Пропаганда

Спустя ровно месяц плавания «Агапенор» пришвартовался в порту Сингапура. Позади остались Ливерпуль, Гибралтарский пролив, Порт-Саид, Суэцкий канал, Аден и Коломбо, а вместе с ними и восемь с половиной тысяч морских миль обманчиво однообразного океана. Жара в Сингапуре была нестерпимой. Гермиона вытерла лоб и закрутила неприятно прилипающие к шее волосы в пучок, который держался на макушке без помощи шпилек и лент, но это не помогло избавиться от противного чувства всепроникающей влажной духоты. Она перевела взгляд на Тома, который шёл рядом с ней с прямой спиной и расправленными плечами, выгуливая свою самоуверенность. Даже здесь, под палящим апрельским солнцем, его одежда казалась нетронутой жарой и влажностью, в то время как её собственная лёгкая блузка неприятно облегала тело, несмотря на Охлаждающее заклинание. И всё же Гермиона невольно любовалась тем, как изумительно Том выглядел в простой белой рубашке с аккуратно закатанными рукавами и бежевых льняных шортах после шокирующего утреннего заявления о неуместности чёрного в подобное пекло. На улицах Сингапура ощущалась напряжённость. С прошлого лета, как их предупредили на корабле, в колонии действовало чрезвычайное положение. Военные патрули и контрольно-пропускные пункты стали частью повседневного пейзажа. Форма цвета хаки и винтовки британских войск служили постоянным напоминанием о продолжительном коммунистическом восстании. И всё же туристические части города остались практически нетронутыми, а продавцы на рынке Китайского квартала продолжали свою торговлю как ни в чём не бывало, что казалось небольшим островком нормальности на фоне беспорядков. Гермиона и Том пробирались через разноцветные лавки, стараясь не обращать внимания на случайные взгляды окружавших периметр солдат и отдалённый гул военных машин. Вместо этого они предавались оживлённой суете экзотического места. — По крайней мере, здесь, — размышляла она вслух, прохаживаясь мимо торговцев, — опасность нам не грозит. Том острым взглядом проследил за парой солдат, исчезающих на улице. — Пока, — пробормотал он. — Опасность тебе не грозит, потому что ты ведьма, — добавил он, машинально проверяя палочку в кармане. — Но всё равно старайся тут ничего не трогать, здесь совершенная антисанитария. — Напомни ещё раз, — дразнилась Гермиона, — почему мы не могли отправиться в более цивилизованное место? Уверена, в «Раффлс» твоей чистоплюйской душеньке с удовольствием бы налили чаю, застелив свежую накрахмаленную скатерть. Том ухмыльнулся: — Скатерть нам и на корабле постелят, а настоящий Сингапур — нет. Наслаждайся. К тому же, — добавил он, кивнув в сторону ближайшего ларька, торгующего яркими тканями, — Чайнатаун предлагает возможность, которую никак нельзя упустить. Гермиона насмешливо приподняла бровь: — Возможность купить шёлковые платки? — Не притворяйся дурочкой, — ответил Том, закатив глаза, — тебе не идёт. Возможность попрактиковаться в китайском. Они остановились у одного из лотков, на котором пожилая круглолицая китаянка аккуратно раскладывала нефритовые подвески. Взгляд Тома задержался на затейливой резьбе, и он, прочистив горло, шагнул вперёд. — 我可以吻你多少钱? — спросил он своим обычным ровным, уверенным тоном. Рука женщины замерла в воздухе, а затем продавщица уставилась на него расширенными глазами. На секунду Гермионе показалось, что лингвистические успехи Тома произвели впечатление. Но в следующее мгновение черты лица женщины стали жёстче, и её рука метко ударила его по щеке. Гермиона тут же вскрикнула, но её заглушил возмущенный поток китайского языка, перемежавшийся восклицаниями и очевидными проклятиями. Продавщица махала руками и задыхалась от ругательств, будто Том оскорбил её прародителей. Он слегка отшатнулся, и, пожалуй, впервые на глазах Гермионы его самообладание на публике дало трещину. Никогда прежде она не видела его настолько растерянным, но тут он моргнул, и его взгляд резко ожесточился. Потирая щёку, Том потянулся к карману, в котором спрятал палочку… — Что ты ей сказал? — спросила Гермиона, стараясь не рассмеяться, и в одно движение повисла на его правой руке, всеми силами переводя его внимание. — Спросил цену, — буркнул Том. — Ты сама прекрасно слышала. Гермиона прикусила губу, пытаясь сдержать смех. Она повернулась к лотку и, призвав все свои новоприобретённые знания китайского, с горем пополам обратилась к продавщице. После недолгой, но тягостной беседы женщина хмыкнула, пробормотав что-то себе под нос, и вернулась к своим товарам. — Ты не о цене спросил, — сказала Гермиона, проглатывая окончания слов, чтобы не расхохотаться. — Ты сказал: «Могу ли я тебя поцеловать, за сколько?». Том застыл, нахмурив брови, а в его взгляде читалось столь несвойственное ему смущение: — Вовсе нет. — О да, — ответила она, и её смех громким хохотом наконец вырвался наружу. — Ты перепутал два «вэнь». «问» — «просить», четвёртый тон, а третий тон «吻» — «целовать». Слышишь разницу? Губы Тома сжались в тонкую линию, а тёмные глаза сердито сузились: — На слух не жалуюсь, — процедил он. — И не вижу ничего смешного. — Да ладно тебе, — всё ещё хихикала Гермиона. — Великий Том Риддл, мастер всего сущего, и перепутал тона? Уморительно! Том расправил плечи и смахнул воображаемую пылинку с рукава: — Невинная ошибка, и такого больше не повторится. — Конечно, не повторится, — сказала Гермиона, снова беря его под руку. Смех стих, превратившись в лёгкую улыбку. — Но приятно иногда видеть твою… человечность. Он лишь искоса посмотрел на неё и молча перевёл взгляд вперёд. С задумчивым выражением лица Том провёл языком по зубам, недобро сверкнув глазами. Они медленно шли прочь от лавки, но, сделав не больше десяти шагов, он что-то пробормотал себе под нос, едва двигая губами, и резко дёрнул запястьем. Откуда ни возьми сорвался мощный порыв ветра, едва не снёсший их обоих с ног. В следующую секунду послышался грохот и громкий женский крик. С холодеющим сердцем Гермиона резко обернулась через плечо. От сильного ветра деревянный козырёк лавки сломался и частично упал, придавив продавщицу. Нефритовые украшения разлетелись во все стороны, лески лопнули, и зелёные бусины с тихим стуком катились по пыльной дороге. Женщина кричала от боли, потирая глаз и ушибленную голову. С макушки к виску и вниз по лицу текла тонкая струйка алой крови, капая с подбородка. К пострадавшей на помощь уже подбежала пара молодых солдат в форме, и они быстро отбрасывали деревянные обломки в сторону, освобождая сплошь покрытую ссадинами продавщицу. От ужаса и возмущения у Гермионы разомкнулись губы, и она медленно повернулась обратно к Тому: — Зачем ты это сделал?! — гневно прошипела она и ткнула его локтем в бок. — Ты что, для этого учился магии стихий? Слегка закатив глаза, он посмотрел на неё сверху вниз: — Я дал ей сдачи, — ровным голосом ответил он. — Кто ей дал право меня бить? — Но это нечестно! — возмутилась Гермиона. — Она безоружная женщина, магл! Том лишь усмехнулся, будто в жизни не слышал ничего глупее: — То есть мне следовало ударить её в ответ? — гнев внутри него будто немного стих, уступив место колкости и веселью. — Как ты себе это представляешь? На мгновение у Гермионы не нашлось подходящих слов, а от возмущения хотелось топнуть ногой, вырвать свою руку и отправиться в противоположную сторону, прочь от этого жестокого сумасшедшего. — Ты не должен был вообще её трогать, — всё же процедила Гермиона. — Будь мужчиной! Нападать на женщину — последнее дело. — Ба! Что я слышу, — уже откровенно насмехался Том. — То есть женщине меня бить можно, а мне ей дать сдачи — нет? — Ты мужчина, ты сильнее, — всё же вырвалась Гермиона и скрестила руки на груди. — Будь выше этого. Том насмешливо покачал головой: — Как типично, — ухмыльнулся он. — Суфражистки требуют равных прав там, где им это выгодно, но где не очень — взывают к «будь мужчиной». Сама постелила эту кровать, будь добра, теперь ложись. — Это гораздо сложнее, чем просто «все равны», — парировала Гермиона. — Есть вещи в которых мы не можем быть равными, как бы мы ни старались. — Но не эти. Будь уверена, если что-то мне угрожает, я не стану этого терпеть, — пожал Том плечами. — Так же как и если оно угрожает тому, что для меня ценно. Она ответила ему усталым взглядом: — Мир — это не бесконечное поле боя, — пожурила Гермиона. — Позволь себе хоть немного благородства вместо жажды возмездия, и ты удивишься. — Ничто стоящее не может быть в безопасности, — задумчиво ответил он, потянувшись к её руке, чтобы переплести их пальцы. — Ждать обратного, не держать это в уме — инфантильная наивность. Смирившись с бесплодностью спора, Гермиона позволила молча взять её за руку, а сама обдумывала произошедшее. Конечно, это был отвратительный, бесчестный поступок, что-то на уровне между дикими зверьми и пещерными людьми. Но, с другой стороны, Гермиона и сама не из тех, кто подставляет другую щёку. Если быть до конца честной с собой, она, бывало, била первой. И уж точно она бы поступила так же, как продавщица, предложи ей кто-то подобную скабрёзность, но снесла бы она молча пощёчину за досадное недоразумение? Вряд ли. По мере того как они шли по оживлённым улицам, напряжение рассеивалось. Гермиона украдкой поглядывала на Тома, выражение лица которого оставалось задумчивее обычного. Не произнося ни слова, они продвигались по узким улицам Сингапура, но молчание удивительным образом не вызывало никакой неловкости. День продолжался своим чередом, погружая их в чарующий хаос Китайского квартала. Они любовались лавками и пробовали горячие, с пылу с жару, пельмени и тех-тарик — крепкий чёрный чай со сгущённым молоком. Чем больше они погружались в экзотическую обстановку, тем больше растворялась неприятная горечь неразрешённого спора, и вскоре вовсе исчезла, будто ничего и не произошло. Они снова попытались пообщаться с местными на китайском, придя к неутешительному выводу, что их уровень ещё недостаточен. Не когда в это самое время британские военные корабли на реке Янцзы обстреливают снайперы Народно-освободительной армии Китая.

***

Гавань Гонконга встретила их настоящей симфонией: докеры горланили указания, тележки грохотали по булыжникам, в небе непрерывно кричали чайки. Густой влажный воздух неприятно отличался от свежего морского бриза, к которому так сильно привыкла Гермиона за почти полтора месяца путешествия на корабле. Поправив широкополую шляпу, она проследила за тем, как Том спускается по сходням. Даже в беспечной походке он сохранял грацию, но в этот раз Гермиона отчётливо чувствовала его нетерпение. — Не отставай! — весело ухмыляясь крикнул он ей через плечо, прорезая голосом какофонию порта. Вместе они пробирались по лабиринтам улиц к своему отелю — скромному, но элегантному заведению, расположенному в самом центре Чимсачёй. На их удачу экипаж корабля помог забронировать номер заранее. Оставь они всё до прибытия, то вполне могли бы остаться без ночлега на неопределённый срок: город кишел людьми, вынуждая их проталкивать себе дорогу локтями. Перед лицом коммунистической угрозы китайцы при малейшей возможности массово покидали свои города. Комната была простой, но очаровательной: отполированный паркет, высокие потолки и большие окна, в которые проникал теплый золотистый свет позднего вечера. У окна стоял небольшой письменный стол, что будет удобно для их приготовлений к поездке в Китай, а за матовой стеклянной дверью скрывалась просторная уборная с глубокой чугунной ванной на резных ножках. Гермиона со стоном рухнула на кровать и сняла туфли: — Сорок дней в море! Земля как будто до сих пор качается. — Привыкнешь, — ответил Том, укладывая их багаж на подставку. — Если что, сварим Укрепляющий раствор. Климат, часовой пояс — всё это пустяки, а Гонконг — лишь короткая остановка. — Адаптация важна, — возразила Гермиона, лениво вставая с кровати. — Мы не добьёмся прогресса, если будем слишком измотаны, чтобы думать. Кроме того, нам нужно отточить китайский. Последующие дни слились в единый вихрь занятий и исследований. Днём они бродили по улицам, погружаясь в язык и культуру. Они разговаривали на китайском при любой возможности, используя шанс отработать тональность и набраться беглости. Гонконг был гораздо более развит, чем Сингапур, с куда большим числом британских экспатов. Это позволяло чувствовать себя уютнее, а местные жители радушнее относились к их попыткам освоить язык. За считанные дни они достигли огромного прогресса, хоть и не без помощи Мозгового эликсира Баруффио. По вечерам они читали книги по даосизму из местных магазинов и библиотек. С каждым днём интерес Тома рос всё сильнее, хоть магловские тексты никак не могли помочь с практической стороной исследования бессмертия. Магические книги станут им доступны в Волшебном Шанхае, а пока что можно было довольствоваться тем, что есть. «Никогда не знаешь, какая крупица магловских заблуждений может быть ключом к упущению волшебников», — объяснял свою логику Том. Однажды вечером, после особенно душного дня, проведённого в городе, Гермиона решила принять ванну. Она наполнила глубокую чугунную ёмкость горячей водой, добавив несколько капель эфирного масла, купленного на ближайшем рынке. Насыщенный аромат жасмина наполнил комнату, и она с довольным вздохом погрузилась в шелковистую воду среди облаков белой мыльной пены. Не успела она начать расслабляться, как резко распахнулась дверь в номер: — Гермиона, — раздался взволнованный голос Тома. — Ты только послушай! Гермиона закатила глаза, но не смогла подавить улыбку: — Я немного занята, Том, — крикнула она из ванной. Не обратив на её замечание внимание, он продолжал: — Я нашёл нечто поразительное, — его шаги приближались к стеклянной двери, смешиваясь с шелестом страниц. — Это трактат о даосских ритуалах и их связи с У-вэй — беспрепятственного действия, точнее… Э-э, недеяния. Думаю, мы могли бы начать наши исследования отсюда. Ручка двери повернулась, и в неё влетел стул, стоявший до этого за письменным столом. Следом шёл Том, уткнувшись носом в потрёпанную книгу. Гермиона чуть сдвинулась, сгребая пену себе на грудь: — Если ты собираешься читать мне лекцию, хотя бы подожди, чтобы я помылась. Стул опустился возле ванны, а на него — Том, по-прежнему не отрываясь от книги: — Чего я там не видел, — пробормотал он, совершенно не принимая во внимание даже возможность подобной неловкости. — Послушай-ка вот это: «Путь к бессмертию лежит в гармонии с естественным порядком, но требует сознательных действий, чтобы выйти за рамки обыденности». Оставалось лишь тяжело вздохнуть. Когда Том настолько погружался в какую-то идею, весь мир переставал для него существовать. В такие минуты даже разорвать связь Земли и Луны казалось проще, чем оторвать его от книги. Но отрицать, что подобная жажда знаний, увлечённость её не привлекала, было бы глупо. Гермиона лишь облокотилась на бортик ванной и принялась наблюдать, как его длинные пальцы быстро перелистывают страницы, а тёмные глаза бегают по строчкам: — Продолжай, — заинтригованно сказала она. Том читал размеренным голосом: — «Чтобы достичь вечного, нужно сначала растворить себя в пустоте, позволив сущности соединиться с Дао», — глубокий баритон отражался от кафельных стен. — «Этот процесс требует владения физическими и метафизическими сферами, включая пять элементов и внутреннюю алхимию духа». Слова тяжело повисли в воздухе, а мысли Гермионы начали обгонять друг друга, перескакивая с серьёзных философских размышлений к магнетическому влечению, которое оказывал на неё Том, когда настолько погружался в сложные материи: — Значит, речь идёт не только о зельях или заклинаниях. Это… философия? — тщательно подбирала она слова, пытаясь уцепиться за более серьёзную нить рассуждений. — Философия как средство манипулирования тканью бытия, — поправил Том, рассеянно зачесав тёмную чёлку назад, но мягкие волосы снова упали на лоб. — Если автор прав, то бессмертие — это не единичное достижение, а состояние души, культивируемое с течением времени. Гермиона прислонилась спиной к прохладному бортику ванны, рассеянно выводя пальцами узоры на воде: — Звучит опасно абстрактно, даже для тебя. Как вообще можно начать «растворять себя»? — Вот в чём вопрос, — задумчиво сказал Том и, прикусив губу, продолжал быстро пробегаться глазами по тексту. — Здесь говорится о «внутренней алхимии», но всё безумно расплывчато. — Может, текст намеренно расплывчатый, — предположила Гермиона. Слегка наклонив голову, она обводила взглядом его чёткую линию челюсти, острые скулы на бледной гладкой коже, но больше всего её привлекали его глаза: бездонные чёрные дыры, притягивающие в себя каждую крупицу знаний, оказавшуюся достаточно близко. — Существуй пошаговая инструкция, проблемы обретения бессмертия бы не стояло. Том презрительно хмыкнул: — Неясность — это щит для тех, кто не способен постичь истинную сложность. Гермиона ухмыльнулась: — Или предупреждение для тех, кто думает, что сможет обманом добиться понимания. На мгновение воцарилось молчание, нарушаемое лишь редким шелестом страниц, когда Том перелистывал книгу. Гермиона же бесстыдно им любовалась, чувствуя, как по телу распространяется жар, никак не связанный с температурой воды. От влажности на улице и в ванной его белая рубашка казалась более прозрачной, и сквозь тонкую ткань можно было различить очертания круглых мышц плеч и крепких бицепсов. Не помогало и то, что от полной наготы её отделяла лишь охапка белой пены. Наконец, Том заговорил снова: — Самое большое препятствие — это иллюзия контроля, — его голос стал тише. — Нужно отказаться от желания повелевать стихиями и вместо этого стать с ними единым целым. Гермиона ехидно протянула: — Ну всё, Том. Не видать тебе бессмертия. Чтобы ты — и отпустил контроль? Впервые за всё время их беседы в ванной он поднял глаза от книги, но едкое раздражение в них быстро сменилось на лукавый блеск, стоило ему встретиться с Гермионой взглядом. Должно быть, все её помыслы — чистоты которых не добиться простым мытьём — отчётливо читались на её лице, потому что его губы растянулись в широкой довольной ухмылке. Том сел на эмалированный бортик, удерживая руку с книгой подальше от возможного попадания воды. — Это средство достижения цели, — ответил он более глубоким голосом. — Я не собираюсь вверяться ни в какую пустоту, что бы ни говорил этот автор, — пальцы другой руки обвели выглядывающую из-под пены коленку и медленно двигались вверх по её бедру. На коже Гермионы проступили мурашки, несмотря на горячую воду. — Но если понимание методов приблизит меня к цели, я приспособлюсь. Длинные пальцы проскользнули по скользким от мыла и масляной воды — ни по какой другой причине — половым губам, отчего Гермиона лишь тихо ахнула. В ответ Том насмешливо провёл языком по своему клыку и продолжил: — Вот ещё один интересный пассаж, — пальцы медленно обводили клитор, и Гермионе требовались все остатки самообладания, чтобы продолжать внимать философскому трактату. — «Чтобы преодолеть смертность, нужно овладеть дыханием как основой самой жизни. Дыхание управляет потоком ци, а с совершенной ци приходит очищение тела, обострение ума и пробуждение души. Только тогда практикующий может открыть небесные врата». Подавив стон, Гермиона насмешливо заметила: — Небесные врата? Как-то слишком поэтично, чтобы ты относился к книге всерьёз. — Не так поэтично, как звук моего имени на твоих губах, когда я делаю так, — по очереди ввёл он в неё два пальца и принялся размеренно двигать ими, отчего она уже не могла сдерживать протяжных стонов. Некоторое время он просто наблюдал за ней, и с каждым вырывающимся у неё вдохом его глаза будто темнели всё больше. Наконец, он сказал: — Итак, продолжим, — его голос стал ниже. — «Однако этот путь чреват опасностями. Без гармонии практикующий рискует нарушить равновесие, что может привести к безумию, распаду личности или даже смерти». Его пальцы проникали всё глубже, а большой умело ласкал клитор. Гермиона вцепилась в бортик ванной, чтобы не соскользнуть в воду, но силы постепенно покидали её. Идеальный ученик, гордость школы — Том быстро осваивал новые знания, и то, что ей нравилось, не было исключением. Он умело играл на ней, а ей оставалось лишь убедиться в том, что единственное, в чём она захлебнётся, — собственном удовольствии. Том тем временем продолжал читать: — «На последних этапах практикующий должен создать Золотой эликсир — метафорическую дистилляцию чистоты души и её соответствия Дао. Эликсир нельзя получить силой; это результат внутренней трансформации, требующей многих лет медитации и совершенствования». Нахмурившись, он принялся быстрее двигать пальцами, отчего Гермионе едва удавалось вникнуть в смысл сказанных слов. Ещё немного… — Что ж, мы ещё успеем подумать о коротком пути без долгих лет медитации, — заявил он, не прекращая её ласкать, и отложил книгу на стул. — Сейчас есть дела поважнее. Освободившейся рукой он скользнул по её влажной груди, крепко сжал её, а затем ущипнул за твёрдый, несмотря на горячую воду, сосок. Маслянистая жидкость будто усиливала чувствительность, и это движение стало последней точкой. Горячие волны окутывали её со всех сторон: оргазм разливался жаром изнутри, а вода в ванной укрывала тело снаружи. Гермиона чувствовала себя невесомой, парящей в облаке с ароматом жасмина, и лишь сильные руки Тома удержали её от того, чтобы утонуть — во всех смыслах. Зрение затуманилось, а пальцы на ногах непроизвольно сжались. Колени слегка дрожали, и из последних сил она упёрлась стопами в стенку ванны, не давая себе соскользнуть. Будто сквозь толщу воды Гермиона услышала тихий лязг пряжки ремня.

***

Жаркий влажный воздух Гонконга обволакивал Гермиону, когда она ступила на асфальт взлётно-посадочной полосы аэропорта Кайтак. Их ждал пузатый серебристый самолёт, так сильно отличающийся от знакомых ей в её времени. Его корпус тускло поблёскивал в лучах раннего утра. Возле неё уверенно шёл Том, ведя себя так, будто самолётами он летает так же часто, как чистит зубы. И всё же поездка сопровождалась тревожным предчувствием: — Может, не стоит ехать в Шанхай, — пробормотала Гермиона себе под нос. — Вчера он пал коммунистам. Думаешь, там безопасно? Голос Тома был спокойным, но твёрдым: — Мы зашли слишком далеко, чтобы поворачивать назад. Главное долететь, а там мы попадём в Волшебный Китай, и порядок. Не сказать, что это успокоило Гермиону. Она окинула настороженным взглядом других пассажиров — бизнесменов в костюмах по европейской моде, семьи, цепляющиеся за свои вещи, и нескольких одиноких иностранцев, таких же, как они сами. Напряжение трещало в воздухе, как статическое электричество. Сидения на борту самолёта оказались гораздо более просторными и удобными, чем она их запомнила в тринадцать лет. Слабый запах керосина и чистящих средств смешивался с нервной энергией пассажиров. Гермиона и Том заняли свои места в центральной части салона. Усевшись, Том протянул ей книгу на китайском, купленную в магазине накануне. — Лучше продолжать читать, — пробормотал он. — Если кто спросит, мы историки-культурологи, изучающие культурные сдвиги в Китае. Гермиона кивнула, хотя едва разбирала слова на странице. Её китайский значительно улучшился за прошедшие четыре недели в Гонконге, но сейчас мысли были слишком далеко. Самолёт с рёвом двигателей взлетел над водами гавани Виктория. Первый этап полёта прошёл без происшествий, и они приземлялись в Нанкине на короткую дозаправку. Пейзаж внизу сменился с мерцающего побережья на раскинувшиеся фермерские угодья, усеянные застрявшими во времени деревеньками. В ожидании вылета Гермиона снова попыталась вникнуть в книгу, но даже не могла осознать её названия. Мысли устремлялись к палочке, спрятанной в глубоком кармане юбки. Следующий отрезок пути — до Шанхая — стал более напряжённым. Пассажиры принялись тревожным шёпотом обсуждать новости, и с каждой минутой домыслы о коммунистах становились всё более устрашающими. Шёпот перерос в гомон и вскоре достиг визгливых ноток. Одна из пассажирок упала в обморок, и стюардесса побежала за нюхательной солью. Наконец, они начали снижаться к аэропорту Лунхуа, и к тому времени вечернее солнце уже заливало город красноватым светом, отражавшимся от золотой змеи реки, извивающейся под самолётом. — Приготовься, — шепнул Том после мягкой посадки, глядя на военных через иллюминатор. Атмосфера аэропорта разительно отличалась от кипящей энергии Гонконга. Вдоль взлётно-посадочных полос стояли военные машины, а солдаты отрывистыми командами направляли пассажиров. Ступив на асфальт, у Гермионы свело желудок от тревоги. Когда они подошли к паспортному контролю, пограничник взглянул на их паспорта и что-то пролаял на китайском языке своему начальнику, но толстое стекло не дало разобрать слова. Начальник, мужчина лет сорока с тяжёлой челюстью и жёстким взглядом, жестом попросил их отойти в сторону. — Какие-то проблемы? — спросила Гермиона на безупречном китайском, стараясь не показать, как бешено колотится сердце. Мужчина проигнорировал её, жестом приказав им следовать за собой. Их провели в небольшую, тускло освещённую комнату для допросов с металлическим столом. Стены были голыми, за исключением свежего портрета Мао Цзэдуна, криво висевшего позади стола. Переступив порог, Гермиону окатило уже знакомое, но всё такое же отвратительное ощущение устрашающей, отчаянной опустошённости. В последний раз она чувствовала подобное, когда Том сомкнул на её запястьях подавляющие магию наручники. Она искоса посмотрела на него, а он встретился с ней взглядом. В тёмных глазах на побледневшем лице вспыхнул ужас, но, моргнув, он вернул себе самообладание и расправил плечи. Том взял её за руку и слегка дёрнул, таким образом показывая, чтобы она последовала его примеру и выпрямила спину. Вошёл солдат с их паспортами. За ним следовал мужчина в свежей, тщательно выглаженной военной форме с кипенно-белым воротничком, держа под мышкой фуражку. Он представился как капитан Ли. — Итак, британские граждане, — начал капитан Ли формальным, отточенным, резким тоном, — прибыли в Шанхай на следующий день после его освобождения. Согласны, что это подозрительно?