Пропаганда

Свой двадцать третий год жизни Гермиона начала с одного из своих самых любимых занятий: изучения новой магии. Возможно, бытовые снадобья не такие привлекательные и таинственные, как редкие зелья вроде Феликс Фелицис, но любой новый, ранее неизвестный рецепт не сравнится ни с одним самым сложным и мудрёным, но уже опробованным. Особенно если твой напарник по зельеварению — Том расскажу-вам-в-сотый-раз-про-свою-медаль-за-магические-заслуги Риддл. Не описать словами, как Гермиону раздражали его нечеловеческие самодовольство и самоуверенность, но глупо было отрицать, что в зельеварении ему не было равных. Если отбросить (а будь Гермиона полностью честна с собой, то признала бы, что уже давно это сделала), насколько много проблем причинят варева Волдеморта в будущем, зельеварение с Томом казалось своего рода уникальной стажировкой. Гермиона без задней мысли бы подалась к нему в подмастерья: Том интуитивно понимал, как ингредиенты работают между собой, а потому действовал по наитию, прочитав рецепт буквально один раз, но при этом с удовольствием, чётко и ясно всё объяснял так, что поймёт даже ребёнок. Ни в одной книге она ни разу не встречала информации, хоть близко похожей на его советы, и все они, как ни странно, работали. В конце концов, именно Тому и его модификации зелья Сна без сновидений она обязана избавлению от мучительных ночных кошмаров. Но в этот раз, когда они снова превратили свой гостиничный номер в лабораторию по зельеварению, он решил похвастаться, что с лёгкостью умеет делать несколько дел одновременно: стоя позади Гермионы, он мешал содержимое котла двадцать восемь раз по часовой стрелке её рукой, одновременно не прекращая целовать. Том не терпел полумер: если жить — то вечно, если учиться магии — то всей доступной. То же коснулось и их отношений, ставших с недавних пор куда более интимными: чем больше они вместе пробовали, тем более голодным он становился. — Том, стой, я сбиваюсь со счёта, — с шутливой злостью пыталась отделаться от него Гермиона, но с тем же успехом она могла бы, например, пытаться подвинуть гору. — Старайся лучше, — усмехнулся он у неё над ухом. — Я знаю, ты можешь. Восемнадцать… — поцеловал он её в ямочку за мочкой. — Девятнадцать… — опустился ниже. — Двадцать… — втянул он её кожу на сгибе шеи и слегка прикусил. Гермиона изо всех сил удерживала фокус на зелье, не обращала внимания на его длинные изящные пальцы, сильной хваткой сжимающие её запястье, делала размеренные — насколько это возможно — вдохи и выдохи, не сводя глаз с вязкой сиреневой жидкости, изредка булькающей большими плотными пузырями, лопающимися с горячими брызгами. «Двадцать семь, — считала она про себя, — двадцать восемь». В ту же секунду Том притянул её ещё ближе к себе и резко развернул одной рукой, одновременно другой взмахивая палочкой. Гермионе лишь оставалось удивляться, что он может, не глядя, будто без задней мысли, произвести правильное движение, взглянув до этого на схему лишь краем глаза. — Том, нам нужно сварить ещё две порции, — задыхалась она, чувствуя мурашки там, где его губы касались её ключиц, — а так мы весь день проведём за зельеварением. Размера котла не хватало, чтобы приготовить всё сразу, и каждую новую партию из трёх, которые Том решил сварить заблаговременно, приходилось начинать сначала. — Можно подумать, ты против, — насмешливо ответил он. — Предлагаю ещё заодно сварить эликсир Баруффио, прежде чем атаковать завтра библиотеку. До самого заката они нарезали травы, растирали сушёные грибы и засекали время кипения. Готовые зелья переливали в новые стеклянные флаконы, купленные в Волшебном Рио, и в конечном итоге у них осталось только три пустых. — А теперь остаётся только ждать, — сказал Том, критически осматривая батарею стеклянных пузырьков с розовато-сиреневой и зелёной жидкостями. Гермиона достала схемы цикла на 1948-1949 лунный год, купленные в книжной лавке Авениды Маглантики. — Ближайшее новолуние второго октября, значит, противозачаточное зелье будет готово к употреблению… — листала она страницы фаз луны. — Первого ноября. — Первого ноября! — возмущённо повторил Том. — Ну что делать, — пожала она плечами. Ответом ей стала гнетущая тишина. Гермиона подняла глаза от страницы и увидела, что теперь Том уже прожигал флаконы взглядом. Если бы он мог — точнее, если бы хотел, ведь он бы мог, — они бы давно уже взорвались, превратив их работу в липкое стеклянное крошево. — Если тебя это подбодрит, — попыталась направить его мысли в другое русло Гермиона, — первого ноября ещё ожидается очень редкое полное солнечное затмение. Разве не удивительное совпадение? Том перевёл взгляд на неё. Ярость сменилась задумчивым любопытством: — Интересно, — протянул он. — И ещё всё выпадает на Хеллоуин. К тому же инки очень трепетно относились к затмениям… — на его губах заиграла загадочная улыбка. — Можно ли это как-то использовать?

***

Свои исследования они начали с изучения Национальной библиотеки Перу в поисках зацепок, откуда начать работу, — в магазине Волшебного Рио нашлись лишь книги с общей информацией и историей Империи инков. Огромное здание из белого камня в классическом европейском стиле встретило их бесконечно длинной колоннадой вдоль прохода и искусным витражным потолком, напоминающим не то хвост павлина, не то экзотические цветы. Прямо под ним располагались столы для чтения, а по обе стороны — проёмы к комнатам с книгами. В каждой из них умещалось по два этажа стеллажей, соединённых отдельной винтовой лестницей из дерева, покрытого тёмно-коричневым лаком. В перилах был вырезан узор из цветов и лоз, сочетающийся с деревянными декоративными потолками. Библиотека поражала своей красотой даже искушённых Лондоном Гермиону и Тома, и уж тем более они не ожидали подобного в Лиме. По правде, это было одно из лишь двух мест, которые Том вообще соглашался терпеть в городе. Лима впечатляла своим колоритом и самобытностью: в ней отлично прослеживалось испанское присутствие — главная площадь напоминала не то Париж, не то Мадрид, а раскрашенные во все оттенки жёлтого дома украшали тёмные деревянные балконы, как с открыток, — но в то же время перуанцы сохранили свою древнюю культуру. По мощёным отчётливо европейским улицам семенили женщины в цветастых платьях с волосами, заплетёнными в две длинные чёрные косы, а некоторые из них вели на привязи альпак. Приземистые мужчины торопились по делам в очень высоких шляпах, напоминающих английские котелки. Стоит сойти с главной площади, и вот открывается рынок, полный ярких красок, экзотических фруктов и новых ароматов. Но там, где Гермиона с восхищением проникалась удивительным, так отличным от того, что она знала, образом жизни перуанцев, Том видел лишь грязь и антисанитарию: пыльные, припорошенные песком дороги, плевки лам, приготовленную грязными руками уличных торговцев еду (особенно сильно его отвращало севиче — свежая сырая рыба, быстро замаринованная в соке лайма). — Просто отвратительно, — возмущался он, — им подарили культуру, показали, как может быть, но они всё равно предпочитают грязь и хвастаются кукурузой. Гермиона подкатила глаза и вздохнула: — Тебе не приходит в голову, что культура бывает разной? Нет какой-то одной правильной и неправильной культуры. — Хорошо, есть различные культуры, а есть элементарное чувство человеческого достоинства, — покачал он головой. — Если ты соглашаешься жить в грязи, то и в мыслях у тебя одна грязь, и жизнь твоя — сплошная грязь. — Но ты видишь в этом грязь из-за своего воспитания, — возразила Гермиона. — Они могут смотреть на неё по-другому. В ответ Том лишь укоризненно хмыкнул: — Холере неважно, что ты думаешь о микробах. — И всё же то, что тебе кажется навозом, для мухи — среда обитания, — пыталась она отстоять свою точку зрения. Том громко расхохотался, запрокинув голову: — То есть ты признаёшь, что они навозные мухи? Я рад, что мы в этом согласны, — притянул он Гермиону к себе, обхватив за плечи и не обращая внимание на её возмущение. Каждый вечер после занятий в библиотеке они проводили в баре отеля, потому что там играла живая музыка. Тома по-прежнему очаровывал джаз, а Гермиона по-прежнему не понимала его прелести, но её завораживало отношение к нему Тома. В этом увлечении было что-то отчётливо человечное, болезненно магловское, как бы сильно он ни пытался в себе это отрицать и объяснять это тем, что музыка — магия. В один из таких вечеров перед входом в бар гостиницы Том подхватил со столика в лобби свежий выпуск вечернего «Эль Комерсио». Они заняли своё уже привычное место немного по диагонали от сцены в дальнем углу — там, где самая лучшая акустика, по мнению Тома, — и заказали по чашке густого горячего шоколада с красным перцем, к которому пристрастились за последние дни в Перу. Том развернул газету, пока Гермиона оставляла заметки о прочитанном за день. — Невероятно! — воскликнул он, едва стих шорох страниц. — Ночью в Кальяо прошло восстание моряков! Жаль только, что его уже подавили. — Мхм, — пространно ответила Гермиона, не поднимая взгляда от своего блокнота. — Тебе это ничего не напоминает? — прозвучал настороженный голос. — Если честно, нет, — без задней мысли ответила Гермиона. — Незадолго до Красной революции в Российской империи тоже прошло восстание моряков. Оно, конечно, было помощнее, но и Перу не Россия. Чему вас только в школе учили? — Ты ведь понимаешь, что для тебя это случилось лишь за десятилетие до твоего рождения, но для меня — почти за целый век? — перевернула страницу Гермиона. — Да и мне было не до изучения истории, ведь кое-кто в настоящем устроил кровопролитный террор Волшебной Британии. Том фыркнул: — Это не оправдание невежества, — опустил он газету, и Гермиона почувствовала на себе его взгляд. — А Кильское восстание матросов? Нет? — укоризненно продолжал он. — Понятно… Как думаешь, они успеют собраться силами до нашего отъезда в Бразилию? — сменил он тему. Гермиона подняла взгляд от заметок и встретилась с жадным огнём в самой глубине его тёмных глаз. Возможно, именно так и выглядели распахнутые врата в ад. — Было бы здорово посмотреть на революцию воочию, что скажешь? — немного зловеще улыбнулся Том.

***

Вскоре они были вынуждены признать, что библиотека оказалась бесполезной для их целей. Они выучили многое о мифологии инков, но даже Том с его чутьём к магии не мог заметить никаких интересных зацепок в старых записях. Всё казалось лишь выдуманным фольклором, и хоть они оба понимали, что предания не появляются на пустом месте, начать магические исследования было решительно не с чего. Им всё чаще приходило в голову, что стоит отправиться в Куско — древнюю столицу Империи инков — и попытать счастья там, чем продолжать рыться в обрывках испанских заметок. Франсиско Писарро интересовало только золото, а католики позаботились о том, чтобы избавиться от «еретических» следов, и все скрижали были либо переданы в Испанию на переплавку золота, либо попросту уничтожены. Прежде чем покинуть Лиму, возможно, навсегда, Том считал делом чести купить Перуанский порошок мгновенной тьмы. Гермиона не разделяла его энтузиазма, ведь в её будущем он доставил им немало проблем, но спорить, конечно же, было бесполезно. К тому же никогда не знаешь, что может пригодиться. Плачевного вида дом, адрес которого им оставил аптекарь в Волшебном Рио, встретил их неухоженным двором с пасущимися в жухлой траве рябыми курицами. Том осматривал зверей с неприкрытым отвращением, его верхняя губа презрительно подёргивалась. Одна из птиц подошла к его ноге и попыталась клюнуть ботинок, но под его пристальным взглядом на полпути резко замерла, вытянулась по струнке и посеменила в противоположный угол сада. — Может, ты и права, — раздражённо вздохнул Том. — Чего ждать от маглов, если здесь даже волшебники согласны жить в хлеву, как свиньи на ферме, им и в грязи хорошо. Нечего тратить время на привитие им культуры. У Гермионы округлились глаза: — Я имела в виду вовсе не это! Он лишь снисходительно улыбнулся: — Просто порадуйся, что я с тобой согласился, — взял он её за руку и переплёл пальцы. — Пойдём, закончим с этим поскорее, — потащил Том её за собой. Маленький домик из глины без стёкол в окнах встретил их затхлой мрачностью. На двери не было звонка, а вместо неё самой лишь висела занавеска. Дом не оказался зачарованным на то, чтобы быть внутри больше, чем кажется снаружи, чего, судя по презрению на лице, ожидал Том. В нём лишь стояла жаркая духота, а под потолком лениво жужжала муха. — Добрый день, — позвала Гермиона с порога. — Сеньор Педро Альварес? В ответ им последовала тишина. — Ваш адрес нам дал сеньор Перейра в Рио, — попробовала ещё раз Гермиона. Снова молчание. — Может, пойдём отсюда? — перевела она взгляд на Тома, судя по всему, борющегося с подступающей тошнотой. Не успел он что-либо ответить, как из глубины домика раздалось: — Добрый день, добрый день, сеньорита, — звучал хрипловатый голос. — Одну минуту, я только закончу кормить кур. Вскоре перед ними предстал крошечный мужчина с оливковой смуглой кожей и блестящими чёрными глазами. Обветренное круглое лицо сплошь испещрили глубокие морщины, да и сам он был весь круглый — не толстый, просто чем-то напоминал валун. — Добрый день, сеньорита, сеньор, — слегка поклонился он. — Чем я могу помочь? — Здравствуйте, — набросив на лицо приветливую — так и не сказать, что фальшивую — улыбку, протянул Том руку. — Мы бы хотели купить Перуанский порошок мгновенной тьмы. Возможно, ещё что-нибудь необычное. Мы… Учёные, исследователи из Великобритании. — Ах, как интересно, — заулыбался торговец. — Неблизкий путь! Проходите, проходите, — суетливо отошёл он в сторону, уступая им дорогу в коридор, — посмотрим, что может вам приглянуться. Сеньор Альварес провёл их в небольшую гостиную, где полки от пола до потолка были уставлены склянками и пузырьками всех форм и размеров. С потолка свисали вязанки невиданных трав, а на столиках, разбросанных по комнате, стояли корзины, полные различных камней, кристаллов и частей животных. — Присаживайтесь, — указал продавец на видавший виды диван, наполнитель которого пробивался из дырок. — Спасибо, я пост… — осёкся Том, получив от Гермионы тычок локтем под рёбра. — Посижу с удовольствием после долгой дороги, — его улыбка заиграла поддельной благодарностью. Гермиона села на диван, и Том присоединился следом, но даже притворившись, что откинулся на спинку, он держался в четверти дюйма от неё. Оставалось лишь удивляться, как ему удаётся при этом делать вид, что он полностью расслаблен. — Посмотрим, посмотрим, — просматривал продавец полки. — Немного Порошка у меня осталось… — Сколько? — нетерпеливо перебил Том. — Секунду… Шесть, нет, семь порций, — подсчитал сеньор Альварес. — По одной инке, или десять сóлей, каждая. — Мы возьмём всё, — довольно улыбнулся Том. — А что ещё у Вас есть? — Посмотрим… Ну, листья коки, конечно, но это, наверняка, вы давно приобрели и исследовали, — просматривал продавец свои полки. У Тома дёрнулся мускул на челюсти — листьев коки у них не было, они даже не нашли для них возможного применения, а он терпеть не мог оказываться в подобном положении: когда кто-то считал нечто очевидным и само собой разумеющимся, что-то, чего он не знал. В его видении мира это был один из самых никчёмных видов слабости. — Эссенция лунного камня, если вы захотите создать эликсир Лунной ясности… Возможно, лунная роса для ритуалов Мамы Кильи… — Простите, а о каких ритуалах идёт речь? — перебила его Гермиона. Сеньор Альварес нахмурился: — Что вы знаете о древней магии инков? — Признаться, — разочарованно опустила она взгляд, — не так много. В Национальной библиотеке почти нет никакой информации… — Ну разумеется, нет! — скрипуче рассмеялся торговец. — Откуда? Вот насмешили! — сложился он пополам от хохота. — Испанцы приложили все силы, чтобы уничтожить и нашу империю, и все следы магии. Инквизиция тут знатно повеселилась, — смахнул он слезу. — Волшебники просто скрылись до поры до времени. Том гневно сузил глаза. Как бы он ни любил учиться новому, всё же нельзя было не признать, что последние десять дней были потрачены зря. Даже будь в его распоряжении вся Вечность, ему всё равно будет ненавистно тратить время попусту. Он вырос с мыслью о том, что это единственный ресурс, который нельзя заработать. Правда, Гермиона была живым доказательством обратного, но пока они не овладели способностью управлять Временем, это можно считать статистической погрешностью. — Минутку, — открыл пыльный деревянный сундук торговец. — Кажется, у меня была… Ага! — достал он потрёпанный том с пожелтевшими от времени краями страниц и сдул пыль. — «Древняя магия кечуа» — отличное издание, все основные заклинания и обряды моего народа будут именно здесь. Прекрасный справочник, чтобы начать изучение.

***

Книга Педро Альвареса превзошла все их ожидания. На каждой странице их ждал новый ритуал или интересное заклинание, или описание древних артефактов. Вместе с Томом они жадно пролистывали страницы, отрабатывая всё, что им удалось найти, и делая заметки с рецептами зелий и указаниями местоположения реликвий. Любимым заклинанием Гермионы стало Связывающее память, с помощью которого можно собирать и сохранять воспоминания небольшими узелками на нить, напоминающую кипу — узелковое письмо инков, которым гонцы передавали сообщения, а также в качестве календаря и вместо счётов. Это чем-то походило на уже известный им способ извлечения воспоминаний, но для него не требовались Омут памяти и склянки для хранения. Гермиона опробовала его в ту же секунду, как прочла инструкцию: — Кипу Юяринапак Энласе! — призвала она, приставив палочку к виску. На кончике её палочки появилась крошечный серебристый узелок, с одной стороны которого торчала тонкая нить. Это было воспоминание о том, как они с Роном ходили посмотреть на какую-то тренировку Гарри на младших курсах. Гермиона попробовала ещё раз: — Кипу Юяринапак Энласе! — на кончике палочки появился узелок с воспоминанием о выполнении домашней работы по трансфигурации — ничего загадочного, обычные бытовые воспоминания для отработки, которые будет не так жалко потерять. Стоило ему оказаться возле первого, как тонкая торчащая нить тут же переплелась с новым узелком. Тому же куда больше понравилось заклинание Манипуляции почвой. Для его тренировки они аппарировали в пустыню Ика возле Лимы. Не успели они оказаться посреди нагретого серовато-бежевого песка среди устрашающе высоких дюн, как Том призвал: — Куйучина Пачамама! Земля под ногами слегка задрожала, создавая лёгкое землетрясение, а затем дюны принялись менять форму. Том сосредоточенно следил за песком, направляя созданные траншеи и земляные стены палочкой. — Вот это я понимаю заклинание, — довольно улыбнулся он, призывая Щитовое против посыпавшегося на него от поднявшегося ветра песка. — Крайне удобный манёвр для отвлечения противника. — А с кем ты собрался драться? — приподняла бровь Гермиона. — Да мало ли, — усмехнулся он. — Надо всегда быть готовым. Попробуй сама! Они освоили новый способ дезиллюминации, полагающийся на энергию Инти и трансфигурацию Камака, временно оживляющую неодушевлённые объекты. Нашлось даже заклинание Временного сдвига Пачакути, но, к сожалению, оно сводилось лишь к тому, чтобы проживать прошедшие события переносом сознания в прошлое — по крайней мере, в указанном виде, но Том предположил, что у него есть потенциал, и есть смысл попробовать доработать его позже. Не обошлось и без споров: — Том, только попробуй разучить Хватку Уку Пача! — угрожала Гермиона. — А кто тебе дал право командовать? — возмущался Том. От бессилия только и оставалось, что запрокинуть голову к потолку: — Это неэтично! Ты ведь прекрасно понимаешь, что если призовёшь духов из потустороннего мира, это не пройдёт бесследно. Том лишь отмахнулся от неё: — Это те же привидения, просто выдернутые из переходного мира. Только в отличие от Кровавого Барона от них может быть польза, — хмыкнул он. — Но потом они могут начать охотиться за твоей душой, это опасно, — пыталась вразумить его Гермиона. — Её уже даже нельзя расколоть, — скривился Том, вспоминая подарок из Мексики, которому не был рад. — Не хочешь — не учи, дело твоё. — До чего безответственно оставлять подобные заклинания в обычной книге на всеобщее обозрение, — вздохнула Гермиона. Том расхохотался: — Когда ты уже поймёшь, что только Дамблдор и его обожатели делят магию по цветам? Каждый день они проводили за отработкой заклинаний и зельеварением. Ради эксперимента они сварили эликсир Лунной ясности (серебряный лист, эссенция лунного камня, масло лаванды), от которого разум напоминал кристально-чистое прозрачное озеро, и все лишние мысли отходили на задний план. С его помощью было гораздо проще читать книгу на языке кечуа, даже не выучив его до конца. Им было очень интересно, что будет, если объединить его с мозговым эликсиром Баруффио, но оба отказывались проверять его на себе, а единственное, что останавливало Тома от Империуса, — в их окружении не было «неважного», по его мнению, волшебника, а мозг маглов, возможно, работает иначе, что не даст репрезентативного результата. — Гермиона, — однажды сквозь сон услышала она настойчивый шёпот Тома. — Гермиона! — Который час?.. — сонно протянула она, медленно открывая глаза. Стояла глубокая ночь, комната была совершенно тёмной. — Не знаю, неважно, смотри! — развернул он перед самым её носом книгу, подсвечивая сверху палочкой. — Ритуал Связывания теней и нитей! Широко зевая, Гермиона пыталась прочитать текст, но буквы расплывались перед глазами. Простонав, она спросила: — Ты можешь пересказать? Ты вообще спал? — Нет, потом! — отмахнулся Том. — Это очень сложный, древний ритуал, который можно проводить только в затмения, — начал он. — Ага, — протянула Гермиона, догадываясь, к чему всё идёт. — Он даёт прошедшим его возможность видеть истинные связи человека с другими, если сконцентрировать на нём. Не легилименция, конечно, но тоже неплохо, — бешено тараторил Том, будто его мысли обгоняли слова. — Очень редкая магия… — В чём подвох? — перебила его Гермиона. Том немного сбавил темп, и его голос стал более мягким, что в подобной темноте звучало достаточно таинственно: — Наибольшая мощность достигается в состоянии физической чистоты, что означает, если оба участника девственники, а суть ритуала в объединении мужской энергии покровителя Солнца — Инти — и женской энергии покровителя Луны — Мамы Кильи… Остатки сна как рукой сняло. Гермиона резко села: — То есть ты предлагаешь лишиться девственности во имя какого-то древнего обряда? — Ну да, — ответил Том таким тоном, словно она удивилась, что вода мокрая. — Тебе не кажется, что это несколько… — пыталась Гермиона облечь свою мысль в слова. — Бесстрастно? Равнодушно? Всё-таки это первый раз, другого такого не будет… Том слегка сузил глаза, отчего его ресницы отбросили длинные тени на острые скулы. Он смотрел на неё, будто она говорит на незнакомом языке, а он изо всех сил пытается её понять. Затем неудомённо произнёс: — Будет ещё множество разов, уж поверь мне, — усмехнулся он так, что у неё образовался тёплый узел в желудке. — И лишь от нас зависит, насколько он будет, кхм, страстным, — насмешливо продолжал он. — Думаю, гораздо более незабываемо сделать это на алтаре древнего храма инков, чем в обычной затрапезной кровати… — Сделать где?! — Для ритуала нужно отправиться в Мачу-Пикчу, там сакральный камень Интиватана — «место, где связывают солнце», — пожал Том плечами. Гермиона лишь пусто смотрела на него. Лунный свет, пробивающийся в окно, придавал его бледной коже неземное сияние, но в очередной раз она убедилась, что за его красотой, от которой без преувеличения захватывало дух, оставалась расчётливая натура, цепко, холодно ухватывающаяся за любую предоставившуюся возможность, невзирая ни на что другое. Его жажда могущества перевешивала любые эмоции и чувства, если они у него вообще были. — Значит, — тихо сказала она, — для тебя это всего лишь средство? Том слегка наклонил голову набок, смерив её долгим взглядом. В лунном свете в его чёрных глазах мелькнул загадочный, даже несколько пугающий блеск. — Ты снилась мне три года, — низким голосом произнёс он, и Гермиона почувствовала, как вспыхнули её щёки, радуясь, что этого не видно в темноте. — Когда сон, такой великолепный, что не хочется просыпаться, преследовавший тебя больше тысячи ночей, вот-вот станет реальностью — это никакое не средство. Гермиона тяжело сглотнула, её мысли неслись с бешеной скоростью: как три года? Если бы она не знала Тома достаточно, то предположила, что он попросту врёт, но в своей лжи он позволял только утаивание и гнусную игру в полуправду. Однако он ведь совсем не сразу начал проявлять заинтересованность к ней как к девушке. Или… Тем временем Том продолжал: — И если так получилось, что это можно объединить с редкой, сложной магией, да ещё и по большой удаче совпадающей с одним из самых магически мощных дней в году, когда открывается проход между мирами, — разве можно упустить такую возможность? Будто сама Вселенная благоволит нам, — широко улыбнулся он. — Отказаться от подобного дара попросту невежливо. Или ты несогласна? — Ну, если посмотреть на это с такой стороны, — задумчиво произнесла Гермиона, всё ещё перебирая в памяти прошедшие три года. — Пожалуй, ты прав. — Ещё бы, — весело усмехнулся Том, повалившись на бок и притягивая её к себе, крепко обхватив своими сильными руками. — Я всегда прав. Гермиона лишь закатила глаза, но не успела ничего ответить, как Том уже накрыл её губы своими в долгом, глубоком поцелуе.

***

Продавец Альварес с радостью продал им всё необходимое для ритуала: порошок из золота и серебра, листья коки, обсидиановое зеркало. Обсидиановый нож — куда же без него в сомнительных волшебных обрядах Южной Америки — у них уже был. Мотки разноцветных нитей придётся купить у маглов, но они собирались сделать это на месте. По совету продавца в Куско они решили отправиться за несколько дней до ритуала, чтобы успеть привыкнуть к большой высоте. Их может настигнуть горная болезнь, а ритуал требуется проводить после суток голода. Они разложили все свои вещи по зачарованным спичечным коробкам, и Том аппарировал их в столицу Империи инков. Куско встретил их холодным чистым горным воздухом, почти обжигающим лёгкие после душной, влажной прибрежной Лимы. Лишь крошечного роста фермеры, ведущие на верёвочках лам и альпак, напоминали им, что они не в Европе: узкие мощёные улицы было не отличить от любого городка Старого света, не считая их крутости окружавших их гор. Они заселились в небольшую гостиницу, переоборудованную из старинного богатого дома. Она чем-то напоминала ту, где они останавливались в Пуэбле, но вместо стеклянного купола патио оставалось под открытым небом. Консьерж им сразу же предложил чай из листьев коки для укрепления сил, но Гермиона и Том вежливо отказались. Номер оказался мрачным, с большой кроватью из тёмного резного дерева в стиле испанской готики, но чистым, к их обоюдной радости. Правда, Гермиона больше радовалась, что услышит меньше брюзжания. В Перу вовсю бушевала весна, но город располагался так высоко в горах, что там было поистине холодно. Они с Томом отправились по узким крутым улицам в поисках магазина, где можно будет купить джемперы и нитки для ритуала разных цветов: жёлтые — солнце, сила и амбиции, белые — луна, ясность и чистота, красные — кровь, страсть и храбрость, а также синие, зелёные, чёрные, фиолетовые, коричневые, оранжевые и розовые, — у каждого из которых был свой символизм. Однако буквально через пару часов на Гермиону резко накатила невыразимая тошнота. Казалось, всё её тело собирается вывернуться наизнанку, не только желудок. Голова болела так, что глаза будто выдавливало из орбит, её пробил холодный пот, ватные ноги едва слушались, а сердце бешено стучало. У Гермионы не было сил даже что-то сказать, да и любое слово грозило обернуться рвотой посреди тротуара, но Том, очевидно, почувствовал, как ослабла и вспотела её ладонь. Резко повернувшись к ней, он окинул её быстрым беспокойным взглядом и тут же подхватил на руки, словно она ничего не весила, отправившись в неизвестном направлении. Сил не хватало даже на одно слово протеста или возражения, и Гермиона безвольно покорилась. Оказалось, Том принёс её в гостиницу. — Добрый день, сеньор, — раздался радостный голос консьержа. — Ах, вижу, сеньориту всё же сломила горная болезнь, — радость сменилась беспокойством. — Вам стоило выпить чай из коки. — Давайте, — процедил Том. — Мы доставим его вам в номер, — заверил работник, в ответ на что с губ Гермионы сорвался непроизвольный стон. Не утруждая себя словами благодарности, Том поспешил в их комнату, по дороге кивнув консьержу. Там он уложил её на кровать, не заботясь о том, что она ходила в этой одежде по городу, и призвал: — Акцио, Укрепляющий раствор, — из своего коробка. Её губы почувствовали холодное стекло узкого горлышка флакона, а голос Тома произнёс: — Вот, сделай хоть глоток. Она послушно отпила прохладную горькую жидкость, но стоило ей проглотить её, как в следующую секунду Гермиону уже тошнило всем скудным содержимым желудка. Несмотря на то, что Укрепляющий раствор покинул её тело, она почувствовала себя значительно лучше, тошнота отступила, будто её не было. По пути из ванной обратно в комнату раздался стук в дверь. — О, сеньорита, Вам уже лучше? — озабоченно спросил посыльный с подносом с двумя чашками и огромным чайником. Гермиона лишь кивнула. — Позвольте поставить Ваш чай? Она отошла от прохода, и юноша установил поднос на прикроватную тумбочку. Том с каменным лицом лишь кивнул в знак благодарности и взмахом руки отправил его на выход. Затем он вытащил палочку из кармана, невербально разлил чай по чашкам и отправил одну в сторону Гермионы. — Спасибо, — благодарно кивнула она, присаживаясь на кровать и делая глоток горьковатого напитка, чем-то напоминающего по вкусу, наверное, сено. — Мне уже лучше. — Пей чай, — приказным тоном ответил Том, не обращая внимания на её заявление. — И давай ещё раз попробуем Укрепляющий раствор. Вскоре недомогание вернулось так же резко, как и раньше. Пережив тошнотворный — во всех смыслах — вечер, в котором Гермионе не помогали ни чай, ни зелье, а она могла лишь поверхностно дышать, пытаясь отвлечься от отвратительных ощущений, с редкими забегами к туалету, ей наконец-то удалось уснуть. Наутро все симптомы как рукой сняло, будто никакой тошноты и уничтожающей головной боли и не было. Единственное, что напоминало о пережитом кошмаре, — полное отсутствие аппетита, но Том не желал ничего слушать, утверждая, что ей нужно поесть, чтобы окрепнуть. Они спустились на завтрак, по пути на который Том подхватил свежую газету. Но не успел он заказать кофе и радостно воскликнуть: «Кажется, началось! В Арекипе вчера восстали повстанцы!» — как началось и кое-что ещё: его бледная кожа лишилась последних красок, в глазах появился лихорадочный блеск, а на лбу выступили бисеринки пота, к которым прилипла его чёрная волнистая чёлка. Слегка ослабив галстук, чего Том не позволял себе даже дома, пока не соберётся спать, он сдавленно спросил: — А тебе вчера тоже хотелось вырвать себе глаза? Вздохнув, Гермиона встала и обошла стол, подав ему руку: — Пойдём в номер, пока у тебя есть силы. Прости, я тебя не смогу понести, а тут кругом маглы для заклинаний… Том лишь кивнул и, крепко стиснув челюсть, поднялся с места. От него осталась лишь тень самого себя, но он стоически держался всю дорогу в номер (семнадцать шагов и лестничный пролёт), отказавшись даже опереться на Гермиону. В комнате он позволил себе упасть на кровать в одежде, а Гермиона поспешила заказать ещё чая из коки — хоть ей он ничего не дал, но вдруг поможет ему, должны же местные знать, как лечиться. Затем она помогла ему раздеться: пиджак, галстук, подтяжки, рубашка, майка… — Мерлин, Том, зачем ты надеваешь всё это за раз, — вздыхала Гермиона, стаскивая с него бесконечные предметы одежды. — Это называется «шик», — вымученно рассмеялся Том. — Он в тебе либо есть, либо нет. Зная своего папу и проведя юность в окружении мальчиков, Гермиона была готова к худшему: «сильный» пол садится писать завещания, стоит им заработать лёгкий насморк. Однако Том её удивил, совершенно молча превозмогая тошноту и высокое давление. В перерывах между пробежками к туалету он лишь попросил её почитать ему вслух о восстании, пока сам цедил противный горький чай из листьев коки, чтобы немного перебить ещё более отчаянную горечь Укрепляющего раствора.       «Мануэль Одрия выступил на станции "Радио Континенталь" со своим "Манифестом к нации": "Революция, вспыхнувшая в Арекипе, преследует справедливую, благородную и патриотическую цель: спасти вооружённые институты, являющиеся основой национальной обороны; восстановить демократическую жизнь, восстановить верховенство Конституции и, наконец, положить конец периоду страданий и голода, охватившего наш народ"». Оставалось только гадать, было ли Тому так же плохо, как Гермионе накануне, но, несмотря на упадок сил и тошноту, на его болезненно-бледном лице играла лёгкая улыбка.

***

Незадолго до полуночи они аппарировали в Мачу-Пикчу. Тёмные стены древнего храма зловещей тенью возвышались у подножья ещё более высокой горы. Из-за стоящего новолуния было особенно темно, но таких ярких звёзд Гермиона не видела ни в прериях Оклахомы, ни в пустыне Невада — где, думала она, ярче уже быть не может. Они находились так высоко в горах, что казалось, их можно коснуться — только протяни руку. — Люмос, — призвал Том возле неё, и Гермиона повторила за ним. Они отправились к самой вершине горы, где должен располагаться ритуальный камень-алтарь. Кристально чистый воздух обжигал лёгкие холодом и вырывался обратно облаками густого пара. На многие мили вокруг не было ни души, казалось, в древнем храме многие столетия не ступала нога человека. Здесь мог бы стоять абсолютный покой, если бы спутником Гермионы не был герилья Вол-«Че»-Морт, которому в завершившемся два дня назад госперевороте не хватило зрелищности. — Что ж это за переворот такой, военные буквально с ноги зашли в Лиму и попросили избранного президента удалиться, — в очередной раз ворчал Том. — Зато не было пролито ни капли крови… — снова попыталась убедить его Гермиона, у которой не было сил на жаркие споры после суток голода на воде, чае из листьев коки. Может, Том черпал свою энергию для ворчания в большом глотке противозачаточного зелья. Он лишь фыркнул в ответ; — Какая разница? — но, заметив её суровый взгляд, добавил: — Слушай, дело не в том, что революция закончилась за три дня, я ценю эффективность… — А в чём тогда? — вздохнула Гермиона. — Избранный народом лидер даже не попытался бороться, — надменно ответил Том. — Военные пришли в город и сказали: «Уходи», — а он ответил: «Ну ладно». Их переговоры закончились за три часа, в двенадцать они пришли к президенту, а в семь вечера по радио объявили об его отставке! — восклицал он. — Военная хунта, противники АПРА просто пришли и получили, что хотели. Ты понимаешь, что это значит? — Не очень, — честно призналась Гермиона, но не сказать, что её волновал государственный строй Перу. — Одрия установит военную диктатуру и отдаст всё в стране, что хоть сколько-то стоит, американской олигархии, — объяснил Том. — Не то чтобы я имею что-то против диктатуры, если, конечно, диктатор в ней я, — не обращал он внимания на её испепеляющий взгляд. — Но народу придётся тяжело, тут никакие прорицания не нужны. Они просто выпрыгнули со сковороды в огонь. Люди никого не волнуют. — А тебя, хочешь сказать, волнуют? — усмехнулась Гермиона. — Некоторые да, — пространно заметил Том. — Но дело вот в чём. У ничтожного президента в руках уже была власть. Каким надо быть слабаком, чтобы отдать её без боя? Позор… — Только не лги мне, что ты в этой истории на стороне избранного президента и народа, — скептически заметила она. — Конечно, нет, — снисходительно ответил Том. — Уважать тут можно только Одрию: пришёл и взял то, что хотел, что действительно важно, — власть. Слабаку — бесславный конец… Кажется, мы пришли. На вершине горы расположился древний алтарь, напоминающий простой стол из гигантских камней. Оставалось только гадать (разумеется, маглам), как его подняли на такую высоту три тысячи лет назад, если в распоряжении у инков были только слабые ламы. Жертвенный алтарь зловеще отливал серебряным мерцанием в свете звёзд и волшебных палочек. У Гермионы засосало под ложечкой, но сложно было сказать, от голода ли или от нервозности перед предстоящим ритуалом. Том сверился с часами: — Половина первого. У нас есть двадцать девять минут на подготовку. Гермиона сдавленно уточнила: — Ты и войти в меня должен по секундам? — Ну и выражения, — криво усмехнулся Том. — Нет, конечно, у нас будет два с лишним часа, пока затмение полностью не закончится. Тебе хватит? — А тебе? — язвительным тоном огрызнулась Гермиона. — Не уверен, — совершенно серьёзно, тихо ответил он, отчего у неё пробежали мурашки вдоль позвоночника. — Начнём? Гермиона кивнула, и они принялись за ритуал. Сначала требовалось очертить круг вокруг камня золотой — в знак Инти, духа Солнца, — и серебряной — в знак Мамы Кильи, духа Луны, — крошкой. Стоя прямо на алтаре, они в считанные секунды управились с помощью палочек. Далее требовалось связать запястья друг друга десятью разноцветными нитями, что ограничило движение больше, чем могло показаться на первый взгляд. Прежде чем сделать это, они несколько неловко раздели друг друга, рассудив, что со связанным десять раз запястьем придётся сложнее. Пальцы Гермионы немного подрагивали, когда она расстёгивала рубашку Тома, пуговицу за пуговицей, и хоть она проделывала это уже множество раз, что-то новое бурлило в ней, хихикало, будто в голову ударили пузырьки шампанского. Сам Том, казалось, дышал чуть глубже обычного, когда проскользнул горячими ладонями по её бёдрам, задрал платье и снял ей его через голову. Они множество раз обнажались друг перед другом, но голодный взгляд Тома ничуть не становился менее опаляющим, а Гермиона не переставала любоваться его стройным телом с крепкими мышцами, проступающими под бледной кожей. Одну за другой они повязали каждую из десяти нитей друг другу, оставляя их достаточно длинными для хоть какой-то свободы движений. Последний шаг, разумеется, требовал крови. Надрезав перевязанную ладонь обсидиановым лезвием, они позволили бордовым каплям стечь на поверхность обсидианового зеркала, а сами тем временем нараспев произносили длинное заклинание: «Кай Пача, Анан Пача, Уку Пача, чавпи канчис. Инти, Мама Килья, хаван ячайта муначис». Том отставил окровавленное зеркало на землю под алтарём и обернулся к сидящей на краю Гермионе: — Готова? В ответ она лишь кивнула и встала вплотную к нему. Ей было сложно представить более неловкую ситуацию: лишиться девственности на каком-то камне на вершине перуанской горы тёмной ночью в чётко обозначенное время. Мысль, что ко всему прочему она проделает это с будущим Тёмным Лордом, который превратит её жизнь в кошмар наяву, противно зудела на краю сознания, но Гермиона от неё лишь отмахнулась: сейчас она была вовсе не с ним, а Томом Риддлом — удивительным молодым мужчиной, готовым делиться с ней магией, по-своему о ней заботящимся, и который сейчас смотрел на неё, будто она была по меньшей мере чудом, а уж кто-кто, а он чудес повидал. Она хотела его, и какая-то её часть не хотела бы это сделать ни с кем другим, нигде больше. Том притянул её в поцелуй, сначала удивительно нежный, совершенно ему несвойственный, позволяя своей свободной руке проскользнуть от её талии вверх и запутаться пальцами в кудрях. Все мысли и тревоги испарились из головы Гермионы: не было ни прошлого, ни будущего, ни горы, ни ритуала, ни Времени, ни Пространства — лишь они с Томом. Поцелуй становился всё более жарким, и вскоре его руки с лёгкостью подхватили Гермиону, чтобы осторожно положить на внезапно тёплый камень, и она догадалась, что не обошлось без невербальной магии, пока Том казался полностью отдавшимся поцелуям. Он жадно покрывал ими каждый дюйм её обдуваемой ветром кожи, но их общего жара было достаточно, чтобы не чувствовать холод. Язык Тома проскользнул в её рот одновременно с его пальцами в её влагалище, быстро отодвинувшими в сторону намокшее бельё. За последние несколько недель он научился доводить её до оргазма так, как она не знала, что возможно. Вот и сейчас одной левой рукой (ведь правая была привязана к ней и крепко держала её за запястье над головой) он заставлял её кричать его имя, стонать и выгибаться, чувствуя себя одновременно невероятно могущественной и ещё более невероятно распутной. Гермиона притянула Тома ближе к себе, и он поддался её поцелую, ещё крепче сжав запястье связанной руки. Очертив свободной ладонью широкие плечи и проведя ею по гладкой коже его спины, под которой перекатывались сильные мышцы, Гермиона обвила Тома одной ногой за талию, показывая, что готова. Его большой твёрдый член скользнул вдоль влагалища, и, возможно, впервые она осознала, что уместить его во рту — это только полдела. Том попытался толкнуться в неё, но головка лишь соскользнула. Второй раз он попробовал войти в неё под странным углом, отчего двигался скорее вверх, чем внутрь. Тогда Гермиона решила взять всё в свои руки — в прямом смысле — и сама направила его. Том начал медленно входить в неё, не прекращая поцелуев, но приятного было мало. Не сказать, что больно, но всё же у неё было странное чувство, будто её растягивают изнутри, что не давало до конца расслабиться. — Стой, Том, подожди, — поставила она ему руку на грудь. — Мне нужно привыкнуть к твоему… э-э… размеру. Он кивнул, прикусив губу: — Скажи, когда будешь готова. Они продолжали постепенно, делая короткие паузы, пока, наконец, Том не вошёл в неё на всю длину. Головой Гермиона понимала, что это невозможно, но телу казалось, что он достаёт ей примерно до желудка. Непривычное чувство наполненности было одновременно и странным, и в чём-то волнующим. Последний физический барьер между ними пройден, назад дороги нет — остаётся только отдаться этому чувству с головой. Том начал медленно двигать бёдрами, вызвав у неё непроизвольный вздох. В отличие от неё, у него явно не было никаких даже близко неприятных ощущений, на его лице читался полный и неприкрытый восторг, лишь стиснутая челюсть выдавала, что он сдерживается, продолжая двигаться осторожно и медленно. Постепенно Гермиона привыкала к неприятному растяжению и всё меньше чувствовала дискомфорт, но всё же даже не приближалась ни к каким фейерверкам, описанным в романах. Её куда больше возбуждало чувство некоторого единения и интимности, чем акт в целом, она любовалась, как в точёном мужественном лице Тома проступили черты восторженного мальчика с ребяческим восторженным блеском в глазах. Их тела, дыхание, сердцебиение — всё стало одним на двоих. Казалось, переплелась даже их магия, что логично во время исполнения ритуала, но что-то подсказывало Гермионе, что дело в самом Томе, а вовсе не обряде. Он зарылся носом в её волосы, не прекращая движений, а затем низким голосом прошептал ей на ухо: — Ты восхитительна, Гермиона, ты само волшебство. У неё в животе будто затрепетали бабочки, она чувствовала себя самой прекрасной женщиной на земле, настоящей королевой, ради которой мужчины совершают подвиги в книгах. Она притянула Тома ближе, впиваясь тонкими пальцами в его крепкую спину, в ответ на что он приподнял одну её ногу, изменив угол, и начал двигаться немного быстрее. Стало гораздо приятнее, и у Гермионы с губ сорвался тихий стон. — Моя, — шептал Том с каждым новым толчком, — моя, — отчего у неё темнело в глазах, она без остатка растворялась в новом чувстве, кружащем ей голову и растекающимся жаром до самых кончиков пальцев. Ей впервые не хотелось с ним об этом спорить, какая-то часть её сознания, маленькая, часто отброшенная на задний план, с радостью признавала, что (по крайней мере в эту минуту) она действительно была его и наслаждалась этим. — Ах, Том, — выдохнула она в его губы, глядя ему прямо в глаза. — Кажется, я больше не могу, — тихо произнёс он в ответ, замедляясь. — Это слишком хорошо, невыносимо. — Не сдерживайся, — искренне ответила Гермиона, которой, по правде, хотелось побыстрее закончить. У неё начинало саднить ниже пояса не только в районе таза, но даже ноги, раздвинутые непривычно широко, устали от придавливавшего их мужского веса. Из груди Тома раздался низкий стон, и с очередным толчком он кончил, заполняя её горячей спермой. Гермиона водила кончиками пальцев вдоль его позвоночника и перебирала его слегка влажные волосы. Вскоре Том отстранился и вышел из неё, слегка нахмурившись. Она приподнялась на локтях и заметила тёмные следы на его члене, догадавшись, что это кровь. Не успела она что-либо ему сказать, Том накрыл её губы своими, а затем принялся покрывать поцелуями всё её лицо, тело, спускаясь ниже, одновременно приподнимая её бёдра руками. — Не надо, Том, там и кровь, и твоя сперма… — попыталась остановить его Гермиона. — Ты пробуешь её регулярно, — весело усмехнулся Том, отчего она резко почувствовала жар не только на лице, но и шее. — И, подумаешь, немного крови, — притянул он её к себе ближе, оставляя поцелуй на внутренней стороне бедра. — Расслабься и дай мне показать тебе, как ты была великолепна. Казалось, Том намеревался вызвать у неё сердечный приступ от удовольствия, пока она выгибалась на разогретом камне, не понимая, звёзды ли это на небе у неё перед глазами или её собственные видения.