Пропаганда

Раз уж на прошлый Хэллоуин у Тома не получилось сжечь её заживо каким-то сомнительным обрядом предсказаний будущего, то ему это удастся в этот. Добравшись без особенных, что удивительно, происшествий до мексиканской границы, Гермиона от радости бросилась чмокнуть Тома в щёку, но, как и многого в этой жизни, этого ему оказалось мало. Он притянул её в очередной разрушительный поцелуй. Том целовал её жадно, напористо, он был пламенем, а она — бенгальским огнём, прогорающим до самого основания с постепенно опускающимся вниз жаром. Он так крепко прижимал её к себе, обвив сильной рукой, что она могла даже сквозь несколько слоёв одежды чувствовать тепло его тела и как перекатываются под кожей его мышцы. Его пальцы путались в её волосах, не давая ей отстраниться даже для вдоха, но она и так забыла, как дышать. Гермиона гладила его гладкую, неожиданно нежную кожу на задней стороне шеи, ощущая мурашки под кончиками своих пальцев. Ей хотелось открыть глаза и посмотреть, как он выглядит в этот момент, но она боялась, что если сделает это, то ослепнет от исходящей от него чистой энергии. Том был магией, электричеством, огнём — всем, что может и спасти, и уничтожить. Однажды Гермиона целовалась с Виктором Крамом, и, по правде сказать, тогда поцелуй не оправдал её ожиданий. Она читала об этом в книгах с раннего детства, иногда представляя, каково будет целоваться в реальной жизни. Она воображала, как расцветёт от прикосновения его губ и захочет проскакать сотни миль. А вместо этого она обменяла напёрсток на жёлудь, и они к тому же оба были мокрыми. Оказалось, дело в том, с кем ты целуешься. Может, ей всё ещё не хотелось скакать сотни миль, но теперь она могла понять, о чём весь ажиотаж. Мягкие губы Тома требовательно вбирали каждый её вздох, а на кончике его языка она будто пробовала на вкус саму его душу. Неизвестно, сколько прошло времени, может, мгновение, а может, вечность, но Том слегка отстранился от неё телом, и она воспользовалась этим, чтобы разорвать поцелуй и глубоко вдохнуть. Гермиона почувствовала, как он улыбнулся у самых её губ. Распахнув глаза, она встретилась с его взглядом. Пережив вспышку сверхновой, теперь её затягивало в чёрную дыру его глаз. Продолжая улыбаться, он выпрямился и взял её за руку, переплетя пальцы: — Пойдём, надо разобраться, как тут всё устроено.

***

Чтобы не блуждать всю ночь, они остановились в первом попавшемся придорожном мотеле на задворках Тихуаны, а утром уже можно будет решить, куда двигаться дальше. На прошедшей неделе у них не было времени обдумать никакие долгосрочные планы. Их определённо обсчитали с обменным курсом доллара к песо, зато выдали ключи от просторной комнаты с двумя отдельными кроватями, узким рабочим столом и креслом в углу. Простыни были серыми и с дырками, но чистыми, а в самом номере затхло пахло дешёвыми сигаретами. Во втором часу ночи выбирать не приходилось, а пара заклинаний может помочь с запахом. — Послушай, Гермиона, — начал Том, когда они справились со смрадом. — Думаю, нам нужно поговорить. — Мы только и делаем, что разговариваем, — насмешливо ответила Гермиона. — О чём на этот раз? Том сделал небольшую паузу, будто подбирая слова, а затем произнёс: — Хм… Скажем, о дальнейших планах. Я не уверен, что твоё молчание может продолжаться и дальше. Гермиона напряглась, отчего инстинктивно слегка выпрямилась, и, судя по блеску в глазах Тома, это не прошло мимо него. За многие месяцы она перестала думать об опасности в его лице. Её внимание было сосредоточено на других вещах, а его — очевидно, видимое — хорошее отношение усыпило её бдительность. — Какое молчание? — Я оставил тебя при твоих секретах, не пытаясь выудить их силой. Я старался найти для нас способ научиться доверять друг другу. Но ты готова пустить меня только к своему телу. Как-то даже вульгарно, — скривился он. У Гермионы вспыхнули щёки от возмущения, а губы — от воспоминания о поцелуе. Сердце бешено забилось, в первую очередь от злости. — Что за грязные намёки? — Если честно, мне сложно облечь это в слова, — тяжело вздохнул он. — Скажу как есть. Мне кажется, вместе мы бы могли достичь многого — всего. Но только если мы будем друг другу доверять. Я не хочу никаких секретов между нами. Но я также не могу быть единственным, кто раскрывает их. Гермиона открыла рот, чтобы как-то возразить, но он остановил её взмахом руки: — Подожди, дай мне договорить. Я мог бы узнать все твои секреты сам, это нетрудно, но я не хочу брать их силой. Этим не зарабатывают доверие, а подавляют волю. Подобные методы я приберегаю для убогих, — хмыкнул он. — Мне всё равно, что именно ты утаиваешь, я не знаю, что ты могла бы сказать, чтобы изменить моё мнение о тебе. Оно складывается из твоих качеств, а они не меняются из-за поступков, скорее, это твои качества заставляют тебя поступать так, а не иначе. Но… — провёл он ладонью по подбородку, подбирая слова. — Но при этом ты знаешь обо мне больше, чем я тебе рассказывал о себе. И это выводит меня из себя. — Ты бредишь, — храбрясь, попыталась она разыграть придуманную для себя роль. Том прищурил глаза: — Гермиона, я не идиот. А когда ты всю жизнь предоставлен самому себе, то учишься подмечать мелочи. Ты приходила в «Боргин и Бёркс», когда мы ещё не были знакомы — не смотри на меня так, я сразу всё понял по описанию Боргина, когда мы позже встретились. Ты знаешь про Хепзибу. Ты не удивилась парселтангу. Мы даже жили в одном доме! Только не говори мне, что это совпадение! — Но это правда совпадение… — только и смогла выдавить Гермиона. Он хмыкнул: — Удивительно, ты даже не лжёшь. Мне неизвестны твои мотивы и цели, но я знаю, что ты мной пользуешься. Не знаю, для чего, но этого я не потерплю. Я бы сказал, что пригрел на груди змею, но мне нравятся змеи, а подобное поведение — нет. — Да как ты смеешь! — воскликнула Гермиона, не отдавая себе отчёта в том, что вытащила палочку. — Экспеллиармус! — в ту же секунду выкрикнул заклинание Том и поймал её палочку. Они молча смотрели друг на друга. Напряжение в комнате можно было ножом резать. В комнате раздавался единственный звук — тихие щелчки стрелки часов. Секунда, две, три… — Но самое невыносимое даже не это. Ты всегда ведёшь себя, будто я сущее зло, боялась меня с первой секунды, когда мы встретились в вестибюле, — снова заговорил Том. — Что бы я ни делал, как бы хорошо с тобой ни обращался. Пристально наблюдала, будто выжидала, как я сделаю что-то отвратительное, а может, и подходящего момента, чтобы всадить нож в спину. Для человека, который часто рассуждает о благородстве и делит мир на Добро и Зло, это поразительно нечестно. Я бы даже сказал, лицемерно. Может, стоит всё-таки показать тебе мою плохую сторону, раз ты так этого жаждешь? Исполню твоё многолетнее желание, — усмехнулся он. Взмахом руки он приманил кресло с дальнего конца комнаты, которое, стремительно проскользнув со скрежетом по деревянному полу, врезалось ей за колени, отчего ноги Гермионы подкосились, и она упала на мягкое сидение. — Инкарцеро, — произнёс Том, и её туго обвязали грубые верёвки. — Охуел?! — прокричала Гермиона, пытаясь вырваться, но от её движений затягивало только сильнее. Он слегка поморщился, но затем ухмыльнулся, ответив: — Да, — его взгляд будто говорил: «И что ты мне сделаешь?» Том подошёл к её пальто на крючке на стене и вытащил из кармана бисерную сумочку. Сердце Гермионы упало в пятки. Он не должен знать, где она, не может взять её в руки! В ней были зашиты руны на переключение внимания. Как это вообще возможно? Он перевёл на неё взгляд, и его рот растянулся в зловещей улыбке, от которой по её позвоночнику пробежал холодок, поднимая дыбом крошечные волоски на задней стороне шеи. Видимо, страх, который разливался по всему её телу, начал вытекать из глаз, потому что его улыбка стала лишь шире. Гермиона попыталась дёрнуться в кресле, на что Том лишь сдавленно рассмеялся. Сделав глубокий вдох, чтобы привести мысли в порядок, она как можно спокойнее сказала: — Собираешься залезть туда? Ну, удачи, я тебя предупреждала. Том заговорил с нарочито снисходительным тоном: — Знаешь, чего тебе не хватает больше всего? Воображения. Ты умна, хитра, сильна — у тебя множество качеств, чтобы стать великой ведьмой, но, увы, как этого достичь, не пишут в книгах, а потому тебе никогда ею не стать. — Много ли ты знаешь о величии? — фыркнула она. — Уж побольше твоего, — глумливо ухмыльнулся он. — Как бы то ни было, без воображения ты слепа — каждый может прочитать книгу, чтобы узнать, что у тебя на уме. Но сама ты никогда не сможешь предвидеть действия других, если тебе об этом не написали. — Да что ты говоришь? — съязвила она. — Ну, удиви меня. Том широко улыбнулся: — С превеликим удовольствием. Он достал из кармана вторую палочку. Вопрос, откуда она у него, можно оставить на другой раз. Гермиона была совершенно точно уверена, что вытащи он хоть двадцать вторую, это не поможет с наложенным на сумку оберегом. А потому с напускной бесстрастностью следила за происходящим. Том, глядя ей прямо в глаза, подмигнул ей и подбросил палочку в воздух так, что она перекувырнулась. Вновь поймав её за ручку, он тут же резко призвал: — Хс-ща, — произнеся какое-то заклинание… На парселтанге?! Сумочка открылась, отчего у Гермионы слегка отвисла челюсть. Пожалуй, никому ничего не мешало колдовать на других языках. И всё же… Даже в её времени Волдеморт использовал обычные вербальные формулы, как любой другой британский волшебник. Работай парселтанг для заклинаний, он бы не преминул пользоваться именно им. Если не для того, чтобы скрывать, что именно вызывает, то хотя бы из соображений эффектности, чтобы нагнать побольше жути на население. Здесь определённо что-то не так. — С-сх-щ, сзх-хс! — снова взмахнул палочкой Том, и вскоре из сумочки выплыл Медальон Слизерина. Душа Гермионы ушла в пятки. Совершенно целый и невредимый Том вытянул руку, и реликвия приземлилась ему в раскрытую ладонь. Ему должно было её оторвать! — Как ты это сделал?! — воскликнула она. Том расхохотался, запрокинув голову. Обычно эта привычка делала его таким человечным, что она забывала, кто перед ней, но сейчас от его смеха у неё всё холодело внутри. Его безудержное ликование лишь внушало ужас. Тем временем он надел медальон на шею и вновь перевёл взгляд на Гермиону. — Будем считать, что удивление засчитано, — растянул он губы в улыбке. — Это, как ты можешь догадаться по выбору языка, палочка Салазара Слизерина, — поигрывал он ею пальцами. — Не сказать, что лучше моей, но кое для чего, как видишь, сгодилась. Салазар был отчаянным собственником, между его вещами связь особая. Древняя магия, — закончил он, складывая палочку Слизерина обратно в карман и доставая собственную. — Давно? — ей не нужно было объяснять, что она имеет в виду. Том её сразу понял: — Чуть больше месяца. Гермиона судорожно пыталась сообразить, что всё это значит. В её времени у Волдеморта совершенно точно не было палочки Слизерина. Тогда бы он не одалживал ничего у Малфоя и не гонялся бы за бузиной палочкой. Насколько сильно успела измениться временная линия? Стало ли будущее ещё хуже? На что ещё он способен? Зачем он так долго делал вид, что ничего не произошло? Том тем временем продолжал: — Правда, с Чашей она мне не помогла, но тут у тебя два варианта: либо ты мне сейчас отдаёшь Чашу, и мы делаем вид, что ничего не было. Либо я просто заберу всю сумку. Как видишь, — постучал он подушечкой указательного пальца по медальону, — я весьма хорош в головоломках. — Обойдёшься, — выплюнула Гермиона. Том нахмурился: — Я всё никак понять не могу, какое тебе дело до реликвий основателей Хогвартса, ты же там даже не училась… — сделал он паузу, пристально глядя ей прямо в глаза, и слегка наклонил голову. — Гермиона, ты когда-либо училась в Хогвартсе? Она будто забыла, как дышать, но не собиралась показывать ублюдку свой страх. Гермиона слегка прищурилась, подбирая слова. — Можешь не отвечать, — хмыкнул Том. — У тебя всё на лице написано. О чём ещё ты лгала? Гермиона презрительно скривилась: — Я тебе не говорила и слова лжи, ты всё додумал сам, — после секундного размышления она добавила издевательским тоном: — Училась этому у лучших. Том сжал челюсть, отчего на его лице подёрнулись желваки: — Вот об этом я и говорил. Это не может продолжаться вечно. Невозможно постоянно скрывать саму себя и делать вид, что так и должно быть. — А сам-то! — возмутилась она. — Что ещё ты делал у меня за спиной, помимо того, что копался в моих вещах? Опять строгал свою душу на крестражи? — вырвалось у неё, прежде чем она успела подумать. Его глаза вспыхнули багряно-красным, но через мгновение снова стали чёрными омутами. На дне которых её однозначно поджидали черти. — Откуда ты знаешь? — тихо, угрожающе спокойно спросил Том. — Так я тебе и сказала, — процедила Гермиона, на всякий случай пытаясь приподнять стены окклюменции, стараясь не слишком фокусировать на нём взгляд. Он слегка наклонил голову вперёд, отчего смотрел на неё исподлобья. Со стороны он мог показаться спокойным и несколько насмешливым. Но в его глазах разверзался ад, грозивший уничтожить её, оставив на вечные мучения. Том потянулся во внутренний карман и с тихим лязгом вытащил наручники, зловеще блеснувшие в тусклом свете. Она их сразу узнала по толщине дужек — подавляющие магию наручники, которые он создал в их квартире в Нью-Йорке. Гермиона нервно сглотнула. Если он наденет их на неё, то у неё не будет никаких шансов отбиться от Тома. Он уничтожит её одним взмахом руки. Том лениво облокотился на стену левым боком. — Я мог бы заковать тебя в них в назидание, — насмешливо протянул он, покачивая наручники на указательном пальце левой руки. — А мог бы попросту убить, раз уж ты держишь меня за врага. Ты ведь считаешь, что я просто дьявол, только и ждущий, чтобы убить кого-нибудь. Попрошу, например, о помощи свою подругу. Он взмахнул своей палочкой, которую всё это время держал в правой руке, не произнося никакого заклинания, и верёвки на её теле превратились в длинную тонкую тёмно-серую змею. Под шипение Тома она проскользнула по её телу, продолжая туго её затягивать, и приблизилась мордой к её лицу, распахнув чёрную пасть с чёрным языком, неотрывно глядя на неё чёрными глазами-бусинками. — Чёрная мамба, — раздался голос Тома. — В Африке каждый знает, что после её укуса не выжить. Гермиона судорожно вздохнула, но в следующее мгновение змея вновь стала просто верёвками. Он оттолкнулся от стены и в два шага оказался напротив неё. Том приставил свою палочку в ямку между её ключиц. — Я мог бы использовать бесчисленное число заклинаний, — низким голосом произнёс он, медленно проводя кончиком палочки вверх по шее, а затем под челюстью к подбородку. — Уверен, хотя бы в этом ты не сомневаешься, — хмыкнул он, и в следующую секунду сжал её горло левой рукой. — А мог бы просто сдавить ладонь чуть-чуть сильнее, — закончил он, пристально глядя ей прямо в глаза. Воздух между ними будто стал гуще от напряжения. Его глаза метали молнии, а магия искрилась вокруг него. Он не душил её, она не задыхалась, но сглотнула с большим трудом, ощущая, как её горло двигается о его горячую ладонь. Не почувствовать сдерживаемую им силу, которая, казалось, течёт в его венах вместо крови, было невозможно: Том мог бы сломать её трахею, как сухой прутик. Сердце гулко билось в груди, в горле, пульсируя о его кожу. — Но я обещал не причинять тебе вреда. Может, так ты поймёшь, что я человек своего слова, — убрал он руку, не отводя взгляда. — Поэтому я просто займусь своими делами. Очень жаль, что так вышло, из нас бы получилась великолепная команда. Это я заберу с собой, — добавил он, складывая её бисерную сумочку во внутренний карман. Гермиона, силясь успокоить бушующий ураган мыслей и расшалившиеся нервы, сделала один глубокий вздох и глумливо заметила: — Столько высокопарных слов о необходимости научиться друг другу доверять, а тебе просто нужны были реликвии. Том приподнял бровь и спокойно заговорил, направляясь к выходу, на ходу набрасывая пальто: — Если бы мне были нужны только они, я бы давным-давно их и взял без лишних телодвижений. Странно, что ты за практически целый год этого не поняла. Я думал, ты умнее, — он открыл дверь, вытащил её палочку из кармана и бросил через всю комнату ей под ноги. С тихим стуком дерева о паркет она приземлилась примерно в футе от неё. — Вот, потренируйся, может, научишься наконец беспалочковой магии. Если захочешь поговорить, придумаешь, как меня найти, — закончил он, после чего громко хлопнул за собой дверью. Чёртов ублюдок.