Пропаганда

Стоило зайти в густые джунгли, как на них опустилась тёмная звёздная ночь. Они с Томом осторожно пробирались сквозь чащу, ступая по мягкой земле. Над головами раскинулись высокие деревья, и неба почти не было видно. Их то и дело касались жёсткие лианы, отчего Гермиона в первый раз вскрикнула от неожиданности, но Том притянул её ближе, обняв за плечи. Оба продолжали двигаться, высматривая обещанных им монстров. Через некоторое время они вышли на небольшую поляну, залитую лунным светом под чернильным небом, усыпанным сияющими звёздами. Земля была толстым мхом. Тут и там росли папоротники, а над ними кружили редкие светлячки. На противоположной стороне вспыхнули два ярких жёлтых глаза, и из теней грациозно выскользнул огромных размеров ягуар — а вовсе никакой не гепард, как они, по всей видимости, неправильно перевели. Его голова с лёгкостью доставала ей до талии. — Гермиона, Том, добро пожаловать, — промурлыкал зверь, прохаживаясь перед ними взад и вперёд. Сильные мышцы перекатывались под его лоснящейся пятнистой шкурой, переливающейся в звёздном свете. — Я вас давно жду. — О, благословенный ягуар… — начала Гермиона, склонив голову. — Давай без претенциозности, — перебил её зверь, весело фыркнув, и сел перед ними. — В этом месте мы все равны. — А это до или после того, как ты попытаешься съесть наши сердца? — уточнил Том, вытаскивая палочку. Ягуар расхохотался, что больше напоминало звуки Живоглота, когда тот отрыгивал комки шерсти: — Съесть сердца? Я же не дикое животное. — Разве эти джунгли не называются Текойоуэхалоян — место, где съедают ваше сердце? — нахмурился Том. — Называются, — кивнул ягуар. — Но в книгах… — начала Гермиона, но животное снова её перебило. — В них пишут смертные о смерти, — раздражённо махнул длинным хвостом ягуар. — Ваши сердца продолжат биться. Но, конечно же, я возьму плату за проход. Том прищурился: — И что же это? — Вы должны мне их открыть. Не ножом, но отдать мне свои самые сокровенные тайны и чувства, — перевёл он взгляд с Тома на Гермиону. — Мне и друг другу, раз уж вы решили прийти вместе. Гермиона нахмурилась: — Мы не можем поделиться с тобой наедине? Ягуар, видимо, улыбнулся, обнажив острые, отражающие лунный свет белоснежные клыки: — Конечно, нет. Вы должны полностью открыть свои сердца, таковы правила. А разве это возможно, если скрывать их от тех, кто близко? Она перевела взволнованный взгляд на Тома, который, не отрываясь, смотрел на неё. В его глазах мелькнуло беспокойство, но в остальном он держался, как всегда, уверенно. — Вы идите подумайте, — степенно сказал ягуар. — У нас с вами времени — вечность. Том хмыкнул и улёгся на землю посреди поляны, заложив руки за голову. Он смотрел на звёзды, отражающиеся в его тёмных глазах, отчего те блестели, как обсидиановые лезвия, ещё недавно угрожавшие им в лощине. Казалось, он побледнел, но трудно было сказать, не обман ли это зрения в голубоватом лунном сиянии. Гермиона растянулась в противоположную сторону, но положила свою голову возле его. Её глаза всматривались Млечный Путь, пытаясь разглядеть как можно больше звёзд. Мысли вихрем кружились в её голове, пока она набиралась смелости, чтобы озвучить свои самые сокровенные тайны в присутствии Тома. Ей не хотелось делать этого, сердце сжималось от страха потерять последние крупицы какого бы то ни было преимущества, Гермионе претило наделять Тома настолько большой властью над их жизнями, но, с другой стороны, все эти тайны так утомили. За два с половиной года ей надоело разыгрывать спектакль из зеркал и дыма, и после всего пережитого она, в целом, была готова открыть последние карты, а с последствиями можно будет справиться позже. К тому же, если она навсегда застрянет в какой-то мексиканской преисподней на полвека в прошлом, то совершенно точно не сможет помочь никому из своих близких. Гермиона раздумывала над последними событиями, проживая заново горе, вытащенное из самых потаённых глубин её сознания. Прочувствовала боль, причинённую по собственной воле множеству людей, хоть и считала свои действия оправданными. Её затапливало чувство, что всё, что ей было известно, всё, во что она верила, оказалось довольно эфемерным. Вернись она сейчас в свою жизнь, она бы никогда и ни за что не встала на другую сторону и не прекратила бы сопротивление, но… Но сейчас она и не жила ту жизнь, и в ней всё было не так, как в историях о прошлом, которые она годами принимала на веру. Резко сев, Гермиона нашла взглядом ягуара. Лоснящаяся кошка сидела возле увитого лианами дерева, обвернув лапы хвостом, а его глаза зловеще блестели из густых теней. Она кивнула ему и встала на ноги, отправившись в сторону ягуара, а зверь начал ступать ей навстречу. — Я готова, — тихо сказала она. — Садись, — приказал ей ягуар. Усевшись по-турецки на тёплый, слегка влажный мох, Гермиона собралась с мыслями и начала свою речь: — В горниле войны я стала и защитницей, и разрушительницей, пересекая границы, которые когда-то считала незыблемыми. Мои знания служили не только для исцеления, но и для вреда, а я оправдывала каждый свой поступок, считая необходимым средством достижения цели. За спиной Гермионы послышался шорох, но она не стала оборачиваться. Вместо этого она продолжала: — В будущем я всю себя посвятила разрушению самой сути естества Тома: мы находили и уничтожали его крестражи, убивая части его души в надежде спасти наш мир, я даже поспособствовала убийству его василиска… — Что?! — послышалось у неё из-за спины. Но Гермиона не обращала внимания: — …И я была… Остаюсь готова приложить все усилия, чтобы стереть с лица земли всё, что хоть сколько-то связанное с ним, если это будет необходимо. Ведь в будущем Том станет — стал — воплощением Тьмы, причиняя боль сверх всякой меры всему живому. И всё же здесь и сейчас я стою рядом с Томом, который ещё не превратился в то известное мне Зло. Я вижу его гениальность, амбиции и искру человечности, бросающие вызов судьбе, которую я считала предрешённой. Она сделала небольшую паузу, чтобы перевести дух и немного успокоить бешено стучащее сердце. Ягуар терпеливо смотрел на неё, давая ей время собраться с мыслями. — Меня разрывает конфликт: я понимаю, что люди редко меняются, и разум подсказывает мне, что мои надежды могут быть напрасными, — продолжала Гермиона. — Но сердце отказывается принимать это, цепляясь за возможность того, что он может выбрать другой путь, хотя бы отчасти, лишь достаточно, чтобы не уничтожить всё то, что мне важно и дорого. Я хочу дать ему, нам, шанс, несмотря на страх перед последствиями, — подытожила она. Ягуар окинул её проницательным взглядом и сказал: — Это не всё. Продолжай. Подумав некоторое время, она добавила: — Я чувствую неискупаемую вину перед своими близкими, перед бесчисленными жизнями, которые могут пострадать от моего выбора. Но сейчас я чувствую её и перед Томом — за то, что скрывала от него правду, за сомнения, которые поедают меня в его присутствии, за то, что противлюсь тому, чтобы поверить в него. Я мечусь между преданностью своим целям и идеалам и неожиданно возникшей между нами связью. Меня терзает парадокс: предаю ли я себя, волнуясь о человеке, который станет моим самым главным врагом? Обернувшись на одну-единственную секунду, Гермиона встретилась с его пронзительным взглядом и поспешила посмотреть обратно на ягуара: — Предаю ли я человека, стоящего передо мной, потому что отказываюсь видеть в нём лишь его, но высматриваю в нём призрак его возможного будущего? Как я ни пытаюсь, я не могу разглядеть Лорда Волдеморта, по крайней мере не того, кого знала, — лишь человека, стоящего на перепутье и не ведающего, какая пропасть ждёт его впереди, ещё не выбравшего ту самую тропу. Признаюсь, я заблудилась между долгом и желанием, между тенью будущего и светом настоящего, между человеком, которым я была, и тем, кем становлюсь… — смолкла она, раздумывая, что ещё могла бы добавить. Ягуар положил свою лапу ей на грудь, прямо поверх гулко бьющегося сердца: — И что ты можешь мне предложить? Гермиона глубоко вздохнула, пытаясь немного успокоиться: — Я готова отказаться от иллюзии, что могу управлять чьей-либо судьбой, кроме собственной, или что у меня есть власть предотвратить тьму, но одновременно признаю, что считаю себя самонадеянной, полагая, что смогу спасти его. И тем не менее я не могу и не хочу отказываться от надежды, что он может избрать другой путь, — из её глаз скатилась одна непроизвольная крупная слеза, но она позволила ей скользнуть к подбородку и сорваться на землю. Хищная морда пятнистой кошки растянулась в подобии улыбки Чеширского кота: — Отлично, — и острым когтем он вспорол её грудь, доставая до костей грудной клетки и разрезав блузку. Из глубокой раны хлестала кровь, но больно не было. Гермиона смотрела, как тёплая липкая жидкость пропитывает одежду и стекает вдоль её тела, будто это происходит не с ней. К ней приблизилась пятнистая морда с топорщащимися колючими усами. Дыхание ягуара обжигало её кожу, но спустя несколько мгновений он приподнялся на задних лапах и слизнул её кровь длинным, жёстким языком, отчего рана затянулась, будто её и не было. Единственным напоминанием о ритуале стала порванная, влажная блузка. Ягуар посмотрел куда-то через её плечо: — Том, ты готов? — видимо, тот молча кивнул. — Тогда иди сюда. Гермиона встала, чтобы уступить ему место, но, разминувшись, они успели переброситься парой слов. — Значит, ты уничтожила мои крестражи? — прошипел Том, расстёгивая на ходу свою последнюю целую рубашку. — Лишь помогала их найти, — ответила она. — Я тебе сразу намекнула, что это путь в никуда. — Оставьте свою перепалку на потом, — вмешался ягуар. — Том, садись. Том бросил на неё последний свирепый взгляд, но подчинился животному. Вздохнув, чтобы собраться с мыслями, он начал свои откровения: — Я родился в мире, которому я был не нужен, и всё, чего я хотел — отплатить ему за безразличие. С того момента, как я осознал свою силу, я стремился стать непревзойдённым — единоличным владыкой магии, неоспоримым и верховным. Я верил, что она единственный путь к преодолению посредственности и ничтожества, от которых страдают массы. Я мог бы и могу стать сущим богом для остального человечества, и в этом нет ни хвастовства, ни самонадеянности, лишь холодный расчёт и терпение. Гермиона расположилась у него за спиной и не видела выражения его лица, но сидел он ровно и с расправленными плечами. Том тем временем продолжал: — Я создал оружие из самого себя, веря, что сила защитит меня от боли ничтожества. Я разрывал свою душу на части и прикрывался неуязвимостью. Каждый созданный мною крестраж был попыткой закрепить себя, бросить вызов забвению, которое шепчет мне в тишине. Я не испытываю угрызений совести за эти поступки, ведь они необходимые жертвы на алтаре величия. Сделав небольшую паузу, он добавил: — Однако Гермиона показала мне видение того, кем я могу стать — безумцем, обуянным сумасшествием, потерявшим всякое подобие контроля и цели. Безумцем, разрушающим без разбора, не из стратегии, а из хаоса и страха. Это будущее вызывает у меня отвращение. Я не боюсь тьмы внутри себя, но меня отталкивает мысль о том, что я стану существом, движимым помешательством. И я отказываюсь превращаться в бездумного деспота, которого она встретила. Ягуар внимательно осмотрел его и сказал: — Это всё уже не секрет. Продолжай, Том, ты можешь больше. Он крепко стиснул зубы, отчего даже из-за спины его челюсть показалась острее обычного. Вскоре Том заговорил снова: — Гермиона противоречит всему, что я построил, стала аномалией в моей безупречно выстроенной реальности. Она видит трещины все в моём фасаде, пробуждая чувства, которые я не понимаю и не приветствую. Её уникальный интеллект не только отражает, но порой бросает вызов моему собственному. Она катализатор, подстёгивающий мой ум и оттачивающий мои стратегии, непредвиденная переменная в моём просчитанном уравнении. Сердце Гермионы будто пропустило удар. Она слушала исповедь сумасшедшего, но всё же ей льстило, что кто-то столь умный, как Том, так высоко отзывается о её способностях. Головой она понимала, что стоит держать холодную голову на плечах, но ничего не могла с собой поделать. Это было чертовски приятно. — Моё желание обладать ею, — тем временем говорил Том, — это борьба между потребностью в контроле и жаждой связи, которая приводит меня в ужас. Я не хочу представлять себе будущее, в котором её не будет рядом со мной. Это не уступка, рождённая сентиментальностью, но признание её уникальной ценности. — В смысле, обладать? — возмущённо перебила Гермиона. — Я что, похожа на куклу?! Ягуар строго посмотрел на неё из-за плеча Тома: — Ты не имеешь права никому диктовать, как он может чувствовать, — перевёл он взгляд обратно на её спутника. — Продолжай. — О чём я… — задумался Том. — Ах да. Моя потребность обладать Гермионой выходит за рамки привычного для меня холодного расчёта. Я сталкиваюсь с иррациональной необходимостью не только держать её рядом, но и убедить её добровольно принять моё видение и, соответственно, и меня. Том провёл рукой по волосам от лба до затылка, подбирая слова, слегка взъерошил их, а затем заговорил снова: — Признаюсь, необходимость принятия Гермионы создает сложности, о которых я раньше не задумывался. Перспектива нуждаться в готовности другого — непривычная для меня динамика. Мне чужд компромисс: я ни для кого не стану ослаблять свои устремления. Вместо этого я собираюсь создать обстоятельства, которые сделают наши пути неразделимыми, и добьюсь того, что она осознает неизбежность и логичность нашего союза, — наконец смолк он. Ягуар взмахнул хвостом и сказал: — Это не всё. Здесь не получится утаить, если ты хочешь идти дальше. Продолжай, Том. Вздохнув, он произнёс: — Я собираюсь найти способ включить Гермиону в свои замыслы без ущерба для своих конечных целей. Это не компромисс, но стратегическое усовершенствование — вместе мы усилим наш общий потенциал, и я покажу ей это. Я готов не только признать свой страх перед уязвимостью, но и то, что моё стремление к господству скрывает и более глубокий страх — что я недостоин подлинной привязанности, что без запугивания и раболепного поклонения, подкреплённых властью, я буду забыт и покинут. Пожалуй, теперь я осознаю, что истинная сила может заключаться не в слепом господстве, но в принятии себя, однако это не значит, что я отказываюсь от его достижения. Ягуар приподнялся на задних лапах и протянул одну переднюю к груди Тома. Тот принимал коготь, не дрогнув, и вскоре зверь уже слизывал кровь с его тела, как это было с Гермионой. Когда он отстранился, Том принялся застёгивать пуговицы. Животное отошло в сторону, открывая широкую, залитую лунным светом тропу за своей спиной. — Думаю, вы готовы идти дальше, — принялся карабкаться по дереву ягуар. — Прощайте, — взмахнул он хвостом и исчез в кроне. Они с Томом стояли в гнетущей тишине и просто смотрели друг на друга. Гермионе было нечего сказать. Ей казалось, что они вернулись в ту же точку, когда поссорились в ночь Хэллоуина, но на этот раз они вывернули свои души наизнанку друг перед другом. Вскоре, не в силах больше сдерживаться, Гермиона нарушила молчание: — Значит, ты решил, что сможешь переманить меня на свою сторону? Он ухмыльнулся и подошёл к ней почти вплотную: — А ты задалась целью исправить такого отвратительного меня? Не дав ей времени на ответ, Том наклонился и принялся жарко её целовать, крепко прижимая к себе. Ей казалось, она уже успела привыкнуть к их поцелуям, но на этот раз ему удалось застать её врасплох. Она непроизвольно ахнула, и вот он уже пробовал её замешательство на вкус. Его пальцы запутались в её волосах, слегка задирая голову, чтобы открыть для него её шею. — Ты уже не можешь мне сопротивляться, — низким голосом произнёс он, спускаясь ниже и обжигая её тонкую кожу своим дыханием. — А я никогда ни с кем не стал бы заниматься ничем подобным. Том резко втянул её кожу в месте, где шея переходит в плечо, и прикусил её. Не успела Гермиона судорожно втянуть сквозь зубы воздух, как он мягко провёл по ссадине языком и оставил ещё один поцелуй, проводя пальцем вдоль груди, где ещё недавно ягуар оставил на ней когтем глубокую рану. Её ноги казались ватными, и не держи её сейчас Том, она бы точно рухнула прямо в мох. — И если сейчас ты станешь отрицать, что мы нисколько друг друга не меняем, я начну сомневаться в твоих умственных способностях, — прошептал он ей на ухо. Гермиона прикусила губу, стараясь не поддаваться головокружению: — Или мы просто с удовольствием предаёмся собственным заблуждениям… — вздохнула она. Том слегка ослабил объятие и выпрямился в полный рост. Глядя ей прямо в душу, он произнёс пугающе серьёзным голосом: — Мы ищем компромисс. И, возможно, этот — первый, даже единственный в моей жизни, на который я согласен добровольно. Некоторое время Гермиона всматривалась в его глаза, пытаясь разглядеть какое-либо выверенное притворство или тщательно скрываемую фальшь, но вместо этого видела лишь суровую решимость. Её тянуло к нему, ей бессмысленно отрицать свою жажду быть с ним, исследовать возможность другого пути для него. Криво улыбнувшись, она горько пошутила: — А может, мы подписались на доктрину взаимного гарантированного уничтожения. Том нахмурился: — Что, прости? — Ах да, этому ещё не дали названия, — прикусила она губу. — Вкратце, это сомнительная политика сдерживания, заключающаяся в том, что если одна сторона применяет оружие массового поражения, то вторая незамедлительно отвечает максимально жёстким возмездием. Что безумие, как и следует из названия, и ведёт к полному взаимному уничтожению. — Не могу сказать, что ты неправа, — согласился Том. — Но я всё же предпочитаю ограничиться компромиссом. Гермиона наклонила голову: — По нашему уговору ты должен был помочь мне в исследованиях времени, чтобы я вернулась домой. Это не вяжется с компромиссом, к которому ты так стремишься. Ты обманул меня? Он самодовольно улыбнулся: — Вовсе нет. Конечно, я помогу тебе. Но разве в нашем договоре что-то говорилось о том, что я обязан остаться здесь? Ей показалось, что её ударили в живот и из лёгких выбили весь воздух. — Но мы будем решать проблемы по мере их поступления. Сначала нам надо выбраться отсюда, — обхватил Том её за плечи и направился к тропинке, чтобы продолжить путь. — Расскажешь мне про доктрину? Откуда она взялась? Гермиона нахмурилась: — Не думаю, что тебе стоит об этом знать. Том хмыкнул, что гулко отдалось у неё в ухе, прижатом к его боку: — Тебя никто не тянул за язык, снимай второй ботинок. — Ладно, — вздохнула она. — Советы скоро изобретут собственную атомную бомбу… — Что?! — воскликнул Том. По дороге к следующему испытанию Гермиона вкратце рассказала Тому про недавно закончившуюся для себя и ещё не начавшуюся для него Холодную войну. Не то чтобы она сама знала много, всё произошло слишком рано, чтобы она прожила её лично, но слишком поздно, чтобы успеть выучить многое о ней в магловской начальной школе. Известного ей от папы с мамой хватило, чтобы впечатлить Тома. Оставалось надеяться, что она служит достаточным живым доказательством того, что не стоит ждать от маглов уничтожения «его» мира, несмотря на ядерное оружие.

***

Перед ними простиралась стремительно несущаяся река. Её течение было гораздо сильнее, чем на первом уровне. Звёзд уже почти не было видно, а небо уже заметно посветлело, и на горизонте проступали первые оранжевые лучи солнца. — Люмос, — призвал Том и подошёл к воде. Гермиона поспешила следом, зажигая свет на собственной палочке. Они вместе рассматривали тёмную поверхность бурлящей воды, но что-то в ней казалось неправильным. Том опустился на корточки и засунул руку в воду. С его ладони теперь стекала густая бордовая жидкость. Том поднёс руку к носу и понюхал её: — Кровь. У Гермионы от ужаса расширились глаза. Она сдавленно выдавила: — И мы должны это переплыть? Он посмотрел в горизонт, но вода — кровь — простиралась далеко за его пределы. Затем он перевёл взгляд обратно на Гермиону: — У тебя есть варианты получше? — Не уверена, — вздохнула она. — Иди сюда, я наложу на тебя заклинание Головного пузыря. Она призвала заклинание, заключив их головы в большие пузыри воздуха. Им явно придётся плыть долго, но, что самое важное, в воде — крови — их предположительно ожидали монстры. Лицо Тома показалось шире обычного, и она непроизвольно хихикнула, за что получила от него суровый прищуренный взгляд. И всё же он протянул ей руку: — Готова? — Подожди, — задумчиво обвела реку взглядом Гермиона. — У меня есть идея. Она глубоко вздохнула, перебирая в голове воспоминания. Те, что недавно всплыли в лощине обсидиановых ножей, она затолкала обратно на самые дальние полки своего разума и открыла сокровенную шкатулку, которую не трогала уже очень долго. Проживая вечер, когда она получила свою первую пятёрку в школе, и за это папа читал ей на ночь особенно долго, Гермиона призвала: — Экспекто Патронум! Из кончика её палочки вырвалась серебристая выдра, проплывая между ними с Томом. Игривый зверёк кувыркался в воздухе, пока она комментировала: — Я подумала, что нам будет полезен маленький разведчик, — улыбнулась она. Какое-то время Том рассматривал её Патронуса с жадным блеском в глазах, но затем улыбнулся в ответ: — Умно. Пошли, — потянул он её к краю берега, и они вместе прыгнули в густую, тёплую жидкость. Плыть в реке крови оказалось, мягко говоря, тошнотворно. Гермиона радовалась пузырю на голове, иначе бы мерзкая жидкость затекала ей и в рот, и в нос, и в глаза. Они боролись с течением, пока её выдра-Патронус парила в отдалении, высматривая обещанных монстров. Небо над головой оставалось тусклым, но свет палочки помогал видеть окружающую обстановку, и он даже пробивался сквозь толщу крови, если опустить её вниз. Спустя некоторое время — пять минут, пять часов, пять дней, пять лет — выдра резко развернулась и поспешила в их сторону, насколько могла быстро. Гермиону обуял ужас — до сих пор она не знала, что патронус вообще может перемещаться с подобной скоростью. Том, не останавливая движения, вглядывался в горизонт. Спустя пару секунд он произнёс: — Я заметил хвост. Похоже на крокодила… Гигантского крокодила. Вода под ними волновалась сильнее, и вскоре в десятке футов от них высунулась огромная морда не то крокодила, не то аллигатора размером с небольшой автомобиль и с рубиново-красными глазами. Внутри Гермионы всё онемело от страха. — Сектумсемпра, — бросил Том в чудовище заклинание, но тварь даже не поморщилась, лишь начала медленно раскрывать пасть, полную коричневато-жёлтых клыков длиной с руку. Гермиона заплетающимся от страха языком выдавила: — Видимо, на него не действует магия, как на василиска… Том подплыл к ней и крепко сжал её руку, а затем задумчиво произнёс: — Василиска, говоришь… Сонорус! — призвал он, приставив палочку к своему горлу, а затем принялся оглушающе шипеть: — ХС-С-Щ-СС… — монстр распахивал пасть всё шире. — КВИЕТУС! — снова вспыхнула палочка у шеи Тома. — Крокодилы оказались не так похожи на змей, чем мне бы хотелось… КЛАЦ! Резко захлопнулась пасть чудовища, и оно начало плыть в их сторону. — Авис! Оппуньо! — выкрикнула Гермиона. Стайка разноцветных птиц отправилась в аллигаторову морду. Они клевали его в глаза, залетали в нос, а чудище мотало головой, пытаясь отогнать назойливых пернатых. Выдра-Патронус парила возле него, забирая внимание на себя. — Это отвлечёт его, — Гермиона крепче обхватила Тома и призвала: — Асцендио! Их вытолкнуло из воды с такой силой, что они поднялись на несколько футов над поверхностью, над головой монстра. Всё происходило на бешеной скорости, им требовалось придумывать следующий шаг за долю секунды, но всё же Том успел что-то рассмотреть вдалеке: — Я вижу конец реки, держись! Не успели они упасть обратно в реку, продолжая оставаться с головами, погружёнными в кровь, он призвал: — Аква Эрукто! Мощная струя воды вырвалась из его палочки и, сталкиваясь с отличной по плотности кровью, создала для них небольшую тягу, придав ускорения. Том сосредоточенно сдвинул брови, очевидно, призывая ещё больше магического намерения, и мощность струи усилилась. Гермиона присоединилась, тоже призвав: — Аква Эрукто! Чудовище, избавившись от птиц, настигало их, громко клацая челюстями, но уже через несколько секунд Гермиона почувствовала, что падает. Оторвав взгляд от головы рептилии, она поняла, что они достигли края водопада и теперь летят вниз.

***

Приближаясь к поверхности воды, Гермиона направила палочку на саму себя и призвала: — Арресто моментум! — отчего мягко проскользнула в прохладную чистую воду, оставляя вокруг себя бордовое пятно от смываемой подсохшей крови. Она поспешила поднять голову над поверхностью: — ТОМ! — кричала Гермиона. — ТО-ОМ! Их руки расцепились во время падения, и Том, будучи гораздо крупнее, полетел вниз значительно быстрее неё. Как она ни пыталась, ей не удалось его догнать, и теперь его нигде не было видно. — ТО-О-ОМ! — продолжала звать Гермиона, но всё меньше верила в успех. На воду начал прибывать белый густой туман, напоминающий молочную пенку капучино. За считанные секунды он стал таким плотным, что она едва видела руки перед глазами. Быстрая река несла её в неизвестном направлении. Вскоре Гермиона выбилась из сил. Даже Патронус не смог ей помочь найти Тома, он будто растворился. Она легла на воду, и её накрыло волной опустошения. Последние события окончательно её вымотали. У неё не осталось ни одной эмоции, ни единой мысли, никаких желаний. Гермиона легла на спину, закрыла глаза и позволила воде везти её. Неизвестно, как долго они провели в загробном мире. Всё это время им не хотелось ни есть, ни пить, и они не чувствовали никакой усталости. Теперь же ей казалось, что у неё села батарейка, закончился завод, погас огонь в душе, если он когда-либо был. Она не могла думать ни о путешествии, ни о Томе, ни о прошлом, ни о будущем, ни о настоящем. Её несло в неизвестном направлении по извилистой реке, то сужающейся, то расширяющейся, а ей было совершенно всё равно. Она как будто даже начала забывать своё имя. Если на следующем повороте вновь появится тот гигантский крокодил с распахнутой пастью, у неё не будет даже мысли пошевелиться и увернуться, она спокойно заплывёт ему в рот. Гермиона вздохнула, глядя на туман перед собой — неба видно не было. Она всё плыла, и плыла, и плыла в белом мареве. Возможно, теперь это станет её вечностью, но ей было совершенно плевать. Она даже об этом не думала, лишь закрыла глаза и позволила пустоте окончательно поглотить её. — ГЕРМИОНА!!! Над ней раздался чей-то голос, показавшийся ей отдалённо знакомым. Он звучал будто из давно забытого сладкого сна, манил её, но этого было недостаточно, чтобы ему поддаться. Воспоминания о нём казались последним тлеющим угольком в выжженном поле холодной ночью. Чьи-то сильные руки с силой подхватили её под мышки, резко выталкивая обратно в реальность. — ГЕРМИОНА!!! — кричал Том у неё прямо над ухом, крепко стискивая её так, что, казалось, её рёбра вот-вот лопнут. — МЫ СДЕЛАЛИ ЭТО!!! В голове Гермионы будто снесли пожарный гидрант, и мысли хлынули стремительным потоком, сметая всё на своём пути и заливая её сознание. Силы приливали обратно к её пальцам, а тлеющий уголёк распалился до столба огня, как на Ночь Костров. Гермиона ахнула и попыталась слегка отстраниться от горячей груди Тома, чтобы хотя бы взглянуть на него. О глубоком вдохе сейчас она не могла даже мечтать — он упорно приближался к своей цели сломать её рёбра. — Том? Где мы? — выдавила она, используя последний воздух в лёгких. Видимо осознав, насколько сдавлен её голос, Том немного ослабил хватку. Он слегка разжал руки, не отпуская объятия до конца, и махнул головой перед собой: — Мы в Миктлане, мы смогли! — улыбался он так широко, что казалось, ещё четверть дюйма, и его лицо просто расколется пополам. Гермиона обернулась. В рассеивающемся тумане горела факелами с обеих сторон длинная извилистая дорожка, ведущая ко входу к огромной пещере в виде черепа.