Пропаганда

За спиной осталась чёрная лощина, сплошь усыпанная обсидиановой крошкой, а впереди возвышались белоснежные ущелья, пронизываемые колючим бураном. — Пожалуй, теперь можно и одеться, — заявил Том, раздвигая свой спичечный коробок. — Ты думаешь? — ехидно протянула Гермиона. — Я, конечно, горяч, — ухмыльнулся он, глядя, как розовеют её щёки, — но восемь заснеженных ущелий — перебор даже для меня. Не волнуйся, полюбуешься в другой раз, — подмигнул он ей. Гермиона в ответ лишь закатила глаза, но её фальшивое притворство он видел насквозь, что вызывало у него лишь лёгкую усмешку. Они надели джемперы крупной вязки, тяжёлые шерстяные мантии, толстые шарфы и ботинки на толстой подошве, трансфигурированные из различных материалов, обычно не используемых для изготовления ткани. Всю одежду они подготовили заранее в ожидании прохода через Ицехекаян — Место обсидианового ветра. Признаться честно, обсидиан начинал надоедать. Гермиона наколдовала голубое пламя в двух небольших стеклянных банках и передала одну Тому. — Как договаривались? На тебе щит, на мне аппарация? — спросила она, складывая в карман бутылочку экстракта бадьяна — наполовину опустевшую — и отдельно сам спичечный коробок. Том, глядя, как она зажала банку с пламенем между колен и заново подвязывала лентой растрепавшиеся волосы, ответил: — Конечно. Если верить книгам, снежная вьюга будет сплошь пронизана мельчайшими острыми частичками обсидиана, срезая плоть, уцелевшую после предыдущего уровня. После того, как он боком проехался по осколкам, повторять подобный опыт его не прельщало. Их расчёт был на то, что они могут постепенно аппарировать вперёд, а поскольку у Тома молниеносная реакция, он сможет призывать Щитовое заклинание в ту же секунду, как Гермиона их аппарирует в новое место. Что же касается снега, они оба сомневались, что он им страшен после многочисленных шотландских зим в промозглом каменном замке, но на всякий случай позаботились о тёплой одежде и согревающем огне. Том оставил себе мысленную заметку на будущее разработать согревающее заклинание, которым хотя бы можно будет зачаровать одежду. — Готова? — спросил он, протягивая согнутый локоть левой руки, в которой удерживал открытую банку с тёплыми языками голубого пламени. Правую он выставил вперёд с поднятой вверх палочкой, готовясь молниеносно призвать Щитовое заклинание. Гермиона кивнула и взяла его под руку. В следующую секунду он почувствовал знакомое сжатие аппарации, будто его пытались пропихнуть через игольное ушко. Как только ему удалось раскрыть лёгкие для полного вдоха, не успели его ноги ощутить землю под ногами, он призвал: — Протего! — и уже через мгновение они оба стояли под голубым куполом, подёргивающимся от мельчайших осколков, бьющих в него порывами завывающего ветра вперемешку с тяжёлым снегом. Глаза Гермионы вспыхнули от восторга: — Получилось! Том скептично посмотрел на неё: — А ты сомневалась? — Ну… — окинула она его любопытным взглядом. — В тебе — нет, но никогда не знаешь, что нас ждёт на следующем шаге. Начало нас обоих удивило. Он довольно ухмыльнулся: — Скажи, когда будешь готова к следующему прыжку. Гермиона пригляделась вдаль, высматривая конец ущелья, и через некоторое время кивнула: — Давай. Ещё одно сжатие аппарации и ещё одно Щитовое заклинание. Ветер усиливался, голубой свет щита пульсировал всё ярче, сдерживая острые осколки. Однако на этот раз в глубине души Том почувствовал… Что-то. Этого ощущения там раньше не было, и он не мог до конца осознать, что это было за чувство и чем вызвано. Ему было беспокойно, но лишь слегка. Он перевёл взгляд на Гермиону и заметил, что она выглядит несколько подавленной. Она крепче обвила его локоть рукой, слегка прижавшись к его плечу. — Всё в порядке? — спросил Том. — Ага, — тихо выдохнула она. — Ладно, двигаемся дальше. Готов? Он кивнул, и их перенесло ещё на пару миль вперёд. Ущелья извивались чёрной змеёй между бесконечно высокими заснеженными холмами, и голубого пламени теперь едва хватало, чтобы поддерживать тепло — холод пронизывал до костей, и он чувствовал, как Гермиону потряхивает мелкой дрожью. Том вытащил свою руку из её хватки и попробовал обнять её за плечи, но она увернулась и вновь взяла его под локоть. Неприятный узел, собирающийся в районе его солнечного сплетения, заныл сильнее, но Том решил не комментировать произошедшее. Сейчас самое главное — пройти ущелья. Буран становился таким сильным, что в считанные секунды весь купол накрыло снегом, и они оказались в синем промозглом полумраке. Дыхание вырывалось белыми голубоватыми клубами и больно оседало холодом на раскрасневшихся щеках. — Ты успела увидеть следующую точку? — спросил Том. Гермиона кивнула: — Готов? Он кивнул в ответ и отменил Щитовое заклинание, едва почувствовав сжатие аппарации. В следующее мгновение он призвал его обратно, одновременно касаясь ногами промёрзшей, засыпанной снегом земли. Внезапно сознание Тома наводнили воспоминания, которые он давно спрятал на самых задворках своего разума, стараясь их никогда не касаться. Он был маленьким мальчиком, лежавшим в темноте своей комнаты с урчащим животом — его лишили ужина за непослушание. Он был мальчиком постарше, и шкаф с его трофеями охватило пламя, пока отвратительный незнакомец в вульгарных одеждах самодовольно разглядывал его из-за своих очков. Он был подростком, и разговоры в Общей гостиной Слизерина резко смолкли, стоило ему пройти сквозь стену… Злость и отвращение накрывали Тома холодной волной, напоминавшей воды реки Ицкуинтлана. Его рука непроизвольно крепче сжала палочку так, что побелели костяшки замёрзших пальцев. Он перевёл взгляд на Гермиону, глаза которой наполнились слезами, грозившими вот-вот сорваться на её щёки. — Дальше? — осторожно спросил он. Она медленно кивнула, и в ту же секунду он отменил Щитовое заклинание. Его мысли кружились отвратительным ужасающим калейдоскопом. Мрачный опустевший серпентарий. Скелеты зданий и обломки на улицах Лондона. Письмо с отказом в должности преподавателя. Гнев и холодное презрение в глазах мусора, оказавшегося его отцом. Невыносимое бессилие в тёмном бомбоубежище. Брызги слюны, изрыгаемые косоглазым, потерявшим человеческий облик существом, которое самим своим существованием оскверняло наследие Салазара Слизерина. Разлагающийся поддельный Медальон… Ярость сдавливала его грудь, и он использовал всю свою силу воли, все известные ему медитативные практики, чтобы отогнать отвратительные мысли обратно на задворки сознания, где им самое место. Его трясло от гнева. В то же время по щекам Гермионы катились слёзы, и она выглядела как никогда сникшей. Сдавленным от сдерживаемых всхлипов голосом она спросила: — Можно? Том кивнул, и всё повторилось в шестой раз. Расщелина стала ещё у́же, а мысли — ещё более отвратительными. В ушах звенела какофония голосов разной тональности. «Эта потаскуха, твоя мать…» «Грязнокровка!..» «В Министерстве магии идет разговор о закрытии школы…» «Ошибка природы!..» «И имей в виду: в Хогвартсе воровства не терпят…» «И как тебе удалось облапошить Шляпу, Риддл?..» «Немцы атакуют конвой, посмотрим, там раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь — семь немецких пикирующих бомбардировщиков…» Больше всего Тому хотелось зажать уши и кричать во всё горло, чтобы заглушить весь этот гвалт. Но он понимал, что эти голоса гудят лишь у него в голове, и это никак ему не поможет. Из последних сил он попытался притупить волну ярости, взмывающую в его груди, и сосредоточиться на Щитовом заклинании, которое к этому времени уже едва удерживал, теряя концентрацию из-за гнева. Он перевёл взгляд на Гермиону, шмыгающую носом и пытающуюся сдержать непроизвольные рыдания, грозившие вырваться из её груди. Она едва держалась за него. Казалось, если он распрямит локоть, её рука безвольно обмякнет вдоль тела. — Гермиона, ты уверена, что можешь продолжать? Она едва кивнула, моргнув, и из уголков её глаз упали две крупные капли, превратившись в льдинки, не успев коснуться земли. Том вздохнул и, сцепив зубы от гнева, процедил: — Ладно, давай покончим с этим поскорее. Гермиона снова кивнула и совершила ещё один прыжок аппарации. Гнев, злость, обида, досада, раздражение, оскорбление достоинства, презрение, отвращение — все самые самые поганые чувства накрывали Тома с головой. Воспоминания смешались в единое марево слепой ярости, и лишь тонкий голос на самом краю сознания уговаривал его продолжать удерживать синий купол. Если бы не Щитовое заклинание, Том бы уже точно что-нибудь взорвал, уничтожил, выжег бы всё, на что опускается взгляд. Гермиону, еле державшуюся за его руку, сотрясали рыдания. Она захлёбывалась в слезах и тряслась от холода и плача. Она задыхалась, дрожа то ли от порывистого ураганного ветра, то ли от собственных эмоций, еле стояла на ногах. Том крепче стиснул палочку в руке и ещё сильнее согнул руку в локте, прижимая девушку к себе, отчего она сдавленно пискнула, но он не мог обращать на это внимание — иначе его щит точно лопнет, как мыльный пузырь. — Сей… Час… — еле выдавила из себя Гермиона, и он понял, что это означает ещё один прыжок, и в ту же секунду отменил заклинание, только чтобы через пару мгновений призвать его снова. Тома ослепляла ярость, и из его груди вырвался рык, который он уже не мог сдерживать. Гермиона плакала навзрыд, захлёбываясь слезами и давясь рыданиями. Её громкие всхлипы напоминали крики раненого животного. — Как… ты… мог?.. — постепенно выдавила она себя. — Как я мог что?! — взревел в ответ Том. Гермиона задыхалась, но в итоге смогла произнести: — Столько смертей — и все из-за тебя… — При чём тут я?! Её голос был едва громче шёпота: — Поттеры… Квиррелл… Седрик… Сириус… Дамблдор… Муди… Добби… Голос же Тома, казалось, может сотрясти окружавшие их горы, вызвав лавину: — Да как ты смеешь! Меня там даже не было! — Мои родители… Столько не… нужных… жертв, — горло Гермионы сжималось на каждом слоге, от мелкой дрожи она тряслась, как желе. — Стервятники! Вы все только и ждёте, что я стану монстром! — кричал Том, которого самого трясло от гнева и ледяного воздуха. — Не понимаю, почему я ещё здесь, — шмыгнула Гермиона и вырвала свою руку из его локтя, отступая на шаг в сторону. — Это бессмысленно… — Только попробуй! — практически прорычал Том и с силой бросил свою банку на землю, отчего по земле разлетелось мелкое крошево стекла, а снег таял лункой вокруг голубого пламени. Гермиона смотрела на него с ужасом, замерев на месте. Её карие глаза стали круглыми, как блюдца, слёзы продолжали литься неудержимым потоком, превращаясь в ледяную корку у подбородка, а ресницы побелели от наледи, отчего белки ещё больше наливались кровью — очевидно, изморось кололась и ранила. Том грубо схватил её за запястье, снял Щитовое заклинание и сам аппарировал снова. — ПРОТЕГО! — разъярённо прокричал он, едва коснувшись земли, но гнев продолжал клокотать у него в горле. Они оказались на самом краю каменного обрыва, под ним простиралось море из облаков и тумана. Снег прекратился, а воздух стал по-весеннему тёплым, когда уже не требуется тяжёлый шерстяной плащ, но лучше надеть тонкий свитер. Убедившись, что всё чисто, Том отменил заклинание, но не выпускал запястья Гермионы. Сделав глубокий вдох, чтобы немного усмирить свою ярость, он тихо произнёс: — Закончилось. Гермиона уткнулась в его грудь и плакала навзрыд, пропитывая слезами его одежду. Рыдания сотрясали её тело, и она никак не пыталась их успокоить, позволяя своей душе выплеснуть всё — во всех смыслах. Том сложил палочку в карман, отпустил её руку и размеренно дышал, пытаясь утихомирить свою ярость, одновременно с этим сжимая и разжимая кулаки. Наконец, он опустил ладонь на её голову и погладил по волосам, пропуская мягкие пряди сквозь пальцы. Лента потерялась в одном из прыжков аппарации. Книги ведь предупреждали их, что вместе со снегом и осколками обсидиана их будут поджидать наихудшие воспоминания. Оставалось их только снова прожить. На самой границе разума Том оставил себе мысленную заметку о разработке заклинания схожего действия — ведь насколько оказалось легко сломать человека, если обратить его против него самого.

***

Неизвестно, сколько прошло времени, пока они не вернули себе душевное равновесие. Постепенно у Гермионы высохли слёзы, а ярость Тома отступила, как отлив, оставив после себя голый песок, усыпанный обломками. Они оба сидели опустошённые на краю обрыва, свесив ноги в море облаков. Ни один из них не решался заговорить о произошедшем. Том перевёл взгляд на Гермиону, не поворачивая головы. Ему нужно было, совершенно необходимо, сохранить её как можно ближе к себе, но она продолжала видеть в нём будущего его, отчего она будто, несмотря ни на что, оставалась на низком старте, чтобы в любой момент исчезнуть из его жизни. Это невероятно злило. Он отказывался смиряться с той выжившей из ума версией себя, растрачивающей свой потенциал на бессмысленные действия сомнительной значимости. Будущий Волдеморт казался ему выжившим из ума сумасбродом, гротескной пародией, осквернившей его мечты, — будто в погоне за некоторыми желаниями он утратил самого себя и бросил все силы лишь на малозначимые сопутствующие атрибуты. Том не понимал, как объяснить это Гермионе. Она следила за каждым его шагом, и каждое его неправильное, по её мнению, действие служило для неё монеткой в копилке доказательств того, что он становится тем будущим идиотом. Это казалось отвратительным и нечестным, но недостаточным для того, чтобы разойтись разными дорогами. Ему просто оставалось придумать, как договорить с ней и полностью переманить её на свою сторону. Возможно, он мог бы пойти на компромисс — в разумных пределах. Пока он размышлял, смог бы он оставить в живых кого-то, кто мешает достижению его целей, если бы он знал, что смерть этого человека действительно ранит Гермиону, — не какого-то бродяги из переулка, на него плевать даже ей, а, допустим, Поттеров или Седрика, кто бы они ни были, — она, продолжая смотреть на белое марево облаков под ногами, положила свою ладонь поверх его и облокотилась головой на его плечо, отчего Том почувствовал тонкий аромат её волос. Может, им удастся договориться? — Том, — тихо произнесла она. Он напрягся в ожидании конца предложения, ведь он не был уверен, готов ли он обсуждать произошедшее: — Будем ждать ветер или призовём сами? Видимо, она тоже. — Давай призовём, — бесстрастно ответил Том. — Чем скорее мы всё пройдём, тем лучше. — Согласна, — слегка улыбнувшись, ответила Гермиона и забросила ноги обратно на землю. Они поднялись и принялись за ритуал вызова дождя, которому научились у шамана чероки. В прошлый раз Тому удалось призвать торнадо. В отличие от простых маглов-ацтеков, им не нужно ждать, пока одно снизойдёт до них, молясь богам — они были волшебниками, способными управлять подобной стихией. А это, считал Том, равноценно тому, чтобы быть богом.       Юхахи, юхахи, юхахи, юхахи… Они приступили к заклинанию, и вскоре, минуя стадию дождя, море облаков превратилось в воронку. Белая пелена кружилась в вихре, взмывая бесконечным столбом, теряющимся в сером небе. Одежда развевалась и хлопала на них, они едва стояли на ногах. Ветер завывал в ушах, отчего им приходилось кричать во всю мощь, чтобы услышать друг друга. Гермиона взяла его за руку: — Готов? — перекрикивала она ветер. Том сглотнул: — Нет. — Я знаю, ты не любишь отпускать контроль… — Это отвратительно! Гермиона чуть сильнее сжала его пальцы: — Да, но в этом суть испытания… — Я не могу просто взять и прыгнуть в торнадо! — Ты издеваешься?! — сердито посмотрела она на него. — Ты притащил нас буквально в подземный загробный мир, а теперь пытаешься убедить меня в том, как сильно боишься неизвестности? — Мы понятия не имеем, что нас ждёт, а там у нас не будет ни малейшей возможности что-либо предпринять. Полагаться на ветер? Чёрта с два! У Гермионы слегка расширились глаза, как и всякий раз, когда он чертыхался: — С каких пор ты задумываешься о подобном? Мы ведь читали в книге… Том скривился: — Как доверять книге, если я не могу доверять самому себе? Даже ты не веришь, что я останусь собой через пару десятков лет, — отвёл он взгляд, изо всех сил стиснув челюсть. — Остолбеней! Тома сбило с ног прямо в обрыв, а следом за ним упала и Гермиона, которая продолжала крепко сжимать его руку.

***

Они кружили в холодном ветре, воющем в ушах и подбрасывающем их вверх, вниз и по сторонам. Их болтало, как плот в шторм, как осенний лист в бурю. Единственное, что было осязаемым в этот момент, — крепко вцепившаяся в его ладонь Гермиона. На которую он уже даже почти не злился за брошенное Оглушающее заклинание. Если быть до конца честным, Тому понравилось летать. Конечно, было бы гораздо лучше, умей он этим управлять, но, в целом, неплохо. Чтобы отвлечься от отвратительного, раздражающего зуда из-за потери контроля, он размышлял о возможном создании заклинания полёта: никаких неудобных мётел, никакого тошнотворного чувства сжатия от аппарации, никаких ограничений расстояния — полная власть над собственным перемещением. Заклинание Левитации позволяло подняться на пять футов, если верить Кеннилуорти Уиспу, но Том категорически отказывался верить в пределы возможностей магии. Даже у законов Гэмпа были лазейки, нужна лишь смекалка, чтобы их обойти. Неизвестно, как долго они парили, — в этом месте отсутствовало чувство времени, они могли уже путешествовать как несколько минут, так и несколько лет, — но вскоре потоки ветра стали более упорядоченными, и, наконец, они мягко опустились на зелёную траву. Ураган стих, оставив после себя голубое небо и жаркое полуденное солнце. Не успели их ноги коснуться земли, как Гермиона воскликнула: — Вот видишь, а ты боялся! — она прямо-таки сияла, видимо, горе, пережитое на прошлом уровне, окончательно отступило. — Скажи, что я была права! Том слегка улыбнулся: — Ты была права, — нет смысла это отрицать. — И за это я даже прощу тебе Оглушающее, — добавил он с лёгким смешком, наслаждаясь тенью, промелькнувшей в её глазах. — В первый и последний раз. А теперь давай подготовимся к стрелам. Неизвестно, физические или метафорические, но на шестом уровне книги обещали, что невидимые руки будут выпускать в них острые стрелы по количеству людей, которым они пересекли дорогу. Том прекрасно осознавал, что в его случае это изрядное число, а потому собирался подготовиться как можно лучше. Они сняли тёплую верхнюю одежду и джемперы и достали из своих спичечных коробков зелье, которому их обучил Атсила Ускени, несмотря на то, что формально сейчас был не рассвет — с другой стороны, времени здесь не существовало, а потому вряд ли была большая разница. Том ещё в поселении чероки объяснил Гермионе технику избавления от стрел — тёмных заклинаний, — и сейчас они втирали пахнущий травами раствор в скальп. Долину впереди заливало яркое солнце. В траве росли бархатцы, а над ними кружили бабочки. Сущая идиллия означала только одно — это обман, приманка. Они выставили палочки вперёд и, одновременно вызвав: «Протего!» — шагнули навстречу аромату нагретых летних трав. В них тут же посыпался град чёрных стрел. Голубой купол щита, как бы сильно Том ни пытался сосредоточиться, сразу же разрушился, и оружие впилось ему в руку. — Агх! — воскликнул он от боли, но, вырвав стрелу, увидел, что кожа совершенно цела, ни крови, ни пореза, будто ничего и не было. — Они не ранят! Просто вытаскивай их осторожно! — крикнул Том через плечо. — Я тоже уже поняла! — ответила ему Гермиона. — Ай! — Ладно, не отвлекаемся, — повернулся он обратно. Воодушевленный тем, что зелье сработало, Том принялся осторожно ступать вперёд, пытаясь испарить летевшие в него дождём стрелы, и, шипя от боли, осторожно вынимал те, что всё же в него попали, медленно выкручивая их по часовой стрелке. Обернувшись, он заметил Гермиону, ступавшую за ним следом, но в неё было устремлено гораздо больше снарядов. Она стоически шла вперёд, сцепив зубы, и так же медленно выкручивала стрелы, стараясь увернуться хоть от каких-то, но в неё одновременно летело в несколько раз больше, чем в Тома. — Тебе помочь? — крикнул он через плечо. — Эванеско! — испарил он очередной снаряд. — Я справлюсь! — упрямо ответила она. Том нахмурился, но продолжил идти вперёд, искоса следя за тем, что Гермиона движется следом. Наконец, впереди показались джунгли, означавшие смену пейзажа, а с ней — новый уровень. Он крикнул: — Держись, мы уже почти там! Давай поторопимся! — и ускорил шаг. Летевших в него стрел становилось всё меньше, и вскоре поток и вовсе прекратился. Выдернув последнюю, он обернулся и увидел, что Гермиона лежит примерно в девяти футах от него, потеряв сознание, а её осыпает целый град острых снарядов. — Нет! — выдохнул Том и поспешил к ней. В два прыжка преодолев расстояние, он опустился возле неё и приложил пальцы за ухом, чтобы нащупать пульс. Слабый, но всё ещё был. Том принялся выкручивать стрелы одна за другой — их было несколько десятков. Они продолжали лететь, но не задевали его, видимо, свои он уже получил. Одной рукой он продолжал извлекать наконечники из её тела, а второй испарял прибывающие новые: — Эванеско! Эванеско! — и стрелы исчезали в воздухе на подлёте одна за другой. Наконец, всё закончилось. Стрел не осталось ни в воздухе, ни в её теле. Гермиона продолжала лежать без сознания, но пульс всё ещё прощупывался. — Реннервейт, — попробовал призвать он Оживляющее заклинание и, как ни странно, на этот раз сработало. Значит, стрелы всё же были магическими. Гермиона резко открыла глаза и сделала громкий вздох: — Ты опять меня спас? — Конечно, — улыбнулся Том. — Я же обещал. — Спасибо, Том, — села она. — Что бы я без тебя делала? Не успел он ответить, как Гермиона крепко его обняла и поцеловала в губы. Пожалуй, даже больше, чем целовать её, ему нравилось, когда она делала это первой, — когда сама шла к нему в руки. Он позволил себе раствориться в этом опьяняющем чувстве власти над ней — пусть пока и неполной. Пока. Когда Гермиона, наконец, отстранилась, они встали на ноги с горячей травы, и он обхватил её за талию, притянув к себе: — А пока мы идём на рандеву с гепардом, расскажи мне: как так получилось, что злостный убийца и злодей — я, но из нас двоих несравненно большему числу людей перешла дорогу правильная и добродетельная ты? — сдавленно рассмеялся он себе под нос. — Я прошла войну, — раздражённо ответила Гермиона. — Я переходила дорогу плохим людям. — Как видишь, загробный мир не делит людей на плохих и хороших, — ухмыльнулся Том в ответ на её сердитый взгляд исподлобья. — А я тебе говорил.