Пропаганда

В одночасье жизнь Гермионы резко стала гораздо приятней. Ей больше не нужно было ходить в унылый офис «Призрака Нью-Йорка» и тратить треть своих суток на скучные одинаковые задачи. Она даже почти не теряла времени на свою колонку — за одно путешествие в поезде они с Томом написали четырнадцать прогнозов, гаданий и прочей чуши на две недели вперёд. Он фонтанировал идеями, а ей лишь надо было успевать их записывать, периодически внося правки, чтобы опустить их до уровня среднестатистической читательницы, на что Том раздражённо закатывал глаза и фыркал. Она была вынуждена признать, что по части изобретательности и воображения он был на голову выше неё, но иногда его заносило слишком далеко: гадание на суженого по перхоти, осыпавшейся на плечи, всё же пришлось оставить на случай, если больше не останется вообще никаких идей, а Гермиона была абсолютно уверена, что с ним этого не случится даже в ближайшие несколько жизней. Новый Орлеан очаровывал. Несмотря на невыносимую духоту и жару в тридцать пять градусов, в нём дышалось несравненно свободнее, чем в Нью-Йорке, — Том утверждал, что дело в его магии, Гермиона же считала, что это потому, что сам город был значительно меньше, уютнее, а люди — проще и доброжелательнее. К тому же больше ей не нужно было переживать, что Том изучает что-то без неё. Разлучаясь по комнатам лишь для того, чтобы поспать, они вместе пробовали местную кухню, заходили послушать джаз в крошечные бары после ужина, а днём гуляли по городу, рассматривая разноцветные кварталы узких улиц с коваными балконами, покосившиеся хижины и деревянные викторианские особняки. В одном из таких старинных домов они и сняли по комнате. Прямо на вокзале они нашли объявление о временной сдаче. Хозяйка — пожилая чернокожая вдова миссис Бейли — сдавала половину дома для гостей после того, как её дочь, Дороти, выросла и уехала жить в другой штат. Дом стал для неё слишком большим, но ей нравилось знакомиться с новыми людьми, а потому она предпочла сделать из него гостиницу. Весь второй этаж был в их с Томом распоряжении, и у них даже была своя отдельная винтовая лестница снаружи, но на этот раз им пришлось делить ванную. Оставалось найти наставника, как хотел того Том. Его расчёт на то, что все в этом городе — волшебники, не оправдался. Но, признаться по правде, первую неделю они просто исследовали местность. Город был достаточно экзотичным, чтобы утолить их любопытство без какого бы то ни было обучения волшебству. После сытного традиционного южного завтрака от миссис Бейли — яичницы с бисквитами, чем-то напоминающими несладкие сконы, и сливочной подливой из колбасок — они отправлялись на прогулку до самого вечера, впитывая в себя воздух болот и солёных озёр, звуки тягучего южного акцента и запахи креольских специй. Однажды утром Том постучался к ней в комнату перед тем, как спуститься вниз. Гермиона уже была готова, а потому крикнула, заканчивая причёсываться: — Привет, Том! Открыто! — Доброе утро, Гермиона, — улыбнулся он, отворив дверь. Он был практически полностью одет, только его чёрный развязанный галстук оставался наброшенным на шею поверх наглухо застёгнутой чёрной рубашки. — Я пришёл, чтобы сказать, чтобы ты надела брюки и что-то с длинными рукавами. — Почему? — глаза Гермионы расширились от удивления. — На улице жара! Том вальяжно облокотился на дверной косяк боком и принялся, не глядя на свои руки, ловко завязывать галстук: — Ночью пойдём на болота Манчак, — ответил он тоном, не подразумевающим возражений. — Поищем местных призраков. Ты забыла, что ты ведьма, или, может, научить тебя Охлаждающему заклинанию? Гермиона возмущённо скрестила руки на груди: — А язвить обязательно? — А делать глупые замечания? — он ухмыльнулся в ответ на её гневный взгляд. — Не дуйся, просто надень что-то длинное. На болотах полно мошкары. Том принялся аккуратно закатывать рукава рубашки, и Гермиона, хоть и не отводила взгляда с его открывающихся предплечий, на которых выделялись синеватые вены, не удержалась от колкости: — Зачем рукава закатываешь? Научить тебя Охлаждающему заклинанию? Он снисходительно улыбнулся: — Это, Гермиона, в цивилизованном мире называется уместность, день сегодня всё-таки жаркий. Не волнуйся, я сегодня отведу тебя в лес, вот там почувствуешь себя как дома. Она раздражённо закатила глаза и вытолкала его за дверь, чтобы переодеться. В ожидании вечера они взяли перерыв от прогулок по городу и провели день за чтением книг в «Кафе дю Монд». Официант в белой рубашке с короткими рукавами и в чёрном галстуке-бабочке принёс им крепкий кофе — «Наконец-то без привкуса опилок», — прокомментировал Том — и присыпанные сахарной пудрой фирменные пончики бенье. Изучая историю и фольклор региона, они пришли к выводу, что их лучшая ставка, чтобы познакомиться с местным волшебным сообществом, — прийти на еженедельный праздник в воскресенье на площадь Конго. Но пока что была только среда. Наконец стемнело, и пришло время выдвигаться на поиски болотных привидений. Завернув в безлюдный переулок, они аппарировали на болота Манчак. Их встретили непроглядная тьма, сгустившаяся под уносящимися в сумеречное небо деревьями, удушливая жаркая влажность и запах тины, исходящий от стоячей воды. Земля была влажной и вязкой, а над ухом зудели насекомые. Гермиона с Томом призвали Люмос на кончиках своих палочек и отправились на поиски призраков, не до конца понимая, что они собираются найти, но про них они вычитали в книгах о легендах Вуду. Они шли медленно и осторожно, опасаясь в потёмках наткнуться на аллигатора. Тут Том резко схватил её за руку и одним рывком притянул к себе. — Том! — от неожиданности воскликнула Гермиона. — Хщсах-х, — вместо ответа услышала она его шипение. Парселтанг. В высокой траве раздался шорох, перемешивающийся с тихим перестуком, похожим на погремушку. — Гремучая змея, — отпустил её руку Том. — Но она ушла. — О… Спасибо, — только и смогла выдавить Гермиона. Том обернулся к ней, и в свете палочки блеск его глаз показался особенно зловещим: — Тебя ничего не удивляет? — Скорость реакции, конечно, впечатляющая, — осторожно ответила Гермиона. — Как ты её вообще разглядел? Он усмехнулся, прищурив глаза: — И больше ничего? — То, что ты змееуст? Не особенно, — ещё более осторожно сказала она, постаравшись придать голосу беспечный тон. Смысла лгать не было. — Да ну? — наклонил он голову набок. — Мне уже доводилось их встречать, — пожала она плечами, но у неё тревожно скрутило желудок. Не хватало только обсуждать подобные вопросы один на один со змеёнышем Волдеморта среди ночи на каких-то болотах. Это может очень плохо кончиться. Том смерил её долгим, слегка насмешливым взглядом, но не попытался даже прощупать её на скорую руку поднятые стены окклюменции. Несколько секунд тянулись долгими часами, и он наконец сказал: — Какие у тебя необычные знакомые, Гермиона. В общем, пока что единственные призраки, которых они встретили, — её призраки прошлого. Не успела она придумать ответ, как внезапно по болотам разнёсся душераздирающий волчий вой. От его звука вставали дыбом волоски на теле даже там, где, казалось, волос и не было. Кровь стыла в жилах, а сердце проваливалось прямиком в желудок. Ни один волк не мог выть так… Оборотень! Гермиона запрокинула голову к небу: — Но ведь сегодня не полнолуние? — озиралась она в поисках Луны. — Всего лишь первая четверть! Том крепче стиснул палочку, нахмурился и сказал низким голосом: — Вот и я не понимаю. Пойдём спиной к спине, я поведу. Следуй за мной, — сказал он своим властным, повелительным тоном. Пользовался он им нечасто, но когда это происходило, Гермиона будто физически не могла ему перечить. Она подошла к нему и встала спиной так, что её голова оказалась у него примерно между лопаток. Гермиона продолжала удерживать зажжённую палочку перед собой, но не могла разглядеть ничего примечательного. Внезапно левая рука Тома обвила её за талию. Он прояснил: — На случай, если ты оступишься. Пойдём. Он принялся идти среди высоких, величественных болотных кипарисов, а Гермиона следовала за ним. Их туфли тихо чавкали во влажной болотной почве, смешиваясь с трескотнёй цикад. Вой смолк, так что двигались они, по сути, вслепую и в неизвестном направлении. Длинные гроздья свисавшего с деревьев испанского мха покачивались на слабом ветру, отбрасывая зловещие тени в тусклом свете палочек. — Напомни мне, почему мы не можем просто аппарировать обратно? — прошептала Гермиона. — Разве тебе неинтересно? — таким же шёпотом ответил Том. Затем добавил с лёгкой усмешкой: — А ещё собиралась в Гриффиндор. Они продолжили следовать вдоль берега болот, заходя всё глубже в чащу его окружающего леса. Периодически они менялись ролями, и тогда начинала вести вперёд Гермиона, но Том ни разу не перестал держать её талию. Поменявшись местами в очередной раз, Гермиона где-то вдалеке, буквально на мгновение, заметила мелькнувшую тень среди деревьев. Она пронеслась так быстро, что, возможно, это был лишь обман зрения. Однако через считанные секунды из деревьев в один прыжок выскочил огромный зверь. Он стоял на задних лапах — точнее, ногах — и был похож на огромного человека, но обросшего шерстью на жилистых мускулах, гораздо выше даже Тома, с длинными когтями и с волчьей головой. У него были длинные уши с кисточками, а глаза горели ослепительно-красным. Огромная пасть будто улыбнулась и принялась хрипло дышать, а с клыка потекла вязкая струйка слюны. — А-а! — вырвалось у Гермионы. В следующее мгновение Том отпустил её и обернулся, чтобы встать сбоку. Их заклинания сорвались с палочек одновременно. Всё произошло так быстро, молниеносно, что она даже не успела моргнуть. — Петрификус Тоталус Триа! — фиолетовая вспышка от Гермионы. — Инсендио! — зверя охватило пламя, но из его горла лишь вырывался сдавленный стон, поскольку он не мог распахнуть парализованную пасть. — Ругару… — прошептала Гермиона, не в силах отвести глаз от охваченной пламенем фигуры. Клубы дыма и запах палёной шерсти разъедали глаза и лёгкие. — Да, — подтвердил Том. — Потому я и призвал заклинание Воспламенения. Не хочу проверять на своей шкуре, умру ли я через год, если пущу его кровь. — Их берут только ножи и огонь… — отрешённо вспоминала вслух прочитанное Гермиона. — Откуда ты знал? Ты стоял спиной. — Повернулся и увидел, — пожал он плечами. Она повернула голову в его сторону: — За одну секунду ты увидел, опознал и призвал подходящее заклинание? — приподняла она бровь. — Ну да, — недоумевающе посмотрел на неё Том, — а что такого? — Нет, ничего, — протянула она. Гермиона поняла, что она ещё никогда не видела его в бою или даже на дуэли. Оставалось лишь надеяться, что там, в будущем, где она оставила своих друзей, с возрастом скорость его реакции притупилась. — Всё же не уверена, что его стоило убивать, не разобравшись. — Он бы сам погиб меньше чем через сто дней, — хмыкнул Том. — Лучше приблизить его кончину, чем рисковать заражением. Жаль только, что мы не собрали его шерсти, — произнёс он, глядя на прогорающую плоть. — Изготовители палочек бы отдали за неё неплохие деньги.

***

В полдень воскресенья Том вёл Гермиону на площадь Конго. Если его расчёты были верны, то там должна происходить ритуальная встреча местных волшебников, практикующих Вуду. Традиция зародилась в XVIII веке, когда рабам давали выходной, а Мари Лаво переняла титул королевы Вуду не в последнюю очередь потому, что была завсегдатаем этих сборищ, танцуя с питоном по имени Зомби на плечах. В 1947 году, конечно, никаких королев с питонами на плечах уже не было — не зря Мари Лаво была до сих пор широко почитаема, её имя благоговейно шептали даже магловские жители Нового Орлеана (например, хозяйка их квартиры миссис Бейли), а луизианское Вуду лишилось множества последователей после её смерти. И всё же их встретил настоящий калейдоскоп эмоций, красок, звуков, запахов. В воздухе разливался ритмичный бой барабанов, глубоким резонансом созывая толпу воедино, побуждая качаться и двигаться. На площади толпились танцующие люди, их кожа блестела под ярким августовским солнцем от пота и влажности в воздухе. Несмотря на то, что все были в белом, ярких красок было достаточно от их украшений, бус, перьев. Вокруг разливались ароматы благовоний, экзотических специй и землистый запах реки Миссисипи, окутывая пьянящим дурманом. В центре стояла нынешняя королева Вуду — полная пожилая чернокожая женщина в белом шёлковом тюрбане с большой брошью из кроваво-красного граната. Она оглядывала толпу своими проницательными и мудрыми глазами, предающуюся танцам, пению и молитвам, которые как будто плели саму ткань воздуха вокруг них. Королева подозвала пару рослых чернокожих мужчин — каждый из них был размером с платяной шкаф, они казались совершенно одинаковыми в своих белых нарядах и с очень коротко остриженными волосами — и что-то им сказала, махнув рукой в их с Томом сторону. Тот, что казался постарше, кивнул, и они направились к ним. — Здравствуйте, мисс, сэр, — сказал тот, что помладше. — Мы можем вам чем-то помочь? — Здравствуйте, меня зовут Том Риддл, — учтиво кивнул Том. — А это моя спутница Гермиона Грейнджер. Мы путешественники, прибыли из Великобритании в надежде обучиться таинствам магии другого континента. Неделю назад мы приехали в Новый Орлеан в надежде изучить великую магию Вуду. Гермиона тоже кивнула, но уже успела выучить, что Юг оказался ещё более традиционным и пуританским, чем американский Нью-Йорк, а потому дала говорить Тому. В любом случае убеждать он умел, как никто. — С чего вы решили, что мы станем учить кого попало нашим священным таинствам? — нахмурился мужчина постарше. — Мы не решили, мы лишь выражаем скромную надежду на то, что нам может быть оказана подобная честь, — Том перевёл взгляд на королеву, не сводившую с них глаз. Он придал своему лицу одно из самых обаятельных выражений, от которого таяла каждая первая женщина, особенно возраста старше пятидесяти лет. Один из её лакеев обернулся, и королева степенно утвердительно кивнула. На это Том широко благодарно улыбнулся, как благовоспитанный мальчик. Как с картинки, хоть сейчас на рекламный плакат. Приблизившись к королеве Вуду, старший из мужчин приказал: — Преклоните колено перед королевой Вуду, верховной жрицей, мамбо Нзингой. Гермиона с Томом послушно подчинились, склонив головы перед величественной женщиной. Дальше всё стало делом техники. Ни одна взрослая женщина не могла устоять перед обаянием Тома, с которым он играючи обращался, ловко и убедительно разыгрывая свой образ порядочного молодого человека как по нотам. Какой бы могущественной ведьмой, жрицей, королевой светлой ли, тёмной ли ветви магии она ни была.

***

Обучение у Нзинги отличалось от любых других уроков, которые когда-либо преподавали Гермионе. У них не было книг, схем и даже, по сути, какого бы то ни было свода чётких правил. Это было больше похоже на беседу во время кружка по рукоделию. Мамбо показала им местные травы, объяснив их свойства и значения, и рассказала о самых часто используемых материалах для Вуду и Худу. Как и все маги Америки, она владела палочкой, но предпочитала ритуалы — волшебники Юга так и не простили угнетения колонизаторов, убивающих своих рабов за малейшее проявление магии. Разумеется, тогда палочек им никто не выдавал, а всё волшебство скрывали как можно более тщательно. Благодаря этой необходимости, европейские медитативные практики для окклюменции не шли ни в какое сравнение с магическим трансом креольских магов. С помощью него они могли подчинять свою магию так, будто в них был встроен выключатель. Им с Томом подобное давалось с большим трудом, но Нзинга утверждала, что это одна из самых важных частей для исполнения Вуду, а потому каждое их занятие начиналось с часа медитаций и транса, пока, наконец, у них не начали появляться первые успехи в окутанных благовониями стенах большого пустого зала в её особняке. Постепенно Нзинга рассказывала им и о сути магии Вуду. Она больше опиралась на духовность и внеземные сущности, но там, где маглы расценивали это религией, это всё же оставалось магией, хоть и с совершенно отличными законами от того, что учила в школе Гермиона. Магия Вуду проходила через проводников — духов Лоа. Они делились на две семьи: доброжелательные Рада, злобные Петро, — а также были Лоа предков, духи Геде, проводники в загробный мир, духи смерти и порока. Несмотря на подобные описания, всех Лоа почитали одинаково. Когда же Гермиона спросила, почему недоброжелательных, злых чтут в равной мере, Нзинга даже как будто опешила, а Том поспешил снисходительно усмехнуться и сказать, что Гермиона — идеалистка. Королева на это лишь укоризненно покачала головой и сказала, что это пройдёт с возрастом. Спустя чуть меньше двух недель подготовительной работы, когда они уже освоились с магическими свойствами местных растений, Нзинга перешла на более практическую магию. В один из вечеров она приказала им прийти во всём белом, чтобы она научила их ритуалам по изготовлению амулетов. Пожилая полная ведьма сидела на деревянном полу большого зала своего дома в свободном платье с повязанным белым тюрбаном. Гермиона и Том подчинились указаниям и тоже оделись во всё белое — оказалось, это цвет облачения для проведения обрядов. На Гермионе даже была белая косынка, а Том без своего извечного чёрного был сам на себя не похож. Не сказать, что ему не шло, просто это был не Том, которого она знала. И даже не Волдеморт. Взмахнув рукой, чтобы зажечь расставленные по периметру комнаты свечи, Нзинга обвела разложенные перед нею предметы: разноцветные лоскуты ткани, высушенные травы, кристаллы, перья и множество других — там даже лежали игральные кости. На стенах плясали тени от подрагивающего пламени свечей, а паутина на лепнине потолка казалась особенно зловещей. — Садитесь, дети мои, — показала она им на пол перед собой, и Гермиона с Томом послушно опустились. — Сегодня я расскажу вам об особенном таинстве изготовления амулетов, которые мы называем «гри-гри». Мамбо вытащила из-за пазухи белый мешочек, завязанный простым шнурком, и покачала перед собой: — Они выглядят так, но необязательно носить их на шее, всё зависит от ваших целей. Как и всё в этом мире, они могут работать во зло и во благо: можно сделать амулет на удачу и благополучие, а можно — на порчу. Но самые опасные, конечно же, приворотные обереги. — Почему? — вырвалось у Гермионы. — Приворот — это подавление воли, а нет ничего хуже рабства, — назидательно ответила Нзинга. — По секрету, в Новом Орлеане даже полицейские не-маги носят гри-гри в качестве оберега, — Гермиона раскрыла рот, но мамбо продолжила, не дав ей сказать: — МАКУСА понимает природу наших земель и смотрит на это сквозь пальцы. Вуду так тесно переплетено с культурой города, что если мы лишим не-магов оберегов, они сойдут с ума от страха. — Статут о секретности международный, — заметил Том. — Вряд ли международное сообщество обрадуется подобной вольности. — Для не-магов Луизианы Вуду — это религия. Международное сообщество прекрасно осведомлено о нашей культуре, — отрезала Нзинга. — Не умничай в том, о чём ничего не знаешь. Том гневно стиснул челюсть, но промолчал. Оставалось лишь догадываться, что именно его так вывело из себя. — Итак, для разных гри-гри мы выбираем разный цвет фланели, в которую будем заворачивать оберег. Зелёный — для благополучия, белый — защита, красный — удача, чёрный — порча. Туда нужно будет сложить нечётное количество вещей, от трёх до тринадцати, которые подходят для каждого конкретного владельца. Например, один из самых мощных оберегов на удачу будет содержать зубы акулы, записку с пожеланием, написанной голубиной кровью, и игральные кости. Всё это нужно сшить кошачьей шерстью. Такой гри-гри носят в ботинке под левой пяткой. — А порча? — нетерпеливо спросил Том. Гермиона едва удержалась, чтобы не прыснуть. Разумеется, зачем ему удача или благополучие, Тому нашлю-на-вас-порчу-хотя-бы-на-понос Риддлу интересна только тёмная магия. Нзинга насмешливо приподняла бровь: — Как быстро ты готов отправиться в самые тёмные пучины, — покачала она головой. — Ах, молодость! Конечно, это быстрое решение, но нет таких проблем, которые нельзя решить более светлыми способами. Разумеется, они занимают дольше, — усмехнулась она, — но и результат гораздо надёжнее. Да и душу свою бедную ты истерзаешь меньше. Она потянулась к чёрному лоскуту: — Но, как мы знаем, у всего есть обе стороны. Для порчи мы берём чёрную ткань и, как и в любом другом случае, подбираем материалы так, как подскажет ваша магия. — Но есть хотя бы какой-то список? — перебила Гермиона. Её раздражало отсутствие правил и формальностей. — Практически нет, — пожала плечами Нзинга с хитрой ухмылкой. — Для порчи обычно используют соль, кладбищенскую землю, чернику, полынь и маковое семя. Однако, — сделала она паузу, будто решая, готова ли открыть большой секрет юным волшебникам. — Для самого страшного гри-гри, кроме приворотного, есть определённые важные составляющие: сушёная одноглазая жаба, мизинец чернокожего самоубийцы, сушёные ящерицы, крылья летучей мыши, глаза кошки, печень совы и сердце петуха. Всё это надо завернуть в лоскут из савана умершего девять дней назад. Если подложить это в чьи-то вещи, тот обязательно вскоре умрёт. Этот гри-гри изобрела сама Мари Лаво. В глазах Тома мелькнул жадный блеск, но она решила списать это на простое любопытство и жажду знаний. Если признаться, Гермионе и самой было крайне интересно. В конце концов, о чём волноваться, когда подобные составляющие несравненно сложнее добыть, чем один раз произнести коронное: «Авада Кедавра». — Давайте потренируемся. Сделайте друг другу по гри-гри на благополучие. Вам понадобится зелёная ткань, — протянула она им по лоскуту. — Только не копируйте друг за другом, вас должна вести ваша магия. Когда закончите, я научу вас заклинанию, чтобы сделать его активным. Том, задумавшись буквально на несколько секунд, принялся подбирать различные вещи с пола, будто только этим он в своей жизни и занимался — составлял амулеты Вуду. Он разложил перед собой ткань, а на неё — клевер и календулу. Просмотрев кристаллы, он перебрал несколько штук и вытащил лунный камень — один из зодиакальных для дев. Он продолжил рассматривать доступные материалы, а Гермиона — его работу. Её магия никуда её не вела, её раздражало, что нет чётких правил, а потому она чувствовала себя почти так же, как на третьем курсе на прорицаниях. — Гермиона, а ты чего сидишь? — спросила мамбо Нзинга. — Я… — попыталась сформулировать она. — Я не знаю, с чего начать. Моя магия говорит мне, что это просто травы и камни. — Попробуй, подержи их в руках, подумай о Томе, — улыбнулась ей ведьма. — Когда ты начнёшь их трогать, тебе станет гораздо проще. В крайнем случае ты можешь взять Тома за руку и касаться разных вещей, а его магия сама начнёт на них откликаться. Гермиона покосилась на Тома, перебирающего какие-то перья. Вздохнув, она решила, что попытается справиться самостоятельно. Если ему это даётся так же легко, как дышать, не может же она быть настолько хуже. Она по очереди брала в руки разные травы: лавр, корицу, шалфей, болотную траву, календулу, — и откладывала их в сторону, не чувствуя никакой разницы, как бы сильно она ни думала при этом о Томе, не сводя с него взгляда. Он же и перебил её мысли: — Гермиона, можно мне один твой волос? Она опешила: — Зачем? — Связать гри-гри, — ответил он так, будто это само собой разумеющееся. Он показал на кучу какого-то, на вид, мусора, сложенную перед ним на зелёном лоскуте: — Я закончил. — Это обязательно? — Это необычный выбор, — вклинилась Нзинга, — но очень мощный ход, такой гри-гри будет служить поистине неукоснительно. Ты где-то это прочитал, Том? Как ты узнал? — Мне просто показалось, что так будет правильно, — ответил он таким тоном, будто у него спросили, как он научился чесаться. Гермиона в недоумении вырвала один из волосков с затылка и передала его Тому. Он, улыбнувшись, принял его и с помощью палочки аккуратно связал собранный хлам в маленький мешочек. Она собралась с духом и попросила: — Можно я возьму тебя за руку? Я совершенно ничего не чувствую. — Да, конечно, — протянул он ей левую руку, лукаво улыбнувшись. Гермиона, стараясь не смущаться от его пристального взгляда (ей было не по себе от того, что он может судить её выбор в свою сторону), вновь начала касаться разных вещей на полу. Бамбук, морская галька, пчелиная пыльца — всё не то. Наконец, её пальцы опустились на имбирь, и она будто коснулась тёплой чашки горячего чая. Она не смогла удержаться от того, чтобы ахнуть от радости. Перекладывая кусочек корня на свой лоскут, Гермиона услышала насмешливый комментарий Тома: — Имбирь… Интересно, ты считаешь, что мне не хватает приключений, сексуальности или самоуверенности? — сдавленно рассмеялся он себе под нос. Гермиона почувствовала, как у неё вспыхнули щёки, но она решила не подавать виду. Лишь сейчас она вспомнила значение имбиря в Худу, которое рассказала им мамбо Нзинга в первые дни обучения. Покосившись на него, она сказала: — У тебя всего с избытком, особенно приключений на задницу, потому, видимо, он и подобрался, — сорвалось у неё с языка до того, как она успела понять, что сказала. Том расхохотался, запрокинув голову, и, успокоившись, произнёс: — Что ж, спасибо тебе за комплимент, — подмигнул он. — Так приятно, что я даже не стану ворчать о твоих нелитературных выражениях. Гермиона, мысленно взывая ко всем Лоа, чтобы её забрали отсюда подальше, продолжила молча проводить рукой по лежащим перед ними предметам, пока не почувствовала схожее тепло на кончиках пальцев от клыка змеи. Кто бы сомневался.

***

Это случилось в самой середине августа. Вечером после урока с Нзингой об обращении проклятий и сглазов свечой, сделанной из шкуры чёрной гадюки, они вернулись в дом, где за вечерним чаем Том раскрыл на кухне «Нью-Йорк Таймс». Не успел он пробежаться взглядом по первой полосе, как с его лица сошли все краски. — Что случилось? — встревоженно спросила Гермиона, заливая кипяток в заварочный чайник. Он молча повернул газету и показал пальцем в верхний правый угол:       «ДВЕ ИНДИЙСКИЕ НАЦИИ ПОЯВЛЯЮТСЯ НА МИРОВОЙ СЦЕНЕ»       «ИНДИЯ И ПАКИСТАН СТАНОВЯТСЯ НАЦИЯМИ: СТОЛКНОВЕНИЯ ПРОДОЛЖАЮТСЯ» Сразу несколько заголовков (и одна общая выжимка) сообщали об официальной независимости Индии и Пакистана от Британского королевства. — Лорд Маунтбеттен изложил свой план ещё в июне, что тебя так удивляет? Том поднял на неё хмурый взгляд: — Одно дело — сообщить, совсем другое — реализовать. — И? — пыталась понять его логику Гермиона. Его гениальность шла рука об руку с непоследовательностью. — Ты совсем не понимаешь? — Если честно, нет. Том пристально её рассматривал, слегка наклонив голову. Всегда острый на язык, всегда находчивый, казалось, впервые он с трудом подбирает слова. Он нервно провёл пальцами по волосам, отчего его аккуратно причёсанные волосы немного растрепались, но всё равно не выглядел неряшливо. Слегка поджал губы, сместил рот в сторону и, не открывая его, провёл языком по зубам — всё это не сводя с неё взгляда. Гермиона терпеливо ждала, пока он либо заговорит, либо заварится чай — смотря что случится скорее. Наконец, Том слегка прищурился и сказал: — Я не люблю перемены. У неё вырвалось лишь недоумевающее: — Это поэтому ты сначала переехал через океан, а через несколько месяцев — на другой конец континента? Том опустил взгляд: — Позволь мне выразиться по-другому, — сделал он ещё одну паузу. Затем он пробормотал: — Я не люблю что-то терять. — А Индия была твоей, потому что..? — Потому что она была частью Британского королевства. Я британец. Волшебник или нет, я всё ещё подданный Великобритании, а значит, Индия была и моей, в том числе. Гермиона не знала, нужно ли ей что-то на это ответить, а потому принялась молча разливать чай. — Тебе не понять, — вздохнул он. — Я рос в приюте, где мне пришлось объяснить всем, что мои вещи — как бы мало их ни было — не дозволено трогать никому, а сопливым сиротам только дай что-то стащить. У меня пытались украсть мою магию, скрывая её от меня больше половины жизни, пытались украсть моё, кхм, происхождение, законное место, пытались украсть мою жизнь, отправляя обратно в Лондон на каникулы под бомбёжки без возможности использовать палочку. Даже моя родная мать предпочла лишить меня семьи и умереть. — Том, не думаю, что твоя мама… — попыталась снизить градус абсурда Гермиона. — Она была ведьмой! — гневно воскликнул он, ударив кулаком по столу так, что чашки со звоном стукнулись о блюдца. — Никчёмной, слабой, некомпетентной, совершенно отвратительной, опустившейся потаскухой, но всё же ведьмой. Даже если она была не в состоянии помочь себе сама, без денег и волшебной палочки — что лишь подтвердило бы её никчёмность, — в её распоряжении была больница Святого Мунго! Гермиона иногда задумывалась, как именно повлияло на Тома его детство, но с виду это определить было практически невозможно. Перед ней всегда был фасад уверенного в себе, одержимого своими идеями, чрезвычайно харизматичного парня, чувствующего себя настоящим королём жизни. Казалось, он сразу родился совершеннолетним, и никакие демоны прошлого его никогда не преследовали. Он однажды сказал ей, что вырос в сиротском приюте, но на этом, в общем-то, всё. Том практически ничего о нём не упоминал, и, сказать по правде, она знала больше о его детстве от Гарри, чем от него самого. Детство играет гораздо меньше значения, когда ты воюешь против семидесятилетнего получеловека-полузмея с армией фанатичных, опытных в боях последователей, чем когда ты смотришь на двадцатилетнего юношу с взъерошенными волосами и отсутствующим взглядом. Пар поднимался от чашки перед ним, но он лишь пусто на него смотрел, не притрагиваясь к чаю. Его гнев стих так же быстро, как и вспыхнул. Гермиона раздумывала, стоит ли ей что-то сказать. Что тут вообще скажешь? Как бы она ни старалась, она не могла понять его чувств: ведь даже если ему почему-то не плевать на Индию, этот план был объявлен больше двух месяцев назад. Это было нелогично, и она не могла осознать, почему это может так сильно кого-то задеть. Она обошла стол и села за стул слева от него. Том не отводил взгляда от тёмно-коричневой жидкости. Вздохнув, Гермиона придвинулась чуть ближе, протянула левую руку через его грудь, а правую свободно забросила через шею, сомкнув объятие. Она почувствовала, как плечи Тома тут же напряглись под её руками, и была готова, что он сбросит их, вскочит с места и скажет какую-нибудь колкость. Вместо этого он лишь молча положил свою правую ладонь поверх её. Когда они, наконец, всё же приступили к чаю, он уже совсем остыл. Беседа потекла, будто ничего не было, и затянулась до глубокой ночи.

***

— Думаю, это будет наш с вами последний урок, — в очередную встречу возвестила королева Нзинга. Стоял жаркий августовский день, один из тех, когда сквозь палящий жар уже чувствуется дыхание осени, даже несмотря на то, что в Луизиане вряд ли когда-либо бывало холодно. Они втроём сидели в саду мамбо за деревянным столом в увитой чайными розами беседке. Она подала им приторно-сладкий холодный чай, который так обожали южане, и Том с Гермионой вежливо его потягивали, превозмогая своё британское отвращение: чай со льдом, слаще сахара, без молока и даже без лимона. Том считал это варварством. А чтобы совсем свело зубы, к чаю подавался сладкий персиковый пирог. Гермиона даже представить не могла, что на такое количество сахара сказали бы её родители-дантисты. — Что самое страшное, что может случиться с человеком? — спросила Нзинга. — Смерть, — не задумываясь ни на мгновение, выпалил Том. — Отнюдь, — ответила она, насмешливо растянув полные губы в улыбке в ответ на непонимающий взгляд Тома. — Смерть — это вечный покой. Что в этом плохого? Самое худшее — это рабство, когда ты не принадлежишь себе, несвобода и никакого покоя. Том хмуро смотрел на мамбо, но пока что не решался спорить. Гермиона лишь рассматривала его напряжённую позу, залёгшую между бровей морщинку и бурю, поднимающуюся в его тёмных, как самые глубокие океанские пучины, глазах, грозящую перерасти в десятибалльный шторм. — Вы знаете такого джазового исполнителя Джелли Ролла Мортона? — спросила Нзинга. Том кивнул, явно не понимая, к чему она клонит. — Он рос без отца, а когда умерла его мать, бабушка выгнала его из дома за то, что он музыкант, — принялась объяснять Нзинга. — Но его крёстной была прошлая королева Вуду, и она приняла его. Когда наступила Великая депрессия, и с ним отказались продлять контракт на студии звукозаписи, у него наступила тёмная полоса. Случилось это потому, что его крёстная взяла всё в свои руки и заточила его душу в банку, превратив его в зомби. После этого даже его собственная песня стала хитом без него. По мере объяснений глаза Тома расширялись всё больше. Видимо, это был какой-то известный джазовый музыкант, которого он считал обычным маглом. Его лицо выражало целый спектр различных эмоций: восхищение, неверие, восхищение, недоумение, — вместе придавая ему несколько безумный, алчный вид. Кто бы сомневался, что ему станет интересно узнать о дополнительных манипуляциях с душой. Нзинга продолжала свой рассказ, не обращая внимания на его вид: — Но когда его крёстная умерла, он тоже умер без какой-либо видимой причины через четыре дня. Душу надо кормить. Если бы я знала, то, конечно, помогла пареньку, да что уж теперь. Джаз-зомби было много. — Разве «Зомби» не имя питона Мари Лаво? — спросил Том. Гермиона порадовалась, что не успела ляпнуть что-то сама, видимо, в начале ХХ века это ещё не было известным словом для британца. Нзинга зычно рассмеялась, сотрясаясь от хохота: — Ну не с потолка же оно взялось! — смахнула она слезу, выступившую в уголке глаза. — Душа человека состоит из двух частей: петит-анжела и гранд-анжела, — принялась обстоятельно объяснять королева. — Когда он умирает, гранд-анжел отправляется в загробный мир, но петит-анжел остаётся ещё на три дня в теле умершего, пока его тело окончательно не разложится. Если успеть поймать петит-анжела, то человек становится зомби — послушным рабом, исполняющим любой приказ заключившего его душу человека. Разумеется, на это способны только самые могущественные жрецы и жрицы. — А Вы можете нас этому научить? — нетерпеливо спросил Том. Нзинга смерила их задумчивым взглядом: — Я пообещала обучить вас всему и сама позвала на это последнее занятие, — ответила она. — Однако я не смогу показать вам это на практике, сами понимаете, у меня нет под рукой погибшего три дня назад. Том слегка повернул голову в бок, не спуская с неё глаз, а в его взгляде мелькнул лукавый огонёк. — Нет, Том, мы не будем кого-то убивать только ради урока, — пожурила его Нзинга. — Да и твоей душе грехов уже хватит. Гермионе казалось, что она попала в какое-то Зазеркалье, где к Смерти относились с такой же беспечностью, как к подножке. И всё же, может, когда-то давно она бы отнеслась к этому разговору с бóльшим ужасом. Пережив войну, где постоянно умирали люди, похоронив близких и уничтожив нескольких человек сама, а также прожив полгода на одной территории с нераскаявшимся убийцей, она и сама будто начала относиться к ней как-то проще. Разве сам Дамблдор не говорил, что это ещё одно великое приключение? Теперь её начало приводить в ужас и замешательство не отношение к смерти Тома и Нзинги, а своё собственное. Гермиона думала, что бы она, как маглорождённая, предпочла, проиграй они войну в её времени: смерть или кандалы. «Смерть», — ответила она себе в следующую секунду. Мамбо тем временем продолжала: — Если вам не хватит собственного волшебства, можно призвать Лоа Геде — повелителя загробного мира и проводника. Уговорить его легче лёгкого, он большой охотник до рома, — усмехнулась она. — Одна пятая, и он всё сделает. У Гермионы округлились глаза: — Духи пьют спиртное? — Конечно, — ответила Нзинга, будто это что-то столь же само собой разумеющееся, как то, что трава — зелёная. — И Папа Легба тоже, но ещё он любит курить трубку и сигары. Том с Гермионой переглянулись. В его глазах читалось такое глубинное недоумение, которое могло бы сравниться только с её собственным. — Зомби не связаны с землёй, а потому никогда её не касаются, так что заранее позаботьтесь о длинном одеянии, чтобы это скрыть. И ни за что не давайте им есть соль! Они от неё погибают, — продолжала королева наставления. — А ещё они боятся лягушек. Затем Нзинга обучила их мудрёному ритуалу, включающему в себя яд рыбы-шара, ангельские трубы и зомби-огурцы. Разумеется, требовалось быть одетыми во всё белое, желательно выкрасить белой краской даже лицо, а труп должен был быть мёртв ровно три дня, ни больше ни меньше, иначе петит-анжел не поймать никакими заклинаниями и алкогольными взятками. Сложное заклинание длиной практически с четверостишие на креольском французском должно было вытащить его из тела, и его требовалось поместить в банку. Зомби становился вечным рабом, и душа обретала покой, только если убить её хозяина, или если он сам решит даровать ей освобождение. В конце урока они распрощались и условились встретиться в ближайшее воскресенье на очередном празднике на площади Конго. Королева наказала им одеться в лучшие белые одежды, чтобы провести обряд посвящения на первый уровень. Таким образом, Лоа будут помогать им в обрядах, даже когда её больше не будет рядом. На обратном пути домой Гермиона задала Тому вопрос, который терзал её весь день: — Что ты думаешь о создании зомби? Он покосился на неё: — Думаю, что это может быть очень полезно в некоторых случаях, но не особенно практично в целом. Она не ожидала от него ничего другого, но всё же ответ её возмутил. Гермиона разразилась очередью вопросов: — И ты считаешь, что имеешь на это право? Владеть чьей-то душой? Обрекать кого-то на вечное рабство? Том лишь улыбнулся, будто она малое дитя, и ответил: — Я считаю, что это личная забота каждого человека — в него не попасть. А раз уже так вышло, то винить ты можешь только сам себя. Надо было стараться быть сильнее. — Но… Он не дал ей закончить: — Это закон выживания, Гермиона. Побеждает сильнейший. Скажем так, я бы с удовольствием никогда не прибегал к этому ритуалу. Возиться с чьей-то душой в банке — так себе удовольствие. Но если мне это потребуется для моей цели, я это сделаю. Мои цели всегда будут для меня самыми важными. Гермиона возмущённо подкатила глаза: — Мир так не работает, мы должны уважать друг друга и считаться друг с другом. Том усмехнулся: — Мир работает именно так. Всё остальное — сказки для обывателей, чтобы ими было легче управлять. Положа руку на сердце, разве ты не сделаешь всё что угодно, чтобы спастись? Тебя не будет заботить законность, если на кону будет стоять твоя жизнь. — Я запросто могла бы пожертвовать своей жизнью ради общего блага! — с жаром заявила Гермиона. Он улыбнулся одним уголком губ: — Нет ни одного блага, которое было бы общим. Называй вещи своими именами: ты готова пожертвовать собой ради цели, которую ты считаешь достойной. Это ничуть не менее эгоистично, чем творить беззаконие ради самой себя, — пожал он плечами. — Потому что в конечном итоге это вопрос достижения собственной цели, где она будет стоять для тебя на первом месте. Так же, как моя для меня. Всегда найдётся кто-то, кто не разделит твоё… Назовём это «видение общего блага». Гермиона хотела было возразить, но она сама стёрла родителям все воспоминания о себе. Конечно, она делала ради их безопасности, ради борьбы за светлое будущее. Но так ли далеко стоит насилие над воспоминаниями, побуждение на действие от насилия над волей и личностью?