала систематизироваться, и её устройство оказалось вполне похожим на любую другую: секции делились по категориям, а стеллажи в них — по подразделам. В отличие от многих других книгохранилищ, некоторые издания дублировались, если их можно было отнести к нескольким местам сразу. Однако выделить общую тему иногда становилось нетривиальной задачей при беглом пролистывании выборочных изданий на полках. Длинный свиток с самодельным планом местности был множество раз перечёркнут и не раз переписан заново, когда обнаруживались новые нюансы. Зачастую требовалось вчитаться, чтобы точно понять, о чём книга. Например, «Как разговаривать с теми, кто вас не слышит» оказалось руководством о некромантии и способах вступления в контакт с мёртвыми через ритуалы и зачарованные сны, хотя поначалу казалось, что этот раздел касался магии речи и письменности. К тому же темы располагались без какой-либо логичной закономерности, и таким образом различные области прорицаний, заклинаний и зелий были разбросаны по разным концам библиотеки. Самым ценным, практически бесценным, разумеется, стал раздел изучения времени. Стеллаж был небольшим, и по сравнению с остальной библиотекой материалов в нём содержалось мало: несколько книжных полок, неряшливый ворох древних свитков, разрозненные скрижали и всего пара дюжин папок, — но в отличие от всех остальных книг, которые Гермионе доводилось читать, это были настоящие научные работы. Не околофилософские трактаты Шамбалы, не пространные рассуждения и умозрительные теории маглов, но истинные исследования: редкая магия времени различных стран и культур, свойства египетских песков времени, используемых в маховиках, и технология их добычи, исторические эксперименты. Здесь нашлись и разработки майя, чью культуру Гермионе не удалось познать во время их путешествия в Мексику, и даже рассекреченные доклады американского Отдела тайн президенту МАКУСА прошлого века. Предстояла большая работа, требовавшая тщательного изучения, аккуратных расчётов и трудоёмкого перевода, но где, как не в Александрийской библиотеке, найдутся все необходимые словари и азбуки? Однако если времени и был выделен собственный стеллаж, то бессмертие оставалось смутной отраслью, которой не нашлось отдельного раздела. Разумеется, в этом не было ничего необычного: даже если бы его рецепт и методы достижения были известны, — а они не были, не считая случайного и нерепрезентативного открытия Фламеля, — вряд ли бы их удобно расположили в одном месте для лёгкого доступа. Необычным же было то, что Том будто и не особенно старался найти необходимую информацию. Он не только не помогал Гермионе с систематизацией стеллажей библиотеки, но и беспечно отмахнулся от её плана устройства, когда она попыталась ему помочь, решив, что он ходит кругами и напрасно тратит время, вытаскивая книги с полок без какой-либо определённой цели. — Том, — в очередной раз покачала она головой, глядя на новую стопку разрозненных по темам книг. Он быстро невербально накладывал вокруг их стола заклинание Недосягаемости, чтобы общаться, не тревожа остальных посетителей библиотеки. — Ты и за год ничего не найдёшь, если и дальше продолжишь хвататься за всё без разбору. Он сложил палочку в карман простой, но отлично скроенной чёрной мантии, и сел напротив: — Смею думать, что я нашёл полезной информации побольше твоего, — ухмыльнулся он, раскрывая лежавшую сверху «Законы первозданной магии: до рун, палочек и зелий». — Ты тратишь время на перечитывание уже известной тебе теории, а я тем временем изучу управление магией без костылей. Алхимия никуда от меня не денется. Гермиона скептично приподняла бровь: — Ты что, решил, что тебе под силу перечитать всю Александрину? Продолжая ухмыляться, Том не обращал внимания на её пытливый взгляд: — Только то, что мне в ней интересно, — нарочито перелистнул он страницу. — Уверен, мои врождённые интуиция и магия направят на путь истинный. Гермиона слегка прищурилась. Том, как всегда, оставался верным себе. Как и их путешествия становились спонтанными одномоментными решениями без какого-либо конечного назначения, как и у его желания стать величайшим волшебником не было плана достижения, так же и исследование Александрийской библиотекой проходило по желанию его пятки левой ноги. И всё же по какой-то причине самодовольство Тома, казалось, можно было схватить рукой в воздухе, как золотой, но вялый и ленивый снитч. — Нет неважных знаний, — добавил он и встретился с ней взглядом, — есть только недостаток ума, чтобы найти для них применение. — Недостаток ума, — язвительно ответила она, — это профукать, возможно, единственный шанс найти необходимую разгадку такой, казалось бы, насущной для тебя темы. На одну долю секунды на лице Тома промелькнуло нечто… Гермиона даже не могла описать что. Никогда прежде она не видела у него подобного выражения, а исчезло оно так же быстро, как появилось. Страх? Злость? Досада… Презрение? С чего бы? Эмоция выглядела отчётливо неприятной, но её суть она уловить не успела. — Было бы слишком расточительно потратить доступ к величайшему хранилищу магических знаний только на одну, — быстро взглянул Том на раскрытый перед Гермионой текст, — две темы, когда в твоих руках тысячи лет опыта и исследований всего мирового волшебного сообщества. Уверен, если тщательно порыться, можно найти даже книги, которые считаются утраченными. Гермиона слегка прищурилась: — Зато мой подход надёжен и увеличивает шансы на результат и успех, — возразила она. — Это вопрос приоритетов: сначала изучить то, ради чего мы здесь, а потом уже добавить всё остальное. Пробегать по верхам — бестолковая потеря времени. — А можно посвятить его самым скрытым, редким и малоизвестным формам магии, которую нигде не изучишь, — наклонил Том голову набок. — Было бы воображение, эти знания потом помогут тебе найти новые, ранее неизведанные решения. Для магии нет единого верного пути. — И всё же год — это ничтожно мало, чтобы бесцельно браться за всё, на что упадёт твой взгляд, — спорила Гермиона. — Целой жизни не хватит, чтобы прочитать всю Александрийскую библиотеку. Гораздо продуктивнее сосредоточиться на решении уже поставленной задачи. Том пристально посмотрел ей в глаза: — Вот именно, — куда более серьёзным тоном ответил он. — Жизни не хватит. Гермиона уже было открыла рот, чтобы продолжить спор, но в следующую секунду передумала и задумчиво прикусила губу. В конце концов, бессмертие было идеей фикс Тома, а не её. Пусть делает, что хочет. Оставалось каких-то двадцать лет до возможного большого восхождения Тёмного Лорда, и если ей не удастся направить Тома по пути меньшего разрушения, не говоря уже о том, чтобы изменить его точку зрения и планы, возможно, мир только выиграет от того, что он не нашёл в Александрийской библиотеке ключа к истинному бессмертию. С лёгкой улыбкой покачав головой, Гермиона вернулась к докладу невыразимцев МАКУСА, но продолжала чувствовать на себе острый взгляд чёрных глаз.

***

На второй неделе марта на Александрию впервые за всё их пребывание опустился дождь. Но для исследования библиотеки это не меняло ровным счётом ничего: в ней не было окон, аппарация приводила их прямиком внутрь маяка, а далёкому бескрайнему космосу на потолке нет дела до погоды на Земле. Они сидели за большим столом, залитым в центре белым воском нескольких дюжин тающих свечей. Том не выпускал левую руку Гермионы, перелистывая страницы своей книги, отчего та была вынуждена делать записи карандашом в блокноте. В целом, Гермиона против этого не возражала — всё же бумага и грифель куда удобнее и чище перьев, чернил и свитков. Не отрываясь от чтения, Том задумчиво мягко водил большим пальцем по тыльной стороне её ладони. После обмена признаниями на горе в новогоднюю ночь Том как будто изменился. Едва уловимо, почти незаметно, различия были столь крошечными, что было невозможно чётко описать, что именно стало другим, но всё же они были ощутимыми, как аккуратный человек интуитивно почувствует, что в его вещах кто-то копался, даже если всё вернули обратно на места. Между ними сохранялось всё то же дружелюбное соперничество, как и с самых первых дней знакомства: каждый хотел быть непременно самым правым, но всё же именно вместе и через жаркие споры они достигали настоящих прорывов. Дыша одним воздухом на двоих, Гермиона так же сгорала в пламенном, ничуть не утихающем страстном голоде Тома каждую ночь, иногда утро, да практически в любую свободную от исследований минуту. Самоуверенность Тома всё так же шла на два шага впереди него, а он ухмылялся и подтрунивал над Гермионой при любом удобном случае. И всё же… Как будто натянутая в нём до предела струна слегка, еле заметно ослабла и больше не грозила лопнуть в любую секунду. Гермиона следила за медленными кругами, которые выводил его тонкий бледный палец на её коже, внезапно осознав, что ещё совсем недавно Том не позволял себе чего-то столь… человечного, что ли. Это лёгкое касание казалось ей куда более интимным, чем любая другая их близость, хотя в минуты, когда они оставались наедине, он с каждым разом будто отодвигал её границы дозволенного всё дальше. По правде, так далеко, что когда-то Гермиона и помыслить не могла, что способна на подобное. Значит ли это, что её план работал? Хватит ли этой человечности, чтобы не позволить Тому в будущем совершить непоправимое? Он выпустил её руку, потянувшись за карандашом, Гермиона моргнула, и мимолётное наваждение улетучилось. — Если подумать, — нарушил молчание Том, — алхимия зародилась в Египте. Возможно, есть смысл идти от самых азов, чем просто искать недостающий ингредиент, чтобы приделать его к китайским практикам. — Хм… — пространно вздохнула Гермиона, извлекая из недр памяти почти забытую статью. — Элфиас Дож, кажется, упоминал, что работал с египетскими алхимиками, возможно, они открыты для международного сотрудничества и помогут тебе сориентироваться в теме быстрее. — Кто такой этот Дож? — Товарищ Дамблдора, — и, не успев себя остановить, ляпнула, — писал его некролог в «Пророке». Не то чтобы это была большая тайна, но всё же Гермиона старалась лишний раз не рассказывать и не напоминать Тому о том, что произошло — произойдёт — в будущем. Вместе они негласно делали вид, что будущего попросту не существует, и в нём ничего не случилось. Словно её исследования времени не более чем академическое любопытство. Том нахмурился: — Поверить не могу, что Дамблдором как восхищаются сейчас, так только им и будут. За полвека не нашлось ни одного волшебника могущественнее, — затем он перевёл взгляд на Гермиону и, ухмыльнувшись, добавил: — Кроме меня, конечно. — Тобой не восхищались, — огрызнулась она, закатив глаза. На секунду Том сжал челюсть, но быстро вернул своё насмешливое самообладание: — Смотря кто, — подмигнул он, не обращая внимания на её, хотелось думать, испепеляющий взгляд. Гермиона хотела было задать давно интересовавший её вопрос — почему Том как будто вёл личные счёты с Дамблдором, — но вместо этого покачала головой и заметила: — Могущественные волшебники не рождаются каждый год. Так же как и маглы до сих пор почитают Леонардо да Винчи, Ньютона, Пифагора… Резко взмахнув рукой, будто отгоняя назойливую муху, Том её перебил: — Их почитают за их талант и вклад в науку. Но маглы продолжают развиваться, опираясь на их достижения, постоянно совершенствуясь. Волшебники же рукоплещут его могуществу, но вместо продолжения исследований предлагают ему титулы и места в Визенгамоте. Как ни противно мне это признавать, но в этом маглы нас обошли. Гермиона пожала плечами: — Мерлина тоже никто не превзошёл. Но ты же не считаешь, что магия никак не развивалась почти тысячу лет. На лице Тома растянулась довольная, но несколько зловещая улыбка. Гермиона знала его достаточно, чтобы приготовиться слушать очередную оторванную от реальности, выкрученную до абсурда идею. — Вот именно, Мерлина никто не превзошёл. А тогда у него даже была достойная противница — Моргана. Уж не говоря уже про то, что никто, по сути, не знает, как устроена магия Хогвартса, даже Дамблдор… — слегка скривился Том, произнося имя своего учителя. — Насколько хорошо ты знакома с Библией? — Чего? — от столь неожиданного перехода Гермиона поперхнулась слюной. — С Библией, — меж тем спокойно повторил он. — Читала её? Полюбуйтесь на него. Преподобный Том Риддл. Злобный пастырь агнцев его, Пожирателей смерти. Точнее, козлов. Гермиона лишь пусто моргнула, пытаясь понять, как они пришли к уроку богословия. Том насмешливо закатил глаза и, ухмыляясь одним уголком губ, продолжил: — Если читать Библию и принимать всё на веру, а не относиться к ней метафорично, то придётся верить и в то, что Адам прожил почти тысячу лет. Пастор Джон объяснял это тем, что на людей, мол, налипло за сотни лет столько грехов, что это сократило продолжительность жизни… — К чему ты клонишь? — перебила Гермиона, пытаясь вернуться из этой воскресной школы в реальность. — Что, если и количество магии в волшебнике со временем уменьшилось… Сердце пропустило удар. «Приехали», — подумала про себя она. Столько разговоров и заверений, что Том не разделяет идеологию будущего себя, столько громких возгласов, что это не он, и он не мог до такого додуматься. И вот пожалуйста. Сейчас начнутся узколобые речи о разбавленной крови. — …Ведь какой самый большой грех магии? Отмахнуться от неё, позволить ей утечь, не использовать её, — тем временем продолжал Том. Гермиона моргнула. Сердце продолжало биться чуть сильнее необходимого от только что пережитой тревоги, но постепенно возвращалось к обычному ритму. — Ленивые чистокровные волшебники сидят на своих редких книгах, и им не приходит в голову даже их открыть. В Хогвартсе учат, как приманивать к себе предметы, резать коренья и варить непрактичные зелья, но после выпуска большинство работает в Министерстве, перебирая бумажки, и влачат своё обывательское существование. — Мы это обсуждали сотни раз. С первого года нашего знакомства ты жалуешься на лень волшебников, плохую программу Хогвартса и мытьё духовки кровью дракона, — поспешила прервать его Гермиона. За прошедшие четыре года одинаковые тезисы начинали порядком надоедать. При всей гениальности и смекалке Тома у него была утомительная привычка седлать одну и ту же мысль снова и снова. Он осёкся, а затем, умело прикрыв раздражение, которое выдала лишь едва заметная складка между бровей, посмотрел ей прямо в глаза: — Мы уже знаем и можем больше, чем любой наш ровесник Волшебной Британии. Возможно, любой волшебник Волшебной Британии. Может, даже Дамблдор… Гермиона не смогла сдержать смеха и громко прыснула. К её удивлению, Том не стал хмуриться и возмущаться, а лишь продолжил: — Они не достойны своей магии и своего наследия. Правда, бездействующая зависть — удел посредственностей и неудачников. Но нам это только на руку. Их окрутить и получить эти знания — всё равно что конфетку отобрать у ребёнка. — А кто назначил тебя достойным? — глумливо поинтересовалась Гермиона. — Кто достаточно силён, чтобы подойти и взять, тот и достоин. Всё решает сила и власть: Германия и Союз захотели и поделили Польшу, и никто её желаний не спрашивал. Гермиона фыркнула: — И где теперь эти Германия и Союз? — Уж не там, где Польша, — еле заметно скривившись, посмотрел на неё Том так, словно она пятилетка. — Удержать власть — это уже другая проблема. Но даже потерять её куда лучше, чем бояться даже претендовать. Чисто из принципа Гермиона хотела возразить, но не смогла. Она не почитала власть и силу так же, как, возможно, Том, но и спорить с этим было глупо. Как говорится, лучше быть львом, чем антилопой. Ведь для сохранения жизни антилопе надо быть быстрее самого быстрого льва, а льву — лишь чуть быстрее самой медленной антилопы. — Это лишь их вина, что они слишком слабы, чтобы даже на неё посягнуть, — продолжал Том. — Разумеется, мы сейчас не про бесполезное беззубое Министерство, это не власть. Гермиона медленно кивнула: — И трусливы. — Что? — Слишком слабы и трусливы, — дополнила она. Губы Тома растянулись в широкой довольной улыбке: — И трусливы. А самое приятное в этом знаешь что? — Ну. — Посредственности даже рады служить тем, кто их сильнее, — нараспев сказал он. — Разве не восхитительно видеть, как чистокровные волшебники теряют своё хвалёное аристократичное достоинство и, как верные псы, спешат принести в зубах к твоим ногам свои родовые сокровища за малую толику твоего благодушия? Там, где Гермиону всегда сопровождало чувство необходимости восстановить справедливость, звучал шёпот: «Грязнокровка» — сразу в несколько голосов: протяжным Драко, визгливым Беллатрикс, скрипучим Кричера. Ведь отомстить чистокровным волшебникам, превратившим её жизнь в ад, справедливо? Правда же? — Кстати о верных псах, — помпезная и несколько гнетущая атмосфера стремительно рассеялась. — Пора написать Лестрейнджу, давай зайдём в совятню перед обедом? — Давно пора, — кивнула с тяжёлым вздохом Гермиона, отнюдь не предвкушая этот поход. Совятня располагалась на самом верху Александрийского маяка.

***

Время в Александрии тянулось одновременно быстро и медленно. Дни проходили за изучением материалов библиотеки, и хотя со стороны казалось, что они просто сидят целыми днями, уткнувшись в книги, Гермиона чувствовала, что за одну неделю она изучает больше, чем за целый месяц. Даже если переводы древних трактатов на великое множество зачастую мёртвых языков проходили с большим трудом, несмотря на эликсир Лунной ясности. Но всё же март подходил к концу, а каких-то чётких результатов на поставленные перед собой задачи они не нашли. Гермиона с Томом в очередной раз возвращались в квартиру поздним вечером с разрозненными знаниями, ворохом заметок и множеством новых вопросов. Свет уличных фонарей падал из дверного проёма, ведущего в гостиную, мягко отражаясь от начищенного паркета. В полумраке можно было лишь отдалённо различить белизну стен и очертания оставшейся от французов изысканной лепнины. По коридору раздавался мягкий стук, будто в стекло метали крошечные камушки. Инстинктивно выставив палочку перед собой, Том отправился на звук. Гермиона следовала за ним, но пальцы скользили по гладкому дереву в кармане мантии. Оказавшись в гостиной, она заметила большую пёструю лоснящуюся сову на пороге французского окна, ведущего на балкон. Том взмахом палочки невербально распахнул окно и убрал её в карман. — Сова Лестрейнджей, — прокомментировал он, вытянув руку вперёд, чтобы птица вложила ему конверт прямо в раскрытую ладонь. Передав послание, она вежливо ухнула и тут же улетела прочь, не задержавшись даже для глотка воды. На пороге раскрытого окна что-то сверкнуло в свете уличных фонарей, и Гермиона поспешила подойти ближе, пока Том возился с письмом. Следом её уши распознали шорох разворачиваемого пергамента. На резной, слегка пыльной и припорошенной песком плитке лежал ещё один конверт из блестящего тёмно-синего пергамента, запечатанный золотистым сургучом с витиеватой буквой «Р». Сломав её, Гермиона обнаружила внутри небольшой кусочек папируса. — Значит так, — раздался голос Тома, и она перевела на него взгляд, оторвавшись от второго письма. — По поводу Поттера. Юфимия Макмиллан, в девичестве Браун… — Она что, замужем?! — ахнула Гермиона. — Да, за Макмилланом, поженились сразу после школы… — Как так! С губ Тома сорвался резкий, раздражённый выдох: — Дашь договорить? — Гермиона кивнула. — Они с Поттером, м-м, вместе гуляли, но родители сосватали её Макмиллану. Судя по всему, это был договорной брак. После школы Поттер погрузился в исследования, жил отшельником, пока не разработал своё снадобье для волос, и ему пришлось поддерживать имидж холостого повесы для прессы. Возможно, он и дело своё продал китайцам, чтобы свободно вздохнуть и слиться со светской арены. — Поддерживать? — только и смогла пусто спросить Гермиона, судорожно осознавая эту историю. — Да, ходят слухи, что Флимонт по-прежнему влюблён в Юфимию. Она же застряла в несчастном браке, — тем временем продолжал Том. Гермиона слегка скептично поморщилась: — А ты откуда знаешь, какой у них брак? — У них нет детей, несмотря на все причитания их родителей. Хотя это не значит, что она не любит мужа или что бесплодна. Поговаривают, что он гомосексуалист… — Он тебе об этом сам сказал? — Нет, Лестрейндж выведал у Розали, — пожал плечами Том. — Она знает все слухи Волшебной Британии. — Ах, Розали… — злобно процедила Гермиона. В ревности не было никакого смысла, но всё же та больно её уколола, стоило перед глазами всплыть старому образу высокой аристократичной девицы, повисшей на Томе во время званого вечера. Настоящий Том тем временем довольно ухмылялся. — Что ж, — отбросила Гермиона неприятные мысли и вернула себе самообладание, — если у них несчастный брак, может, они позже разведутся? — Развод? — фыркнул Том. — Волшебники не разводятся, это удел неразборчивых маглов. А если это договорной брак, то они, вполне вероятно, связаны обетом, как зачастую происходит у чистокровных пар. — Каким ещё обетом? — неверяще спросила Гермиона. — Непреложным? — Не совсем, но функционально они похожи. «Пока смерть не разлучит их» у волшебников не просто фигура речи, — Том задумчиво провёл языком по зубам, будто что-то вспоминая, а затем добавил: — Макмилланы вошли в «Справочник чистокровных волшебников» только в тридцатых. Они, считай, зубами выгрызли себе место в «Священных двадцати восьми». Так что даже если обета и не было, развод исключён, это будет непоправимый урон их репутации. Сердце гулко отбивало удары в ушах Гермионы. Бархатный голос Тома перекрыли шум её собственной крови и назойливый гул разума. Если это её мир, а не параллельная реальность — в чём она до сих пор не была уверена до конца, но всё же вероятность обратного исключать было категорически нельзя, — то никогда не родится Гарри. Память подбросила старосту Хаффлпаффа Эрни Макмиллана, который когда-то на втором курсе заявил, что чистокровный волшебник в десятом поколении, значит, и в «Справочнике» в тот момент, скорее всего, был. Разведись его родственница Юфимия с кем-то из его семьи ради Поттера, он бы вменил Гарри не только свои подозрения в том, что тот наследник Слизерина, но и это тоже. Как знать, возможно, он бы и к «Отряду Дамблдора» бы не примкнул… Истинный же наследник сейчас внимательно изучал её, слегка наклонив голову. Может, ей и удастся увести Тома с пути становления Тёмным Лордом… Но зачем вообще нужен этот мир, если в нём не родятся её друзья? Это даже хуже, чем позволить Тому стать Волдемортом. Вместо ответа, чтобы успокоить тревожные ядовитые мысли и как-то отвлечься от бездонной черноты устремлённого на неё взгляда, на дне которого будто мелькнул хвост какого-то загадочного чудовища, она посмотрела на папирус в руке.       «Уважаемые Гермиона и Том,       Надеюсь, у вас всё хорошо, и вы освоились в Александрийской библиотеке.       Прошу прощения за позднее приглашение, у меня выдался занятой месяц. Через неделю состоится один из самых важных праздников Волшебного Египта. Я был бы крайне рад познакомить вас с культурой моей страны! Фестиваль Мина пройдёт в Ахмиме с 30 марта по 1 апреля.       Мы можем встретиться за чашкой кофе, чтобы я рассказал вам детали и обсудить приготовления. Что скажете? Дайте знать!       С наилучшими пожеланиями,       Рашиди».