Пропаганда

Новая неделя стажировки в Кастелобрушу началась с удушающей влажности тропического леса и модуля про алхимию и магию стихий. Толстые каменные стены аудитории спасали от невыносимой жары на улице, пока солнце нещадно слепило сквозь высокие арочные окна. Гермиона, как всегда, сидела за партой в первом ряду, расстелив на ней пергамент и подготовив остро заточенное свежее перо. Она вся дрожала от нетерпения — алхимия была для неё одной из самых увлекательных отраслей магии, завораживающей своей древностью и сложностью. Профессор Камила Дуарте уверенно вошла в класс. Её тёмная струящаяся мантия мерцала неземным светом. Стажёры притихли, и всё внимание устремилось на неё. Она выглядела суровой и грозной, несмотря на длинные блестящие кольца рыжих волос, отчего напоминала фей из детских сказок. Её тёмно-синие глаза, словно океан перед бурей, медленно осмотрели комнату, будто она старалась уловить каждую деталь. — Доброе утро, — начала профессор Дуарте строгим, властным голосом. — Сегодня мы поговорим об области, которая сформировала не только магическую теорию, но и саму ткань нашего мира. Алхимия, по своей природе, — это трансформация. Суть всех манипуляций в том, чтобы взять обыденное и сделать его особенным. Она сводится к управлению четырьмя классическими элементами: огнём, водой, землёй и воздухом, — и пониманию того, как они взаимодействуют между собой. Именно поэтому наш модуль будет также сочетаться с основами магии стихий: изучение одного без другого попросту невозможно. Гермиона торопливо записывала конспект, отчего нажимала на перо чуть сильнее необходимого. Она старалась уловить каждое слово. Кое-что из этого ей уже было известно, но профессор Дуарте добавляла даже знакомым понятиям новые грани и глубину. — Алхимия уходит корнями в древние цивилизации: Египет, Грецию, Китай, — и каждая из этих культур привнесла своё понимание элементов и манипуляций с ними, — продолжала Дуарте, а по мере рассказа её взгляд всё чаще задерживался на Томе, сидящем по левую руку Гермионы. — Например, египтяне верили, что трансформация физической материи отражает трансформацию души. Алхимическая трансмутация, по их мнению, была не просто превращением одного вещества в другое, а путешествием к очищению и просветлению. Гермиона бросила взгляд в сторону Тома. Его лицо оставалось таким же бесстрастным и задумчивым, как на любой другой лекции, но глаза были прикованы к профессору Дуарте. Она знала, что он впитывает каждое слово, но всё же подобная пристальность была ему несвойственна, обычно он оставался слегка отрешённым, будто зашёл послушать друга, а не научиться новому. Необъяснимый голод добавлял такой жар его взгляду, что казалось, вот-вот чернота его глаз треснет, как корка в жерле вулкана, и сквозь трещины просочится раскалённая лава. — В Древней Греции, — продолжала профессор Дуарте, — на алхимию сильно повлияли работы таких философов, как Эмпедокл и Платон, которые говорили о четырёх классических элементах как о строительных блоках Вселенной. Разумеется, они были волшебниками, но, как вы знаете, до принятия Статута о секретности, особенно в дохристианские времена, волшебники тесно вплетались в Магловский мир. А вот в Китае алхимия была тесно связана со стремлением к бессмертию, и считалось, что манипуляции с такими элементами, как ртуть и золото, открывают секреты вечной жизни. Том вскинул руку, нарушив тишину, прерываемую лишь скрипом перьев: — Профессор, — начал он ровным, уверенным голосом, — Вы считаете, что древние алхимики, особенно китайские, действительно искали бессмертие, или их работа была скорее символической? Возможно ли, что стремление к вечной жизни — просто метафора чего-то более глубокого? Гермиона замерла, её перо зависло над пергаментом. Она не могла отделаться от ощущения, что Том всегда знает чуть больше, чем все остальные в комнате. Он был великолепен. Это невозможно отрицать. Но её пугал не только его интеллект, но и то, как он владел им, словно оружием, — всегда точно, всегда с определённой целью. И всё же обычно он не задавал вопросов, лишь отвечал, чтобы блеснуть знаниями и заручиться уважением учителей. Между ним и преподавательницей возникло едва уловимое напряжение, будто он нарочно пытался привлечь её внимание. И, конечно же, это сработало. Профессор Дуарте слегка улыбнулась, а в её строгих глазах вспыхнул некоторый интерес. Она их слегка сузила, глядя на Тома: — Любопытный вопрос, сеньор Риддл, — ответила она задумчивым голосом. — На эту тему ведётся много споров, особенно среди современных исследователей. Некоторые считают, что поиски бессмертия были буквальными, что алхимики верили в возможность вечной жизни через усовершенствование физической материи. Однако другие, как и Вы сейчас, полагают, что поиски носили скорее символический характер — что процесс совершенствования элементов был, по сути, метафорой совершенствования человеческого духа. И всё же мы знаем, что Николас Фламель, самый известный алхимик из всех, действительно создал философский камень несколько лет назад, что даровало им с женой бессмертие. Том кивнул, как будто уже предвидел её ответ, и слегка улыбнулся: — Но больше это никому не удалось, верно? Даже Фламель не смог повторить свой успех? Профессор Дуарте широко улыбнулась ему в ответ, окидывая его оценивающим взглядом: — Именно так. Метод утерян, даже для него самого. Некоторые предполагают, что сам Камень — случайность, возникшая в идеальных условиях, а не результат воспроизводимого процесса. Том слегка наклонился вперёд, его глаза блестели от интереса, как полуночное небо россыпью ярких звёзд: — Значит, в каком-то смысле философский камень представляет собой не только физическое достижение, а нечто большее — возможно, идеальное сочетание мастерства, магии и обстоятельств. Может быть, это означает, что истинная цель алхимии не конечный результат, а личностная трансформация, которая происходит в процессе попыток? — добавил он, подперев подбородок и слегка наклонив голову, отчего из его аккуратно причёсанных волос выбилась тёмная прядь, упав на глаза. Профессор Дуарте долго смотрела на Тома, прежде чем ответить: — Да, философский камень всегда считался вершиной алхимических достижений, как в физическом, так и в духовном смысле. Важен не только конечный продукт, но и путь его совершенствования. Многие верят, что, создавая Камень, алхимик преображается сам. Гермиона чувствовала, как между ними всё чётче ощущается любопытное напряжение. Профессор смотрела на Тома с нарастающим интересом, а он в ответ не сводил с неё глаз. Сердце Гермионы учащённо забилось, но она не могла до конца понять, отчего. Была ли это непривычная связь между Томом и преподавателем или просто новая грань, заставляющая всех присутствующих переосмыслить то, что они знали об алхимии. Том откинулся на стуле, явно довольный направлением беседы: — Спасибо, профессор, — ровно произнёс он, поигрывая пером в руках. — Очень интересно задуматься о том, как процесс алхимической трансформации отражает личную. Я всегда считал, что магия в своей основе — это рост и эволюция. Алхимия, кажется, воплощает эту концепцию больше, чем любая другая область. Профессор Дуарте одобрительно кивнула: — Вы хорошо понимаете предмет, сеньор Риддл. Алхимия действительно направлена на рост — как физический, так и духовный. Это умение видеть за пределами того, что есть, и представлять, что может быть. Именно поэтому, полагаю, алхимия на протяжении веков оставалась одной из самых важных и загадочных магических дисциплин. Наконец преподавательница разорвала зрительный контакт с Томом и обвела взглядом всю аудиторию: — Прежде чем мы перейдём к семинару, давайте вкратце обсудим роль четырёх классических элементов в алхимической трансмутации. Огонь, вода, земля и воздух — это строительные блоки всей материи, как в магической теории, так и в алхимии. Каждый элемент имеет своё символическое значение, уникальные свойства и играет определённую роль. Гермиона сосредоточилась на своём конспекте, пытаясь отогнать ядовитые, неуместные мысли. Эта часть лекции давалась ей довольно легко. Её всегда завораживали стихии — как они используются в зельеварении, в заклинаниях и в трансфигурации. Ещё на первом курсе она уже экспериментировала с огнём, создавая тёплое голубое пламя в банке. Гермиона много читала о роли стихий в алхимии и предвкушала, как эти знания сослужат ей хорошую службу на сегодняшнем семинаре. — Огонь, — продолжала профессор Дуарте, — это элемент трансформации и очищения. Одновременно и разрушительная, и созидательная сила. В алхимии огонь часто используется для уничтожения материалов, чтобы привести их к чистейшей форме перед трансмутацией. Вода, с другой стороны, олицетворяет текучесть, податливость и обновление. Она часто используется для очищения материалов, прежде чем они подвергнутся дальнейшей трансформации. Перо Гермионы скрежетало по пергаменту, и её мысли наконец полностью сосредоточились на лекции. Именно это она и любила — постигать глубинные смыслы магии, видеть, как всё взаимосвязано. С каждой минутой занятие увлекало её всё больше. Зажав перо губами, она быстро собрала волосы в неряшливый пучок, заправив конец внутрь, чтобы он держался без резинки, и продолжила писать. Лезущие в глаза и падающие на шею волосы отвлекали. — Земля, — говорила профессор Дуарте, — это основа всей физической материи. Она олицетворяет стабильность, выносливость и силу. В алхимии земля — это элемент, который лежит в основе процесса трансмутации, обеспечивая стабильную базу для превращения. И, наконец, воздух — элемент мысли, творчества и свободы. Воздух олицетворяет духовные и интеллектуальные аспекты алхимии, способность видеть за пределами материального и заглядывать в сферу возможностей. Том снова поднял руку: — Профессор, — начал он, — считаете ли Вы, что стихии сами по себе обладают магической силой, или это то, как мы, волшебники, манипулируем ими, что придает им силу? Другими словами, магия заключается в элементах или в способности алхимика преобразовывать их? Гермиона искоса взглянула на него. Очередной блестящий вопрос. Она всматривалась, пытаясь понять, что вызвало такой бурный интерес у обычно молчавшего на лекциях Тома. Но всё же, несмотря на подозрения, она восхищалась его жаждой докопаться до самых глубинных смыслов, вывести урок за рамки поверхностного обывательства. Профессор Дуарте снова улыбнулась, явно впечатлившись: — Это один из самых старых вопросов в алхимической философии, — сказала она. — Есть те, кто верит, что сами элементы пропитаны магической энергией, что они необработанные строительные блоки Вселенной. Другие утверждают, что именно воля алхимика, его намерение и понимание открывают магию, заключённую в элементах. Немного задумавшись, преподавательница продолжала: — Лично я считаю, что это сочетание обоих факторов. Элементы действительно обладают присущими им магическими качествами, но именно мастерство алхимика, его способность понимать их и манипулировать ими, позволяет добиться превращения. По сути, элементы — это сырьё, а алхимик — художник, который придаёт им форму. Перо Гермионы замедлилось, чтобы она могла должным образом осознать слова профессора. Конечно, в них был смысл. Магия всегда была связана с балансом между материальным и абстрактным, физическим и духовным. Алхимия, как никакая другая отрасль магии, его воплощала. Лекция продолжалась до самого обеда, а затем настало время практического семинара. — Добрый день, — вновь поприветствовала их профессор Дуарте в той же аудитории, где проходило утреннее занятие, — пришло время практической части. Мы будем работать над простыми трансмутациями, используя смесь магии стихий и алхимической теории. Каждый из вас попытается преобразовать базовый материал: камень, дерево или воду — в другую форму. Цель не просто его изменить, но понять, как стихии реагируют на вашу магию и намерение. Сердце Гермионы заколотилось от волнения. Именно этого она так ждала — возможности применить теорию на практике, проверить, сможет ли она действительно манипулировать стихиями так, как это делали древние алхимики. Она взглянула на Тома, который уже стоял с решительным и сосредоточенным выражением лица. В его глазах горело такое знакомое ей жадное пламя, но в этот раз в нём было и что-то ещё. В задней части аудитории профессор Дуарте расставила ряд столов с различными материалами: камнями, небольшими деревянными брусками и чашами с водой. Гермиона выбрала камень, перекатывая плотный, прохладный тёмный комок в руке. Она немного читала об алхимической трансмутации, но это был первый раз, когда она пыталась сделать это самостоятельно. Аудитория будто гудела от концентрации, стоило стажёрам приступить к работе. Гермиона положила свой камень на стол перед собой, взяла в руки палочку и закрыла глаза, сосредоточившись на магии стихий, которая так плотно струилась по комнате, что была практически осязаемой. Она чувствовала энергию камня, его твёрдость, связь с землёй. — Сосредоточьтесь на элементе, — раздался тихий голос профессора Дуарте. — Почувствуйте его природу, сущность. Алхимия — это понимание материала до того, как вы его измените. Гермиона глубоко вздохнула, настраиваясь на энергию камня. Она представила себе трансформацию, визуализировала, как его твёрдая материя размягчается, превращаясь в глину. Её палочка вычерчивала в воздухе тонкие алхимические символы, каждый штрих был точен и наполнен чётким намерением. Магия струилась сквозь неё, соединяя её с элементом земли, со стабильностью и прочностью камня. Вскоре она будто почувствовала сдвиг — поверхность размягчилась под её прикосновением, края округлились, некогда твёрдое вещество стало податливым. Это была не идеальная трансмутация, но начало положено. Гермиона улыбнулась, радуясь собственному успеху. Удачные эксперименты в классе всегда мотивировали её стараться ещё лучше, добиваться ещё большего. Продолжая работать, она взглянула на Тома. Он был сосредоточен, его палочка двигалась точно, чётко, выверенно, когда он изменял плотность воды в чаше перед ним. На его лице не дрогнул ни один мускул от концентрации, но в движениях чувствовалось уверенное спокойствие. Если не знать, могло бы показаться, что он делает это каждый день. Гермиона не могла отрицать — он был хорош. Даже лучше, чем просто хорош. К концу занятия комната была заполнена различными преобразованными материалами — камни превращались в глину, дерево размягчалось, вода становилась тяжелее или легче. Профессор Дуарте ходила между ними, давая советы и рекомендации, одобрительно кивала, глядя на чужие успехи. — Вы все сегодня очень хорошо поработали, — сказала она, когда семинар подошёл к концу. — Помните, что алхимия — это не только изменение материалов, но и понимание баланса между элементами, умение видеть потенциал для преобразования во всём, что вас окружает. Казалось, что взгляд Дуарте задержался на Томе чуть дольше нужного. Желудок Гермионы слегка скрутило, но она быстро отогнала прочь неприятное ощущение. Разумеется, она отметила Тома — он справился просто блестяще.

***

Гермиона расхаживала взад-вперёд по одной из лабораторий зельеварения Кастелобрушу. От пара, исходящего от котла, и общей влажности джунглей её волосы казались особенно тяжёлыми и неуправляемыми, прилипая к шее. Она крутила палочку в одной руке, переняв эту привычку у Тома, и просматривала заметки, зажатые другой. В классе из тёмного камня витал аромат трав, сырости, но ещё и разочарования. Остальные члены группы сидели за столом, заваленном раскрытыми книгами, засушенными растениями, банками с образцами. Тут и там лежали скомканные листы, исписанные тёмными чернилами, и чистые свитки пергамента, обломки сломанных и тупых перьев, пустые пузырьки. Шла пятая неделя стажировки, и пока ни один из экспериментов не дал желаемого результата. Они поставили перед собой амбициозную цель: создать зелье, которое могло бы действовать и как лекарство, и как яд, в зависимости от намерения использования. Но сбалансировать столь мощные ингредиенты двойного назначения оказалось непросто. Всё усугублялось тем, что чем больше неудачных попыток они предпринимали, тем меньше у них оставалось образцов. Пока группа работала над очередным экспериментом, Жан-Батист с досадой нахмурил брови, наблюдая за булькающим содержимым котла, начавшим принимать неожиданный мутно-коричневый цвет: — Мне начинает казаться, что мы приготовили не зелье, а какой-то ужасный суп, — пробормотал он, в его тоне сквозила досада. Те Ранги едко усмехнулся, отступив назад: — По крайней мере, не похоже, что оно взорвётся, как прошлый вариант. Но я бы не подал такой супчик и своему злейшему врагу. Гермиона подняла взгляд от своих записей с серьёзным выражением лица: — Отсутствие результата — тоже результат, знаешь ли. Каждая попытка даёт нам больше информации о том, что не работает, и это помогает сузить наш подход. Кроме того, — решительно добавила она, — подобные зелья редко получаются идеальными с первого раза. Мы пытаемся сбалансировать исцеление и яд — задача не из легких. Жан-Батист скрестил руки на груди, её слова его явно не убедили: — Какова твоя теория? Если наш подход не работает, у тебя есть другая идея? Те Ранги кивнул в знак согласия, и обычная приветливость новозеландца уступила место угрюмому недовольству. Бату сидел молча, переводя взгляд с Гермионы на своих товарищей, но в его всегда сдержанном выражении лица читалось разочарование. Гермиона глубоко вздохнула, в голове у неё проносились идеи корректировок, неиспробованные приёмы, возможно, вообще другой подход. — Может, мы и перепробовали все комбинации, — ответила она, — но мы не пытались, например, использовать иную технику варки и магическое намерение для контроля над зельем. Да и растения мы употребляли только целиком. Любое снадобье в равной мере состоит из намерений, магических манипуляций и ингредиентов. Нам нужно посмотреть на это под другим углом. Жан-Батист закатил глаза: — И ты думаешь, что только намерение поможет смертоносному флёр-мортель не превратиться в яд? Мне казалось, мы пытаемся сделать его практичным и устойчивым. Гермиона вздрогнула. Она мирилась с его скептицизмом уже несколько недель, но чем меньше успехов они достигали, тем больше он испытывал её терпение. Она расправила плечи и посмотрела Жану-Батисту прямо в глаза: — Да, вообще-то я считаю, что намерение имеет значение. Магия — это намерение. Каждое проклятие, каждое исцеляющее заклинание, каждый защитный амулет — их эффективность зависит от того, как мы направляем нашу магию. Вот что отличает это зелье от простого яда или лекарства, коих сотни, тысячи. Мы стремимся к двойственности, а не к чему-то одномерному. Жан-Батист замолчал, опустив глаза. Пользуясь случаем, Гермиона продолжила, оглядывая своих одногруппников: — Я думаю, что нам нужно начать с более структурированного подхода. Каждый из нас не просто так принёс с собой уникальное растение. Наша задача — не бросить их в один котёл и посмотреть, что получится. Она заключается в том, чтобы понять свойства каждого ингредиента и то, как они взаимодействуют друг с другом. Мы должны сосредоточиться на одном элементе за раз, понять, как его сбалансировать, и на основе этого создать зелье. Те Ранги насмешливо приподнял бровь, слабая улыбка дрогнула в уголках его рта: — Хорошо, Гермиона. Дерзай. План уже есть? Она была готова взять на себя ответственность и не собиралась упускать шанс. Гермиона с удовольствием поддалась чувству искрящейся в ней самоуверенности. Она быстро достала стопку пергамента и пролистала записи, всегда готовая принять бразды правления группой. — Начнём с целебных свойств ингредиентов по отдельности. Мы знаем, что каждое из этих растений может исцелять в той или иной форме. Аконит регулирует сердечный ритм и помогает с пробуждением, флёр-мортель, в свою очередь, снимает боль и усыпляет. Они могут друг друга нейтрализовать. Кровавый лотос усиливает кровоток, но также и магический поток, а корень танивы восстанавливает магическую энергию. Давайте вернёмся в начало, испытаем малые дозы каждого растения в отдельности, чтобы понять их целебный потенциал, избегая ядовитых эффектов. Те Ранги задумчиво кивнул: — То есть, по сути, выделим целебные свойства каждого из них, прежде чем попытаемся их объединить. — Именно, — ответила Гермиона, довольная его желанием сотрудничать, а не просто спорить с ней на каждом шагу. — Как только мы это сделаем, мы сможем сосредоточиться на соединении свойств. Выяснить, как каждый компонент взаимодействует с другими в контролируемых условиях. Мы все знаем теоретические дозировки, но вы сами видели, что в связке все ингредиенты влияют на неё друг для друга. В разговор вмешался спокойный голос Бату: — Согласен. В Монголии мы редко используем кровавый лотос в сыром виде. Его необходимо подготовить, смешать с другими компонентами или подержать в нужной температуре, чтобы контролировать его силу. Возможно, если мы будем подходить к каждому ингредиенту как к отдельному эксперименту, то найдём лучшие способы справиться с переходом от целебных к ядовитым свойствам. Гермиона улыбнулась, радуясь тому, что её одногруппники начали с ней соглашаться: — Отлично. Тогда давайте сегодня начнём с аконита и флёр-мортель, раз они самые полярные. Будем отмерять небольшие количества, обращая внимание на температуру, время настаивания и намерение. Жан-Батист наклонился вперёд: — Хорошо, Гермиона. Ты за главную, раз уж ты это придумала, — ухмыльнулся он. Час спустя натюрморт на заваленном мусором столе изменился: вместо смятого пергамента и сломанных перьев повсюду лежали стопки алхимических текстов, новые руководства по зельеварению, а также острые ножи, ступы с пестиками и стеклянные палочки для помешивания содержимого. Гермиона и её команда собрались вокруг котла в тускло освещённой лаборатории. Она отмерила щепотку аконита, или волчьей отравы, и сложила её в маленький хрустальный пузырёк. Она тщательно готовилась к этому процессу, выверяя каждую деталь — от среза корня до температуры воды, — стремясь выделить целебные свойства, не вызывая при этом токсических эффектов. — Бату, — наставляла она, передавая ему стеклянную палочку, — помешивай смесь по часовой стрелке, очень медленно. Аконит склонен дестабилизироваться при нагревании, поэтому нам нужно, чтобы тепло было распределено равномерно. Бату кивнул и начал осторожно мешать. Те Ранги склонился над котлом, зачарованно следя за готовящейся вытяжкой: — Откуда ты так много о нём знаешь? Гермиона пожала плечами, её голос звучал тихо, но уверенно: — Мне всегда нравилось исследовать магические растения и зелья. По-моему, очень интересно, как что-то смертельно опасное может быть использовано для лечения при правильном подходе. Когда дело касается таких растений, как волчья отрава, самое важное — понять их, уважать их силу. Жан-Батист приподнял бровь: — А как ты собираешься избежать смерти от флёр-мортель? Мы ведь выяснили, что в целебной дозировке его эффект нивелируется любым количеством корня танивы, не говоря уже про аконит. Тем временем Гермиона осторожно регулировала пламя под котлом: — Свойства флёр-мортель ещё и зависят от настаивания. Чем дольше, тем мощнее яд. Но сильное прокаливание помогает снизить его токсичные свойства, превращая в обезболивающее. Давай пока сосредоточимся на лечебных эффектах, а о том, как всё сочетать, поговорим позже. Они продолжили эксперименты, и по мере того как шло время, Гермиона чувствовала, как меняется атмосфера в группе. Те Ранги и Жан-Батист, которые раньше были настроены скептически и держались несколько отстранённо, теперь полностью включились в работу, задавая вопросы и предлагая свои идеи. После долгих испытаний и повторных тестов они создали небольшой пузырёк с разбавленным раствором аконита, который сохранил свои лечебные свойства без каких-либо вредных побочных эффектов. Гермиона тщательно закупорила флакон и положила его рядом с другими ингредиентами. — Хорошо, — сказала она и с довольной улыбкой повернулась к товарищам. — Вот и всё. Теперь давайте поработаем над выделением целебных свойств флёр-мортель. Жан-Батист, это же твоё растение, может, расскажешь нам, как его используют во Франции, кроме просто ягод? Выражение лица Жана-Батиста несколько смягчилось: — Обычный способ — выжать сок и сильно разбавить его, а затем смешать со стабилизирующими веществами. Главное — правильно подобрать дозировку, иначе он может вызвать галлюцинации, паралич или что похуже. Гермиона кивнула, внимательно слушая: — Давайте попробуем так, но пока что дозировка должна быть как можно меньше. Как сбалансировать его с корнем танивы, придумаем позже. Жан-Батист принялся за работу, отмеряя точное количество сока флёр-мортель и разбавляя его, пока объяснял остальным суть процесса. Гермиона внимательно наблюдала за ним. Впервые с тех пор, как они начали работу над проектом, она почувствовала, что они действуют как одна команда. Они добавили разбавленный экстракт флёр-мортель во второй котёл, так же тщательно перемешивая содержимое, что и при работе с аконитом. На этот раз жидкость приобрела мутный фиолетовый оттенок, а её поверхность переливалась странным радужным блеском. Гермиона чувствовала магию в воздухе, слабый гул энергии, когда зелье начало обретать форму. Те Ранги склонился над котлом, пристально изучая содержимое: — Итак, когда мы выделим все компоненты, как нам соединить их, не вызвав реакции? Гермиона задумалась, перебирая в уме всё, что она узнала об алхимии и зельеварении: — Нам понадобится связующее вещество. Я подумала, может, как раз для этого подойдёт крапива дьявола? Она достаточно нейтральна, к тому же это растение двойного назначения, что может помочь сбалансировать действие зелья. Бату задумчиво кивнул: — Подобным образом можно использовать и кровавый лотос. Помимо кровотока, он может усилить поток магии. Может, это тоже нам поможет контролировать переход между целебными и отравляющими свойствами? Гермиона довольно улыбнулась: — Отлично! Давайте так. Добавим небольшое количество крапивы дьявола в конечную смесь и посмотрим, как она будет взаимодействовать с другими компонентами. А позже сможем постепенно выделить подходящий объём кровавого лотоса: нам нужны и его целебные свойства, а не только использование его как связки. Все согласно закивали. Гермиона бросила взгляд на висевшие на дальней стене часы. Стрелка приближалась к полуночи. — Думаю, это стоит оставить на следующую встречу. Уже поздно, мы только потеряем время и ингредиенты, пытаясь что-то соединить посреди ночи на усталую голову. — Согласен, — зевнув, улыбнулся Жан-Батист. — У меня глаза слипаются. — У меня тоже, — сказал Бату, потирая пальцами внутренние уголки. Гермиона перепроверила все полученные экстракты и убедилась, что всё тщательно закупорено. — Отличная работа, джентльмены, — искренне похвалила она. Юноши довольно улыбнулись. Наконец-то они оставили позади все свои разногласия и обиды. Это ей нравилось почти так же сильно, как руководить группой.

***

Неделя изучения алхимии оказалась невероятно насыщенной. На второй день профессор Дуарте провела класс через глубокое исследование дуализма огня и воды. На утренней лекции она рассмотрела роль огня в разрушении и очищении, противопоставив его способности воды к исцелению, обновлению и созиданию. Она приводила в пример знаменитых алхимиков, показывая, как они использовали эти силы стихий, чтобы привести хаотические преобразования к гармонии. Оказалось, столь противоположные элементы могут уравновешивать друг друга в изящном танце между хаосом и порядком. Послеобеденный семинар дал возможность применить теорию на практике. Гермиона сосредоточилась на использовании огня для разжижения свинца и воды для очищения дерева, чтобы проверить свои навыки в точности и контроле. Хотя первые попытки дали неоднозначные результаты, всё же с должным терпением ей удалось постепенно найти идеальный баланс, и она радостно наблюдала, как материалы изменяются под её руководством, подчиняясь её воле. Огонь и вода, как она поняла, требовали не просто мастерства, а ещё и уважения и сосредоточенности, каждый элемент был по-своему силён и непредсказуем. Третий день алхимического модуля был посвящён взаимодополняющим силам земли и воздуха. Профессор Дуарте объяснила символизм и силу этих элементов. На примерах из древней и современной алхимии она показала, как волшебники использовали их в тандеме, чтобы достичь баланса между заземлением и возвышением в своей магической работе. Практика оказалась не менее увлекательной: профессор Дуарте продемонстрировала, как земля и воздух играют роль во всём — от защитных чар до сложных заклинаний, — напомнив о важности сочетания стабильности и гибкости в алхимической практике. В своём задании Гермиона сосредоточилась на трансмутации ещё одного небольшого камня, стремясь достигнуть тонкого баланса между заземлением его сущности с помощью магии земли и применением заклинаний воздуха, чтобы сделать его более лёгким и податливым. Первые попытки были неуклюжими, но по мере корректировки техники она почувствовала, как камень откликается, слегка облегчаясь под её воздействием. Одногруппники вокруг неё пытались придать металлам текучесть и превратить камень в песок, и Гермиона наблюдала, как каждый из них борется с этим хрупким балансом, открыв для себя, насколько сложна алхимическая трансмутация на самом деле. В четверг Гермиона устроилась на своём обычном месте в аудитории и с нетерпением разворачивала свежий свиток пергамента. Класс гудел от предвкушения. Сегодняшнее занятие было посвящено обмену знаниями. Не каждый день выпадает шанс узнать об алхимических практиках различных стран, и Гермиона приготовилась впитать в себя как можно больше. Она посмотрела на Лукаса, Саито и Ву, сидевших недалеко от входа, — именно они должны были сделать короткие презентации во время занятия. Молодые люди казались сосредоточенными, но немного нервничали. Профессор Дуарте стояла перед классом и улыбалась, обращаясь к аудитории: — В сегодняшних докладах мы узнаем, как развивались алхимические традиции в разных частях света и как они повлияли на современные магические практики. Я призываю вас задавать вопросы и участвовать в обсуждении, поскольку каждая точка зрения может предложить что-то уникальное. Первым выступал Лукас. Гермионе стало любопытно, когда он вышел вперёд. Вместо обычной смешливости на его лице читалась серьёзная сосредоточенность, а в руках он нёс несколько небольших металлических предметов, которые звенели, когда он ставил их на стол. Он прочистил горло, взъерошил свои кудрявые волосы и с некоторой гордостью оглядел аудиторию. — Доброе утро всем. Я расскажу о влиянии швейцарской алхимии, особенно на примере работ Парацельса, одного из самых известных алхимиков эпохи Возрождения. Парацельс одним из первых сделал акцент на практическом, медицинском использовании алхимических процессов. В первую очередь он был целителем и стремился найти применение любой науке и отрасли магии для излечения. Гермиона спешно делала заметки, перо скрипело о пергамент, а Лукас тем временем продолжал. Она немного знала о Парацельсе из того, что смогла найти в библиотеке Хогвартса, но как и многие другие алхимики, он упоминался лишь вскользь. — Швейцарские алхимики, — продолжал Лукас, — верили в «очищение», которое заключалось в использовании металлов и минералов для воздействия на баланс человеческого тела. Парацельс, например, выступал за применение очищенных металлов в целительстве и считал, что болезни можно лечить, восстанавливая гармонию в организме с помощью таких минералов, как ртуть и сера. Не в силах сдержаться, Гермиона спросила: — Рассматривали ли швейцарские алхимики элементы как символы, как многие другие в Европе, или же они считали их более практичными ингредиентами? — взяло верх её любопытство. Лукас задумчиво посмотрел в потолок, а затем перевёл взгляд на неё: — На самом деле, и так, и так. Они верили, что элементы представляют собой фундаментальные аспекты человеческой природы и Вселенной, но также ценили алхимические вещества за их практическое, лекарственное применение. Например, Парацельс часто работал со свинцом и ртутью не только как с символами трансформации, но и как с реальными агентами исцеления — хотя, конечно, некоторые из этих практик позже были признаны вредными. Лукас взял в руки небольшой серебряный медальон, тускло блестевший в солнечном свете, проникавшем через окна: — Ранние алхимики Швейцарии использовали подобные металлы в трансмутациях, стремясь очистить их и придать им духовную и физическую силу. Парацельс небезосновательно верил, что металлы могут быть наделены магическими свойствами, и путём точных преобразований они достигали такой чистоты, которая связывала их как с материальным, так и с духовным миром. Благодаря этим трудам, ему почти удалось воспроизвести свойства гоблинского серебра. После того как Лукас закончил, своё место у пюпитра занял Саито. Он принёс аккуратно сложенный лист кремового пергамента. Японец сохранял спокойствие и уверенность, и Гермиона сразу же почувствовала, как атмосфера в классе изменилась, когда он начал говорить. Голос Саито был мягким и чётким: — В японской алхимии, — произнёс он, — мы уделяем особое внимание гармонии элементов в трансмутации, в частности, земли и воды. Многие из наших алхимических практик тесно связаны с природой, отражая наши культурные ценности баланса и взаимосвязи. Саито осторожно развернул пергамент, показав рисунок традиционного японского талисмана, украшенного сложными символами: — Одним из важнейших принципов японской алхимии является «Ма» — пространство между элементами, баланс сил. Соблюдая этот баланс, мы можем создавать магические предметы, которые направляют и гармонизируют энергии стихий. Гермиона заворожённо слушала, слегка разомкнув губы. Она представила себе, с какой точностью нужно напитать талисман необходимым количеством энергии, уравновесив землю и воду и не нарушив при этом природную гармонию предмета. Даже мысль о таком уровне мастерства попросту ошеломляла. Точность японской алхимии отличалась от европейских практик, которые зачастую были более прямыми и даже агрессивными. Здесь элементы не конфликтовали, а мирно сосуществовали, усиливая друг друга. — В Японии, — продолжал Саито, — земля олицетворяет стабильность и рост, как и в западных традициях, но мы также видим в ней то, что питает и связывает всё сущее. Заземляя наши магические практики, мы поддерживаем баланс, необходимый для трансмутации. Вода, с другой стороны, олицетворяет текучесть и очищение. При правильном сочетании с землёй она может создавать мощные защитные чары или даже усиливать силу зачарованных предметов. — А как насчёт огня и воздуха? — спросил Ференц, в его тоне явно слышалось любопытство. Саито задумчиво кивнул: — Огонь и воздух используются, но гораздо реже и очень консервативно. Огонь ассоциируется с очищением и силой, часто применяется в церемониях, связанных с трансформацией или защитой, но мы считаем, что он может легко взять верх над другими элементами. Воздух, как символ мысли и свободы, часто используется для заклинаний, повышающих творческий потенциал или мудрость, особенно при создании талисманов, вдохновляющих на духовный рост. Тут вмешалась профессор Дуарте: — Восхитительно, что в японских алхимических традициях на каждом шагу уделяется внимание гармонии. Взаимосвязь элементов в этом контексте говорит об уникальном взгляде на трансмутацию — о том, что терпение и баланс важнее силы. Когда Саито закончил, его место занял Ву, чтобы поделиться своими знаниями о китайской алхимии. Он держался гораздо более формально предыдущих выступающих, но его глаза воодушевлённо блестели. — В Китае важной темой всегда было стремление к бессмертию, на которую повлияли даосские принципы, а также вера в единство разума, тела и духа. Многие из вас могут быть знакомы с философским камнем в западной алхимии, который, как говорят, дарует бессмертие. Однако в китайской традиции мы рассматриваем бессмертие не как материальное состояние, а как гармонию внутри себя и с миром природы. Гермиона внимательно слушала, заворожённая сравнением. Она никогда не задумывалась о том, как разные культуры могут интерпретировать понятие бессмертия. Искоса посмотрев на Тома, она заметила, что тот не сводит глаз с Ву. В самом его взгляде было видно, что он уже начал о чём-то думать, просчитывать. Но всё же Гермиона бы удивилась больше, если бы он этого не делал. — Даосские алхимики считали, что, достигнув равновесия и очистив себя, можно обрести некое бессмертие — не обязательно вечную жизнь, но возвышенное существование за пределами физического мира. Это контрастирует с западным подходом к философскому камню, который стремится напрямую манипулировать материей, чтобы достичь бессмертия. В даосизме сам процесс и гармония, которую человек в нем культивирует, важнее результата, — продолжал Ву. Лукас поднял руку: — Значит, в китайской алхимии бессмертие — это скорее духовная цель, чем физическая? Суровое лицо Ву дрогнуло от лёгкой, такой редкой для него, улыбке: — Именно. Даосский подход рассматривает бессмертие как символическое путешествие, а не как физическую трансформацию. Это баланс внутри, достигаемый с помощью практик, включающих медитацию, трансмутацию и управление стихиями. В разговор вмешалась профессор Дуарте: — Увлекательно наблюдать за тем, к каким целям стремится каждая алхимическая традиция. В Швейцарии алхимия дала толчок науке, а Парацельс и другие заложили основы химии для маглов. В Японии алхимия, по-видимому, уходит корнями в гармонию и взаимосвязь — более духовный подход к магической практике. А в Китае эта наука опирается на символизм, и классическое стремление к бессмертию — это не только буквальное, но и символическое путешествие, основанное на равновесии. Пришло время поднять руку и Гермионе: — Профессор, говорят ли нам эти различия, что алхимия в такой же степени связана с культурными ценностями, как и с магической практикой? Кажется, что каждая традиция подчёркивает аспекты, которые глубоко резонируют с верованиями её общества. — Именно так, сеньорита Грейнджер. Алхимия отражает ценности, желания и убеждения той культуры, в которой она возникла. То, как она сосредотачивается на различных областях, демонстрирует, что магические практики формируются под влиянием культур, которые их создают. И, изучая эти отличия, мы получаем более широкое понимание того, как сама магия может адаптироваться, чтобы служить различным целям и идеалам. Дискуссия продолжалась, стажёры задавали вопросы и делились своими соображениями, и Гермиона чувствовала, как вес каждой точки зрения оседает в её понимании. Было что-то вдохновляющее в том, чтобы увидеть, как различные магические традиции подходят к одному и тому же предмету с разных сторон, каждая из которых по-своему обогащает понятие алхимии.

***

Гермиона пыталась убедить себя, что её ревность беспочвенна. Каждой группе для итоговой работы полагался свой ментор — преподаватель, специализация которого соответствовала теме проекта. У Гермионы это был профессор Мендес — учитель травологии и магической ботаники, — а у Тома — профессор Дуарте, как главная в магии стихий. Разумеется, они проводили несколько часов в неделю после занятий за консультациями. Стажёры делились своим прогрессом, а преподаватели давали им советы, отвечали на их вопросы, поправляли ход работы. Но всё же это было выше неё: никогда и ни о ком Том не отзывался с подобным восхищением, а количество восторженных комментариев стало попросту невыносимым с началом модуля алхимии. Профессор Дуарте то, профессор Дуарте сё, а между собой остальные стажёры называли её просто Камила. Она была молодой, едва ли старше тридцати, что не такая уж и большая разница в возрасте. Дуарте была красивой, хоть это всё же второстепенно. Она была интересной собеседницей, многое знала, а самое главное — у неё был острый ум. За несколько лет общения с Томом Гермиона знала наверняка, что именно он больше всего ценил в людях. Женщины всех возрастов всегда слетались вокруг него, словно мотыльки на лампу, но он лишь отмахивался от них, как от назойливых насекомых, и удостаивал их дежурной обаятельной улыбкой, при виде которой они глупо хихикали. В его взгляде никогда и близко не мелькал интерес, но разговоры с Дуарте приносили ему искреннее, нескрываемое удовольствие. Головой Гермиона понимала, что это глупо, неправильно и беспричинно, что отношение Тома к ней ничуть не менялось, но всё же каждый раз, когда он задавал ей очередной вопрос, задерживался для консультации и здоровался в Большом зале за общим столом, внутри Гермионы поднималось что-то поистине тёмное. Темнота в её душе распространялась всё дальше, становилась всё чернее и отравляла Гермиону изнутри. Она раздражённо прикусывала щёку, наблюдая за их беседами, и, несмотря на то, что объективно профессор Дуарте была отличным преподавателем и вела невероятно интересный предмет, Гермиона всё больше её презирала. К окончанию недели она едва могла выносить даже её молчаливое присутствие. Профессор Камила Дуарте стояла у входа в аудиторию, властно заполняя всё пространство. Гермиона, как всегда, сидела на первом ряду, держа перо наготове, и с лёгким недоумением изучала окружающую обстановку. Тема сегодняшнего занятия: «Квинтэссенция». Это алхимическая концепция, которую не терпелось узнать Гермионе, чтобы обсудить теоретический «пятый элемент», удерживающий все известные элементы вместе. И всё же, как только профессор Дуарте подошла к доске, Гермиона почувствовала, как на неё накатывает презрение и лёгкая тошнота. Том, сидевший возле неё, выглядел полностью поглощённым предметом, его взгляд, чья пристальность граничила с восхищением, был прикован к профессору Дуарте. Гермиона почувствовала вспышку раздражения, которое не могла объяснить. Обычные интересы Тома были далеки от теоретической философии. Он предпочитал конкретные, пусть и не кажущиеся на первый взгляд осуществимыми, цели, владение практичными заклинаниями и осязаемые предметы неоспоримой силы. Но сегодня он выглядел попросту очарованным, и Гермиона не могла отделаться от ощущения, что, возможно, не тема, а сама профессор заставляла его так себя вести. Профессор Дуарте начала лекцию уверенным, строгим голосом: — Сегодня мы рассмотрим концепцию, которая завораживала алхимиков на протяжении веков, — квинтэссенцию, или, как её ещё называют, «эфир», неуловимый «пятый элемент», существующий помимо огня, воды, земли и воздуха. Квинтэссенция представляет собой предельную чистоту, жизненную силу, заключённую во всех вещах. В каком-то смысле это душа стихий. Рука Тома почти сразу взметнулась в воздух: — Профессор, в большинстве традиций квинтэссенция — лишь теория. Можете ли Вы утверждать, что она материальна, как и другие элементы, или это просто концепция, призванная вдохновлять алхимиков в их работе? Гермиона наблюдала за профессором Дуарте, кажущейся явно довольной вопросом Тома: — Отличный вопрос, сеньор Риддл, — ответила она. — Квинтэссенция действительно неуловима, но это больше, чем просто абстракция. Считается, что это связующая материя, дающая жизнь всему сущему. Некоторые алхимики уверены, что её можно использовать и даже рафинировать. Но не так, как можно очистить золото или ртуть, — для этого требуется преобразование внутри самого алхимика. Том кивнул, с интересом наклонившись вперёд чуть сильнее. Гермиона крепче сжала перо, сердито сузив глаза, когда она заметила, что профессор Дуарте, казалось, наслаждалась вниманием Тома. Темнота кипела и бурлила внутри, грозясь прорваться наружу и испепелить всё на своём пути. Сделав глубокий вдох, чтобы слегка успокоить раздражение, Гермиона вклинилась в диалог: — Профессор, — начала она решительным голосом, возможно, чуть более резким, чем ей бы хотелось. — Вы сказали, что квинтэссенция — это «предельная чистота», то, что находится внутри любой вещи. Но если она присутствует в каждом элементе, в каждом предмете, разве это не означает, что она является чем-то гораздо менее избирательным? Как мы можем считать её высшей чистотой, если она по своей сути — часть всего? Профессор Дуарте перевела взгляд на Гермиону, слегка поджав губы, хотя и сохраняла самообладание: — Сеньорита Грейнджер, именно этот парадокс и делает квинтэссенцию такой интригующей и предметом исследований волшебников на протяжении многих веков. Её чистота не уменьшается только потому, что она существует везде. Скорее, она трансформируется в зависимости от того, где находится. Квинтэссенция в своём идеальном состоянии нетленна. Глаза Гермионы сузились: — Тогда почему никто не смог успешно выделить её? Даже Фламель, которому удалось создать философский камень, не смог создать эталонный эфир, который бы соответствовал определению квинтэссенции. Разве нам это не говорит о том, что это скорее философская концепция, чем практическая цель? Том переводил взгляд между Гермионой к профессору Дуарте и обратно, а на его губах играла слабая ухмылка, словно он наслаждался дискуссией. Раздражение Гермионы усилилось, но она старалась не отвлекаться от профессора. Она не собирается становиться объектом его потехи. Голос профессора Дуарте оставался ровным, хотя Гермиона уловила в её тоне намек на вызов: — Многие считают квинтэссенцию философским понятием, но утверждение, что это всего лишь символ, подрывает глубину алхимических исследований. Эфир — это то, что движет алхимиком в его пути. Когда мы тянемся к квинтэссенции, мы тянемся к пониманию самых глубоких тайн Вселенной. — Или мы гонимся за чем-то, что не существует в том виде, в каком мы его себе представляем, — возразила Гермиона резковатым голосом. — Если квинтэссенция недостижима, зачем продолжать поиски? Не разумнее ли сосредоточиться на практическом применении? На измеримом и осязаемом? На бледных веснушчатых щеках профессора Дуарте вспыхнул еле заметный румянец: — Сеньорита Грейнджер, алхимия — это не только то, что можно держать в руках или изучать в лаборатории. Алхимия в равной мере и духовная, и практическая наука. Стремясь к квинтэссенции, мы расширяем наше понимание мира и своего места в нём. Ограничение себя тем, что осязаемо, — полная противоположность тому, что представляет собой алхимия. Гермиона почувствовала, как участился её пульс. Раздражение смешивалось с гневом и азартом. Она подалась вперёд: — Но разве это не чревато? Вкладывать столько сил в дело, которое может не принести результатов? Древние алхимики, посвятившие себя этим занятиям, часто попадали в ловушки бесконечных экспериментов. Если бы они не концентрировались на таких абстрактных целях, представьте, чего бы они могли достичь. На этот раз вмешался Том: — Гермиона поднимает интересный вопрос, профессор, — казался он заинтригованным. — Есть ли смысл стремиться к чему-то, что может никогда не принести результатов, или само стремление имеет смысл даже в случае неудачи? Профессор Дуарте перевела взгляд на Тома: — Само стремление преображает, сеньор Риддл, — ответила она, её голос стал более тёплым. — В работе над квинтэссенцией мы ищем не просто физическую субстанцию, а изменения внутри себя. В этом пути рождаются инновации. Постигая квинтэссенцию, мы понимаем связь между материей и духом. — Но всё это основано лишь на предположениях, — возразила Гермиона. — Алхимия претендует на понимание Вселенной, но при этом опирается на идеи, которые невозможно доказать. Квинтэссенция звучит скорее как удобное оправдание того, что алхимики углубляются в философию, а не в конкретные исследования. Улыбка профессора Дуарте слегка дрогнула, на её лице мелькнуло напряжение: — Сеньорита Грейнджер, возможно, Вы загоняете в слишком жёсткие рамки область, которая никогда не была для них предназначена. Алхимия не ограничена правилами традиционной науки. Это изучение трансформации в её самой глубокой форме, как материальной, так и духовной. Гермиона почувствовала нарастающее разочарование: — Но раз она так совершенна, почему никто так этого и не достиг? Почему никто не нашёл способ работать с квинтэссенцией так же, как мы работаем с огнём или водой? Возможно, дело в том, что квинтэссенция вовсе не является пятым элементом — это просто способ объяснить то, чего не смогли достичь алхимики, списать неудачи на неосуществимое. Зачем гоняться за чем-то вечно ускользающим, вместо того чтобы совершенствовать то, что нам доступно? В аудитории воцарилась тишина, и впервые Гермиона увидела в глазах профессора Дуарте истинное раздражение: — Сеньорита Грейнджер, хотя я и восхищаюсь Вашей приверженностью к рациональному мышлению, Вы не понимаете сути самой алхимии. Квинтэссенция представляет собой недостижимое, да, но именно эта недостижимость толкает нас к развитию как алхимиков. Путешествие — это и есть цель. — Возможно, — ответила Гермиона спокойным голосом, но внутри неё всё кипело, — но некоторые путешествия ведут нас по кругу, никогда не продвигаясь вперёд. Я считаю, что лучше стремиться к реальному, измеримому прогрессу. Я предпочитаю добиваться, а не гоняться за ничем не обоснованной идеей. Профессор Дуарте открыла рот, чтобы ответить, но задумалась и снова его закрыла. Она будто подыскивала слова. Гермиона ждала, довольно наблюдая за тем, как профессор мечется в поисках достойного контраргумента, — пусть думает сколько требуется. У них достаточно времени. Во взгляде профессора Дуарте, с некоторой неохотой, промелькнуло уважение: — Вы справедливо заметили, сеньорита Грейнджер, — согласилась она притихшим голосом. — Алхимия действительно балансирует между осязаемыми результатами и стремлением к чему-то более эфирному. Но давайте не будем забывать, что алхимия ещё и самопознание. Возможно, если Вы захотите изучить этот вопрос, то сможете найти в нём пользу. Гермиона слегка кивнула, не отводя взгляда: — Спасибо, профессор, — ответила она, не в силах подавить нотку удовлетворения в голосе. — Я всегда открыта исследованиям. Но я считаю, что мы не должны упускать из виду то, чего мы можем достичь здесь и сейчас, не откладывая это в угоду призрачных мечтаний. Профессор Дуарте вернулась к своей лекции, но Гермиона заметила, что та избегает её взгляда, а её тон стал немного холоднее прежнего. Сердце Гермионы по-прежнему быстро билось, а в голове гудело от волнения, вызванного дебатами. Ей доводилось вступать в конфронтацию с профессорами, но впервые в этом было что-то личное, она не столько была несогласна, сколько хотела единственным доступным ей образом досадить преподавателю. Она чувствовала на себе спокойный, но изучающий взгляд Тома, стараясь не придавать этому большое внимание. Под конец занятия Гермиона позволила себе расслабиться, испытывая чувство гордости за то, что не отступила. Обсуждение позволило ей вновь понять, что она ценит в магии — желание понять, да, но также и оказать влияние, добиться чего-то реального и существенного. А возможность выпустить пар на нелюбимого преподавателя — это просто приятный бонус. Когда профессор, попрощавшись, вышла из аудитории, к Гермионе подошёл ухмыляющийся Том: — Интересная точка зрения, Гермиона, — мягко сказал он со сквозившим в голосе восхищением. — Но разве ты никогда не задумывалась, что есть нечто большее, чем то, что мы можем потрогать и измерить? Гермиона решительно встретила его взгляд: — Конечно, Том. Но это не значит, что я готова посвятить свою жизнь бесплодной погоне. Я бы предпочла использовать то, что мне доступно, и расширять границы возможного. — Резонно, — кивнул он. — Но иногда величайшие открытия совершают те, кто готов отправиться в неизведанное. Она смерила его насмешливым взглядом: — Но добиваются успеха только те, кто готов вовремя признать, что идёт неверной тропой, и переключиться. Только неудачники бьются годами головой о стену и убеждают себя, что осталось чуть-чуть, и вот тогда-то случится прорыв, — она слегка наклонила голову. — Возможно, для этого требуется саморефлексия. Том слегка прищурился, но не успел что-то сказать, как из-за спины подошёл Ифеани, такой высокий, словно загораживал само Солнце: — Риддл, у нас консультация с Камилой, пошли? До ужина не так много времени. — Конечно, — обернулся он, кивнув товарищу. — Потом договорим, Гермиона, — улыбнулся он ей и отправился к двери, чтобы нагнать профессора Дуарте. Консультация Гермионы была накануне, поэтому у неё появилась пара свободных часов. Вздохнув, она собрала свои вещи и отправилась в хижину, скоротать время перед ужином за подготовкой к субботней встрече в библиотеке для работы над проектом. Всю дорогу она пыталась усмирить клокочущую темноту, но без особого успеха. Книги должны помочь — всегда помогали.

***

Книги не помогли. — В общем, Камила говорит… — в очередной раз делился Том после ужина, лёжа с Гермионой в кровати, когда она раздражённо цокнула языком. — Что не так? — Ничего, — буркнула она в ответ. Том сузил глаза, отложив в сторону заметки: — Ты лжёшь, — ровным голосом констатировал он очевидное. — Не хочу об этом говорить, — отвела Гермиона взгляд. Он перекатился к ней и заглянул через её плечо прямо в лицо: — А я хочу. Ты уже несколько дней себя странно ведёшь. Что происходит? — А я не хочу. — Тогда я угадаю, — перевернулся Том на спину и заложил руки за голову. Он не сводил с неё внимательного взгляда. — Посмотрим… Успех моего проекта, — пристально посмотрел он на неё. — Нет. А мог бы быть, — усмехнулся он, — наша работа явно на несколько шагов впереди вашей, — поддразнил он её. На это Гермиона лишь закатила глаза: — Мечтай. Продолжая насмешливо ухмыляться, Том задумчиво провёл языком по зубам, а затем слегка наклонил голову и сказал: — Тогда что? Консультация? Ага! — улыбнулся он шире, обнажив зубы. — Ты скучала по мне… Нет?! — притворно оскорбился он. — Заканчивай этот балаган, — перебила его Гермиона, уставшая от допроса. — Ты сама его начала, — перевернулся он на бок, подперев голову. Гермиона раздражённо рыкнула. Ей не хотелось тратить вечер на пререкания и гадание, а правду Том всё равно так или иначе из неё вытянет. Гораздо проще просто сказать и покончить с этим. Она перешла сразу к главному: — Что происходит между тобой и профессором Дуарте? — Что? — пусто моргнул Том. В глазах Тома читалось недоумение. Он лишь слегка нахмурил брови и повернул голову вбок, непонимающе искоса глядя на неё. — Не притворяйся, — фыркнула Гермиона. — Я вижу, как вы друг на друга смотрите. Он слегка сузил глаза, но в следующую секунду его рот растянулся в широкой, ослепительной улыбке. — Да ты ревнуешь! — прикусил он нижнюю губу, чтобы не рассмеяться. — Даже не пытайся лгать, уж я-то знаю. Я мог бы изобрести ревность, если бы её не существовало! — От скромности не умрёшь, — буркнула Гермиона. — Если ты забыла, я умирать и не планирую, — забавлялся он. — Так в чём дело? Я что, мало тебе говорил о том, что ты единственная женщина в моей жизни? Так давай я с удовольствием покажу ещё раз, — он задрал её ногу, оставив поцелуй на особенно чувствительной части внутренней стороны бедра. Там, куда не достаёт край чулка. Но Гермиона лишь увернулась: — Хватит всё сводить к сексу, это начинает надоедать. Том поднял голову и недоумевающе посмотрел на неё: — Тебе надоело? — низким голосом спросил он. — Я не про это, — вздохнула она. — Просто… Мы никогда не говорим о важном, всё слишком быстро переходит в, э-э, лежачее положение. — Неправда, иногда мы стоим, — ёрничал Том. — Или сидим. Гермиона закатила глаза: — Ты знаешь, о чём я. — А о чём ещё ты собралась говорить? Я выбрал тебя. Признал, что ты Особенная, заявил потусторонним духам, что только с тобой готов вообще пойти на какие бы то ни было исключения. Сколько раз мне ещё повторять? Ты заткнула даже преподавателя! Как кто-либо другой может с тобой тягаться, ты самая умная ведьма, которую я знаю… — Умных много, — пожала плечами Гермиона. — …Но такая глупая! — отмахнулся он от её возмущённого взгляда. — Если я хотя бы допущу, что где-то есть более подходящая для меня женщина, значит, я допускаю, что сделал неправильный выбор. Ошибся. А я никогда не ошибаюсь. Слова гудели у неё в ушах. Если это было признание в любви — да хоть в чём-то отдалённо её напоминающем, — то оно оказалось даже хуже, чем у мистера Дарси Элизабет. Но всё же что-то в сказанном заставило её сердце биться чаще. «Я убью ради тебя… Хоть каждый день, не задумываясь… Я вытащу тебя из загробного мира — уже вытаскивал…» — подбрасывало ей подсознание воспоминания месячной давности. Том просто притянул её к себе, крепко обхватив сильными руками и зарывшись носом в её волосы на макушке: — Забудь про остальных, представь, что их не существует. Я сделал именно так. Ты моя, ты сама это признала. А своё я берегу. — А ты мой? — только и нашлась Гермиона, не желая чувствовать себя имуществом, но почему-то предпочитая об этом сейчас не спорить. — Только руку протяни, — почувствовала она кожей головы, как он ухмыльнулся. — Но какая разница, ты теперь от меня никуда не денешься. Наступила тишина. Гермиона не могла отделаться от чувства, что в сказанном сквозило что-то зловещее, но она даже не пыталась вдуматься в значение его слов. Будь она честна с собой, она бы признала, что ей и не хотелось никуда деваться. На краю Земли, в бразильских джунглях, вдали от знакомых, да и вообще от людей, но в окружении любопытной магии было слишком легко забыть, кто она и кто он. Её просто переполняло такое обыденное девичье ликование, кружившее голову, как пузырьки шампанского, от того, что обнимающий её парень, по сути, признал, что его не интересует ни одна другая девушка. Гермиона так устала три года ходить по минному полю, осекаясь и пытаясь заглянуть в будущее — прошлое — за каждым поворотом. С каждым днём её предыдущая жизнь казалась всё более далёкой, будто она происходила и не с ней, может, когда-то ей приснилась. Её настоящая жизнь была здесь и сейчас, и сейчас она вдыхала окутавший её такой привычный аромат Тома и простого мыла. — Так что тогда тебя так завораживает в Дуарте? — решила она перевести тему в более будничное русло. — В ней? Ничего, — хмыкнул Том. — Но вот в алхимии… Может ли она стать ключом к бессмертию? Гермиона слегка улыбнулась и покачала головой. Ну конечно. Том был бы не Том, если бы пропустил эту тему мимо ушей. — Может, Фламель же это доказал. — Да, но философский камень, конечно, не самое элегантное решение. Только представь, нужно постоянно пить эликсир жизни. Хотя я не отрицаю, что если это единственный вариант, то это того стоит. Но есть и другие любопытные школы алхимии. — К чему ты клонишь? — Пока ни к чему. Тебе, случайно, не надоела Южная Америка? — А если да? Том усмехнулся у неё над ухом: — Только подумай, сколько у нас теперь новых стран для путешествия: Египет, Греция, Китай, Швейцария, Япония… Франция? Гермиона перевернулась, чтобы посмотреть ему в глаза: — Жизни не хватит, чтобы их все посетить и должным образом исследовать. — Обычной — нет, — насмешливо приподнял он один уголок губ. — Но бессмертной — вполне, — подмигнул он ей и пальцем приподнял её подбородок, притянув в поцелуй.