Пропаганда

Широкий иллюминатор открывал вид на бескрайний тёмно-синий океан и отчаянно голубое небо. Корабль слегка покачивало, но едва ли это можно было назвать качкой по сравнению с болтанкой на шаландах, на которых летом мальчиков из приюта Вула отправляли ни свет ни заря с моряками на летних вылазках к морю — как говорили воспитательницы, чтобы приучить их к труду и сделать настоящими мужчинами. Том же ещё в раннем детстве понял, что настоящим мужчиной человека делает не умение удержать свой завтрак в желудке и поймать рыбу к обеду. Настоящий мужчина привёл свою женщину в роскошную каюту, обитую красным деревом. Две узких резных койки были заправлены хрустящим белым постельным бельём из плотного хлопка, у дальней стены возле окна расположился трельяж из такого же красного дерева, а сбоку — небольшой шифоньер из того же гарнитура. Ковролин был приятного кремового цвета, и на нём не было ни единого пятнышка, будто свежий постелили специально перед их прибытием. Лакей в тёмно-синей ливрее с латунными пуговицами занёс их багаж в каюту и, откланявшись, удалился, спрятав в карман хрустящую пятифунтовую купюру с заверениями, что никто их не побеспокоит, что если им что-то нужно, достаточно нажать на кнопку вызова «вот тут над кроватью» и что ужин накроют в семь. Настоящий же мужчина первым делом достал свою волшебную палочку и приготовился трансфигурировать две узких койки в одну просторную кровать — у него были большие планы на свою женщину в ближайшие сорок — или около того — дней. — Том, что ты делаешь? — спросила у него из-под локтя Гермиона, пока он раздумывал над наиболее эффективным решением проблемы прикрученных к полу ножек. — Собираюсь объединить койки и сделать одну большую кровать, — бросил он через плечо, прикидывая, стоит ли просто испарить болты. В ответ раздалось возмущённое: — Ты с ума сошёл? — Отнюдь, — с другой стороны, испарение болтов — плохая идея, возможно, койки придётся возвращать на место для уборки. — Силенцио! — принялся призывать он на стены и пол. — Не поможешь? Гермиона подключилась к наложению заклинания Немоты, но всё же продолжала зудеть: — Нельзя просто брать и менять мебель, — бубнила она, — во-первых, это нарушение техники безопасности, а во-вторых… — А во-вторых, я не собираюсь спать отдельно, — перебил он, возвращаясь к проблеме болтов, — когда у меня столько идей, чем я мог бы заняться с тобой в одной кровати. Том обернулся через плечо, чтобы встретиться с ней взглядом. По слегка расширившимся зрачкам Гермионы было очевидно, что она ясно поняла, что именно он имел в виду. В ответ он ухмыльнулся на левую сторону. — Но горничная заметит уже вечером, когда придёт застилать кровать перед сном, — возразила Гермиона. — Зачем создавать себе лишние проблемы ради секса? — Какие проблемы? Мы волшебники, мы можем это сделать буквально на штурвале, и никто об этом не узнает, — усмехнулся Том. Он замечал, что магловское воспитание оставляет довольно глубокий след, укрепляясь где-то на подкорке сознания. Ему и самому иногда приходилось себя одёргивать от старых привычек, хоть магия и давалась ему интуитивно. Гермиону его предложение не особенно впечатлило: — Давай хотя бы на штурвале мы этого делать всё же не будем, — хмыкнула она, закатив глаза. — Ну давай, — широко улыбнулся Том, позволяя ей разыгрывать скромность. Впереди их ждало больше месяца однообразного морского пейзажа. Рано или поздно даже на воду смотреть надоедает, что бы ни говорили маглы. — Но я всё равно не понимаю, почему ты согласно сдвигала кровати в Лондоне, но отказываешься здесь. — Потому что здесь они прикручены к полу, — скрестила Гермиона руки на груди, раздражённо сдув упавшую на лицо прядь. Том лишь насмешливо покачал головой и повернулся обратно к основанию койки. — Редукто! — призвал он на первый из болтов. — Обалдел?! — Редукто! Редукто! — спокойно продолжал вызывать он на каждый, даже не оборачиваясь. — Экспеллиармус! — крикнула Гермиона, и его палочка вылетела у него из рук и укатилась под койку у противоположной стены. Первой реакцией была рефлекторная вспышка гнева — кто-то посмел его обезоружить! Второй же было веселье от того, что это всего лишь Гермиона и её занудство. Том медленно встал и повернулся, встретившись с её расширившимися карими глазами с золотистыми прожилками. Её сердитый взгляд продолжал метать молнии, но на его глубине можно было различить лёгкий страх того, что она перегнула палку. Разумеется, Гермиона не стала бы нападать дальше — она слишком благородна для того, чтобы ударить безоружного, и прекрасно усвоила, что в случае чего Том всегда даст ей сдачи. Подобрав палочку, он подошёл вплотную к ней и провёл кончиком вдоль её горла к подбородку. В этом не было никакой угрозы, скорее это своеобразная ласка, но Том с удовольствием отметил, как двигалось её горло от тяжёлого глотка. — Перестань думать как магл, — низким голосом сказал он, — ты слишком хороша для этого. Мы сто раз ещё разберёмся с тем, как всё провернуть, не нарушив Статут. Он стоял так близко, что вместо воздуха вдыхал запах её волос, в который вместе с возвращением в Лондон вернулся и прежний, привычный тонкий цветочный аромат. Кончиком палочки Том приподнял её подбородок и посмотрел прямо в глаза. Гермиона явно старалась успокоить бешено стучащее сердце: её ноздри раздувались чуть сильнее, а грудь вздымалась от глубоких, медленных вдохов, касаясь его рёбер. Свободной рукой Том скользнул вдоль её локонов к талии и прижал к себе ещё ближе, вовлекая в глубокий, чувственный поцелуй. Палочки вскоре были забыты. Впрочем, как и болты на койке. Одежда валялась разбросанной по полу каюты, и Том крепко прижимал Гермиону к стене, поддерживая под ягодицы одной рукой, а другой стаскивал последнюю часть её наряда — шелковистые чулки. Его же собственные брюки были спущены до колен вместе с бельём, чтобы не тратить на них даже жалкие секунды. Гермионе оставалось лишь поверхностно дышать, поскольку её грудь крепко придавливал его торс, чтобы удержать её на весу, и впиваться ногтями в его спину, отчего по коже бежали колючие, приятные мурашки. Но, конечно, она не собиралась молча безвольно болтаться у стены и вместо этого с тихими стонами целовала его шею, проскальзывая зубами к месту, где она переходит в плечо, что совершенно не помогало его и без того крепко стоявшему члену, прижатому к её обжигающим половым губам. Пальцы скользили по горячей гладкой коже вслед за чулком, обнажая стройные её ноги — возможно, стоило их оставить, возбуждение и без того было слишком сильным, но Том хотел чувствовать каждый дюйм её кожи на своей талии, а капли её густой смазки, уже стекавшие к его яйцам, стоили каждой секунды этой сладкой пытки. Избавившись от нейлона, Том с ловкостью пальцев и небольшой толикой магии одним щелчком расстегнул её пояс от чулок и позволил ему упасть на свои стопы. Гермиона обвила его своими ногами, он слегка отвёл бёдра назад, направил головку члена к её входу и медленно вошёл в неё, вызвав у них обоих протяжный стон. Удерживая её ягодицы, Том ритмично толкался в неё, чувствуя, как по его груди проскальзывают её твёрдые соски. Стоны Гермионы становились всё громче, а его имя срывалось с её губ всё чаще. Было так хорошо, слишком хорошо — чтобы не кончить слишком быстро, Том даже мысленно стал считать от ста к одному на парселтанге. Как и всему, что она делала, Гермиона отдавалась ему полностью, со всей страстью, а потому довольно быстро она кончила, слегка обмякнув у него в руках. Прикусив губу от невероятных ощущений того, как она изнутри сжимает его член, Том любовался её затуманенными похотью глазами и наслаждался чувством полной власти над ней. Но он не собирался легко её отпускать. Подождав несколько секунд, пока её оргазм сойдёт на нет, а взгляд вновь станет осмысленным, Том, не выходя из неё, подхватил Гермиону ещё крепче и перенёс от стены прямо на пол. На краю сознания промелькнула мысль о микробах, но он напомнил себе, что волшебник, а кремовый ворс казался достаточно чистым — возможно, самым чистым из всего, что он видел у маглов, и от него исходил приятный запах каких-то чистящих химикатов. — Может, — насмешливо протянул Том, аккуратно вытаскивая её волосы из-под спины и позволяя им разметаться дикими волнами золотисто-каштановых кудрей по полу, — ты предпочитаешь пол вместо двойной кровати? Я могу это устроить. Гермиона открыла было рот, чтобы ответить, но получилось лишь: — Чего… Том!.. — он снова принялся за неё, трахая размашистыми толчками, чего не мог себе позволить у стены, чтобы держать равновесие. Том медленно выходил из неё почти до конца, а затем вбивался обратно одним резким, крепким движением, отчего её аккуратная круглая грудь вздрагивала в такт. Он по очереди отвёл и забросил себе на плечи каждую из её ног, чувствуя, как её влагалище ещё крепче сжимает его член, и из его груди вырвался низкий стон. Гермиона прикрыла глаза от наслаждения, длинные ресницы трепетали, почти касаясь веснушек на щеках, а из разомкнутых губ снова раздавались стоны и крики. Когда-то Том считал, что нет звуков приятнее, чем импровизированное соло на саксофоне, зловещее шипение василиска и бесполезные крики мольбы о пощаде, но с недавних пор он пересмотрел свои вкусы. Гермиона приближалась к своему второму оргазму. Румянец алел на её щеках, спускаясь по шее к груди, где кожа блестела от пота в лучах солнца, проникающего через иллюминатор. Её горячие ладони крепко сжимали его ягодицы, погружаясь ногтями в кожу, и он и сам уже был слишком близко к тому, чтобы кончить, но изо всех сил старался сохранять ритм — неудобное отличие женской физиологии от мужской. Том всегда гордился своим железным самоконтролем, но даже он почти подводил его, когда все его мысли и силы сосредотачивались в не менее железном члене. — Кончи для меня ещё раз, — низким голосом приказал он, не останавливаясь, — я хочу это видеть. Ответом ему стал протяжный, с придыханием стон. — Будь умницей, — почти прорычал он. Похвала любого рода всегда волшебно действовала на Гермиону. Ещё один толчок, и она распалась в его руках, лопнув, как гитарная струна. Её наслаждение и переплетающаяся с его собственной магия резонировали мягкими волнами, окутывая Тома сладким дурманом, и, войдя в неё как можно более глубоко, почти на всю длину, он с низким стоном кончил сам, позволяя себе раствориться в их общем оргазме. Придя в себя спустя пару минут, он осторожно снял её ноги со своих плеч и с тихим шипением вышел из неё. Гермиона продолжала лежать на полу, восстанавливая дыхание, и слегка сжимая и разжимая кулаки. Она всегда так делала, когда кончала особенно сильно, отчего у неё отнимались руки. Пока Том шарил в поисках палочки, он решил вернуться к обсуждению насущной проблемы: — Значит, смотри, — начал он. — Я думаю, мы можем объединить две койки и трансфигурировать их в одну большую кровать, хоть на всю каюту. А дальше варианты: можно вообще не пускать горничных, но мне кажется это глупым, мы заплатили и за них в том числе, — продолжал он, перебирая разбросанную по полу одежду. — Можем каждый раз перед выходом возвращать всё обратно: одно Репаро, и болты на месте, — достал он палочку из-под пальто. — А можем стирать им память после прихода. — Нет, — слегка охрипшим голосом ответила Гермиона, пока он призывал Противозачаточное заклинание, — память мы постоянно стирать точно не будем. — Значит, Репаро, — ухмыльнулся Том.

***

За пару недель путешествия бесконечные волны за бортом, как и ожидал Том, начали надоедать. Небольшим отвлечением стал перегон через Суэцкий канал, где они пару дней лавировали по узкой морской дороге среди белоснежного песка, высоких пальм и крошечных рыбацких хлипких лодок. Но то, что маглы считали чудом инженерии, у него вызвало мысленную зевоту — магия решала эту проблему несравненно эффективнее. Учить китайский оказалось гораздо сложнее, чем испанский или португальский, или даже науатль. За один час использования эликсира им едва удавалось освоить десяток новых иероглифов — а даже самый малограмотный крестьянин знал около полутора тысяч. Не помогала и сложная фонетика языка: судя по тому, что написано в самоучителях, даже полутон может изменить значение слова. Лишь вопрос времени, как быстро они попадут впросак, ни разу не услышав китайского вживую. Том сидел на своей узкой койке, которую они привели в обычный вид перед приближающимся ужином, и с видимым презрением перелистывал потрёпанный самоучитель китайского языка. Его пальцы в несвойственной ему манере нерешительно замирали над особенно запутанной фразой. Корабль мягко покачивался, но ритмичный гул двигателей мало чем мог успокоить его нарастающий гнев. — Почему, — пробормотал он, — этот язык настаивает на тонах? Как будто просто говорить недостаточно сложно, нет, нужно пропевать каждое предложение! Сидевшая напротив него Гермиона подняла взгляд от своего блокнота, и на её лице отразилась смесь сочувствия и раздражения. — Это не пение, — поправила она, хотя в её голосе слышалась усталость от зубрёжки. — Речь идёт о тонких изменениях высоты тона. Нельзя просто сгладить всё в один тон: «ма» означает «мама», но если ты произнесёшь это неправильно, это будет означать «лошадь». Контекст тоже очень важен. Том с резким хлопком закрыл учебник и откинулся на койку, ущипнув себя за переносицу: — Контекст не должен требовать вокальной акробатики, — возразил он. — Я осваивал куда более сложные рунические системы. А это, — пренебрежительным жестом он махнул на книгу, — бредятина. Заумь ради зауми. Гермиона вздохнула, отложив карандаш: — Ты просто злишься, потому что не можешь освоить его с лёту. В кои-то веки что-то не даётся тебе легко, — дразнилась она. Глаза Тома сузились, хотя в его взгляде было больше уязвлённой гордости, чем злобы: — Я не терплю неудач, — холодно сказал он. — Я приспосабливаюсь к обстоятельствам. — Ну, приспосабливайся быстрее, — сказала Гермиона, сдерживая улыбку. — У нас осталось три недели. Две, если ты собираешься попрактиковаться в Сингапуре. Том резко встал: — Я больше не могу, мне нужно подышать свежим воздухом. Или отвлечься. Что-то ещё, кроме этой бездумной рутины, — он жестом указал на дверь. — Я слышал, на судне есть небольшая библиотека. Может, зайдём туда перед ужином? По крайней мере, я смогу найти что-то, что напомнит мне, что не все знания скрыты за нелепыми тональностями. Гермиона колебалась, но эта идея была слишком привлекательной, чтобы сопротивляться: — Хорошо, — сказала она и последовала за ним. Библиотека оказалась не более чем уютной гостиной, приютившейся в тихом уголке корабля. Вдоль стен стояло несколько полок из красного дерева с эклектичной коллекцией книг и периодических изданий. По комнате было разбросано несколько кожаных кресел, а на низком столике лежала стопка глянцевых журналов. Том двинулся к книжным полкам, его пальцы перебирали корешки с нарочитой медлительностью, словно смакуя переход от разочарования к открытию. Гермиона, как бы это ни было для неё странно, обратилась к периодическим изданиям. Одно из них чем-то привлекло её внимание, и вскоре она уже листала толстый журнал. — Только взгляни на это, — сказала она из-за некоего издания под названием «Антиох Ревью». Обложка была простой и невыразительной: заголовок и содержание журнала. Мелким шрифтом значилось: «Том 8, Выпуск 2. Лето 1948 г.». Том подошёл к её креслу и заглянул через плечо. Заголовок статьи гласил: «Самоисполняющееся пророчество» авторства некоего Роберта К. Мёртона. Он перевёл на неё взгляд: — Магловские домыслы о прорицаниях? — Это социология, — сказала Гермиона, быстро пробегаясь глазами по статье. — Идея в том, что предсказание, даже если оно ложное, может повлиять на поведение таким образом, что оно сбудется. Например… ученик, который верит, что ему плохо даётся математика, может показать плохие результаты из-за этого убеждения, даже если у него есть способности. Том нахмурился, но сел на стул на ручку кресла, скрывая то, что заинтригован: — Значит… заблуждения влияют на действия. Своего рода петля обратной связи. — Именно, — сказала Гермиона, просматривая текст. — Но это не просто личное заблуждение. Оно может быть и общественным. Если достаточное количество людей ожидает краха банка, они снимут свои деньги, и банк рухнет. Том слегка наклонился вперёд, вытянув руку вдоль спинки кресла: — Интересно. И для чего эта теория полезна? В глазах Гермионы сверкнул тот особенный свет, которым он втайне любовался — её неутолимой жаждой открытий: — Думаю, это может быть связано с моими исследованиями Времени, — сказала она. — Если кто-то верит, что событие неизбежно, он может действовать так, чтобы оно произошло. Например, посадить семена в прошлом, которые повлияют на настоящее. Это… ну, почти как переплетение причинно-следственных связей в обратном порядке. Том наклонил голову с возрастающим интересом: — Ты полагаешь, что причинно-следственная связь не линейна? Что убеждения могут петлять во времени? Гермиона коротко кивнула: — Подумай сам. Септимус и Седрелла не знали друг друга, пока мы их не свели, он не собирался даже смотреть в её сторону. Но… Что ж, ты уже и так знаешь. Но у них должен был родиться ребёнок в моём времени, это… Чрезвычайно важно, — тараторила она. — Но теперь я не могу быть уверенной в том, что именно стало причиной его рождения — действительно ли это должно было случиться? Или подумай вот о чём. Если я отправлю себе сообщение в будущее, предупреждающее о войне, но мое прошлое «я» слишком готовится к ней, я могу случайно вызвать эту войну, изменив решения так, как я и не предполагала. По сути, это и есть теория Мёртона, только растянутая во времени. Он тихонько хмыкнул, глядя на неё: — Занятно, — признал он. — Хотя и опасно. Игра с причинно-следственными связями приводит к хаосу. — Тебе ли говорить о хаосе, — закатила она глаза. Затем её взгляд слегка померк, и она продолжила более тихим, вдумчивым голосом: — Опасно… Но, возможно, это необходимо. Если ты знаешь, что тебя ждёт, не лучше ли действовать? Даже если само действие станет катализатором? Том соскользнул в кресло, пересаживая Гермиону себе на колени: — Зависит от цели. Ты действуешь ради других? Или ради себя? Гермиона ответила не сразу. Гул корабля заполнил тишину, пока она переворачивала страницу. Тогда Том продолжил: — В целом, без разницы. В конечном итоге мы всегда действуем только ради себя. — Как по-слизерински, — хмыкнула Гермиона. — Как по-гриффиндорски наивно верить, что существуют неэгоистичные поступки, — парировал он. Она закрыла журнал и положила его на столик: — Возможно, это зацепка, — пробормотала она себе под нос. — Понимание того, как убеждения формируют реальность — будь то путешествия во времени или просто решения, — может стать ключом к исследованиям. Пока что это самое осязаемое, что мне удалось найти по этой теме. Том перебирал пальцами её локоны, чувствуя, как прошлое раздражение рассеивается, но на его место приходит липкая, непривычная тревога: — Это занятная концепция, — признал он. — Хотя вряд ли безошибочная. Человеческая вера непостоянна. И ею легко манипулировать. — Может быть, в этом и есть смысл, — сказала она. — Суть не в том, чтобы контролировать веру, а в том, чтобы понять, как она контролирует нас. Он наблюдал, как она встаёт и подходит к книжным стеллажам. Любовался покачивающейся тканью длинного, струящегося алого платья на её бёдрах, которое он купил ей в Лондоне. Несмотря на то, что Том считал чёрный самым лучшим цветом в одежде, всё же, по его мнению, Гермионе больше всего подходил красный. Он оттенял её собственное пламя, делая из неё воплощение огня, в котором Том был готов гореть заживо снова и снова — ведь бессмертный не может сгореть. Возможно, в ней было больше Гриффиндора, чем ему хотелось думать. Мерное колыхание юбки отвлекало его от гораздо более чёрных мыслей, бушующих на границе его сознания. Внезапно в исследованиях Времени случился резкий прорыв, и он никак к этому не был готов — управление Временем, конечно, казалось заманчивым, и Том был не прочь получить над ним власть, но он чувствовал, что Гермиона всё ещё может ускользнуть у него из пальцев, несмотря на её признания. В то же время идея о том, что вера формирует реальность, влияет на решения и, возможно, даже на саму судьбу, была мощной. А в руках такого человека, как он, это было больше, чем просто идея, но самый настоящий инструмент. — Возможно, ты права, — спокойно сказал он. — Но помни, Гермиона: те, кто понимают веру, часто владеют ею лучше всех. Она обернулась и встретилась с ним взглядом: — А те, кто недооценивает веру, — ответила она, — часто становятся теми, кого она разрушает. Позволив жаркому пламени в её глазах сжечь его тревоги, он широко, дразняще улыбнулся и встал с кресла, протянув ей руку: — Ну что, пошли на ужин?

***

Позади остался порт Адена, неисчислимые мили спокойного, но таящего опасность океана, и ещё почти две недели изучения китайского. Наутро они прибывали в Сингапур и собирались воспользоваться возможностью проверить свои знания тональности на практике среди местного населения. А заодно провести три дня на твёрдой земле после месяца плавания. С перехода через Суэцкий канал им удалось добиться немалого прорыва в изучении языка, добавив в него нечто куда более приятное, чем простая зубрёжка. По правде, если не считать возможной проблемы с акцентом и произношением, Том теперь считал себя вполне экспертом в китайском. Расположившись на большой трансфигурированной кровати, он стоял на коленях, а Гермиона, уперевшись на четвереньки, расположилась между его ног. Удерживая её за бёдра, Том быстро двигал её вдоль своего члена, любуясь, как он скрывается между её изумительных ягодиц, а затем показывается вновь, поблёскивая от её смазки. — Хорошо, мисс Грейнджер, — продолжал он размеренным голосом, не снижая темпа. — Посмотрим, чему Вы научились с нашего последнего урока. Переведите это: «Я хочу купить билет в Шанхай». Подавив стон, Гермиона принялась отвечать: — Хм… Уо сян… — каждое её слово сопровождалось очередным жёстким толчком, сбивая её дыхание, — май и… чжан… Ой, подождите, а как будет «билет»? — добавила она с придыханием. — Я всё время забываю. — Пхяо, — с силой шлёпнул он её по ягодице, резко вздохнув от вида того, как на её нежной, гладкой коже остаётся красный след. — И не притворяйтесь, что Вы забыли. — Конечно, нет, — ответила Гермиона насмешливым голосом. — Уо сян май и чжан пиао… Дао Бэйтин, — раздался ещё один звонкий шлепок. — Ах! — Бэйпин, — строгим голосом повторил Том, прекрасно понимая, что она нарочно делает ошибки. — Значит, Вы решили отказаться от Шанхая? — Может быть, — легкомысленно ответила она с тихим стоном от того, как глубоко он в неё входил. Том медленно выдохнул, крепче сжав её бёдра, пока его мошонка ударялась о её половые губы с тихими шлепками: — Правильный ответ, неправильный город, — продолжал он в неё толкаться. — Минус два балла за наглость, — за чем последовало ещё два звонких хлопка по ягодицам. — П-профессор Ри-идл, — выкрикнула Гермиона с громким стоном, и остатки самообладания Тома устремились к его члену. Прикусив губу, чтобы не кончить слишком быстро, Том слегка наклонился вперёд: — Давайте продолжим. Переведите: «Я хочу заказать две чашки чая и три миски лапши». Гермиона, будто с огромным трудом, подавила стон и принялась отвечать в такт его толчкам: — Уо сян… дянь… лян бэй… чха… сань… вань… мянь. Пока она отвечала, Том снова выпрямился, чтобы снова видеть, как его член проскальзывает в её блестящие, налитые кровью половые губы: — Адекватно. Но Ваш тон дрогнул — снимаю балл, — снова ударил он её по ягодице, а в конце ещё крепко сжал. — Ты придумываешь наказания! — воскликнула Гермиона, но в её тоне не было и намёка на возмущение. Том обмотал её волосы вокруг запястья и резко потянул её голову наверх. Наклонившись к уху, но продолжая её трахать, он властно процедил: — Вы забываетесь, мисс Грейнджер. Вы забыли добавить «сэр», — отпустив её волосы, он снова шлёпнул её по уже красной ягодице. — Бонусный раунд для искупления: «Я хочу зайти в книжный магазин после обеда». К этому времени Гермионе уже с трудом удавалось объединять слова в предложения. Несколько секунд поборовшись со стонами, она, наконец, смогла их усмирить и слегка успокоить сбивчивое дыхание: — Уо… — толчок. — Сян… — толчок. — Цюй… — толчок. — Шудьень… — толчок. — Ах! Ихоу… — толчок. — Уфа-ань… Том цокнул языком и шлёпнул её по другой, до этого времени остававшейся нетронутой ягодице, за чем последовал ещё один протяжный стон: — Близко, но неправильно, — сделал он глубокий вдох, чтобы слегка отдалить свой оргазм. — Ваш порядок слов говорит о том, что Вы хотите пообедать после того, как закончите в книжном магазине. — Может, и хочу, — сдавленно ответила Гермиона. — Откуда Вам знать мои планы? Том усмехнулся и снова — немного слабее — хлопнул её по ягодице: — Мисс Грейнджер, кажется Вы намеренно саботируете свой прогресс. — Возможно, — сдавленно призналась она, — сэр. За подобную дерзость ему бы следовало снова её отшлёпать, но Том не мог быть уверен, что это не станет для него концом, поэтому лишь запрокинул голову к потолку и сделал длинный, глубокий вдох. Если одно её жаждущее «сэр» делало с ним такое, то что будет, когда она наконец-то назовёт его так, как ему действительно хочется. Однажды она это обязательно сделает. А пока что… — Продолжим. Переведите: «Где находится ближайшая железнодорожная станция?» — Цзуй цзинь… дэ хуочхе… чжань цзай… нар? — произносила Гермиона, очевидно и сама приближающаяся к разрядке. — Молодец, — низким голосом похвалил её Том, крепче сжимая бёдра и насаживая её на свой член. — Как спросить человека, говорит ли он по-английски? Вздохнув, Гермиона из последних сил протараторила: — Ни хуэй шуо инъюй ма? Том снова наклонился и прошептал ей в самое ухо, подводя её к краю: — Молодец, — низким голосом похвалил он. — Десять баллов Гриффиндору. С протяжным стоном Гермиона кончила, её стенки пульсировали на его члене, и он наконец-то позволил себе отдаться оргазму, так долго сдерживаемому в узде. В глазах вспыхнул ослепительный белый свет, и Том чувствовал, что у него почти отказывают ноги. Подхватив Гермиону за талию, он аккуратно облокотился на неё, перенеся вес на руку, чтобы её не раздавить, а затем перевернулся с ней на бок, пока последние силы покидали его. Некоторое время они лежали рядом, восстанавливая дыхание. Том зарылся носом в её волосы, несмотря на то, что они были слегка влажными от пота, а Гермиона переплела свои пальцы с его, накрыв его ладонь, лежащую на её животе, своей. Другой его руке она позволила обвить её шею, придавливая горло предплечьем. Через некоторое время Том насмешливо произнёс: — Возможно, нам стоит попрактиковаться в разговорном китайском. Я буду играть вежливого продавца. А ты — иностранную ведьму, которая пытается не опозориться. В ответ Гермиона прыснула: — Я бы предпочла наоборот. Думаю, из меня получился бы отличный лавочник. — О, Гермиона, — рассмеялся Том, — ты бы продалась себе в убыток, лишь бы доказать свою правоту.