Пропаганда

За свою продолжительную историю человечество выдумало множество сомнительных политических идеологий, но одна из них стояла для Тома особняком, служила и эталоном людской глупости, и неоспоримым доказательством её безграничности: коммунизм. В абсолютном равенстве нет совершенно ничего привлекательного. Устаревшая система сословий британской аристократии пусть и мешает прогрессу, пытаясь подрезать крылья талантливым самородкам вроде Тома, но всё же куда более разумна, чем отвратительные фантазии коммунистов о том, что даже самое никчёмное ничтожество может и должно стоять с ним на одном уровне всего-навсего по праву рождения. В его системе координат лишённые амбиций бездарности едва ли достойны того же воздуха, что и он. Но истинный коммунизм, несмотря на непрекращающиеся красные революции, всё никак не строился. Том убедился в этом в Китае собственными глазами. Он даже не был уверен в его осуществимости, а потому мог позволить себе безмолвно восхищаться двумя вещами, неизменно сопутствующими любому современному устройству, заигрывающему с заветами Карла Маркса: культом личности и «пятилетками». И если первый — лишь своего рода следствие госпереворота, то пятилетнее планирование было коммунистическим изобретением, постепенно начинавшим задавать моду и другим государствам. Полное лишений детство и отвратительные примеры научили Тома с ранних лет смотреть на несколько шагов вперёд. Ещё до того, как он узнал, что волшебник, он понимал, что опекающая его Корона уготовила для него весьма унылый путь, следовать которому он не был согласен, а стало быть, пришлось брать стратегию своей жизни в собственные руки. Письмо из Хогвартса лишь внесло в неё закономерные изменения. «Корректировка — это для тех, кто не умеет планировать», — однажды сказал он Гермионе и не отрекался от своих слов. Совершенная система строится на хаосе как постоянной, а фундаментальное значение имеет только конечная цель. Вскоре Том разработал для себя надёжный план. Он набросал его за годы пренебрежения, которым одаривали его сокурсники лишь из-за предубеждений о чистоте крови, добавлял к нему детали в перерывах между исследованиями своей родословной и Тайной комнаты, читал его и предвкушал его исполнение, лёжа на бугристой кровати приюта Вула в тихие ночи без воздушных тревог. Для осуществления требовалась самая малость: бессмертие и преданные последователи — сущие пустяки, ведь Том всегда добивался своего. Даже в школе он смог убедиться, что ему это под силу: Том создал не один, но два крестража, став единственным волшебником, кому это когда-либо удавалось, и даже самые закоренелые поборники чистоты крови — его соседи по спальне — забыли о годах издевательств и холодного безразличия: сначала признали его неоспоримый талант и несравненную силу, а следом незамедлительно присягнули ему, когда убедились, что какой бы кристально чистой ни была их кровь, лишь его поистине священна, ведь он единственный наследник Слизерина. По правде говоря, признание кучкой обленившихся транжир магии его не сильно-то и волновало, ведь его истинная цель была за границами их самых смелых мечтаний. Сколько он себя помнил (а помнил он себя с гораздо более раннего возраста, чем обычные дети), он знал, что он Особенный, и ему суждено стать величайшим из живших на этом свете. Моисей и Иисус были всего лишь убедительными ораторами, умудрившимися привлекать за собой народ, но в конечном итоге — людьми, маглами. Том же владел магией и достаточной силой, чтобы добиться того, чего поистине достоин. Он собирался стать самим Богом. Это не были пустые слова и пространные мечтания наивной юности. Том продумал чёткие шаги для достижения цели. Сначала он получит деньги и, что гораздо ценнее, знания чистокровных семей, которые присягнут ему на верность. Он пообещает им всё, что они захотят, позволит творить самые гнусные непотребства, тяга к которым скрывается в каждом человеке и даже волшебнике, если они будут уверены в своей безнаказанности. Немного пролитой крови ничего не значащих людей — ничтожная цена за вечное непоколебимое могущество. Следом требовалось внедриться в систему изнутри и захватить контроль над всем, что влияет на общественное устройство и сознание ширнармасс: госаппарат, средства массовой информации, образование, культуру. Его люди будут везде, и они с радостью станут устранять для него врагов, стремясь выслужиться перед своим повелителем. А дальше начнётся самое интересное: огласив все тайные злодеяния своих пособников, у него будут полностью развязаны руки для их казни, тем самым Том устранит любую угрозу и извне, и изнутри. Оставшиеся кучки обычных волшебников-плебеев будут слишком слабы — ведь он лично позаботится и об их образовании, и о формировании их самосознания, — чтобы ему противостоять. Сначала Том собирался по итогу и вовсе всех истребить, но по мере взросления отказался от этой мысли. В ней не было элегантности, убить — проще простого, на это способны даже маглы. К тому же совсем не прельщала роль пастуха низшего вида: никакого вызова, полнейшая скука. Таким образом, из его плана исчез один из пунктов — стать единственным владельцем магии. Нет, он станет самым могущественным среди могущественных. Выше кого бы то ни было. Его имя будут бояться поминать всуе, благоговейно преклоняя голову. Том станет повелителем всего мира, миров: магловского и волшебного, земного и загробного. Бессмертным Богом. Лордом Волдемортом. План был утверждён, согласован и надёжно скреплён подписью Тома Марволо Риддла с чёрной родовой печатью потомков Слизерина, но прошедшая пятилетка требовала внести небольшие изменения: Гермиона ни за что не согласится стать его Персефоной, сколько он ни скормит ей граната. Но ей вполне может прийтись по вкусу роль Геры — нет, более рассудительной Юноны, государственной советницы, чьи интересы простирались дальше истеричной женской ревности и домашнего очага. Он совершенно не лгал, когда сказал, что его план пока не разработан, ведь теперь ему требовались некоторые правки. Том осознавал, что как бы он ни формировал мировоззрение Гермионы, как бы ни дрессировал её и как бы ни открывал новые грани понимания, некоторые черты составляли саму суть её естества, были её Квинтэссенцией, в поисках которой спотыкались поколения алхимиков. Одна из таких черт — необъяснимое стремление Причинить Добро. В её игре люди не просто пешки, и каждая жизнь для неё будет в равной мере ценна и важна. Тому не составило бы труда заставить её, но тогда это не была бы Гермиона. А ему нужна именно она: строптивая, упрямая, иногда поразительно наивная, но чрезвычайно умная — его Гермиона. Том всегда получал желаемое, но он не был глупцом: чтобы всё исполнялось, надо правильно того желать. Всё или ничего, всё и сразу — вот к чему он стремился. Он не отрекался от своих слов, ведь в общем смысле продолжал следовать своему плану. Количество жертв, чьи жизни для него не имели большого значения, едва ли это считается даже погрешностью. Гораздо важнее то, что Гермиона признала, что по-настоящему его. Не только среди рваных вздохов в минуты интимной близости, не согласным кивком в ответ на заданный вопрос. Она выбрала его, сама и добровольно. Поставила его впереди и без слов сказала, насколько Том для неё важен. Что он стоит для неё выше всего остального. Выше её прошлой жизни, выше её бывших знакомых, выше её времени — Том не знал, скольких монстров он одолел в этой битве, но это малозначимые детали. Главное, что он добился поставленной цели, — а по-другому и быть не могло. Новое десятилетие — отличное время для новых начал. Первая пятилетка после выпуска успешно прошла в путешествиях и обретении знаний, как и было задумано. Том по-прежнему следовал разработанной за многие годы размышлений стратегии, с блеском добиваясь поставленных перед собой задач. Следующая ступень заключалась в обретении влияния в кругах чистокровных волшебников. Нет никаких причин её менять, лишь стоит немного подумать, как именно это сделать. Ещё одной определяющей — куда более привлекательной — Гермиону чертой был её талант к рационализации для себя даже самого нелогичного, если ей того хотелось самой. Её моральный компас был скорее флюгером, пусть и тяжёлым, тугим и слегка заржавевшим. — Ты чего завис? — вырвал его из размышлений голос его Гермионы. — Да так, — ухмыльнулся он, погладив подбородок пером. — Думаю, какое вписать число. Гермиона наклонилась через его руки и притянула поближе небольшой календарь, на котором значилось: «ЯНВАРЬ 1950»: — Так… — сверилась она с тонкой брошюрой BOAC. — Если расписание не изменилось, то рейсы из Калькутты в Александрию два раза в неделю. — Мы можем сэкономить пару дней на аппарации вместо поездов, — заметил Том. — Теперь мы там побывали. Гермиона кивнула: — А перелёт займёт два дня, там всего лишь три пересадки, — с коротким смешком она добавила: — Ну как «всего», в моё время это заняло бы от силы несколько часов и напрямую. Том молча поморщился. Летать в магловских самолётах ему не особенно нравилось: долго, неудобно и совершенно не стоило своих денег. — Итого, на всю дорогу надо заложить около недели, — подытожила Гермиона. — Нужно оставить время для манёвров, — добавил Том. — Вдруг произойдут задержки или расписание всё же изменилось. — Или случатся отмены из-за непогоды, — кивнула она. — В пустыне Бахрейна? — насмешливо приподнял он бровь. В ответ Гермиона лишь пожала плечами: — Никогда не знаешь, — перевела она взгляд на календарь. — Стоит перестраховаться. Скажем, 14-е? Это суббота. Слегка закатив глаза, Том задумчиво проскользнул языком по клыку и ответил: — Лучше 21-е, — обмакнул он перо в чернильницу. — Иначе нам придётся уезжать со дня на день. Там мы дадим себе ещё одну неделю, чтобы убедиться, что мы забираем из Шамбалы всё необходимое. — Договорились, — кивнула Гермиона. С каждым днём новое десятилетие нравилось Тому всё больше.

***

В путешествиях по странам и континентам меньше всего Тому нравились перелёты. Дело было даже не в том, что он терпеть не мог уроки полётов на мётлах, считая этот способ передвижения одним из главных доказательств лени волшебников из-за их неудобства и непрактичности. Но сама мысль о том, что он вверяет себя в математические расчёты маглов, повиснув в воздухе на десяти тысячах футов, заставляла Тома пренебрежительно кривиться. Конечно, он волшебник, и падение или разгерметизация кабины ему не страшны, но всё же он предпочитал держать свою жизнь и сохранность своего тела в собственных руках, а не передавать их пилоту и его штурвалу. Особенно если путешествие получается настолько утомительным. Возвращение в горы Тибета. Аппарация в Индию — к счастью, китайские волшебники не вмешались хотя бы в это. Аппарация в Калькутту. Перелёт в Карачи. Ночной рейс в Бахрейн. Утром останется последний отрезок, и они наконец-то прибудут в Александрию. Том раздражённо ворочался в своей койке, не в силах заснуть. «Каве Инимикум», — мысленно произнёс он, обводя палочкой отведённое ему место. А затем уже вслух, не потому что должен, но потому что ему было приятно нарушить правило со спящими вокруг маглами: — Люмос, —громко и чётко. Украденные из ящика стола Томаса Риддла — пожалуй, стоит обзавестись более подходящими его статусу — карманные часы показывали почти три, а в семь утра их самолёт приземлялся в Бахрейне. Мужчины и женщины на рейсах ВОАС получали места в разных зонах, ведь в отличие от кресел дневных перелётов ночью им предстояло провести несколько часов на узком — и слишком коротком для него — подобии кровати. Стопы упирались в стену, но ему не впервой спать в маленькой постели: недоедающие дети приюта Вула редко вырастали выше шести футов, и отрочество Том провёл со свисающими между железных прутьев стопами. Но впервые больше чем за год они с Гермионой спали по отдельности. Том привык, что первое и последнее, что он держит в своих руках каждый день, — её хрупкое изящное тело, и ему было неважно, узнает ли кто-то об их кровати, неодобрительно качая головой. Подобные рамки общественных приличий их не касаются. Если даже женатые пары спят в разных постелях — что ж, можно только их пожалеть, ведь они не знают, что теряют (если им вообще могло быть такое подвластно), никогда не смогут даже близко постичь подобного. Будь их близость хоть на йоту похожа на то, что есть у них с Гермионой, они никогда не согласились бы спать по отдельности. Том в очередной раз перевернулся на бок с раздражённым вздохом. Казённое, но чистое бельё неприятно обхватывало тело, будто пытаясь поймать его в ловушку. Простыни путались в ногах, сдавливали грудь, хватали под руки и лезли в лицо. С какой стати магловские перемещения настолько проще волшебных? Чтобы получить международный портключ, требовалось гораздо больше усилий и оснований поездки, чем купить билет на магловский самолёт или корабль, даже с учётом бюрократических препонов вроде выездной визы в Китае. Аппарация невозможна на такие огромные расстояния. Мётлы непрактичны и крайне неудобны. Оставался вариант с магическими существами, но это грязно, долго и сложно. У волшебников не было адекватной замены магловским международным поездкам, и Тома это раздражало до зубного скрежета. Как будто всё волшебное сообщество нарочно пыталось их ограничить. Угрюмые мысли становились всё мрачнее. Том принялся злиться и на себя, поигрывая палочкой между пальцами: он так ухватился за необходимость обрести истинное бессмертие, неуязвимость, что как будто забыл о других областях магии. Предстояло ещё столько всего создать, а он даже отбросил в долгий ящик кольцо Гонтов и склянку с ядом фер-де-ланса. Всё, что он изучил в Китае и Шамбале: обрывки исследований, клочки философских мыслей, — конечно, задавало направление для будущей работы. Но в сухом остатке это было ничтожно в долгоиграющем плане Тома: познать все глубины магии, стать величайшим волшебником, превзошедшим самих Мерлина, Герпия Злостного — кого бы то ни было. А за последние месяцев десять единственный осязаемый результат, которого он смог добиться, — заклинание для согревания одежды и немного понимания природы времени. Из груди Тома вырвался рык негодования. Разумеется, обретение бессмертия оставалось первостепенной задачей: даже в тех странах, что он уже повстречал, было больше магии, чем можно успеть изучить за одну жизнь. А сколько их ещё оставалось? Десятки, сотни культур. И хотя у Тома уже сделано три крестража, а потому в какой-то мере он должен быть защищён, Гермиона же, если верить ацтекским духам, не в силах их создать, даже если ему вдруг удалось бы её убедить. Не в характере Тома лишаться того, что по праву его. Тем более из-за какой-то там банальной, обыденной смерти. Вздохнув в последний раз, он призвал: — Акцио, дневник, — и из внутреннего кармана его пиджака, висевшего на другом конце койки, вылетел чёрный кожаный блокнот с серебристыми уголками. Следом Том поймал бутылочку отливающих серебром тёмных чернил и чёрное, остро заточенное перо. Том раскрыл книжку, мягкая кожа приятно грела руки. Отсчитав несколько пустых страниц, он обмакнул перо в серебристо-чёрную жидкость и принялся аккуратно выводить: «Заклинание для полёта», — но чёткие буквы с изящными росчерками исчезали, стоило чернилам впитаться в ослепительно-белую плотную бумагу, оставляя после себя лишь тонкий аромат краски с нотками металла. Записав несколько слов, Том закрыл блокнот и взмахом палочки отправил канцелярские принадлежности обратно в карман. В последний раз взглянув на часы, он призвал: — Нокс, — а следом отменил защитные чары маскировки, надел носки и наложил на себя Дезиллюминационное заклинание. Может, маглов и разделяли по противоположным сторонам самолёта, но волшебников подобные условности не касаются.

***

Над Александрией взошло нежное зимнее солнце, отбрасывая в окна отеля мягкие лучи. Каждое утро Том вставал на рассвете для зарядки или бега, а позже они с Гермионой завтракали на крошечном балконе своего номера, глядя, как оживает город: торговцы развозят тележки со свежими продуктами вдоль побережья, из близлежащих кофейных ларьков валит сладковатый дым, а по старинным, слегка проржавевшим рельсам дребезжат трамваи. В воздухе витала морская соль, смешиваемая с ароматом пекущегося хлеба и тонким запахом жасмина самбак. У них было десять дней до встречи с Рашиди — волшебником, который по протекции мастера Чжаня проводит их в Александрину и, возможно, подскажет, как освоиться в Волшебном Египте. Он был необходим, ведь на библиотеку наложено своего рода заклинание Фиделиуса, усиленное тем, что даже если ты уже там был, без пропуска в неё не попасть. Как бы Тому ни было противно терять время, всё же он радовался, что они оставили для себя запас. Свободные дни они решили потратить на поиски квартиры, чтобы позже не отвлекаться на бытовые мелочи. В отличие от всех предыдущих путешествий, здесь они совершенно точно знали, что задержатся надолго. Вероятно, Тому даже придётся следить за временем, ведь Гермиону будет невозможно вытащить из обители древнейших, самых сакральных книг. Впрочем, как и ей его. Они проводили все дни, бродя по мощёным улочкам, окружённым элегантными, но потрёпанными годами зданиями. Балконы с высокими потолками выходили на узкие переулки, а изящные кованные ограды окаймляли тенистые дворики. Время от времени порывы ветра шевелили пальмы, и их листья словно шептали Тому и Гермионе свои сокровенные тайны, когда те лавировали между широкими бульварами и скрытыми проулками. Они заглядывали в витрины старых книжных магазинов и антикварных лавок, но решили повременить с покупками, пока не увидят, что им может предложить Волшебный Египет. Они быстро убедились в бесполезности объявлений в газетах для поиска жилья — туда попадали только отвратительные халупы с задранными ценами для глупых, наивных иностранцев. За чашкой крепкого турецкого кофе в местных кафе-киосках Том расспрашивал местных про квартиры под сдачу, быстро осознав, что лучше всего здесь работали связи и знакомства. Они с Гермионой отправлялись на просмотры по адресам, нацарапанным на клочках бумаги, переданных загорелыми пальцами на смятых салфетках, продиктованных слегка шепелявым, резким акцентом. Том не считал себя привередливым, и он вполне мог довольствоваться аскетичным убранством — в конце концов, многое можно улучшить, лишь добавив толику магии, — но после нескольких лет жизни в фешенебельных гостиницах ему не хотелось оказаться в совершенной дыре в окружении вони простолюдинов. Однако за прошедший год они каким-то образом умудрились потратить почти половину из оставшихся пятидесяти тысяч долларов выигрыша в Вегасе. Не сказать, что Том об этом очень переживал — деньги нужны, чтобы их тратить, можно всегда заработать ещё, — но просто не было смысла снимать дворец. По крайней мере, пока они не разберутся в порядках Египта и устройстве Волшебной Александрии. Нет нужды привлекать к себе лишнее внимание в ещё одной стране. Они с Гермионой следовали по указанным адресам и находили скрытые жемчужины. Их шаги гулко отдавались на лестничных площадках квартир с мозаичными полами и высокими ставнями на окнах. Некоторые жилища казались слишком тесными, и неизвестно, следят ли в этой стране за использованием заклинания Незримого расширения, другие — излишне грандиозными, даже если и были им по карману. Ближе к концу недели они отправились по очередному адресу, договорившись с Гермионой, что если и эта квартира им не подойдёт, они ударят по рукам с хозяином той, что видели два дня назад. То жильё было неплохим, просто окна спальни выходили на проезжую часть. Едва ли это проблема для волшебников, но не хотелось бы лишний раз тратить энергию на постоянное поддержание заклинания Немоты. Хозяин квартиры уже их ждал, сидя на белых ступенях порога в бежевом льняном костюме и красной феске с кисточкой. В здании из кремового цвета камня с белыми оконными рамами не было ничего выдающегося, но тихий переулок располагался вдали от шума проезжающих машин. А верхнему этажу, где должна находиться квартира, хватало солнечного света, несмотря на узкую улицу. — Здравствуйте, сэр… — начал Том, но пожилой хозяин тут же замахал руками. — Non, pas d’anglais! — излишне грубо, без приветствия воскликнул араб. Интеллигенция — а именно из этого сословия обычно происходили домовладельцы — отказывалась учить английский, что для почти семидесятилетней колонии Британии попросту возмутительно. Но это проблемы короля Георга и Королевства Египет. Том достаточно хорошо знал французский, чтобы изъясняться с лендлордами. Что удивило больше — его не знала Гермиона, несмотря на то, что это международный дипломатический язык. В некотором смысле не владеть им даже позорно. Однако, если подумать, не знала она и латыни. Том предпочёл удобно забыть, что с обучением ему помогал Лестрейндж, а за освоение французского он взялся от скуки во время бесконечных летних каникул в приюте Вула. Том улыбнулся одним уголком губ: — Bonjour monsieur, — ответил он ему, протягивая руку. — Nous sommes venus sur recommandation de votre neveu. Nous aimerions louer votre appartement pour quelques mois, peut-être un an… — тут он спохватился и представился: — Je m'appelle Tom Riddle et voici Hermione Granger, — слегка подтолкнул он её вбок. — Enchanté. — Рада знакомству, — пробормотала она, также протягивая руку. Расцепив рукопожатие с Томом, арендодатель принялся качать головой и цокать языком, рассматривая ладонь Гермионы. Слегка покраснев, она опустила её с недоумевающим взглядом. — Elle dit qu'elle est heureuse de vous rencontrer, — поспешил сгладить неловкую ситуацию Том, но это не особенно помогло. — Vous avez des noms différents… Je ne tolérerai pas de bordel sous mon toit, — презрительно процедил арендодатель, прожигая Гермиону взглядом. Том гневно сжал челюсть, но поспешил вернуть своему лицу благодушный вид. Несведущий моджахед не стоит шумихи… Пока. Но всем своим презрительным отношением он всё больше подталкивал Тома к обретению этой квартиры бесплатно, просто в назидание, и его останавливало только нежелание тратить время на пустые пререкания с Гермионой. — Hermione ne voulait pas changer de nom de famille, elle est très proche de son père, — вежливо улыбался Том. — Et pour moi, la chose la plus importante est le bonheur de ma femme. Если что-то лягушатникам и удалось сделать хорошо, так это дать одно слово и «женщине», и «жене». «Моя женщина» звучало для Тома несравненно лучше какой-то там жены. К тому же не требовалось лишний раз опускаться до лжи. — Tu es un piètre menteur, — хмыкнул мужчина. — Vous ne portez même pas de bagues. — Nous ne voulons pas les perdre en voyage, — пожал Том плечами. — Alors, pourriez-vous nous montrer l'appartement? — решил он вернуть разговор в нужное русло. — J'aimerais d'abord voir vos passeports, — губы араба расплылись в хитрой улыбке. — Pour quoi? — Pour être sûr que vous êtes vraiment marié, bien sûr, — улыбка стала поистине злорадной. Том потянулся во внутренний карман пиджака и вытащил паспорт. Пока арендодатель открывал синюю книжку со львом и единорогом, следом показалась и тисовая палочка: — Конфундус, — произнёс он тихим, но уверенным голосом. В следующую секунду палочка отточенным движением проскользнула в рукав. — Том! — прошипела Гермиона. — Какого чёрта? — Он не сдаст нам квартиру, если не поверит, что мы женаты, — прошептал Том ей на ухо, переплетая пальцы с её. В ответ Гермиона приглушённо раздражённо рыкнула. Том лишь сдавленно усмехнулся. Когда дело касалось суфражизма, Гермиона, пожалуй, могла бы простить даже Непростительное. Тем временем хитрая злобная улыбка араба стала попросту глупой, передавая тупость и взгляду. — Ah, monsieur Riddle! — радушно восклицал он. — Mon cher! Viens, viens, je vais tout te montrer avec ta belle femme! Он суетливо проводил их наверх, где располагалась простая, но уютная квартира. На стенах были поклеены свежие обои, а натёртый паркет сиял чистотой в солнечных лучах. Пока они с Гермионой осматривали комнаты, Том размышлял о произошедшей ситуации. Его никогда не волновали — более того, отвращали — условности брака. Ему не нужно было ничего доказывать маглам, лёгкий Конфундус ещё никому не вредил. Для него не существовало традиций, требующих неукоснительного подчинения — не для того он стремился к абсолютной власти, чтобы следовать чужим правилам. Но что насчёт обретения влияния в чистокровном сообществе? Одно дело, он добивался бы всего сам, но совсем другое — требовалось задуматься и о статусе своей Юноны. Пережитки прошлого с его традициями и глупыми порядками отвратительны, но если твоя цель — лояльность закостенелых чистокровных семей, до обретения достаточного влияния есть смысл им следовать, а уже позже задуматься о разрушении устоев.

***

В небе сияло зенитное солнце субботы. «Никакой аппарации», — гласил ответ Рашиди, который доставила им ушастая сова в Шамбалу. А посему они торопились на встречу в одной из кофеен, или, как их называли местные, — ахва. Том шёл размашистыми, быстрыми шагами, а рядом с ним, почти обгоняя, Гермиона спешно перебирала своими стройными ногами в разлетающейся на морском бризе юбке. Стоило подойти выставленным на улицу столикам, как на них обернулись все посетители кофейни. В подобных заведениях всегда собирались только мужчины, но всё же они давали им некоторые послабления — глупые англичане, что с них взять. Иногда играло на руку не разубеждать людей о своём уме. Том отодвинул для Гермионы стул у самого крайнего стола — как они условились с проводником — и отправился заказать им кофе. Гермиона же положила перед собой аккуратно сложенную «Эджипшн Газет» в качестве условного знака. Они медленно потягивали отменный крепкий кофе из турки, как возле них появился высокий субтильный мужчина с пышными чёрными усами и белоснежной улыбкой. Он ничем не отличался от маглов, дымящих кальянами вокруг: тот же светлый костюм, та же красная феска. Но в его взгляде отчётливо искрилось что-то, что, Том знал наверняка, было магией. — Мистер Риддл? — поприветствовал мужчина. — Да, здравствуйте, — встал Том, протягивая руку. — А Вы, должно быть, мистер… — Пожалуйста, зовите меня Рашиди, — добродушно отозвался проводник. — Тогда зовите меня Том, — ответил он учтивой улыбкой. — Здравствуйте, Рашиди… — привстала Гермиона. — Добрый день, мисс Грейнджер, — египтянин принял её руку и поцеловал костяшки пальцев. Том пусто моргнул, но оставил всё на самотёк. В конце концов, правил приличия проводник не нарушил. — Вы тоже зовите меня Гермиона, — улыбнулась она, слегка покраснев. За многие годы обитания в прошлом его суфражистка едва научилась не открывать перед Томом двери. Ещё пятилетка, и, быть может, она освоит поцелуй руки. — Приятно познакомиться, — кивнул Рашиди. — Не желаете кофе? — вежливо предложил Том, пусть ему и не хотелось никого угощать. — Нет, благодарю, — слегка покачал головой и махнул рукой проводник. — Что ж, добро пожаловать в Александрию, — присоединился он к ним за столиком. — Как вы добрались? — Спасибо, превосходно, — вежливо ответила Гермиона. — Мы как раз нашли подходящую квартиру. — Отлично, отлично, — кивал Рашиди. — Вы молодцы, что сразу об этом позаботились. Волшебники здесь живут среди неволшебников, хорошо, что вы не потеряете деньги на гостиницах. Цены попросту грабительские с тех пор, как Британия взяла Египет под свою протекцию! Том слегка сузил глаза, но промолчал. Ему было необходимо произвести хорошее впечатление на Рашиди. Никогда не знаешь, что от него потребуется. Вместо этого он учтиво кивнул и принялся за то, что каждый британец умеет с рождения — разговаривать ни о чём. По традиции, такие беседы начинаются с обсуждения погоды — прекрасного, ясного, солнечного дня, не слишком жаркого, но и совсем не холодного. Рашиди рассказал об устройстве Волшебного Египта, которое, по правде говоря, не особенно впечатляло. Он входил в коалицию с остальными странами, когда-то принадлежащими Османской империи, и отвечал единому Совету — точнее, Дивану. Александрия была вторым по численности волшебного населения городом после Константинополя, который у маглов уже почти тридцать лет как стал Стамбулом. В Александрии не было никакой скрытой от глаз маглов — неволшебников, как тут их называли, — части, и вся волшебная торговля проходила на первом этаже Александрины или по совиной почте. — А когда мы её увидим? — нетерпеливо спросил Том. — А вы разве её до сих пор не видели? — удивлённо ответил Рашиди. Гермиона произнесла с недоумением в голосе: — Нет? Мы же не можем туда отправиться без Вас. — Это чудо света, вы не могли её пропустить… — в замешательстве пробормотал проводник. Том и Гермиона переглянулись. В Александрии, насколько им было известно, существовало только одно чудо света, и, если им не изменяла память, оно было разрушено, а окна их прошлого номера в отеле выходили на его руины. — Вы про Александрийский маяк? — уточнила Гермиона. — Конечно, а про что ещё? — Там же одни руины. — Вот я дурак, — хлопнул себя по лбу Рашиди. — Пойдёмте! Пропуска у вас с собой? Он повёл их по узким улицам к побережью. Гермиона следовала за ним, слегка нахмурившись от замешательства, а в Томе клокотала ярость. Он прекрасно умел чувствовать магию и теперь злился и на себя за то, что проморгал её, и на Рашиди за то, что тот не сказал сразу и выставил их идиотами. Наконец они подошли к побережью. Полукруг пляжа плавно перетекал в длинную тонкую каменную дорогу, ведущую к… руинам. Том нахмурился, но, прежде чем успел что-то сказать, Рашиди искоса взглянул на них и заявил: — А теперь посмотрите внимательнее. Неужели вы никогда не видели Маяк на картинках? Одно быстрое моргание, и перед глазами Тома тут же появилось каменное сооружение — после Эмпайр-стейт-билдинг его уже не удивить высотой, но всё же искусная работа завораживала. Квадратное основание поднималось на несколько этажей, переходя в более узкую круглую башню, простирающуюся в небеса, а на вершине ярко пылало гипнотическое фиолетовое пламя с бирюзовыми всполохами. От разбивающихся об остров волн летели солёные брызги, а тонкий туман окутывал подножие маяка серебристой дымкой. — Как это работает? — раздался восхищённый голос Гермионы. — Вариация заклинания сокрытия, — ответил Рашиди. — Нужно знать и верить, что Маяк существует, и тогда он появится перед глазами волшебника или волшебницы. Это, конечно, не значит, что туда можно проникнуть: для тех, кто не посвящён в тайну Александрины и у кого нет пропуска, это просто маяк, который мы уберегли от неволшебников, а отталкивающие чары лишь делают его более неинтересным. Из-за сильного переплетения с миром маглов аппарация в Александрии считалась дурным тоном. Однако, заверил их Рашиди, они смогут аппарировать прямиком в библиотеку из своей квартиры — это не возбранялось, а в случае с Александриной даже поощрялось, чтобы маглы поменьше лезли к руинам. Чары изменения восприятия не дадут им разглядеть здания, но всё же чем больше людей их используют, тем менее стабильным оно становится. Как выяснилось, наличие пропуска не гарантировало проход в библиотеку. В Вестибюле, выложенном от пола до потолка изразцами, их ожидал Сфинкс. Огромный лев с человеческой головой сидел, ходил взад-вперёд напротив двустворчатой двери, ведущей в главный читальный зал. Его карамельного цвета шерсть лоснилась в свете пламени расставленных повсюду свечей всех форм и размеров, а кисточка на хвосте вальяжно покачивалась из стороны в сторону. У женской головы было обманчиво-миловидное лицо с тёмными миндалевидными глазами, на самой глубине которых ясно читались свирепость и опасность, а из блестящих прямых чёрных волос, постриженных на манер модных причёсок в детстве Тома, торчали круглые мягкие львиные уши. — Добро пожаловать, — низким голосом поприветствовала их Сфинкс, слова гулким эхом отражались от керамики на полу и стенах. — Вижу, вас порекомендовали мои добрые друзья — Чжан и Рашиди. Но прежде чем вас пустить, нужно отгадать мою загадку. Правила просты: угадаете с первого раза — пройдёте, промолчите — отправитесь восвояси. — А если мы ошибёмся? — спросила Гермиона. Губы точёного лица растянулись в зловещей улыбке: — Я нападу. — А это единоразовая проверка или загадки сопровождают все посещения? — подал голос Том. Сфинкс хрипло рассмеялась, будто никогда не слышала ничего забавнее: — Конечно, все, — успокоившись, она добавила: — Вы считаете, что достойны знаний Александрины, если не в состоянии ответить на вопрос? — Отнюдь, — вежливо улыбнулся Том. — Мне просто интересно. Он не сомневался в успехе. Загадки — его конёк. А уж тем более, если разгадывать их предстояло вместе с Гермионой. — Рашиди, не подсказывай, — притворно пожурила проводника сфинкс. Затем она села, обхватив свои огромные когтистые лапы хвостом, и принялась нараспев читать стих:       Рождённый в пламени — огонь ему безвреден,       Он горд, могуществен и верен.       С ним магия сверкает ярче, чем всегда,       Его найти — удача, редкость и мечта. Том посмотрел на Гермиону, задумчиво прикусившую нижнюю губу: — Что думаешь? — Дракон? — с сомнением протянула она. — Кто ещё рождён в пламени? — Логично, — медленно ответил Том, но что-то ему в этом варианте не нравилось. — Хотя… Не знаю… Давно ли драконы верные? — Ну а кто ещё? Соплохвост? — прыснула она. — Это ваш ответ? — нараспев встряла Сфинкс, рассматривая свою лапу с ужасающе длинными, явно острыми на вид когтями. — Нет, мы просто рассуждаем вслух, — поспешил заверить Том, на всякий случай доставая палочку из кармана. — Ни с драконом, ни тем более с соплохвостом магия не сияет. У Гермионы округлились глаза: — В смысле не сияет? — возмущённо спросила она, нервно покосившись на теряющего терпение Сфинкса. — Драконов где только не используют! Непроницаемая кожа, ценные ингредиенты для зелий, сердцевины палочек… Том опустил взгляд на свою, и всё тут же встало на места: — Это феникс, — тихо сказал он. — Что? — переспросила Гермиона. — Феникс, — помахал он у неё перед носом палочкой. — Вот его найти — мечта, а при обнаружении дракона мечта только одна — унести ноги. — Точно! — воскликнула она и повернулась к Сфинксу. — Наш ответ — феникс! Из груди Тома вырвался непроизвольный раздражённый вздох, и он рефлекторно сжал палочку крепче. С неё бы не убыло в последний раз удостовериться, прежде чем оглашать ответ! Сфинкс прищурила глаза, и с губ Тома сорвался первый слог: — Экс… Но в следующий миг лев сделал шаг в сторону и широко улыбнулся: — Добро пожаловать в Александрину. Высокие двустворчатые двери с бронзовой филигранью распахнулись сами собой. Не теряя времени на лишние слова, не сговариваясь, они с Гермионой взялись за руки и сделали большой шаг вперёд. Тишина в комнате оглушала, а аромат старых чернил и пергамента кружил голову. Вдоль необъятного, расширенного магией помещения простирались бесконечные полки книг и свитков. Увитые магическими растениями резные колонны подпирали теряющийся в вышине потолок, на котором двигались зачарованные звёзды и планеты. Серебристо-фиолетовый свет падал на резной мраморный пол и тяжёлые деревянные столы из красного дерева, а на их лаковой поверхности таяли и растекались горячим белым воском яркие свечи. На небольшой площадке у входа расположился массивный том в чёрном кожаном окладе — должно быть, каталог. Он будто шептал свои загадки, обещал раскрыть свою силу и самые сокровенные тайны, спрятанные в древних томах. Каждый шаг гулко отдавался на светлом мраморе. Где-то вдалеке, едва различимая в этой расширенной магией бесконечности, виднелась винтовая лестница, ведущая на верхние этажи. Том не мог оторвать взгляда, но услышал прорезавший тишину вздох Гермионы. — Ах, Том! Это потрясающе! — воскликнула она, бросаясь ему на шею. — Ты такой молодец с ответом на загадку! Он совершенно забыл, на что совсем недавно раздражался.