Пропаганда

Том не привык полагаться на удачу. Всё, чего он добивался, всё, что у него было, он вырывал из когтистых лап Судьбы, пытающейся его обокрасть. Вся его жизнь выстраивалась вопреки. Он вырос высоким, статным, с ровными крепкими зубами и густыми блестящими волосами — вопреки полуголодному детству приюта. В детстве у него даже не всегда находился пенни на ложку приторного сиропа от рахита, пытающегося прикрыть вкус костного мозга. Но ничто не умалило его внутренней силы и стержня, и вскоре весь приют был зажат в его крепком кулаке. Он стал лучшим учеником, которого когда-либо знал Хогвартс, — вопреки тому, что от него одиннадцать лет скрывали магию. В Зале трофеев навсегда останутся его награды «За заслуги перед школой» и «За магические заслуги». Никто из учащихся и близко не мог сравниться с его могуществом, никто не мог потягаться с его умениями, какой бы чистой ни была их кровь, какой бы знатной ни была их семья. Он пережил шесть лет войны, налётов и светомаскировки — вопреки безразличию руководства школы и запрету на использование волшебной палочки. Он удостоверился в том, что даже если случится непоправимое, то это всё равно можно будет исправить, а заодно стал одним из самых — самым — могущественным волшебником в истории. Том не полагался на удачу, но он благодарно принимал её дары, не упуская ни единой возможности. А потому он совершенно, точно и абсолютно был намерен удержать Гермиону возле себя любой ценой. Она была не просто Особенной, она оказалась совершенно Несравненной. В его руках теперь была власть, которую он всё ещё пытался полностью осознать и осмыслить, — над Временем, над Жизнью, над Смертью. По лёгкому изменению её настроения, по быстрому взгляду и несказанному слову он сразу сможет понять, в каком направлении двигается. Его окрыляло и опьяняло осознание, каким могущественным в общем понимании этого слова он стал — станет, — но всё же он не мог примириться с бессмысленной доктриной будущего Тома. Волдеморта. Лорда Волдеморта. Если Гермиона там борется против него, а не стоит в числе его самых преданных последователей, то с его политикой определённо что-то не так. Но теперь-то он ошибок не допустит. Заключённая между ними сделка ничего не меняла. Он с радостью поможет ей с исследованием Времени и заодно изучит его самостоятельно — это лишь ещё одно преимущество для него. А дальше, Том был уверен, они смогут договориться. Он сделает так, что она сама не захочет от него уходить. Том всегда добивался, чего хочет. Приятным дополнением станут и сохранение разума, и обретение истинного бессмертия, для которого ему не придётся полагаться на компетентность своих последователей. Разумеется, он не собирался окружать себя второсортными пародиями на волшебников, которым не хватит ни силы, ни верности, но всё же по мере возможностей Тому было гораздо предпочтительнее держать ключи в своих руках. Он забетонирует своё вечное существование, прижав к ногтю и Жизнь, и Смерть. И хоть на задворках сознания Том понимал, что, возможно, ему придётся делиться этим знанием с Гермионой, пока что он не хотел об этом думать и размышлять, как к этому относится. В конце концов, она сказала, что ей это неинтересно. Второй удачей за одну неделю стало то, что семейная сова Лестрейнджей смогла найти его даже на задворках мира в Мексике. Если в Штатах ещё и можно было справиться самостоятельно, пусть и с небольшой помощью местных, то в Центральной Америке всё оказалось гораздо более диким. Тому это понравилось, когда служащий их первого мотеля не стал косо на них смотреть и задавать вопросы об их семейном положении, но это было категорически неудобно, когда они оказались в месте без волшебного банка и возможности купить привычные ингредиенты для зелий. Умная птица ожидала, пока Том напишет ответ. Прочитав послание по диагонали, он лишь усмехнулся, представляя, насколько бы Лестрейндж был рад тому, каким станет Лорд Волдеморт в недалёком будущем. У Тома, правда, были несколько другие планы. Он дежурно поздравил его с будущим прибавлением в семействе — Ясмин была в положении — и попросил прислать ему кое-какие ингредиенты. Список мог посоперничать с каталогом аптеки в Косом переулке, но Тому даже в голову не пришло приложить деньги, чтобы возместить траты. Он знал наверняка, что его бывший одноклассник будет только рад услужить. Заодно Том поинтересовался, что тот знает о порядках Волшебной Мексики. Получив запечатанный конверт, сова улетела прочь. Ответа скоро ждать не придётся, но пока что можно заняться другими делами. Том надел чёрную рубашку поверх своей майки, подтяжки и чёрный пиджак. Галстук он завязывал уже на ходу — сегодня они завтракали с Гермионой. Если он собирается удержать её любой ценой, то предстояло навести мосты после разговора накануне. Они как будто стали гораздо ближе, но одновременно гораздо дальше.

***

На следующий день они отправились из Тихуаны в Пуэблу. Путь занимал почти полторы тысячи миль, а потому Том не стал даже предлагать Гермионе аппарацию. Дорога предстояла утомительная даже без изматывающих прыжков: аппарировать из Тихуаны в Мексикали (100 миль), поезд из Мексикали в Мехико (3 дня), аппарировать из Мехико в Пуэблу (80 миль). Всё ради того, чтобы попасть в библиотеку Палафоксиана — первую библиотеку Америки. По пути Гермиона рассказывала ему, что уже успела прочитать об ацтеках. Немногое, потому что ей приходилось переводить каждое слово со словарём. Пуэбла оказалась гораздо жарче Тихуаны, а тяжёлый воздух из-за частых гроз с трудом проникал в лёгкие. Они не собирались оставаться надолго, лишь достаточно, чтобы выучить языки, исследовать доступные книги и наметить последующий маршрут. Гостиница нашлась прямо возле библиотеки: старинное здание горчично-жёлтого цвета в испанском колониальном стиле с чёрными коваными французскими балконами на окнах с белыми рамами. Пройдя сквозь тяжёлую, покрытую тёмно-коричневым лаком дверь, они оказались в облицованном терракотовой плиткой патио со стеклянным куполом крыши, а по всему периметру на каждом этаже виднелись десятки дверей номеров. В углу расположилась стойка регистрации — массивная, из тёмного дерева, чем-то напоминающая украшение органа в соборе Святого Павла, куда Тома водили на школьной экскурсии, — за которой сидел пожилой мужчина с проседью в чёрных волосах и круглых очках в тонкой оправе на крючковатом носу. — Добрый день, — поздоровался Том. Консьерж опустил газету: — ¡Buenos tardes, señor! — ответил мужчина. — Мы бы хотели… — начал он, но консьерж его перебил. — Lo siento, no hablo inglés, — замотал тот головой, отчаянно жестикулируя. Том нахмурился. Его знаний хватило догадаться, что старик не знает английского. Он перевёл вопросительный взгляд на Гермиону, на что та покачала головой. В Нью-Мексико они провели многие часы за переводом текстов испанской инквизиции со словарём, но им даже не пришло в голову разучить базовые слова: «здравствуйте», «спасибо», «пожалуйста», «я не говорю по-испански». В Тихуане английский знали все, ведь там было множество американцев, наслаждающихся человеческими пороками на землях без достаточно работоспособной системы обеспечения правопорядка. Не успел он потянуться в карман за палочкой, как Гермиона схватила его за руку, останавливая. Она выразительно посмотрела на него, как бы говоря: «Только попробуй», — на что Том насмешливо закатил глаза, но решил не настаивать. Его забавляло, что для Гермионы была огромная разница между Конфундусом охранника в казино Лас-Вегаса и Конфундусом не говорящего по-английски мексиканца. Вместо того чтобы спорить, он вывернул запястье и взял её за руку, переплетя пальцы. Кое-как, жестами и на базовом знании латыни, добавив немного собственной врождённой убедительности, Тому удалось договориться о двух комнатах. Консьержу даже хватило вежливости не пытаться обмануть их в цене. Он проводил их к номерам — соседним, — показывая дорогу вверх по широкой лестнице, облицованной терракотовой плиткой, с деревянными лаковыми перилами, сочетающимися по цвету с дверьми. Но самым приятным и главным было то, что гостиница оказалась гораздо чище, чем любая из тех, что им попадались в Тихуане. Вскоре они уже сидели в ближайшей такерии. Том не выносил мексиканскую кухню, она напоминала ему корм для скота, завёрнутый в кукурузные лепёшки. К тому же почти всё требовалось есть руками. Сидя за обшарпанным массивным столом из тёмного дерева, пропитанного текилой и острым соусом, он прикидывал, как бы ему это съесть, ничего не касаясь, и, желательно, не руками. Приборов в этом месте не подавали даже для «¡Turista estúpido!», как его однажды назвали в Тихуане. Мрачно глядя в тарелку, он сказал Гермионе: — Нам нужно выучить испанский, раз уже мы в Южной Америке. — Это было бы полезно, — ответила она, сворачивая своё тако пополам, — но это займёт так много времени! — Не займёт, — взглянул он на неё, слегка сузив глаза, — если мы себе немного поможем. Гермиона закончила жевать откушенный кусок и, лишь проглотив, ответила: — На что ты намекаешь? — Сварим мозговой эликсир Баруффио, — широко, лукаво улыбнулся он. — Тогда изучение языков займёт от силы несколько недель, заодно и науатль освоим, — слегка склонил он голову. У Гермионы отпала челюсть, хорошо, что в этот момент у неё во рту не было еды: — Том! А ещё староста школы! — И что? Мы больше не в школе, — пожал он плечами, собираясь с духом коснуться своей еды. Голод одолевал всё сильнее. Гермиона нахмурилась: — Это очень опасное зелье, — пробормотала она. — Малейшая ошибка, и можно повредить разум. Том расхохотался и провёл рукой, будто отмахиваясь от нелепости её замечания: — Только не говори мне, что ты не уверена в своих навыках зельеварения! Она слегка поджала губы и сдвинула рот в сторону, а затем сказала: — Знаешь, я не понаслышке знаю, каково это, когда зелье работает не так, как задумано. На втором курсе сварила Оборотное зелье, но случайно добавила туда кошачью шерсть. Я стала девочкой-кошкой! Приятного было мало. Абсурда в разговоре стало столько, что уже и есть руками не казалось такой уж дикостью. Том принялся за своё тако. Ему хотелось поддразнить её за то, что она стала девочкой-кошкой, спросить, зачем ей понадобилось Оборотное зелье на втором курсе, но вместо этого он лишь сказал: — Оборотное зелье, говоришь? Крайне продвинутый уровень. Нисколько в тебе не сомневался. Если кто и мог на втором курсе сварить зелье по книге из Запретной секции, которое даже на уровне Ж.А.Б.А. проходят лишь в теории, так это Гермиона.

***

Пара дней ожидания посылки Лестрейнджа показались каникулами. Они давно, — а может, и никогда — не проводили время просто болтая и гуляя. Не было проекта, над которым бы они корпели, не было наставника, от которого нужно было узнать все доступные ему секреты, не было угроз, от которых они убегали. В любом другом случае Том бы считал это потерей времени, но ему была приятна компания Гермионы. С ней было интересно даже просто пойти вечером в крошечный тесный бар, чтобы послушать новую музыку. В начале следующей недели сова Лестрейнджа наконец-то доставила ему заказанные предметы, включая ингредиенты для эликсира: яйца огневицы, жала веретенницы, сироп морозника. В остальном он оказался бесполезным, потому что ни он, ни его отец ничего не знали про Волшебную Мексику. К этому Том, в целом, был готов. Если быть до конца честным, самообучение ему нравилось даже больше, чем занятия с преподавателями. У занятий с наставником, передающим опыт и уже отработанные, проверенные временем решения, конечно, есть свои преимущества. Но собственные изыскания не шли ни в какое сравнение: в ходе исследований можно обнаружить необычные пути, изобрести нечто невиданное — лишний раз подтвердить своё могущество. Но на всякий случай он всё равно в ответном письме попросил Лестрейнджа разузнать необходимое у Эйвери, который работал в Отделе международного магического сотрудничества, раз уже его никчёмный филин терялся на подлёте к Атлантике. Том превратил свой гостиничный номер в лабораторию для зельеварения. Они трансфигурировали кровать в тяжёлый дубовый стол в центре комнаты. На один его конец установили котёл, а другой стал станцией для подготовки ингредиентов. Шторы были плотно задёрнуты, дверь заперта, а на комнату наложены чары для подавления запахов, чтобы работники гостиницы не почувствовали запахи испарений и гари от огня. Гермиона наполнила котёл водой и добавила в него сироп морозника, помешивая нагревающуюся жидкость, пока он полностью не растворится. Тем временем Том решил начать непринуждённую беседу: — Слушай, Гермиона? — А? — отозвалась она. — Вот у тебя в будущем… Гермиона перевела взгляд с котла на него, приподняв бровь: — Ты же не хотел о нём ничего знать. — Я не хотел знать о своём будущем, чтобы принимать решения своим умом, а не оглядываться на своё выжившее из ума подобие, — усмехнулся Том. — Но это не значит, что мне неинтересно в целом. Она смотрела на поверхность воды, ожидая первых пузырьков: — И что же тебе интересно? — Твой суфражизм, — Том потянулся за ступой. — У вас так в будущем принято, или ты всегда возникала? Гермиона запустила в него ложкой, которую он с громким смехом остановил на подлёте ленивым взмахом руки и развернул обратно к ней: — Я не возникаю! — поймала она её. Хоть он и перестал смеяться, у него всё ещё подрагивали уголки губ: — Так вот, твой суфражизм… Она слегка подкатила глаза: — В будущем это называется феминизм, — перебила Гермиона. — У женщин множество других проблем, кроме права голоса. Том забросил в ступу пригорошню тёмно-синих жал веретенницы: — Да ну? Каких же? — Да целое множество. Ты сам прекрасно знаешь, что далеко ходить: в Америке я не могу открыть счёт без поверенного мужчины — это нормально, ты считаешь? Законы — это только часть беды. Их постепенно примут: право голоса, право на развод, на работу, на счёт в банке, женщины в будущем поступают в университеты и кое-как двигаются по карьерной лестнице. Ну, в Волшебном мире это уже всё есть. Том кивнул и принялся растирать жала пестиком. — Но в обоих мирах женщины — всего лишь приложение к мужчине. Карьера должна всегда уйти на второй, а то и третий план после семьи и детей. Мужчина, у которого было множество женщин, — мачо, женщина, у которой было множество мужчин, — шлюха. — Вовсе нет, отвратительны оба в своей невоздержанности, — пожал плечами Том. — Если девушка согласна лечь с тобой в постель без брака, то лучше с ней и не ложиться, кто знает, какие венерические болезни можно от неё подцепить. Вода в котле закипела, Гермиона опустила туда яйца огневицы. Она засекла четыре минуты, а затем ответила, бросив на него суровый взгляд: — Ты хоть иногда думаешь, прежде чем сказать что-то вслух? Он ухмыльнулся: — Всегда. Но я понимаю, о чём ты. Да, волшебникам ничего подобного не грозит, для них пенициллин не бог весть какое изобретение, но всё равно никто не захочет жениться на использованной девушке. — Вот об этом я и говорю! — возмущённо воскликнула Гермиона. — Отвратительно! Женщина вольна распоряжаться телом по своему усмотрению. Это лишь очередной способ контроля, когда женщинам позволили быть чем-то ещё, кроме комнатных собачек и пчелиных маток, а мужчины не смогли этого пережить. Том постучал пестиком о край ступы, чтобы сбросить налипшую к нему синюю пыль, и спросил: — И много у тебя было мужчин, суфражистка? Гермиона поперхнулась: — А тебе какое дело? У Тома было странное чувство, будто он ожидал какого-то другого ответа. Отмахнувшись от него, он спросил: — Тебя просто так это волнует, — слегка наклонил он голову набок, наблюдая, как её щёки розовеют, — может, ты переживаешь, что тебя замуж не возьмут? — Спасибо, что только что намекнул, как ты обо мне думаешь, — сузила она глаза. — Не то чтобы тебя это касалось, — ехидно продолжала она, — но в этом смысле у меня никого не было. — А в каком было? — Не твоего ума дело. А что насчёт тебя? — перевела она стрелки. Том беспечно пожал плечами: — Никого. — В каком смысле? — Ну, ты первая, кого я поцеловал, — просто ответил он, пристально глядя ей прямо в глаза. Гермиона не выдержала пронзительности и опустила взгляд на котёл: — Кажется, что-то пошло не так, — с сомнением произнесла она. — Ты уверен в этих яйцах огневицы, кто тебе их прислал? У зелья цвет темнее, чем нужно. — Дай посмотрю, — направился Том к ней. Он отошёл со своего места и встал прямо позади неё, оперевшись правой рукой на стол и заглядывая через её плечо. Достаточно близко, чтобы ощущать исходящее от неё тепло и вдыхать цветочный аромат её волос, но достаточно далеко, чтобы не касаться её: однако, если он сделает особенно глубокий вздох, его грудь проскользнёт по её плечу. Ступу в левой руке он поставил на стол возле неё, а затем отодвинул её густые каштановые волосы от лица, перебросив их на другую сторону, чтобы лучше видеть котёл. От его взгляда не укрылся расползающийся по её шее румянец, отчего он шутливо усмехнулся и поставил освободившуюся руку себе на бедро. — Нет, зелье превосходное, как все у тебя, — сказал он совершенно искренне, неотрывно глядя на то, как румянец переходит на щёки. — То, что оно темнее, чем сказано в книге, лишь говорит о том, что его действие будет начинаться немного быстрее. — Хорошо, — кивнула Гермиона. А затем, улыбнувшись, добавила: — Спасибо. Том продолжал наблюдать, не двигаясь с места. Подождав, пока поверхность в котле успокоится и пропадут последние пузырьки, она опрокинула содержимое ступы в зелье и потянулась за стеклянной палочкой, чтобы его перемешать. Едва она успела занести её над котлом, Том потянулся, накрывая её руку своей, и взял её запястье, направляя к центру: — Мешать нужно по спирали от центра к краю, — сказал он, медленно выводя её кистью указанное направление. — Вот так, — остановил он движение, когда стекло коснулось стенки котла, убирая руку с её запястья и вновь опираясь на стол возле неё. — Теперь ждём двенадцать часов. Гермиона обернулась, запрокинув голову, чтобы встретиться с ним взглядом. В её глазах горело возмущение, но и что-то ещё, чего Том не мог до конца распознать, несмотря на двадцать лет практики в легилименции. Она воскликнула: — Я так и собиралась! На что Том лишь усмехнулся: — Я знаю, — и подмигнул ей.

***

С изрядным запасом мозгового эликсира Баруффио они отправились покорять библиотеку Палафоксиана. Им, конечно, ничто не мешало сделать это раньше, но было гораздо приятнее познать подобное место в полном вооружении. Здание в испанском колониальном стиле, облицованное классической для Пуэблы талаверой, встретило их, как всегда, терракотовой плиткой на полу, перемежающейся крошечными сине-белыми изразцами, белым сводчатым потолком с горчично-жёлтой лепниной и золотыми люстрами и прохладой, какая бывает только в старинных помещениях с толстыми каменными стенами, несмотря на жаркую, душную погоду. На самой дальней стене, чтобы они не забыли, что находятся на землях католической Испании, была изображена Мадонна в золотой, излишне вычурной раме. Но самое главное, разумеется, библиотека поприветствовала их стеллажами книг. И, о, какие это были стеллажи. Гермиона заворожённо шла вглубь, слегка приоткрыв рот, жадно просматривая полки из тёмного резного дерева от потолка до пола. Том следовал за ней едва ли менее заворожённый. Место напоминало ему библиотеку Хогвартса, в нём хранились сотни и сотни средневековых фолиантов, с которых тщательно смахивали пыль. Если где-то в магловском мире и можно было найти настоящие гримуары, каким-то образом пропущенные при конфискации волшебниками после вступления Статута в силу, так это здесь, на самом краю света. Шутливо чокнувшись флаконами с зельем, они залпом выпили содержимое цвета морской волны и приступили к изучению. Действие эликсира длилось час, затем необходимо сделать перерыв хотя бы двенадцать часов, иначе можно получить необратимые повреждения мозга. Таким образом, стратегия была следующей: первый час уходит на разговорники, словари, учебники испанского и кодекс науатля Алонсо де Молина, стараясь прочитать и узнать как можно больше лексики. И хоть лёгкий Конфундус позволил им прикинуться учёными и получить доступ к старинным томам, к возмущению Тома, им не дали пользоваться средневековым книжным колесом, чтобы он мог читать сразу пять книг одновременно. Так что ему пришлось ограничиваться тремя томами, выложенными один над другим. Затем они обсуждали прочитанное, обменивались самой важной информацией, которую узнавали, и намечали планы до самого закрытия библиотеки в пять вечера. Через пару недель у них обоих будто щёлкнули выключателем в голове, и книги перестали быть просто набором слов, чьё значение они пытались выучить и запомнить. Теперь они могли действительно понимать смысл, иногда подбирая недостающее значение по контексту, без необходимости постоянно сверяться со словарём. Гермиона листала фолиант столь большой, что ей понадобилось его незаметно левитировать, притворяясь, что она его держит, когда относила его к столу. Она стояла за столом и осторожно переворачивала страницы, держась обеими руками за каждый уголок. — Так интересно, Том, смотри, — обратилась она к нему, и он поднял взгляд от своего кодекса, пытаясь разгадать очередной ацтекский ребус. — Очень необычно. Любой обряд, любой ритуал, любая, видимо, магия у них создавалась с кровным жертвоприношением. Это сразу же привлекло внимание Тома: — Да ну? — подошёл он к ней, слегка касаясь своим левым боком её правого. — Почему? — Как будто у них вместо палочек только и была кровь, для них это дар мироздания, который они возвращают обратно своему Создателю, чтобы обменять на желаемый результат, — водила она пальцем по пиктограммам. — Вот это что значит, я не понимаю? — остановилась она на значке. — Человеческое жертвоприношение, — задумчиво протянул Том, — я недавно видел похожие символы. — Мерлин… — выдохнула Гермиона. Он усмехнулся: — Но взгляни сюда, — указал Том в конец страницы, — это значит «честь», — он осторожно перевернул страницу. — Нет, в этом нет ничего тёмного, смотри. Вот этот ряд говорит о доблестном путешествии в… Куда? Гермиона слегка наклонилась, чтобы лучше разглядеть, слегка сдвинув брови, отчего между ними собралась маленькая морщинка, и вскоре воскликнула: — Миктлан! — не сказав больше ни слова, она побежала прочь от стола на верхний уровень стеллажей по боковой лестнице. Через несколько минут звук стука её каблуков по плитке начал становиться всё громче, и она, слегка запыхавшись, опустила очередной тяжёлый том возле уже раскрытого: — «Кодекс Риос», — победоносно сообщила она, раскрывая фолиант и переворачивая кремовые шуршащие страницы с яркими иллюстрациями. — Миктлан — это загробный мир ацтеков. В отличие от Старого света, у них не было ада или рая, на небе жили только боги, а все люди вперемешку отправлялись в Миктлан. Типичная двойственность ацтеков. Наконец, она остановилась на одной из страниц: — Вот, тут описан путь в Миктлан, там девять уровней. Но это не страдания и не круги Ада, скорее, ритуал очищения. — Ага, доблестный путь, — задумчиво пробормотал Том. — Как думаешь, что будет, если его пройти? — Туда же попадают после смерти, — ответила Гермиона, явно не совсем понимая, к чему он клонит. — А если туда отправиться живым? — потёр он подбородок. — Нет… — только и смогла выдохнуть Гермиона. — Да! — запротестовал Том. — Может ли такое быть, что это какой-то ритуал укрепления души? Увеличения силы? Мысли метафорично! Ты же ведьма! Гермиона смотрела на него во все глаза: — Может ли такое быть, что это самоубийство? — Может, — честно ответил Том. — Поэтому мы не собираемся отправляться туда без должных исследований. — Мы не собираемся туда отправляться. Точка. — Где твоя хвалёная гриффиндорская храбрость? — слегка подтолкнул он её в бок. — Не все тут успели раскурочить свою душу в крестражи, знаешь ли, — глумливо произнесла она. Том улыбнулся, прикусив губу, чтобы не рассмеяться: — Ну так и кто в этом виноват? Гермиона лишь закатила глаза. — Мы не пойдём туда, не изучив всё как следует, — заверил её Том. — Я буду с тобой. Тебе что Атсила Ускени говорил? «Высшее предназначение Мужчины — защитить Женщину, так, чтобы она могла свободно идти по Земле целой и невредимой». Вот я его и поисполняю разок. Гермиона скрестила руки на груди и сказала: — По Земле, не по загробным мирам, — глядя на него с сердитым взглядом, но в его глубине он видел тот знакомый огонь любопытства, который снова и снова вспыхивал, когда она не могла устоять перед очередной магической тайной. Он завораживал, как падающая звезда, и от его света в её глазах появлялся янтарный отблеск. Том лишь фыркнул в ответ: — Детали.