Пропаганда

С самого раннего детства, когда Гермиона сталкивалась с несправедливостью, её сердце будто начинало перекачивать напалм вместо крови. Понятие справедливости давалось ей интуитивно: у каждого должны быть равные права, каждому полагаются равные возможности, и к каждому нужно относиться с равным уважением, независимо от пола, расы, происхождения, пока человек — или существо, раз уж она волшебница — не проявит себя недостойным этого. Конечно, многое определяет семья, капитал и гены, и из жизни в девяностых она прекрасно знала, что коммунизм, который сейчас строили направо и налево, не более чем красивая утопия: действительно совершенно равными люди быть не могут. Но всё же каждый имеет право поступить в Оксфорд, которого у простых людей раньше не было, пусть для кого-то это несравненно легче. Гермиона была готова бороться за справедливость и бороться за свои ценности, приступая к делу незамедлительно. Встретившись с отсталостью волшебного мира, она искренне сочувствовала унизительному рабству эльфов. Пусть общество — да и сами домовики — встретили её идеи весьма скептично, в глубине души она всё же лелеяла мысль, что однажды ей удастся добиться существенных положительных изменений. Не сразу строился и Рим. Находиться у власти, будучи волшебником, и палец о палец не ударить для того, чтобы предотвратить налёты, отчего страдают невинные люди, конечно же, было несправедливым. Коммунисты кичились тем, что, в отличие-де от подлых капиталистов, думающих лишь о деньгах и наживе на простых людях, они заботятся о работягах и действуют во имя всеобщего блага, ведь они двигаются к светлому будущему, где все равны и всё распределено поровну. К тому же волшебник по своей природе обладает несоизмеримым преимуществом по сравнению с маглами, что накладывает некоторую ответственность — «от каждого по способностям». Если ты в состоянии предотвратить смерти и разрушения — для чего даже не надо явно нарушать Статут, если подойти к вопросу с умом, — но ничего не делаешь, лишь заботишься о том, чтобы сохранить свою власть, то ты поступаешь несправедливо. Уже много лет они с Томом спорили о добре и общем благе, и, как ни крути, ему удавалось подкинуть ей пищи для размышлений и посадить зерно сомнений в своих (некогда казавшихся безусловными) убеждениях. Но даже если всё не так однозначно и категорично, как ей бы хотелось считать, невинные человеческие жертвы, раз кто-то позволяет себе вмешиваться, недопустимы. Её раздражало тотальное равнодушие волшебного сообщества по отношению к войнам и катастрофам маглов, но позицию невмешательства Гермиона ещё могла понять. Эгоистичное злоупотребление магией исключительно ради собственной выгоды — нет. Пока она гневно вышагивала под звук сирен по скрипучему полу крошечной спальни в наполовину застёгнутом платье, Том, загадочно ухмыляясь, затянул галстук и спросил: — Ты ведь согласна, что он не заслуживает к себе доброго отношения? — Конечно, нет, — резко остановилась Гермиона. — Но то, что он отвратительный человек, не даёт нам права им пользоваться. Так нельзя. — Кто сказал? — Ты не хочешь его наказывать, — проигнорировала вопрос Гермиона. — Ты просто хочешь получить желаемое. Для этого не нужно ни на кого нападать. — Согласен, — ухмыльнулся Том. — Но лёгкий испуг сделает его куда более сговорчивым. Вместо ответа Гермиона укоризненно посмотрела на него исподлобья с бесстрастным лицом. — Что? — насмешливо спросил он. — Можно просто попросить! — Ты правда думаешь, что он разбежался нам помочь? — хмыкнул Том. — Ты не настолько наивна. Если бы я был на его месте, я бы нам помогать не стал. — Почему ты всегда ждёшь от людей худшего? Ответом ей был долгий, пристальный взгляд. Наконец, Том произнёс: — И часто люди тебя приятно удивляли? — Бывало, — с лёгкостью ответила Гермиона. Она не стала говорить, что иногда этими людьми даже оказывался сам Том. Внезапно ей в голову пришла идея: — О! Мы могли бы спросить Ву! — нашлась она. — Он бы нам точно помог. — Он сам ничего не знает, — покачал Том головой. — Ему известно не больше, чем мы можем прочитать. Его семья разводит цилиней, а сфера интересов самого Тяньлуна — стихии. Теория бессмертия для него нечто вроде утопии, сказки дедов. На это Гермиона лишь цокнула, но затем спросила: — А с чего ты взял, что мэр что-то знает? — Не что-то, а кого-то, — поправил Том. — У него должны быть связи, и он сможет порекомендовать нас именитому Мастеру алхимии. Это гораздо быстрее и надёжнее, чем набиваться в подмастерья «с улицы». — Зачем Чэню это делать? — скептично спросила она. — Он явно не впечатлился нами во время знакомства. — А вот тут, милая Гермиона, — насмешливо протянул Том, — и встаёт вопрос, готова ли ты преподать ему небольшой урок. Она возразила: — Необязательно угрожать и калечить кого-то, чтобы получить желаемое. — Зато гораздо веселее… — лукаво отозвался Том. — Нет… — …И эффективнее! — насмешливо закончил он. — Нет! С ума сошёл? — Слушай, я не говорю, что мы туда придём и с порога приложим его Круциатусом. — Да ну? А как будто именно это. Ответом ей стал насмешливый, но слегка высокомерный взгляд: — Мы в чужой, недружелюбной к нам стране — лишняя шумиха ни к чему. Но не думаю, что Чэнь будет рад нам помочь. А он наш, ну, не единственный, но лучший шанс. — Тогда к чему эти рассуждения? — начала терять она нить разговора. — Просто хочу убедиться, что если, м-м, обстановка накалится, ты будешь со мной заодно, а не ставить палки в колёса. На мгновение Гермиона задумалась. В её картине мира, даже если друзья неправы, перед лицом опасности надо действовать сообща. Возмутиться и отчитать их за глупость можно позже. Но одно дело, когда вы с друзьями противостоите темнейшим из волшебников, а другое — когда ты заодно с их будущим предводителем. Гермиона снова отмахнулась от непрошеной мысли: в очередной раз она напомнила себе, что Том им — пока что — не стал. Сейчас он рассуждает вполне здраво, а перед собой она поставила задачу сделать так, чтобы всё так и оставалось. Снова взвыла сирена воздушной тревоги, заставив Гермиону вздрогнуть. — Ты готова? — спросил Том и, едва дождавшись её короткого кивка, схватил за руку. В следующий миг они уже были в Волшебном Шанхае. Когда они отправились туда в первый раз и ещё не знали место достаточно хорошо для аппарации, им пришлось воспользоваться основным входом в глубине одного из рынков. Протиснувшись через толпы людей, отсчитывающих пачки денег для покупки продуктов, и прошмыгнув мимо спекулянтов, торгующих за баснословные суммы более дефицитными товарами вроде одежды и краденных американских сухпайков, в самом конце одного из тупиков находилась неприметная стена, выложенная серыми камнями. Чтобы открыть проход, требовалось восемь раз постучать палочкой по одному из них. Оставалось лишь гадать, почему вход в волшебный мир располагался в месте, где в любую секунду может появиться заплутавший магл. Волшебный Шанхай застыл в прошлом. По обе стороны улиц теснились старинные резные деревянные домики с длинными козырьками крыш и выступающими решётками балконов. В воздухе над мощёной дорогой парили разноцветные круглые фонарики с зачарованными изображениями: резвились и изрыгали пламя драконы, трепетали крылья порхающих бабочек, на невидимом ветру срывались с ветвей лепестки сакуры, — отбрасывая яркий свет на крупные, сглаженные временем камни. Вместо остроконечных шляп, как в Британии, китайские волшебники предпочитали треугольные доули, но их изготавливали из стеблей неизвестных волшебных растений, а не бамбука. Мантии же носили из яркого тонкого шёлка с зачарованной замысловатой вышивкой, и в первый день Том ехидно заметил, что наконец-то нашлось место, где Дамблдор выглядел бы скучным. Однако после месяца регулярных посещений Волшебный Шанхай перестал казаться таким уж экзотичным. Стоило ногам коснуться каменной мостовой, они сразу же направились в отделение совиной почты. Вместо пергамента в Волшебном Китае использовали бумагу, хоть и несколько отличающуюся от привычной, — толстую бамбуковую, из коры тутового дерева или, для особых случаев, рисовую, — а писали тушью. Том, которому каллиграфия давалась несравненно лучше, раздобыл чистый лист, одолжил у почтальонов тонкую кисть и принялся составлять письмо мэру: — Посмотрим… — задумчиво почесал он висок резной рукояткой. — «Уважаемый господин мэр» — так подойдёт? — Думаю, мы не можем переборщить с вежливыми обращениями, — заметила Гермиона, всё ещё с переменным успехом осваивающая китайские правила приличия и строгую иерархию. — Согласен, — кивнул Том. — Тогда:       «Уважаемый господин мэр Чэнь:       Здравствуйте!       Спасибо, что нашли время прочитать моё письмо. С глубоким уважением пишу Вам…» — подойдёт? — Думаю, в самый раз, — кивнула Гермиона. В ответ он лишь фыркнул: — Сколько ненужных лишних слов, — и начал медленно выводить иероглифы. — Бла-бла, просим уделить нам время… — бормотал Том себе под нос. — «С уважением…» — Думаю, — поспешила заметить Гермиона, — лучше сказать: «С почтением». — Аргх, — рыкнул Том, но принялся за нужный иероглиф. — «С почтением, историк Том Риддл». В отличие от магловских чернил, зачарованная тушь высыхала мгновенно, но на всякий случай Том всё равно взмахнул палочкой, чтобы подсушить письмо. Затем послание было тщательно упаковано в небольшой конверт, который вместо сургучной печати перевязывали красным шнурком с кисточкой. Пока Том разбирался с узлом, Гермиона подобрала самую шуструю на вид сову: ошейниковую совку с огромными, как янтарные мячи-попрыгунчики, глазами и пёстрым серым оперением. Резко выхватив из рук конверт, птица широко расправила крылья и в следующее мгновение вылетела в окно, а они направились в своё любимое место Волшебного Шанхая: библиотеку.

***

Как ни странно, на первый взгляд Магловский Шанхай напоминал Нью-Йорк: современные — для того времени — небоскрёбы в стиле ар-деко, людные улицы, шумные причалы на берегу залива, огромные мосты, дорогие блестящие автомобили. На второй — ничем на него не был похож: через весь город тянулась река, забитая деревянными лодочками, автомобили перемежались рикшами, создавая заторы на широких дорогах, тут и там голодные оборванцы побирались на плошку риса, а по улицам были разбросаны мешки блок-постов и маршировали военные. Однажды, проходя мимо железнодорожного вокзала, они с Томом обратили внимание на столпотворение, что тянулось несколько кварталов к кассе, — люди спешили уехать из перенаселённого города, сдавшегося новому руководству. Июль в Шанхае начался с череды коммунистических — или, как называли их местные власти, освободительных — парадов. Признать по правде, ни Тому, ни тем более Гермионе не хотелось принимать в этом большого участия, но оставалась необходимость поддерживать образ заинтересованных и симпатизирующих иностранных учёных. Взвесив все «за» и «против» массовой манипуляции памяти, ведь одним Вентао им не обойтись, они всё же их посетили. К тому же они по-прежнему ждали ответа мэра Чэня, и, возможно, это тоже была своего рода проверка. Пара недель прошла в непрекращающихся массовых гуляниях: в толчее на главных улицах и в шуме, окутывающем весь город. Парады проходили почти что один за другим. Культурный, где участники несли гигантские изображения вырывающихся из оков рабочих, Свободы, в котором чествовали Освободительную армию, разъезжающую по центральной улице на лошадях, Рабочих с многочисленными плакатами с фотографиями Мао. По улицам двигались марширующие солдаты, громоздкие танки, танцующие молодые люди в национальных костюмах, усталые лошади и даже флотилии велосипедов. В середине июля наступило долгожданное затишье, но ответа мэра так и не последовало. Они с Томом договорились подождать до конца месяца, а затем подумать над планом «Б». Всё свободное время они посвящали исследованиям даосизма, внешней алхимии и древней китайской магии. Их стали узнавать в Волшебном Шанхае, а волшебники были гораздо более дружелюбны к иностранцам, чем маглы, что было неудивительно, ведь полное игнорирование мира за пределами зачарованной стены оказалось межнациональным феноменом. Библиотека встретила их привычным запахом старой бумаги и терпких чернил и улыбающимся лицом пожилого библиотекаря, который радовался им, как собственным внукам. Они с Томом расположились в своём привычном укромном уголке за низким столом, сидя на бамбуковой циновке на полу. Яркий солнечный свет проникал сквозь высокие окна, освещая золотистым сиянием резные стеллажи, полные древних свитков, и раскрытые на лаковом столе книги и заметки. Укрытая от суеты волшебных улиц, библиотека была святилищем, где древние знания ждали стать фундаментом для новых открытий. Гермиона осторожно развернула свиток, изучая изящные мазки китайских иероглифов: — Согласно этому, внешняя алхимия — вай дань шу — сосредоточена на создании эликсиров из минералов и трав для достижения бессмертия, — задумчиво произнесла она. Том наклонился, пристально рассматривая акварельные иллюстрации: — Да, но в конечном итоге все экспериментаторы травились ртутью, несмотря на зелья-антидоты. Алхимики упускали что-то очень важное. Гермиона потянулась за другим пыльным фолиантом, иероглифы на обложке которого гласили: «Секреты бессмертного пути». — А здесь был раздел об усилении ци с помощью дыхательных упражнений и различных поз, — заметила она. — По мнению этих учёных, продлить жизнь помогали телесные практики. Том скептично приподнял бровь: — Но одних физических упражнений недостаточно. Если бы мы смогли разработать метод прямого поглощения и усиления ци с помощью магии, это могло бы ускорить процесс культивирования в геометрической прогрессии. Гермиона постучала пальцем по странице: — Возможно, они также недооценили роль духовного просветления. Магловский даосизм делает акцент на гармонии с Дао — фундаментальной сущностью Вселенной, — задумчиво бормотала она. — Достижение бессмертия — это не только физическая, но и духовная трансформация. Том слегка ухмыльнулся: — Духовное просветление — понятие расплывчатое. Сила и знания дают гораздо более ощутимые результаты. Она перевела на него задумчивый взгляд: — Возможно, но ведь все предыдущие исследования были неудачными, — размышляла она. — Если цель — выйти за пределы смертных ограничений, то должны развиваться и тело, и дух. Том растянулся на полу возле стола: — В этом что-то есть. Помнишь концепцию Золотого ядра? Если мы сможем создать такое ядро с помощью магии, чтобы очистить и сгустить нашу жизненную силу… Гермиона нетерпеливо подпрыгнула на месте: — Возможно, с помощью серии заклинаний можно усовершенствовать магическое ядро, подобно тому, как люди пытались усовершенствовать свою ци. — Именно! — воскликнул Том, резко сев обратно. — И, возможно, они упустили из виду некоторые растения, может, некоторых магических существ, которые попросту не водятся в Китае, но которые могли бы послужить катализатором. Гермиона быстро перевела взгляд на потолок, вспоминая известные ей растения, а затем вновь посмотрела на Тома: — Помнишь Амарилис Фортуната? Он восстанавливает жизненные и магические силы… — Точно! — глаза Тома лихорадочно, жадно блеснули. — Наверняка есть что-то ещё! Разумеется, китайские волшебники ничего не обнаружили — редкий чародей вообще задумывается о путешествиях. Слияние восточных наработок и материалов со всего света может быть ключом. Казалось, от него исходит энергия, которой хватит, чтобы дать свет целому городу. Она практически вытекала из него, смешиваясь с его магией, и это попросту завораживало. Казалось, Том был живым воплощением любопытства и нетерпения, готовый свернуть любую гору, стоящую у него на пути. Он часто казался равнодушным, угрюмым, жёстким, нервно сжимал кулаки и сцеплял зубы, но стоило обнаружить зацепку для могущественного волшебства, и это был совершенно другой человек. Его жажда разгадать самые сложные загадки и искренняя влюблённость во всё волшебное завораживала, и Гермиона была готова пойти за таким Томом хоть на край света, позволяя себе обжечься о жар его энтузиазма. Том обвёл взглядом просторную библиотеку: — Какая ирония, не правда ли? Здесь собрано столько знаний, а ключ к разгадке лежит в том, что ещё не было опробовано — в слиянии старого и нового, Востока и Запада. — Мы ещё пока не знаем наверняка, — задумчиво ответила Гермиона. — Похоже на то. Но, может, в этом и заключается урок. Истинное восхождение на вершину открывается тем, кто открыт к различным точкам зрения. Том слегка ухмыльнулся: — Идеалистка. Гермиона игриво приподняла бровь: — Прагматик. — Прагматизм добивается результатов, — весело ответил он. — А идеализм придаёт этим результатам цель, — парировала она. Между ними установилось комфортное молчание, в воздухе витало невысказанное понимание. Предстоящий путь был неопределённым и чреват трудностями, но они ступали на него вместе. Неизведанность, подстёгиваемая любопытством, притягивала, манила, как сирены, затягивающие путников в пучины океана, и они оба не в силах были ей сопротивляться. — Том, — тихо начала Гермиона, — ты когда-нибудь задумывался о последствиях? — В каком смысле? — Попрать законы природы, достичь бессмертия — это серьёзные перемены, — нахмурившись, ответила она. — Как, по-твоему, это повлияет на тебя? На весь мир? На мгновение он задумался над её вопросом: — Любой достойный прогресс требует переосмысления границ возможного. Точнее, очередного доказательства, что магии подвластно всё, — серьёзно ответил он. — А мир… Мир приспособится, как и всегда. Гермиона вздохнула: — Может, ты и прав. Я лишь надеюсь, что в своём стремлении ты не потеряешь себя. Том пристально посмотрел ей прямо в глаза, но по ощущениям будто в самую душу: — Я не намерен ничего терять. Только приобретать.

***

Когда-то Гермиона считала себя жаворонком. Она без будильника просыпалась в восьмом часу и успевала переделать множество дел к тому времени, как её заспанные друзья выкатывались к завтраку. Но за пару лет совместного проживания с Томом ей ещё ни разу не удалось проснуться с ним одновременно. Том, судя по всему, подскакивал полным сил с первыми лучами солнца, как бы поздно они ни легли (ведь, по мнению Тома, сон — последнее, чем им стоит заниматься в кровати), и оставалось лишь гадать, сможет ли он вообще спать, если однажды их занесёт на север, где летом царят полярные дни. Вот и в этот жаркий июльский день Гермиона, открыв глаза, обнаружила возле себя пустую кровать. Сквозь щели бамбуковых жалюзи пробивался холодный утренний свет, сообщавший о раннем утре. Зевая, Гермиона вышла из спальни да так и осталась стоять с открытым ртом: Том шило-в-заднице Риддл, собственной раздетой до пояса персоной, отжимался в стойке на руках. Вытянувшись вдоль единственного незанятого мебелью или дверными проёмами участка стены, оклеенной пожелтевшими обоями с геометрическим узором, он с шумным вдохом опускался, почти касаясь головой пола, а затем с ещё более шумным отрывистым выдохом резко выпрямлял руки обратно, задевая пальцами ног низкий потолок. — Доброе утро, Гермиона, — запыхавшись, выдавил он, но всё же умудрился растянуть губы в перевёрнутую ухмылку. — Что молчишь, любуешься? — Не сверни шею, культурист, — лишь насмешливо ответила она, отказываясь с утра пораньше признаваться в том, что засмотрелась на его сильные руки. На это Том сдавленно рассмеялся и, аккуратно сгруппировавшись, опустил ноги на пол: — Ну раз ты так просишь, — весело сказал он и, поднявшись, в два быстрых шага оказался возле Гермионы. — Ты сегодня рано, — притянул он её к себе за талию и поцеловал в лоб. Её нос почти коснулся обнажённой влажной кожи его груди, а нос заполнил слабый мускусный отчётливо мужской запах, но удивительным образом пот Тома не был ей противен. Жар, исходящий от его тела, даже на расстоянии слегка обжигал её щёки. Тихо прочистив горло, Гермиона ответила: — И давно ты акробат? Не терпится проверить работоспособность крестражей? Том лишь громко расхохотался, а затем, успокоившись, заявил: — Я уже давно этим занимаюсь, — пожал он плечами. — Простые отжимания слишком лёгкие. — Возьми отягощение, — припомнила Гермиона термин из какого-то старого мужского журнала папы. Он смерил её задумчивым взглядом, а затем опустился на пол в упор лёжа: — Садись, — взмахом головы показал он на свою спину. — Будешь отягощением. Гермиона лишь моргнула: — Куда? — На потолок, — саркастично ответил Том. — На спину, конечно. — Я тебе хребет сломаю, — сопротивлялась Гермиона. — Пф-ф, — фыркнул он, — ты едва ли тяжелее пары питонов. И ты что, опять забыла, что ты ведьма? У нас целебных зелий целая зачарованная Незримым расширением прорва. Садись, — хоть его тон и оставался насмешливым, в нём сквозила некоторая властность. В каком-то смысле она была даже притягательной. Справедливо рассудив, что спорить бесполезно, Гермиона сделала, как было велено. Некоторое время ушло на то, чтобы подобрать подходящее положение: его спина оказалась слишком широкой, чтобы устойчиво усидеть верхом при учёте поджатых ног. В итоге Гермиона расположилась по-турецки между его лопаток, чувствуя, как под ягодицами перекатываются сильные мышцы. — Раз, — считала она, хихикая от необычных ощущений, — два, — чтобы не упасть, ухватилась она ладонью за основание его шеи, ощутив обжигающе горячую кожу, — три… Тут раздался тихий стук в окно. Подняв голову, Гермиона увидела небольшого сычика с ярко-красным конвертом. Она поспешила слезть с Тома и забрала послание у совы, тут же улетевшей с одним коротким уханьем. Достав письмо, она зачитала его вслух:       «Риддл:       Приходите ко мне в кабинет завтра в 16:00. Можете взять с собой Грейнджер». — Вот же хамская морда! — воскликнул Том с пола. — До «здравствуйте» и то не снизошёл. И что значит «можете»? Я же писал от нас обоих! Да уж, разговор предстоит интересный, — пробурчал он, вставая на ноги. Гермиона согласно кивнула: — И мэр наверняка зачаровал помещение на подавление магии, — вдохнула она, покачав головой.

***

Стоя у подножья широких ступеней, ведущих в ратушу, Гермиона поправила подол скромного шёлкового платья, подходящего для влажного июльского дня. Том взял её за руку, и под взглядом суровых охранников они медленно поднялись к ярко-красным парадным дверям, украшенным затейливой золотой резьбой. Наверху над ними раскинулась пагода с золотыми коньками и голубыми украшениями. Этим зданием можно было бы восхититься, если бы не липкий, душащий ужас, заполняющий всё естество, — подавляемая магия. — Готова? — голос Тома был ровным и не выдавал ни малейшего намёка на отчаяние, которое, она знала, он испытывал в окружении этих жестоких чар. — Конечно, — выдавила она, коротко улыбнувшись. Их провели по роскошным коридорам, в воздухе витал аромат сандалового дерева и чего-то ещё — возможно, волшебства, отчего она чувствовала себя на грани. Магия витала вокруг них, но они не могли за неё ухватиться, будто находились по ту сторону бронированного стекла. Кабинет мэра представлял собой величественную комнату с высоким потолком, куда мягкий солнечный свет раннего вечера проникал сквозь изысканные решетчатые окна. Мэр Чэнь поднялся из-за громоздкого стола из красного дерева, но кланяться, как предписывал китайский этикет, не стал, а лишь жестом выпроводил охранников за дверь. — Добро пожаловать, Риддл, Грейнджер. Присаживайтесь, — указал он на два широких резных деревянных стула с мягкими подлокотниками. — Спасибо, что приняли нас, господин мэр, — низко поклонившись, ответил Том. Хоть его тон и был уважительным, в нём также слышался и некоторый напор. Когда они уселись в кресла, появился слуга с подносом, на котором стояли изящный фарфоровый чайник и чашки с тончайшими стенками, осторожно его поставил и спешно удалился, закрыв за собой дверь. Мэр лично разлил чай с помощью магии, и янтарная жидкость мягко зашипела, коснувшись фарфора. Глянцевая поверхность была украшена древними рунами — Гермиона узнала символы процветания и долголетия, но другие были ей незнакомы. — Редкий сорт, — хвастался мэр Чэнь. — Выращен в высоких горах и настоян на травах, известных лишь немногим. — Восхитительно, — сказал Том, бесстрашно сделав глоток. Гермиона последовала его примеру, и на её языке расцвёл богатый, глубокий вкус. После минутного вежливого молчания Том слегка наклонился вперёд: — Господин Чэнь, я буду откровенен. Я пришёл попросить Вас о рекомендации в ученики мастера Чжана, потомка Дзю Йена и уважаемого алхимика. Мы с Гермионой восхищаемся его работами о философии бессмертия. Мэр слегка сузил глаза: — Мастер Чжан — затворник, посвятивший свою жизнь исследованиям вдали от посторонних глаз. Он не берёт учеников и не принимает посетителей, — жёстко ответил он. — Тем более таких, как вы. Гермиона почувствовала пренебрежение в его тоне: — Мы понимаем его потребность в уединении, — мягко вмешалась она. — Но мы считаем, что его руководство могло бы добавить неоценимый вклад в наши исследования. Оно может оказаться бесценным не только для нас, но и для всего магического сообщества. Взгляд мэра Чена остановился на ней и замер: — Всего магического сообщества, — скептично повторил он. — Знания — это обоюдоострый меч, Грейнджер. В плохих руках оно может привести к… нежелательным последствиям. — Тогда нам повезло, что наши намерения чисты, — нахально ответил Том, не отводя взгляда. Мэр с тихим звоном поставил свою чашку на стол: — Боюсь, я вынужден отклонить вашу просьбу. Местонахождение мастера Чжана известно немногим, и этим доверием я не могу рисковать. Гермиона вздохнула от разочарования — неужели они потратили столько времени впустую, ожидая его ответа, — но сохранила бесстрастное выражение лица. Она обвела взглядом комнату и обратила внимание на большую карту, висевшую на стене за столом мэра. На ней красными булавками были отмечены различные точки города. Брови нахмурились сами собой, когда она заметила, что многие из них сгруппированы вокруг районов, недавно пострадавших от бомбардировок. — Возможно, мы можем предложить что-то взамен, — сказал Том, его голос стал более жёстким. — Было бы прискорбно, если до Международной Конфедерации Магов дойдут слухи о некоторых действиях, которые могут противоречить Международному статуту секретности. Выражение лица мэра Чена не изменилось: — Вы мне угрожаете? — Отнюдь, — спокойно ответил Том. — Лишь напоминаю, что Китай всё ещё делит планету с остальным магическим сообществом. — Уверяю Вас, — по-прежнему ровным голосом произнёс Чэнь, — мои действия не выходят за рамки законов. Дела магловского мира сложны, и на них нелегко повлиять тем, кто занимает моё положение. Китайское Министерство на моей стороне. Взгляд Гермионы упал на стол, где неряшливо расположилась небольшая стопка документов. Из них выглядывал клочок пергамента с печатью, похожей на сигил, который она когда-то давно видела мельком в книге о магии хаоса из Запретной секции Хогвартса. — Конечно, — сказала она размеренным тоном, стараясь не выдать, как начало колотиться её сердце. — Но разве это не любопытно? Взрывы всегда обходят стороной определённые районы — районы, находящиеся в неприятной для Вас близости. И в то же время они происходят с удивительной частотой. Мэр перевёл на неё взгляд, в котором мелькнуло что-то опасное: — Война непредсказуема, Грейнджер. — И всё же в ней проявляются закономерности, — продолжала она размышлять вслух. — Особенно когда их направляет невидимая рука. Люди, прежде бежавшие из Шанхая, начинают задумываться, а так ли плохи коммунисты, если консервативная партия изо дня в день продолжает их бомбить. Не так ли? — жёстко добавила она. Том быстро посмотрел на неё, в его глазах мелькнула настороженность, но Гермиона продолжала: — Разразится грандиозный скандал, если всплывут доказательства того, что кто-то организовывал эти события ради личной выгоды. Да ещё и при этом нарушает Статут. В комнате воцарилась тишина. Чтобы отмахнуться от гнетущего чувства, усиливающегося пустотой подавляемой магии, Гермиона сделала ещё один глоток обжигающего чая. — Вы ступаете на опасную территорию, — тихо сказал Чэнь. — Возможно, — согласилась Гермиона. — Но и Вы тоже. Разница в том, что мы готовы пойти на этот риск с куда большей лёгкостью. Мэр откинулся в кресле, сцепив пальцы в замок на столе: — И что же, по-вашему, вы знаете? — Достаточно, — вмешался Том, воспользовавшись моментом. — Достаточно, чтобы создать для Вас проблемы, причём серьёзные. Однако мы разумны и справедливы, — обаятельно улыбнулся он. — Всё, что мы просим, — рекомендацию к Мастеру Чжану. Взамен Ваша… внеурочная деятельность останется нашим маленьким секретом. Гермиона пристально наблюдала за мэром. Не нужно было владеть легилименцией, чтобы разглядеть, как мэр тщательно взвешивает их слова. Она почти видела, как он просчитывает возможные последствия, угрозу его власти, вероятность того, что они блефуют. Наконец он вздохнул: — Вы более дотошны, чем я рассчитывал. — Мы предпочитаем слово «наблюдательные», — парировала Гермиона. Мэр Чэнь взмахнул палочкой, и из ярко-красного лакированного шкафа вылетели лист тонкой рисовой бумаги, резная изысканная кисть и бутылочка туши. Он аккуратно разложил писчие принадлежности и принялся тщательно выводить иероглифы. Наконец, он свернул бумагу в свиток и перевязал его малиновым шнурком с кисточкой. Чэнь протянул его Тому: — Это рекомендательное письмо к Мастеру Чжану. Не могу гарантировать, что он примет вас, но это всё, что я могу сделать. Том принял послание с благодушным кивком: — Мы ценим Вашу помощь. — Полагаю, это всё? — спросил мэр тоном, не терпящим дальнейших обсуждений. — И ещё кое-что, — добавила Гермиона. — Мы надеемся, что любая… деятельность, причиняющая вред невинным людям, будет немедленно прекращена. Мэр Чэнь резко стиснул зубы: — Вы смеете диктовать условия? — Мы предпочитаем считать это взаимопониманием, — спокойно заметил Том. — В конце концов, продолжение беспорядков не выгодно никому. Последовала ещё одна напряжённая пауза, а затем мэр слегка наклонил голову: — Хорошо. Раскланявшись, они поспешили прочь из приёмной, скорее на улицу, где снова смогут ощутить магию до самых кончиков своих пальцев. Гермиона чувствовала облегчение, но за ним таилось и беспокойство. Перед выходом из кабинета она бросила последний взгляд на карту на стене. Булавки, казалось, складывались в узор — паутину контроля, сплетённую человеком, готовым пожертвовать всем ради власти. Затем она перевела взгляд на другого человека, который придерживал для неё дверь, жаждущего могущества не меньше. Скорее всего, несравненно больше, хоть и не говорил об этом в открытую.