Пропаганда

На джунгли Амазонки опустилась тягучая, тёмная ночь, окутывающая все органы чувств чёрной патокой. Беззвёздная тьма новолуния не давала Гермионе уснуть, напоминая о прошедшей неделе, во время которой они обучались тёмной магии. Не такой тёмной, как ритуалы из «Тайн наитемнейшего искусства» или Непростительные заклятья, но достаточно зловещей, чтобы терзаемая назойливыми мыслями Гермиона беспокойно ворочалась без сна уже несколько часов, пока возле неё мирно спал Том, не издавая ни единого звука. Боевые заклинания были знакомы Гермионе не понаслышке. Заклинания манипуляцией сознания — тоже. Но всё же для неё была большая разница между теми заклятьями, что знала она из прошлой жизни, и теми, что они выучили на прошлой неделе. По крайней мере, до этого вечера. Урок Укуса разума от Тома обернулся целым вечером дебатов, и теперь Гермиона не понимала, что и думать. Казалось, в самом основании всего, во что она верила, появилась трещина, и если её быстро не залатать, обрушится весь дом её убеждений. Она не могла перестать прокручивать в голове их разговор. Но чем больше она о нём думала, тем больше к нему добавлялось других воспоминаний, и Гермиона будто всё глубже вязла в болоте противоречий. — Можно дезориентировать человека Конфундусом, необязательно при этом причинять ему ментальную боль, — возмущалась она после «урока» по дороге в свою хижину. — Это боевое заклинание, ты ведь не собираешься гладить противника по головке, — парировал Том. — Так зачем вызывать два, если можно сбить двух птиц одним камнем? — Физический удар даёт возможность отбиться. — Это заклинание тоже обратимо, достаточно лишь знать окклюменцию, — пожал он плечами. — Кто из нас героиня войны, ты или я? Тебе знакомо понятие «преимущество»? Гермиона гневно скрестила руки на груди: — Манипуляция разумом, да ещё и с намерением причинить вред — один шаг от Непростительных. Так нельзя! В ответ ей раздался хохот: — Кто бы говорил! — широко улыбался Том. — Как будто это не ты предала своих родителей Забвению. — Это другое! — воскликнула Гермиона. — Да что ты? — издевался он. — И почему же? — Забвение обратимо, — спорила она. — Империус — нет, только если заклинатель сам не решит отменить его или попросту не умрёт. По пальцам можно пересчитать тех, кто в состоянии бороться с ним, и это врождённая особенность — сила воли и характера, — а не что-то, что можно выучить, — добавила она, чтобы снова не возвращаться к обсуждению преимуществ. — Хм, — сделал Том вид, что обдумывает её ответ, хотя было очевидно, что у него уже припасены контраргументы. — Забвение обратимо только в течение некоторого промежутка времени. Но даже если и так… Почему манипуляция волей непростительна, а воспоминаниями — нет? — Ну… — задумалась Гермиона, но ответ не приходил в голову. — Хороший вопрос… — протянула она, чувствуя, как в ней вскипает раздражение от забавляющегося, самодовольного вида Тома. Он открыл для неё дверь в хижину: — Хочешь подсказку? — проводил он её взглядом, в котором весело резвились чёртики. А, быть может, и самые настоящие, матёрые черти. — Подумай о том, без чего Министерство не справится. — В смысле? — прикусила Гермиона губу, пытаясь найти ответ, пока Том закрывал за собой дверь. — Обливиэйт необходим, чтобы стирать память маглам при нарушениях Статута о секретности, — снял и аккуратно повесил на спинку стула свою зелёную школьную мантию Том, которую он носил даже по выходным. — У Министерства мало альтернативных вариантов. Стирание воспоминаний, в свою очередь, наносит самому Министерству меньший урон: уж лучше забывчивый сотрудник, чем управляемый кем-то извне. — Уверена, есть что-то ещё, что делает заклинания Непростительными, — повесила свою мантию Гермиона и положила сумку с книгами на стол. — Их так назвали не просто так. — Например? — насмешливо наклонил он голову. — Если ты совершенно искренне всадишь в кого-то нож с целью убить, это расколет твою душу ничуть не меньше. Если подумать, Убивающее заклятие гораздо более милосердно, чем многие другие заклинания и методы, — мгновенная, безболезненная смерть. Этот спор по кругу, снова и снова, разыгрывался в её мыслях, как видеоплёнка, которая отматывается в начало, когда проигрыватель доходит до конца. Гермиону вновь настигли её размышления о разнице насилия над воспоминаниями и свободой воли, которые когда-то уже одолевали её после урока о создании зомби от королевы вуду Нзинги. Так ли неравнозначно это вмешательство? Гарри и сам использовал Непростительные заклинания, и это ничуть не делало его тёмным волшебником. Стало быть, может Том прав, и не методы определяют волшебника, а его намерения? В конце концов, всё в магии определяет намерение. Червь сомнений прогрызал себе путь в её мыслях. Всё глубже и глубже, грозя добраться до самой сердцевины того, что определяло её «я». Гермиона бы не стала приносить в жертву невинных людей ради достижения желаемого, но… Положа руку на сердце, ради спасения своих близких она была готова на всё. Нет такой магии, на которую бы она не пошла, если отсутствуют другие варианты, чтобы спасти то, что ей дорого. Гермиона ворочалась до тех пор, пока небо за окном не окрасилось в глубокий голубой цвет с бледно-розовыми всполохами. Никто ведь не заставлял её использовать лишь эту тёмную магию. Но чтобы была такая возможность, её нужно знать и уметь использовать. Да и такой уж она была тёмной?

***

Понедельник был познавательным, полагала Гермиона, хотя и не могла избавиться от отвращения к профессору Дуарте. Её раздражало в ней всё: манера преподавания, будто они дети малые, хотя она едва ли их старше, пренебрежение нравственностью, а самое главное — она как будто специально пыталась морально унизить Гермиону на глазах всего класса, при этом выделяя Тома. Не помогала и прошлая ревность, хоть и было очевидно, что между ними совершенно ничего не происходило: после разговора с Томом она смогла разглядеть между ними голубое свечение, что, как выяснилось, результат ритуала, который они провели на Матчу Пикчу в лунное затмение. Утренняя лекция Дуарте о применении тёмных магических артефактов в военное время казалась почти театральным представлением, будто она наслаждалась каждым мрачным примером больше, чем следовало. Гермиона узнала о французских чарах, подавляющих мятежи, и немецких ловушках, проклинавших нарушителей порядка, которыми пользовались на Континенте во время войны с Гриндевальдом. Одного свитка пергамента не хватило для конспекта, несмотря на убористый почерк. Оказалось, магия может стать стратегическим массовым оружием, а не просто использоваться для рукопашного боя, к которому она привыкла. Но Гермиона не могла отделаться от ощущения, что для Дуарте всё это было лишь представлением. Казалось, она уделяет больше внимания эффектности и драматизму, сосредотачиваясь на мрачных, шокирующих деталях, чем на тонкой механике работы заклинаний и чар. Гермиона по-прежнему чувствовала скрытое нежелание, моральную неловкость в применении тёмной магии. И тем не менее стремление к изучению всех глубин волшебства постепенно перевешивало. В конце концов, знания, пусть даже тёмные, — инструмент, преимущество. Никогда не знаешь, что может пригодиться. Зарытая на мексиканском кладбище зачарованная бисерная сумочка будто служила ей постоянным напоминанием, что иногда — лишь иногда, в самых безвыходных ситуациях — даже тёмная магия может быть оправдана. Вторник был посвящён искусству создания мистификаций, иллюзий и тонкой магии введения в заблуждение. Профессор Дуарте пригласила преподавателя из Испании, профессора Антонио Ортегу. Это был жилистый волшебник средних лет, с тёмными вьющимися волосами с проседью на висках и острым взглядом карих глаз, которые весело поблёскивали, когда он оглядывал стажёров. — Красота мистификаций и иллюзий, — начал он зычным, глубоким голосом, — не в их сложности, а в простоте. Хорошо продуманная иллюзия привлекает внимание к тому, чего нет, к тому, что наблюдатель считает увиденным, но чего никогда не сможет понять по-настоящему. Сегодня мы изучим заклинание Испарения тела, которое превращает заклинателя в туман, что позволяет сбивать противника с пути и просачиваться даже в самые узкие щели. Это не просто заклинание, это целое… искусство. Ортега резко взмахнул палочкой, произнося: — Корпус Вапорис, — и превратился в серебристый туман. Он ненадолго завис над землёй, а затем поплыл по рядам парт. Вся аудитория синхронно ахнула от восхищения, а затем туман вновь вернулся к пюпитру и преобразовался обратно в профессора Ортегу. — А теперь расскажите мне о подобной магии в ваших культурах, — сверкнул он глазами. — Кто первый? Руку поднял Лукас: — В швейцарских горах есть явление, которое называется «гайстнебель» — призрачный туман. Им охраняют горы, либо скрывая людей от опасности, либо направляя их к ней. Профессор Ортега одобрительно кивнул: — Отлично. Туман, как и многие другие природные явления, может служить границей между мирами. Эта идея используется в Испарении тела, делая нас самих духом тумана. Его можно использовать не только как необычное средство защиты, но и как простой способ исчезнуть из виду. Кто-нибудь ещё? На этот раз к обсуждению присоединился Жан-Батист: — Во Франции часто используется заклинание Блуждающих огоньков — фё фоллет — для защиты волшебных поселений, особенно в болотистых местностях. Они сбивают маглов с пути и заводят в опасные места, — рассказывал он, слегка наклонив голову. — Подозреваю, что принцип его работы в некотором роде схож с Испарением тела, ведь цель — ввести в заблуждение и дезориентировать. К обсуждению присоединился Ифеани: — В Нигерии нет именно заклинания, но наши волшебники сотрудничают с духами, которые окутывают туманом священные места, скрывая их от магловских глаз, — немного подумав, он добавил: — Они проявляют себя только тогда, когда хотят, чтобы их увидели, и туман — это своего рода проверка на должное уважение. Профессор Ортега задумчиво кивнул и широко улыбнулся. Затем он обратился ко всей аудитории: — Как вы считаете, что самое большое преимущество в использовании тумана и теней для магической защиты? Гермиона за секунду пробежалась глазами по своему конспекту и высоко подняла руку. После кивка преподавателя она принялась озвучивать ответ: — Мне кажется, туман и тени обладают уникальным свойством играть на восприятии людей, — тараторила она. — Дело не в грубой силе, а в тонкости. Испарение тела — это не прятки, вроде Дезиллюминационного заклинания, но оно также заставляет других поверить в то, что они видели нечто, чего на самом деле нет. Это открывает большие возможности для построения желаемого нарратива. Сбоку раздался голос Тома: — Дело не только в канве повествования, Гермиона, но ещё и в контроле. Испарение тела не просто создаёт иллюзию. Оно позволяет заклинателю решать, кто что видит и как долго. Тем самым оно манипулирует восприятием, подстраивая его под свою волю. Гермиона поборола желание закатить глаза, но ей была приятна та слабая искра соперничества, которую она всегда ощущала, дискутируя с Томом на лекциях: — Да, Том, я это понимаю, — ответила она с лёгким раздражением в голосе. — Но если ты рассматриваешь его только как оружие, ты упускаешь половину его потенциала. Заклинание многогранно. Оно может защитить, обмануть или просто тебя скрыть. Ортега тихонько захихикал, похоже, наслаждаясь их спором: — В обеих точках зрения что-то есть. Испарение тела — действительно заклинание контроля, но это ещё и искусство. Лучшие иллюзионисты — это те, кто умеет задействовать и разум, и чувства. А теперь перейдём к практике. После обеда стажёры вернулись в аудиторию, но теперь она превратилась в тускло освещённый тренировочный зал. Все парты были убраны, а на стенах плясали зловещие тени от факелов. Просторное помещение было готово для отработки заклинания. Гермиона оказалась в паре с Те Ранги. Глубоко вздохнув, она подняла палочку, сверилась со схемой взмаха на классной доске и тихо призвала: — Корпус Вапорис. Едва кончик палочки закончил мудрёный росчерк, как её тело растворилось в полупрозрачном серебристом тумане, оставив после себя необычное ощущение невесомости. Больше всего это напоминало, как при спуске с американских горок внутренности будто подскакивают внутри тела. Она всё видела и ясно рассуждала, но её физическая форма растаяла, став парящим призрачным облаком. Те Ранги напротив некоторое время наблюдал за трансформацией, а затем последовал за ней. Их туманы смешивались, и они решили поупражняться в создании иллюзий. — Давай попробуем создать что-нибудь, — предложил Те Ранги, его голос стал лишь шёпотом в тумане. — Маленькие фигурки, мерцающие тени. Неподалеку тихонько хихикал Жан-Батист, создавая из своей туманной формы маленькие мерцающие огоньки, похожие на фё фоллет, о которых рассказывал на лекции. Гермиона перевела взгляд на Тома, который инструктировал своего напарника Алу: — Лучше если иллюзии будут короткими, как вспышки, — говорил он. — Пусть они быстро появляются и исчезают — так его проще контролировать. Гермиона вновь обратилась к себе и своему заклинанию. Стиснув зубы, она снова сосредоточилась, создавая новые иллюзии. На этот раз она превратилась в ряд теней, которые двигались синхронно, то появляясь, то исчезая, словно призраки, проходящие через лес с привидениями. В другом конце комнаты Ифеани демонстрировал более искусный подход: его туман превращался в расплывчатые человекоподобные фигуры. По классу разнёсся голос профессора Ортеги: — Позвольте туману сделать бóльшую часть работы — если вы слишком сосредоточитесь, он станет слишком неестественным, а оттого не таким незаметным. Гермиона согласно кивнула. Она позволила своим иллюзиям исчезнуть, наблюдая за тем, как тени снова сливаются с туманом. Практика продолжалась ещё час, каждый стажёр экспериментировал с техниками, учась сливать свои намерения с естественной текучестью тумана. К концу занятия Гермиона достигла определённого уровня контроля над заклинанием, но не без чувства тревоги. Магия была могущественной, опьяняла, но как будто забирала чуть больше жизненных сил, чем обычно, — было ли это заклятие тоже тёмным?

***

Заклинания седьмой недели с каждым днём становились всё более зловещими. В среду профессор Паредес рассказал им о древней Кровавой связи — ритуале, позволяющем связывать двух людей кровью. Кровавая связь была запрещена и каралась законом, но он счёл нужным рассказать о её существовании, потому что многие волшебники и ведьмы могли практиковать её тайком. Кровавая связь была своего рода ещё более злодейской сестрой Непреложного обета. Заклинатель связывал свою жертву с собой кровью и после этого обретал над ней полный контроль. Вместо одного или нескольких обещаний, человек подчинялся заклинателю полностью, а непослушание каралось здоровьем. Единственным условием было искреннее желание жертвы его принять, но однажды установленная связь была нерушимой. То, что Гермиона посчитала варварством и жестокостью, вызвало алчный блеск в глазах Тома. Не успела она про себя усмехнуться на тему того, что его всегда привлекает всё только самое омерзительное, как её будто окатило холодной водой: неужели… Неужели Чёрная метка была разработана на основе этого ритуала? Всё сходилось: желание её принять, связь с заклинателем. Единственное, что было отличным, — Пожиратели могли ослушаться Волдеморта, за что он потом их беспощадно наказывал. Странно, даже невероятно, что он упустил эту деталь, создавая Метку. Должна быть веская причина… В четверг прибыл ещё один приглашённый лектор — профессор Лука Драгоманте из Италии, окончивший Кастелобрушу пять лет назад. Высокий и харизматичный, с каштановыми кудрями и обезоруживающей уверенностью в себе, он рассказывал о заклинании Тихой Смерти, которое, по его словам, было одновременно «тонким» и «разрушительным». По какой-то неведомой Гермионе причине оно не было Непростительным. Возможно, потому что для него существовало контрзаклинание, но это не делало его менее отвратительным. Она слышала об этом заклинании вскользь, но его описания были туманными. Теперь же, увидев, как Драгоманте описывает его, точно по учебнику, она почувствовала, как по телу пробежал холодок. — Тихая Смерть, — начал Драгоманте властным, но успокаивающим голосом, а на зачарованной классной доске появились сияющие буквы вербальной формулы: «Силенс Мортис», — это заклинание, рождённое из необходимости. В магической традиции амазонок молчание зачастую означает выживание. Представьте себе охотника, который нападает без единого звука, оставляя после себя лишь тишину. Смертоносный, но совершенно незаметный. Это заклинание — воплощённая тишина: оно останавливает сердце и голос одновременно, гарантируя, что цель останется безмолвной… навсегда. Несколько стажёров переглянулись и обменялись тревожными взглядами, осознавая всю серьёзность его слов. Том, сидевший слева от неё, оставался на первый взгляд бесстрастным, но в его глазах вспыхнул неподдельный интерес. У Гермионы свело желудок. Профессор Дуарте, сидевшая в дальнем углу аудитории, одобрительно кивнула, переводя взгляд с одного стажёра на другого. Гермиона резко подняла руку: — Но профессор Драгоманте, — начала она, в её голосе слышалось напряжение, которое она с трудом сдерживала. — Разве это заклинание не является аморальным по своей сути? Ведь оно предназначено для хладнокровного убийства, не давая цели даже шанса защититься. Как можно оправдать изучение чего-то подобного? В её сторону повернулось несколько голов, но Гермиона отмахнулась от их напряжённых, тяжёлых взглядов. Однако она не сводила глаз с Драгоманте, не желая отступать. Лектор слегка наклонил голову, как бы изучая её. — Сеньорита Грейнджер, мораль зависит от точки зрения, — спокойно сказал он. — В некоторых обстоятельствах Тихую Смерть можно рассматривать как милосердие, способ заставить врага замолчать, не причиняя длительных страданий. Гермиона стиснула зубы: — Милосердие? Мы говорим об остановке чьего-то сердца! Убийство без единого звука. Это не милосердие — это казнь. С дальних рядов прозвучал резкий голос профессора Дуарте: — Вы упускаете суть, сеньорита Грейнджер. Дело не в том, соответствует ли заклинание Вашим личным представлениям о морали. Речь идёт о понимании всех аспектов магии, включая самые тёмные. Незнание гораздо опаснее знания. — Вот именно, — размеренно, но горячо добавил Том. — Сила не существует в моральном вакууме. Тихая Смерть — это инструмент. В руках опытного волшебника это способ сохранить контроль, добиться уважения. Это аморально только в том случае, если у тебя не хватает сил, чтобы правильно им распорядиться. Гермиона бросила на него сердитый взгляд: — Уважение, полученное через страх, — это вовсе не уважение, Том. Это трусость, замаскированная под силу. Взгляд Тома стал жёстче, а губы слегка скривились: — А праведность — это просто трусость, выдаваемая за силу, Гермиона. Ты слишком боишься исследовать границы магии, поэтому прячешься за своим чувством морали. Гермиона открыла рот, чтобы ответить, но её прервала профессор Дуарте: — Возможно, Том прав, сеньорита Грейнджер, — как же её раздражало, что она его называет фамильярным «Том» — единственного из всей группы. — Это заклинание требует открытого ума, готовности видеть дальше своего носа. Некоторые волшебники, такие как Том, уже понимают это. Они не боятся раздвигать границы. Но Вы… Похоже, Вы не желаете сталкиваться с тем, что бросает вызов Вашим моральным устоям. Возможно, Вы просто неспособны освоить магию должным образом. Гермиона почувствовала, как её резко ударили эти слова, будто физически. Неспособна?! Ярость закипела в ней, варево гнева и обиды грозило вот-вот перелиться через край котла. Да как она смеет! Ещё и приплетает Тома! Гермиона огляделась по сторонам, заметив на лицах однокурсников смесь любопытства и осуждения, и её разочарование достигло точки кипения. Гремучая смесь задетых чувств поднялась над краями и разлилась едкой, пузырящейся кислотой. «Я покажу тебе ‘неспособна’!» В порыве гнева она подняла палочку, и её голос превратился в сдавленный шёпот, наполненный ядом: — Силенс Мортис. Заклинание сорвалось с её палочки тёмно-синей вспышкой, воздух с треском разорвался, и оно устремилось к профессору Дуарте. За эту долю секунды Гермиона ощутила всю тяжесть содеянного, и её охватил ужас, когда она увидела, как лицо Дуарте исказилось от шока и страха. В комнате воцарилась тишина, голос Дуарте оборвался на полуслове, а её рука метнулась к горлу. Её глаза расширились от паники. Профессор распахнула рот в беззвучном крике, постепенно теряя сознание. Стажёры застыли на месте, все взгляды были устремлены на Гермиону, которая чувствовала себя так, словно земля ушла у неё из-под ног. Она действительно применила Тихую Смерть. Она бросила заклинанием, которое могло убить, и всё из-за вспышки безрассудного гнева. У Гермионы пересохло в горле, пульс участился, и она медленно опустила палочку. Она не собиралась заходить так далеко. Ей всего лишь хотелось доказать Дуарте, что она способна и не слаба. Но в гневе Гермиона применила заклинание, предназначенное для того, чтобы заставить замолчать и убить, заклинание, которое она едва понимала, лишь вскользь видела схему на доске. Её щёки пылали от стыда, а в голове царил ужас от осознания того, что она себя не контролирует. — Сеньорита Грейнджер! — резко нарушил гнетущую тишину гулкий голос профессора Драгоманте. Взмахнув палочкой, он отменил заклинание, и над Дуарте вспыхнуло серебристое сияние. В следующую секунду к ней вернулся и голос с громким, сдавленным вздохом. Дуарте молчала, её лицо оставалось напряжённым, а черты лица становились всё более жёсткими и резкими с каждой секундой. Гермиона приготовилась к упрёкам профессора, ожидая неизбежного осуждения. Но вместо этого она лишь перевела дыхание и кивнула Драгоманте, который обратился к группе спокойным, размеренным тоном: — Сегодня мы получили ценный урок о важности самоконтроля, — сказал он, задержав взгляд на Гермионе. — Тихую Смерть нельзя использовать импульсивно или не осознавая его последствий. Подобная магия прежде всего требует дисциплины. А без дисциплины она может дать обратный эффект, который не предвидит даже самый талантливый волшебник. Драгоманте снова подошёл к доске и продолжил: — Тихая Смерть — это не просто тишина. Это заклинание призвано лишить цель голоса и жизни, и жертва умрёт безмолвной смертью, но ему можно противостоять, если действовать достаточно быстро. Контрзаклинание, — взмахнул он рукой, и на тёмной поверхности проступили жемчужные буквы: «Виталис Вочис», — пробуждает жизненные силы и снимает чары. Сегодня после обеда мы начнём практику именно с его отработки. Лекция продолжалась, но Гермиона могла думать лишь об одном: она переступила черту и теперь не знала, кем стала.

***

Гермиона сидела на кровати в своей хижине, пытаясь привести мысли в порядок перед обедом. В темноте накрывающих лицо рук проносилась профессор Дуарте. Рот, раскрывающийся в немом крике. Глаза, закатывающиеся от агонии. Ненависть, бурлящая у Гермионы в венах. — Ты была великолепна, — притянул её Том к себе, зарывшись носом в волосы. — Я чуть не убила человека! — горько пробормотала Гермиона. — Преподавателя! И это даже не было самозащитой! — И это было феноменально, — опустился он ниже, целуя её шею. — Только посмотри на себя, ещё неделю назад ты боялась даже призвать слабую вспышку ментальной боли! Гермиона высвободилась из его объятия: — Как ты можешь так говорить! То, что я сделала — непростительно! — Существует буквально три Непростительных заклятия, и это не одно из них, — усмехнулся он. — Ты понимаешь о чём я, — сердито скрестила она руки на груди. — Какая разница? Она тебя оскорбила, — пожал он плечами, — и заслужила наказание. Не Убивающим же ты в неё бросила. — Но она могла умереть! Я не знала контрзаклинание. — Но не умерла же, — ухмыльнулся Том. — Хорошо, что твоё подсознание соображает быстрее головы. Видимо, ты понимала, что в классе был человек, который всё сделает. Гермиона неверяще смотрела на него, пытаясь сообразить, кто из них двоих больший монстр. — Ты постояла за себя, поставила на место заносчивую выскочку, — перечислял Том, разгибая пальцы из зажатого кулака, начиная с указательного. — Произвела могущественное заклинание с первой попытки, избавилась от дамблдоровских предрассудков, — он перевёл взгляд с руки прямо ей в глаза и дьявольски улыбнулся. — Умница! Я так тобой горжусь. Том снова притянул её, усаживая к себе на колени верхом. Он принялся горячо целовать её, очевидно выражая всё, что не успел произнести, отчего все ядовитые мысли постепенно выветрились. Похвала вскружила Гермионе голову. Пожалуй, впервые она совершила что-то совершенно безнравственное, но её не осудили за это даже в шутку. Когда она оглушила Кормака Маклаггена Конфундусом, Гарри, хоть и довольно улыбался, но всё же вменил ей бесчестность. Рон восхищался её вспышками гнева, вроде той пощёчины Малфою, но что-то ей подсказывало, что в этот раз он бы не был так восторжен. В конце концов, никто из них не похвалил её за то, что она разгадала тайну Риты Скитер и поймала её в банку. Быть может, она совершила нечто отвратительное, но впервые она была сама себе судья — возможно, самый строгий судья, — и ей не нужно было ни перед кем оправдываться. Исступлённо целовавший её молодой человек восхищался ею целиком, без нравоучений, недовольства и попыток её изменить, а чтобы ситуация стала совсем невероятной, этим человеком был не кто иной, как Том все-люди-грязь-под-ногтями Риддл, чьи талант и силу невозможно было отрицать или даже умалять. Она была бы вруньей, если бы не признала, что это чертовски приятно. По правде, это было больше, чем приятно. Гермиону опьяняло это тёплое чувство гордости, тщеславия, но Верховный суд им. Гермионы Грейнджер постановил её невиновной по всем пунктам обвинения. Упиваясь собственным могуществом, она слегка надавила на грудь Тома, чтобы тот откинулся на кровать, и, не прерывая поцелуя, качнула бёдрами вдоль его эрекции, внушительных размеров которой хватало, чтобы прекрасно ощущаться через несколько слоёв одежды. Том простонал ей прямо в губы и уже было крепко обхватил её за талию, чтобы перевернуть на спину, но Гермиона перехватила его руки: — Нет, — сказала она со всей доступной ей властностью в голосе, — сегодня главной буду я. Он лишь приподнял бровь и пару секунд смотрел ей в глаза. Затем, широко ухмыльнувшись, наклонил голову и протянул: — Как пожелаешь, — убирая руки с её талии. — Ну разве ты не смышлёный? — насмешливо похвалила она его, слегка похлопав по щеке. — Раздевайся. Продолжая покачивать бёдрами, Гермиона стянула своё платье через голову, оставшись в одном белье, пока Том снимал с плеч подтяжки и возился со своими пуговицами. Затем она потянулась к его брюкам, а он решил не терять времени попусту и испарил её трусики, оставив лишь чулки с поясом. — Том! — воскликнула Гермиона. — Сколько можно испарять моё бельё?! В ответ он лишь рассмеялся и потянулся к её лифчику, но она ударила его по рукам: — Я тебе что сказала? — Точно, — усмехнулся он и лёг обратно на спину, оперевшись на локти и не сводя с неё глаз, пока Гермиона стаскивала его брюки сразу вместе с трусами. — Используй меня на своё усмотрение, — добавил он низким голосом, отчего по её спине пробежали мурашки. Подумав, она решила, что не хочет тратить время на все мили его ног, и оставила одежду где-то на середине бёдер. Гермиона снова села на него верхом и наклонилась, чтобы поцеловать, а затем крепко вцепилась в его чёрные шелковистые волосы и, запрокинув его голову, принялась медленно опускаться на его член. — С-ш-ш, — вырвалось у Тома. Иногда он шипел во время секса, но Гермиона не могла точно сказать, был ли это парселтанг или просто междометия. Спустя пару неуклюжих попыток она нашла ритм, облокотившись на его широкие плечи. Скользя по всей его длине, она вскоре смогла ускориться, отчего из груди Тома вырвался низкий, гортанный стон: — Ах… Гермиона, да! Пусть ей нравилось подчиняться и отдаваться ему в постели, всё же было что-то непередаваемое в том, чтобы стать причиной подобного безумия у мужчины. Что-то волшебное, дьявольски порочное, как и сам тот мужчина, который выгибался под ней, задыхался, закатывая глаза, и стонал её имя, как молитву. — Гермиона, — выдавил он сквозь крепко сжатые зубы, — я больше не могу. — Ты кончишь, когда я тебе разрешу, — ухмыльнулась она, впившись ногтями в его крепкие мышцы. Прядь чёрных волос прилипла к его лбу, а глаза потемнели так, что стали почти неотличимы по цвету от расширенных зрачков. Том потянул одну руку к её бедру, но Гермиона хлопнула по ней: — Руки! И он со стоном вернул её на кровать, снова запрокинув голову и ещё крепче стиснув зубы. Казалось, чтобы не ослушаться, он так крепко сжимал простынь, что на руках сильнее обычного проступали вены. Гермиона чувствовала приближение оргазма, но у неё начинали сильно жечь мышцы ног от непривычной нагрузки. Тихонько прошипев от боли, она попробовала отмахнуться от неприятного ощущения, но всё же была вынуждена замедлиться, шумно впустив воздух сквозь зубы. Так близко… Должно быть, Том почувствовал её дискомфорт. Он полностью лёг на спину и крепко сжал её бёдра и ягодицы, удерживая её на месте, а сам принялся толкаться снизу в быстром темпе — гораздо быстрее и крепче, чем она была способна сама. — Нет!.. — попыталась она возмутиться, но не смогла сопротивляться. Зрение перекрыли крошечные звёздочки и тёмные пятна, Том с силой вбивался в неё, задевая какую-то новую точку, о существовании которой она раньше даже не подозревала. В небольшой комнате остались только их громкие стоны, звуки шлепков и жар их тел. — О, Мерлин, Том! — только и смогла выдавить из себя Гермиона, чувствуя себя практически на краю обрыва. Ещё пара толчков, и она с него сорвалась, содрогнувшись от оргазма и распадаясь у Тома в руках, полностью лишившись воли и какой бы то ни было физической силы. Если бы не его руки, по-прежнему сжимающие её бёдра и поддерживающие ягодицы, она бы на нём попросту распласталась. Он опустил её на себя как можно глубже — по крайней мере, ей так показалось, едва ли Гермиона чувствовала свои конечности — и кончил с низким стоном, пульсируя внутри неё. Гермиона обмякла на его груди: — Я же сказала, — усмехнулась, переводя дыхание, она, — руки! — Если бы ты не просыпала зарядку, то был бы другой разговор, — осторожно снял он её с себя. — А пока что приходится тебе помогать. На обед они так и не попали.

***

Гермиона склонилась над котлом, наблюдая за бурлящим зельем, и осторожно опустила в него одну часть корня танивы. Корень оказался на редкость отзывчивым, добавив в зелье восстанавливающую энергию, но не перегрузив его. Теперь, когда три ингредиента стабилизировались, она знала, что они близки к цели, но именно кровавый лотос и крапива дьявола представляли собой последнюю проблему. Бату наклонился возле неё и заглянул внутрь с нервным и в то же время заинтересованным выражением лица: — Кровавый лотос очень капризный, — пробормотал он, его голос был едва громче шёпота. — В Монголии его используют в малых дозах для исцеления, но… Если мы не будем осторожны, он может вызвать обратное. Жан-Батист приподнял бровь: — В этом же вся суть, нет? — взглянул он на Гермиону. — Мы ведь и хотим, чтобы зелье обладало двойной способностью, но при этом его не должно быть слишком легко склонить в ту или иную сторону. Те Ранги серьёзно подметил: — Именно. Если мы бездумно добавим кровавый лотос, то получим либо полностью смертоносное, либо совершенно неэффективное зелье. Гермиона выпрямилась и, обдумывая возможные варианты, заправила за ухо прядь волос: — У нас получилась довольно прочная основа с корнем танивы, аконитом и флёрмонтель. Думаю, дело в том, как мы вводим кровавый лотос. Нужно добавить его так, чтобы он соединился с целебными свойствами, уже заложенными в зелье, а не подавлял их. Бату кивнул, почувствовав заметное облегчение от того, что обсуждает что-то знакомое: — В традиционном использовании кровавый лотос усиливается намерением — когда целитель использует его, он должен сосредоточиться на цели. Как будто… Как будто он чувствует, что вы от него хотите. Жан-Батист тихо вздохнул: — Хочешь сказать, что сам ингредиент может меняться в зависимости от нашего намерения? — Не совсем, — вмешалась Гермиона, ободряюще кивнув Бату. — Думаю, Бату хочет сказать, что кровавый лотос способен на оба эффекта. Нам просто нужен способ связать его с нашим намерением в момент опускания в котёл, и тогда он будет реагировать на намерение пользователя после этого. Верно, Бату? Бату просиял и кивнул: — Именно так! И это не невозможно. Шаманы в Монголии делают это, создавая среду сфокусированного намерения, почти как… направляя сущность растения в определённое русло еще до того, как оно коснётся котла. Те Ранги перевёл на него скептичный взгляд: — Направлять её до попадания в зелье? А нам это как сделать? Гермиона на мгновение задумалась, постукивая пальцами по краю стола: — Мы могли бы использовать визуализацию. Есть техника, когда ты представляешь себе цель зелья, добавляя каждый ингредиент. Если каждый из нас сосредоточится на разных аспектах: исцелении, вреде, адаптивности — возможно, нам удастся стабилизировать двойные свойства кровавого лотоса. Жан-Батист пожал плечами: — Звучит… шатко. Что, если кто-то из нас будет недостаточно сосредоточен? — Конечно, тогда зелье будет нестабильным, — признала Гермиона, — но в этом и сложность. Подобные зелья требуют некоторой умственной дисциплины. Если мы все сосредоточимся, должно получиться. А потом мы сможем стабилизировать его ещё надёжнее крапивой дьявола. Некоторое время Бату думал, но вскоре поднял голову, одарив всех решительным взглядом: — Думаю, мы справимся. Я видел, как это делали раньше. Да, кровавый лотос силён, но его вполне можно сделать частью целого. Мы должны уважать его силу, а не пытаться над ней доминировать. Те Ранги с уважением посмотрел на Бату, будто впервые приняв всерьёз: — Похоже на… партнёрство с ингредиентами, — его губы растянулись в мечтательной улыбке. — Интересно, — добавил он задумчивым голосом. Гермиона подавила собственную улыбку, радуясь тому, что её одногруппники начинают осознавать не только сложность, но красоту поставленной задачи: — Именно так, идеальное определение, Те Ранги. Мы сотрудничаем с каждым из компонентов. Если мы придём к ним, полные безрассудной самоуверенности, результат получится обратным. Но если мы будем работать с их природными свойствами, то сможем добиться той двойственности, к которой стремимся. Жан-Батист медленно кивнул, явно соглашаясь с планом: — Хорошо, тогда давайте попробуем. Как мы начнём? Гермиона глубоко вздохнула, собираясь с мыслями: — Во-первых, каждый из нас должен выбрать тот аспект зелья, который мы хотим усилить. Думаю, каждый из нас должен взять по привычному ему растению и направить это свойство в него через намерение. Все согласно закивали. — Отлично, — продолжила Гермиона. — Тогда, Бату, поскольку кровавый лотос тебе знаком, почему бы тебе не сосредоточиться на его целебных свойствах? — Разумеется. — Те Ранги, — повернулась к новозеландцу Гермиона, — думаю, тебе следует сосредоточиться на адаптивности корня танивы, что усилит способность зелья реагировать на волю пользователя. Те Ранги кивнул с широкой, ослепительной улыбкой. — Жан-Батист, флёр-мортель твой, так что, думаю, ты должен сосредоточиться на том, чтобы зелье имело преимущество — что оно может стать опасным, если понадобится. Жан-Батист ухмыльнулся, взъерошив светлые волосы: — С удовольствием. — А я сосредоточусь на балансе, — закончила Гермиона, — чтобы сохранить гармонию свойств, когда мы будем вводить кровавый лотос, — оглядела она всю команду. — На счёт «три» добавляем лепестки лотоса, и каждый сосредоточится на своём намерении. Трое молодых людей и Гермиона встали полукругом вокруг котла, подняв палочки. Гермиона начала отсчёт: — Раз… два… три! С последним словом каждый опустил в котёл по алому лепестку лотоса. Гермиона чувствовала, как её голову крепко стягивает обруч, как будто на макушку положили несколько мраморных плит концентрации. Её мысли, словно нити, вплетались в зелье, направляли его сущность, старались его стабилизировать. Жидкость в котле закипела, и поверхность поменяла цвет с насыщенного фиолетового на более приглушённый лавандовый оттенок. Первым с осторожностью заговорил Те Ранги: — Что-то произошло, но зелье ещё явно не готово. Бату кивнул, сосредоточенно сузив глаза: — Ему нужно еще интегрироваться. Думаю, не стоит его пока беспокоить. Гермиона согласилась: — Давайте немного подождём и посмотрим, как оно отреагирует. Пока они наблюдали за его поверхностью, зелье зарябило мягкими волнами, словно откликаясь на невидимую силу. Постепенно от котла стало исходить едва заметное тепло, будто варево признавало их намерения. Но как только Гермиона начала расслабляться, зелье принялось яростно бурлить, и от его поверхности поднялся густой тёмный дым. Жан-Батист отпрянул: — Так и должно быть? — Нет, — тревожно ответила Гермиона. Она держала палочку наготове, готовая в любой момент призвать щит. Тут махнул рукой Бату и сказал спокойным голосом: — Подождите. Дайте ему закончить. Кровавый лотос иногда сопротивляется — так он проверяет, насколько серьёзно намерение. Жан-Батист насмешливо хмыкнул: — Это зелье, а не разумное существо. — Нет, — твёрдо ответил Бату, нахмурив брови. — Это нечто большее. Растения обладают волей, особенно такие мощные, как кровавый лотос. Они реагируют на уважение и намерение. Если мы будем его заставлять, оно будет сопротивляться ещё сильнее. Гермиона взглянула на Бату: — Так что же нам делать? — Удерживайте намерение, — мягко ответил он. — Сосредоточьтесь на том, что вы пытаетесь привнести в зелье. Оно слушает. Они молча стояли вокруг котла, каждый из них направлял свою магию в выбранный аспект. Гермиона чувствовала, как в её сознании пульсирует намерение — постоянная мысль о балансе и гармонии. Она закрыла глаза, представляя себе зелье как проводник, который может меняться в зависимости от потребностей того, кто им владеет. Через мгновение бульканье стихло, и тёмный дым рассеялся. Цвет зелья снова изменился, теперь оно стало яркого, почти неонового фиолетового оттенка, а его поверхность была гладкой и спокойной, глянцевой, будто зеркало. Те Ранги облегчённо выдохнул: — Кажется, получилось. Гермиона широко улыбнулась: — Я тоже так думаю. Давайте на сегодня остановимся, — зевнула она. — Нам ещё нужно как-то добавить крапивы дьявола для стабилизации… Но я не хочу поспешить от усталости и свести на нет наши труды. Под дружественную беседу они собрали свои вещи. Всю группу охватывало волнительное предвкушение. Это зелье было не простым варевом, а отражением их коллективного мастерства, понимания и доверия друг к другу. Она взглянула на Бату, который тщательно приводил в порядок рабочее место, и кивнула в знак молчаливой благодарности. И хотя впереди ещё было много работы, Гермиона испытывала чувство глубокого удовлетворения. Она училась и с каждым шагом овладевала искусством сочетания силы и цели.