Пропаганда

В Большом толковом словаре Тома Марволо Риддла отсутствовало слово «сожаление». Сожалеют те, кто сомневается в себе. Сожалеют те, кто ошибается. Сожалеют те, кто стыдится себя. У Тома не бывало сомнений, ошибок и стыда. Они удел слабаков и посредственностей. Все остальные — Том Марволо Риддл — могут позже исправить возможный неоптимальный результат, если это необходимо. Том ничуть не жалел о том, что позвал Гермиону с собой в путешествие. Он наслаждался каждой минутой их общих исследований. Она неоценимо помогала ему добиваться новых высот, подстёгивая его становиться всё лучше, могущественнее, сильнее. Они были идеальными напарниками, и он знал наверняка, что вместе они могли бы достичь всего, что только пожелают. В конце концов, ему была приятна её компания. Том ничуть не жалел о том, что спровоцировал ссору. Рано или поздно это должно было случиться. Он знал, что она обязательно к нему придёт, он был уверен, что это ещё не конец, а потому он просто добавил катализатор. Он даже был рад, что ему предоставился случай открыться ей немного больше. Недомолвки не могут продолжаться вечность. Она была нужна ему целиком, до самой последней мысли, спрятанной в самой глубине её подсознания. Том ничуть не жалел о том, что целовал Гермиону. Это было восхитительно. Именно то, чего он хотел. Теперь она стала по-настоящему его, а он давно пообещал самому себе, что это случится. Это даже стоило того, чтобы его сны стали ещё более сладкими. Настолько, что он с каждым днём проводил всё больше времени в мире грёз. Теперь к ним добавилось больше осязаемости: запах цветов, нежность кожи, мягкость волос, тихие звуки её вздохов. Теперь он знал, какая она хрупкая, до сих пор ощущая тёплую кожу её тонкой шеи в своей ладони. Просыпаться становилось всё труднее. По вечерам он вертел в руках Медальон Слизерина. По легенде, он заключил в него всю свою любовь для своей жены. Но, разумеется, никакой любви Том там не нашёл, в очередной раз убедившись, что это глупые выдумки для внушаемых бесхребетных людей. И Дамблдора. Считалось, что в Медальон можно заключать самые сокровенные тайны и мысли, и никто никогда не сможет его открыть. Идеальное место для крестража, у него как раз заждался один осколок души. Но, проваливаясь в объятия Морфея, он гадал, не лучше ли будет положить туда и воспоминания о поцелуях, чтобы не тратить столько времени на сон.

***

Гермиона не нашла его в течение первых суток. На всякий случай Том заглянул в мотель, но обнаружил, что она уже съехала. Не то чтобы он сомневался в том, что она распутается, но ему хотелось быть уверенным. Убедившись, что она справилась, он принялся ждать от неё весточки. Но тянулись дни, а она всё не приходила. Сначала это вызывало недоумение — он забрал все её вещи, она должна была появиться хотя бы ради них. Затем начало раздражать, Том терпеть не мог, когда его (более или менее) тщательно разработанные планы давали сбой. В конечном итоге он стал настолько разъярён, что из чистого злорадства хотел убраться куда подальше, например, в Антарктиду, чтобы, когда она решит к нему обратиться, было уже поздно. Через неделю в его спальне появилась серебристая сияющая выдра. Она проплыла сквозь окно поздно вечером, перекувырнувшись в воздухе. Приблизившись к Тому, она взмахнула хвостом, расплескав вокруг себя крошечные бриллианты воды, и заговорила голосом Гермионы: — Завтра в четыре в парке Мехико. Прихвати сумку, — после чего выдра растаяла в воздухе. Том довольно ухмыльнулся. Хитроумная ведьма умела вызывать сильного телесного Патронуса. Он нисколько в ней не сомневался. С наиприятнейшими мыслями он провалился в сон. На следующий день после обеда Том отправился в парк. Он пришёл заблаговременно и осмотрелся. Парк был крошечным, лишь пара пальм и лавочек. Его даже парком сложно назвать, так, небольшой клочок травы длиной в четыре квартала. Наконец, наступило четыре вечера, и он заметил приближающуюся Гермиону. С холодным, спокойным, таким несвойственным ей выражением лица она поздоровалась: — Привет, Том, — ровным голосом. — Добрый вечер, Гермиона, — кивнул он. — Думаю, пришло время поговорить. — Пожалуй, — ответил Том. — Только давай не здесь. Парк ужасен, пошли лучше на пляж, до него рукой подать. Парк как раз упирался в променад, разделявший город от пляжа. Несмотря на ранний вечер субботы и солнечную погоду, там не было ни души: на улице было довольно холодно, а солнце зайдёт меньше чем через час. И всё же белый песок и морской, пахнущий солью, бриз действовали довольно умиротворяюще. Сбросив туфли, закатав брюки (Том) и сняв чулки (Гермиона), они сели прямо на песок, погрузив в него ноги. — Я тщательно раздумала над твоими словами и решила, что, пожалуй, ты прав. Мы зашли слишком далеко, оставаясь каждый в своей башне из слоновой кости. Нам стоило открыться друг другу, без этого ни о каком доверии не может быть и речи. Том молча наблюдал за ней, давая высказаться. Он не мог поверить, что она так легко согласилась с его доводом. Перед приходом он морально готовился ко второму раунду, тщательно подбирая аргументы, чтобы убедить её. Может, раньше он был согласен дать ей время, чтобы открыться, но после того, как она оказалась так близко к нему — в его объятиях, опаляя его кожу жаром своего дыхания, — он хотел большего. — Я действительно поступила отвратительно, — продолжала Гермиона. — Мне правда жаль, и я прошу у тебя прощения. Может, ты поймёшь меня, когда я тебе всё расскажу… Но и ты тоже не ангел! Ты в своём уме вообще? Угрожал, копался в моих вещах у меня за спиной, украл мою сумку, тихушничал с магией… — А это сейчас было в порядке нарастающей по тяжести преступления? — сдавленно рассмеялся Том. — Не переживай, я расскажу тебе побольше про палочку Слизерина. Гермиона не разделила его веселья, бросив на него гневный взгляд с прищуром: — Ну какой остроумный, что ж ты будешь делать. — Спасибо, — лукаво улыбнулся Том, но тут же вернул серьёзное выражение лица под испепеляющим взглядом Гермионы. — Ладно, у нас серьёзный разговор. — Давай начнём по порядку, — вздохнула Гермиона. — Думаю, об этом ты и так догадался. Я из будущего… Том поперхнулся собственной слюной: — Что?! — А ты не понял? — Нет, кхм, — прочистил он горло. Гермиона искоса посмотрела на него: — Но ты же утверждал, что я знаю слишком много и всё такое. — Да, но я думал, что тебя кто-то, ну не знаю, подослал. — Эм, что ж, нет. Так вот… — Нет, стой, а как это возможно? — Я не знаю, давай потом… — Ты не знаешь?! — Том. — Ладно, продолжай. — Оба моих родителя — маглы… — Быть того не может! — Ты издеваешься? — Всё, всё. Я больше не буду перебивать. — Так вот, я родилась в 1979-м году, — Том лишь ахнул, но встревать не стал, — в семье дантистов. Я училась в Хогвартсе в Гриффиндоре… Тут он не выдержал: — Да ладно?! — Ты дашь мне договорить? — Нет, ну какой Гриффиндор! Ты себя в зеркале видела? — Том, дай мне мою сумку. — Ещё чего. Гермиона нахмурилась: — Не будь таким гадом. Я делаю шаги навстречу тебе, пришла с тобой открыто поговорить. А ты устраиваешь балаган. Ну, хочешь, подержи её, я использую заклинание. Мне надо кое-что тебе показать. Том прищурился, внимательно её оглядывая. Для него мало что могло сравниться по ценности со знаниями и тайнами. Он методично собирал их всю свою жизнь. Какие-то он мог использовать для своей выгоды, какими-то мог управлять другими, какие-то ему просто нравились. Самое разрушительное оружие и самая сильная защита. А если она и решит снова увести его Чашу, он всё равно её найдёт. — Я не взял её с собой. — Но я же попросила! — Чтобы отобрать. Так я и послушался, нашла дурака, — усмехнулся Том, но заметил её испепеляющий взгляд. Насмешливо закатив глаза, он добавил: — Жди здесь. Том аппарировал в свой гостиничный номер и вернулся на пляж. Удерживая палочку в правой руке, он распахнул сумку и крепко взял её открытой в левую. — Акцио, значок старосты, — из сумки в руку Гермионы приплыл значок старосты курса. Красный с золотом. — Теперь веришь? — С трудом, — честно ответил Том. — Но, разумеется, ты была старостой. — Если тебе станет от этого легче, Шляпа давала мне выбрать между Рейвенкло и Гриффиндором, — пожала плечами Гермиона. Том скептически приподнял бровь: — И как же так вышло, что ты выбрала Гриффиндор? — Есть куда более важные вещи, чем ум и книги. Например, дружба и храбрость, — на губах Гермионы заиграла несколько горькая улыбка. Том внимательно осматривал Гермиону. С одной стороны, он поверить не мог, что она — из всех людей! — не считает ум самым важным. Но с другой… Говорила бы она ему всё это, если бы не ценила дружбу? Сидела бы она сейчас возле него на другом конце света, если бы в ней не было храбрости? Отбросив эти мысли, он решил поскорее перейти к главному: — Хорошо, это всё замечательно. Но меня ты откуда знаешь? — О, это самое интересное, — её лёгкая улыбка ностальгии сменилась несколько хищной ухмылкой. — Ты разрушил мой мир. Том недоумевающе смотрел на неё, не до конца веря своим ушам. — Стал самым тёмным волшебником, кого когда-либо знал мир. Уничтожил сотни жизней. Сломал тысячи судеб. Никто не смел произнести «Лорд Волдеморт» вслух — ты же так себя решил окрестить? Том не мог поверить своим ушам. Казалось, наступило Рождество, и он получал все самые желанные подарки. Наверное, так бы это ощущалось, если бы ему их когда-либо дарили. Одно дело — видеть предсказания в котле огня, но совершенно другое — слышать, как кто-то рассказывает, что именно случилось. Он ничуть не сомневался в том, что Гермиона говорит правду о будущем и своём происхождении. Ему не удалось распознать эмоцию, от которой блеснули её глаза, но он отчётливо заметил, как в них плещутся страх и отвращение: — Тебе нравится это слышать? — Конечно. Приятно знать, что все твои желания сбываются, — пожал Том плечами. — Уверен, я приложу для этого немало усилий. Гермиона закрыла лицо руками: — Боже, ну что я здесь делаю… — В каком смысле? Какое-то время Гермиона просто молчала. Затем вздохнула из-под ладоней: — Раз уж я рассказываю всё… — отняла она руки от лица и положила их на колени. — Когда я только здесь оказалась, единственное, о чём я думала, — как вернуться домой. Но потом мы встретились, а ты почему-то не давал мне проходу. Том слегка нахмурился. Для него было вполне очевидно, почему он так себя вёл. Неужели она этого не понимает? Гермиона тем временем продолжала: — И я… Ну, я не смогла устоять. Ты удивительный, Том. Если бы магия была человеком, то им был бы ты. «Быть того не может, — думала я, — что этот юноша — то чудовище». Но, видимо, может. Второй раз в жизни Том не знал, что сказать, и снова это было из-за Гермионы. Никто никогда не говорил ему подобного. Его хвалили, ему льстили, его почитали, но таких слов ему не говорил никто и никогда. Будто в подтверждение, его магия начала покалывать на кончиках его пальцев. Он сдавленно выдавил: — Но ведь я не он. Гермиона хмыкнула: — Но ты сам только что сказал, как сильно хочешь им стать. А потом ты взял и убил Хепзибу. Я так старалась её спасти… — пусто посмотрела она на свои руки. Том слегка наклонил голову набок: — Почему тебя так заботит эта вульгарная старуха? Она тратила кислород попусту. Твоя жизнь не стала без неё хуже. В её глазах вспыхнул праведный гнев: — Нельзя решать за других, кому жить, а кому нет. Ты не Господь Бог. — Это пока, — хихикнул он себе под нос. Том заметил её взгляд. — Шучу. — Сегодня Хепзиба, а завтра… Акцио, «Пророк»! — снова взмахнула она палочкой. Из её сумки выплыла сложенная газета. Она поймала её, развернула на второй странице и протянула Тому: — Читай. Том принялся за текст.       «Регистрация магловских выродков.       Министерство магии проводит расследование деятельности так называемых магловских выродков, имеющее целью выяснить, как им удалось овладеть магическими секретами.       Недавние исследования, проведённые Отделом тайн, показали, что магическая сила может передаваться от человека к человеку только при рождении от истинного волшебника. Следовательно, так называемые магловские выродки, не имеющие магической родословной или не способные её доказать, скорее всего, получили магическую силу посредством воровства либо насилия.        Министерство полно решимости искоренить этих захватчиков магической силы и потому предлагает каждому так называемому магловскому выродку явиться для собеседования в только что учреждённую Комиссию по учёту магловских выродков».        Том поднял глаза от страницы и увидел хмурое лицо Гермионы. — Ну как, нравится? — глумливо спросила она. — Ты придумал, гений. Верхняя губа Тома слегка приподнялась от отвращения: — Я такую глупость придумать не мог, — он перевернул страницу на главную полосу. В верхнем углу значилась дата: «3 августа 1997 г.». — «Разыскивается для допроса относительно обстоятельств смерти Альбуса Дамблдора», — прочитал он вслух. — Смерти?! — Твой приказ, — хмыкнула Гермиона. — Но твои прихвостни списали всё на Гарри, чтобы вся страна пыталась поймать его для тебя. — Ну и долго же прожила эта старая плесень, — пробормотал Том, но осёкся, заметив испепеляющий взгляд Гермионы. Она продолжала: — Знаешь, я ведь тоже была в списке этих выродков. Но я не явилась на собеседование, а вместо того, чтобы закончить учёбу, скиталась в палатке с друзьями. Тоже из-за тебя, кстати. Ты вообще мне здорово испортил учебные годы. В голове Тома бушевал целый ураган мыслей и эмоций. Его затопляло чувство сокрушительного триумфа от того, что он добился столь желанного превосходства. Но одновременно его тошнило от мысли, какой чушью он занимался в будущем. Он знал как никто, что могущество чистой крови — выдумки тех, кому больше нечем гордиться. Одно дело — играть на этом, чтобы собрать последователей, другое — действительно тратить время и ресурсы на подобный идиотизм. Он одновременно хотел узнать больше — как же он до такого докатился — и обо всём забыть. Ведь теперь его, совершенно точно, будет преследовать вопрос: «Я уже начал сходить с ума или пока ещё держимся?» — Можно я посмотрю твои воспоминания? — тихо спросил он. — Думаю, так будет быстрее и понятнее. — Но у нас нет Омута памяти. — Я легилименцией. — Но ведь она так не работает? — скептично спросила Гермиона. — Это просто обрывки чувств и эмоций, полутона настроения. — У меня — так. Я хочу посмотреть твоими глазами. Можно? Я обещаю, что не буду лезть в то, что ты не станешь мне показывать. Том опустил сумку на колени и слегка сжал её ладонь освободившейся рукой. Гермиона задумчиво посмотрела на неё, будто взвешивая «за» и «против». Тяжело вздохнув, она подняла на него взгляд и коротко кивнула. — Легилименс, — произнёс Том заклинание и свободно попал к ней в голову. Его закружило в целом калейдоскопе обрывков воспоминаний. Его ловил оборотень, связывая грубыми верёвками и отпуская грязные угрозы. Под возглас: «Грязнокровка!» — его пытали Круциатусом, пока от боли не становилось невозможно дышать. «Бросайте волшебные палочки, — шептала сумасшедшая женщина с ножом у его горла. — Бросайте, или мы сейчас увидим, насколько у неё грязная кровь!» — от лезвия проступила жгучая рана, и он почувствовал капли горячей крови на шее. Его отбросило на пол поместья Малфоев, а сверху упала хрустальная люстра, прорезая кожу тысячей крошечных осколков. Он следил за судилищем, где мужчина молил на коленях, чтобы его не отправляли в Азкабан, клянясь в том, что он полукровка. Он читал газеты с безумными заголовками. Он стирал память своим родителям, пока слёзы стекали по щекам и впитывались в воротник. Он смотрел на уродливую чёрную статую в виде колдуна и колдуньи на тронах, стоявших на спрессованных телах сотни тел мужчин, женщин, стариков и детей: «Маглы, — прошептал он голосом Гермионы. — На положенном им месте». У него жгло в груди от выстрелившего в него пурпурного огня. Он увидел два жёлтых глаза в зеркальце и оказался в ловушке собственных мыслей. Над Астрономической башней Хогвартса сиял гигантский череп, выложенный из сотен изумрудных звёзд, изо рта которого высовывалась змея, как огромный язык, и он знал, что это означает Смерть. Том вынырнул из её мыслей и встретился с её взглядом. Казалось, он тонет в её скорби. Он задыхался, всё глубже погружаясь в пучины её глаз, но не мог оторваться. Они оба выросли в кошмарах. Их кошмары были разными: она не знала страха не проснуться под обломками здания, а его никогда не пытали проклятьем. Осознание душило его, и когда стало совсем невыносимо, он взмахнул рукой, отчего на море взмыл столп воды, рухнув обратно с оглушительным плеском и целой занавесью брызг, долетевших до них через весь пляж. Стало немного легче. Гермиона вздрогнула и едва слышно произнесла: — Я не понимаю, как ты смог превратиться в это. Том перевёл взгляд на горизонт, где солнце начинало приближаться к кромке воды. — Я собираюсь стать могущественным волшебником. Величайшим из всех, кого знал свет. Моё имя будут бояться произносить всуе, и весь мир будет у моих ног, — он покосился на Гермиону, у которой сошли все краски с лица. — Но это… Геноцид? Разделение магии по крови? Это попросту пошло. Совершенно безынтересно, я бы даже сказал, расточительно. Удел неудачников-маглов, которых ждёт суицид в бункере или виселица. Грош цена будущему мне, если это всё, на что он способен. Позорище. Гермиона прыснула: — Что это я слышу? Самокритичность? — Это не может быть самокритичностью, потому что он не я, — закатил глаза Том. Наступила неловкая пауза. — Если я такой ужасный, — прервал молчание Том. — Почему ты меня просто не убила? Уверен, ты по меньшей мере обдумывала такую возможность. — Ты уже наделал кучу крестражей, — просто ответила Гермиона. — А у меня сейчас нет возможности их уничтожить, ну, я пока не нашла… — А в будущем есть? — холодеющим голосом спросил он. — Но самое страшное, — проигнорировала она его вопрос, — что теперь, когда я тебя узнала, я не уверена, что смогу замахнуться на твою душу, — скривилась она, будто ей больно это произносить. — Кажется, я впервые в этом призналась даже самой себе. — Как великодушно. Разве я могу тебе доверять? — совсем холодно спросил он. — Ты, небось, теперь решила, что попытаешься меня исправить, спасти. Бедный, заблудший, несчастный Томми, — отвратительное уменьшительно-ласкательное горчило на языке, — и его растерзанная душонка. Откуда мне знать, делаешь ли ты что-то искренне или пытаешься слепить по какому-то своему выдуманному образу? Решаешь за меня? — А как я могу доверять тебе? Ты совершаешь ровно то, что делал, а значит, рано или поздно можешь проснуться и решить, что меня надо отправить в тюрьму, потому что я, видите ли, украла магию, — заметив, что Том поморщился, она добавила: — Хотя нет, предположим, что меня ты не тронешь. Но все остальные. Тысячи смертей, невинных жертв, Том, и все они были — будут — на твоих руках. Только ненависть и разрушение. И ради чего? Том пристально смотрел на Гермиону. Они определённо зашли в тупик. В любом другом случае, с любым другим человеком он бы просто встал и ушёл. И это если тому человеку повезёт. Но от Гермионы он не мог просто уйти. Не теперь, когда он раскрыл её тайны. Не после того, как он узнал, каково это — держать её непозволительно близко. Только она могла выдержать его взгляд, отвечая на его ураган собственной бурей. Том с раннего детства умел различать Особость и обычность, и если кто-то, кроме него, в этом мире и мог хотя бы попытаться быть ему ровней, то это Гермиона. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он заговорил: — Я не могу обещать тебе, что стану кем-то или нет через пятьдесят лет. Но кто бы ни был тот человек, я не он. Так же, как я больше не голодный нищий сирота в магловском приюте, не первый ученик и староста школы, не продавец в антикварной лавке — люди растут, развиваются и меняются. Сейчас я — это я. Два года назад я бы никогда не отправился на другой конец света с кем-то ещё, но сделал это с тобой, — Том взял небольшую паузу, взвешивая следующие слова, но всё же их произнёс: — И если бы мне предоставили выбор, я бы выбирал это снова и снова. Ему была противна его слабость. Он чувствовал себя лужей, растекающейся приторной патокой. Его пугало, что он произносил это совершенно честно, но ещё больше его ужасало, что даже этого может не хватить, чтобы удержать Гермиону. Многие месяцы назад он решил, что она должна быть возле него, а Том уважительно относился к собственным решениям. Гермиона посмотрела на него со странным взглядом, полным неясной эмоции. Поджав губы, она некоторое время его изучала, а затем вздохнула: — Я не могу обещать тебе, что буду молча смотреть, как ты превращаешься в монстра, — ответила она. — Я уважаю старших и следую правилам. Что? — возмущённо спросила она в ответ на его недоумевающий взгляд. — Это ты — будущий — со мной всё это сделал, в Хогвартс я приехала такой занудой, что со мной не хотели дружить, — пожала она плечами. — Я была мамочкой своим друзьям и вытаскивала их из множества передряг. Но, пожалуй, я могла бы научиться видеть в тебе лишь тебя. И поучать тебя, как любого другого сорвиголову, а не потенциального Тёмного Лорда, — усмехнулась она. — И, чтоб ты знал, никакое моё хорошее к тебе отношение не убережёт тебя от надранной задницы, если ты накосячишь. — Думаю, мы могли бы заключить сделку. Иначе мы постоянно будем держать друг друга на кончиках палочек, — осмотрел её Том и слегка улыбнулся: — А это так утомительно. — С чего ты так уверен, что мы просто не разойдёмся, как корабли ночью? — приподняла бровь Гермиона. — Ну, даже не знаю, — действительно широко, впервые за всю неделю, улыбнулся Том. — Ты пришла ко мне. Рассказала свои секреты. И даже не попыталась выкрасть свою же сумку. Расходятся обычно по-другому, — подмигнул он. — Без сумки, кстати, никаких сделок, — нахмурилась Гермиона. — И не забудь, ты мне ещё задолжал своих секретов. Им не нужно было ничего произносить вслух, и это так нравилось Тому. Гермиона понимала его и тянулась к нему, хоть отказывалась в этом признаваться даже самой себе. Они шли обратно в город по ночным тёмным улицам. Буря между ними стихла и оставила после себя выкорчеванные деревья, обломки всех мастей и залитые мутной водой лужи. Многое они узнали друг о друге, хоть между ними всё ещё висело гнетущее чувство недосказанности. Катастрофа миновала, но предстояло долгое, утомительное восстановление, напоминающее хождение по минному полю, где каждый шаг может стать последним. — Значит, ты научилась беспалочковой магии? Похвально, — начал Том, пытаясь завязать какой-никакой разговор. Гермиона нахмурилась: — Нет. — Как же ты тогда выбралась? Она метнула на него уничтожающий взгляд: — Раскачалась на кресле достаточно, чтобы оно упало набок. Затем подползла к палочке. Том расхохотался, запрокинув голову: — Мерлин, Гермиона! — обхватил он её за плечи и притянул к себе. — Как же это по-магловски! Она со всей силы ударила его локтем под рёбра. — Агх! — согнулся он пополам от тупой боли, чувствуя, как из него выбило весь воздух. — Ты заслужил. Том не стал давать ей сдачи, а Гермиона не пыталась вырваться из-под его руки на своих плечах.